Почему собакевич расхваливает мертвых крестьян. Гоголь Николай Васильевич

Несобственно-вопросительные предложения

Несобственно-вопросительные предложения имеют формальную организацию вопросительного предложения, но не направлены на поиск информации. Они выражают разнообразные модально-экспрессивные значения - вежливого побуждения, риторического утверждения или отрицания.

- Теперь остается условиться в цене.

- Как в цене? - сказал опять Манилов и остановился. - Если уж вам пришло этакое, так сказать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на себя;

- Да, конечно мертвые, - сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле были уже мертвые, а потом прибавил: впрочем, и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что это за люди? Мухи, а не люди.

- Да всё же они существуют, а это ведь [мертвые души] мечта.

Таким образом, несобственно-вопросительные делятся на вопросительно-побудительные и риторические вопросы.

Семантика побудительных предложений обусловливает возможность обращений - названий лиц, которые побуждаются к совершению действия. Побудительные предложения часто имеют форму односоставных предложений, значение побуждения может быть усилено междометиями и частицами:

- Ну , так как же думаешь? - сказал Ноздрев, немного помолчавши. - Не хочешь играть на души?

- Я уже сказал тебе, брат, что не играю; купить - изволь, куплю. [Чичиков]

- Не могу, Михаил Семенович, поверьте моей совести, не могу: чего уж невозможно сделать, того невозможно сделать, - говорил Чичиков, однако ж по полтинке еще прибавил.

- Да чего вы скупитесь? - сказал Собакевич, - Право, недорого!

Грамматическим средством оформления побуждения является прежде всего побудительная интонация: предложения, выражающие приказ, требование, произносятся высоким тоном, с большой силой напряженности. Предложения, выражающие совет, просьбу, обычно произносятся более низким тоном, с меньшей силой напряженности .

Вопросительно-риторические предложения

Ярким экспрессивно-стилистическим средством поэтики Н.В. Гоголя являются риторические вопросы. В вопросительно-риторических предложениях содержится утверждение или отрицание. Эти предложения не требуют ответа, так как он заключен в самом вопросе. Вопросительно-риторические предложения особенно распространены в художественной литературе, где являются одним из стилистических средств эмоционально окрашенной речи .

Для авторского стиля Н.В. Гоголя характерны целые ряды риторических вопросов. Они чаще используются в так называемых лирических отступлениях поэмы и содержат философские рассуждения автора о России, ее судьбах, предназначении и будущем. Наиболее часто они встречаются в авторской речи поэмы.

Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека …. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль пред твоим пространством. Что пророчит, сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..

В другом риторическом восклицании Гоголя восклицательная форма имеет значение не столько восклицания, сколько описания, но она превращается в восклицательную. Вопросительный и восклицательный знаки появляются очень часто там, где по существу мы имеем не диалог, а простую форму повествования.

Восклицание, вопрос и ответ - риторические формы, очень типичные для лирического развертывания темы. Тут есть какой-то элемент диалога, элемент непосредственной беседы со слушателем или с самим собой .

Чичиков только улыбался, слегка подлетывая на своей кожаной подушке, ибо любил быструю езду. И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «черт побери все!» - его ли душе не любить ее? Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? … Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. … Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.

Подобные вопросы и восклицания могут быть представлены либо просто в форме вопроса, либо содержать обращение к предмету, к явлению природы, которое, конечно, не может дать никакого ответа.

Все эти риторические формы весьма типичны для лирических произведений. «А так как лирические произведения, - как замечает Б.В. Томашевский, - у нас всегда ассоциируются со стихами, то можно сказать, что это главным образом характерно для стихотворной формы. Однако, подобные формы встречаются в прозе, но тогда эту прозу хочется перевести в стиховой ряд. Создается ощущение, что такая проза приобретает особый характер. Здесь выдерживается тон беседы, и отсюда получается впечатление большей близости говорящего к слушателю, большей эмоциональной насыщенности. Мы как бы видим того человека, который спрашивает, который к нам обращается. Такая проза кажется особо ритмичной, хотя никто не уловил здесь особенного ритма; во всяком случае до сих пор никто не показал, чем эти отрывки ритмичнее других» . Например:

Но зачем так долго заниматься Коробочкой? Коробочка ли, Манилова ли, хозяйственная ли жизнь или нехозяйственная - мимо их! Не то на свете дивно устроено: веселое мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним, и тогда бог знает что взбредет в голову. Может быть, станешь даже думать: да полно, точно ли Коробочка стоит так низко на бесконечной лестнице человеческого совершенствования? Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей за недочитанной книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды на целую неделю город, мысли не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанию хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм. Но мимо, мимо! зачем говорить об этом?

Конечно, можно бы заметить, что в доме есть много других занятий, кроме продолжительных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем, например, глупо и без толку готовиться на кухне? зачем довольно пусто в кладовой? зачем воровка ключница? зачем нечистоплотны и пьяницы слуги? зачем вся дворня спит немилосердным образом и повесничает все остальное время? Но все это предметы низкие, а Манилова воспитана хорошо.

В диалогах персонажей риторические реплики состоят из двух и более конструкций:

- Как в цене? - сказал опять Манилов и остановился. - Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которые в некотором роде окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так сказать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на себя.

Сравним также:

- А что я тебе сказал последний раз, когда ты напился? а? забыл? - сказал Чичиков.

- Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, потому, что...

- Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как говорить с хорошим человеком!

- Как милости вашей будет завгодно, - отвечал на все согласный Селифан, - коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?

Для стиля же Н.В.Гоголя также характерна такая особенность, когда конструкция содержит ответ на риторический вопрос, который, как уже было сказано, в нем не нуждается.

Если б вы знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью, человеку без племени и роду! Да и действительно, чего не потерпел я? как барка какая-нибудь среди свирепых волн... Каких гонений, каких преследований не испытал, какого горя не вкусил, а за что? за то, что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощной и сироте горемыке!.. - Тут даже он [Манилов] отер платком выкатившуюся слезу.

Философские рассуждения Н.В. Гоголя над несовершенством русской жизни, лирические монологи Н.В. Гоголя - это примечательное явление в русской классике. «Мертвые души» явились не только сатирой на Россию Чичиковых и Собакевичей, но и лирической поэмой о России - родине великого народа. Ответы на вопросы очевидны, но также правомерно и то мнение, что ситуацию, которая стоит за каждым из риторических вопросов изменить очень сложно, если не невозможно. Именно в этом Н.В. Гоголь видит несовершенство человеческой натуры и общества в целом.

Www.a4format.ru Манн Ю.В. Смелость изобретения: Черты художественного мира Гоголя. - М.: Детская литература, 1975. Ю.В. Манн Почему Собакевич расхваливает мертвых крестьян <…> Вы помните: в пятой главе Чичиков попадает к помещику Собакевичу, человеку хитрому, хозяйственному и прижимистому. Чичиков просит его назначить цену на мертвые души, то есть на крестьян умерших, но числящихся еще в ревизских списках. И слышит в ответ фантастическую цифру: «по сту рублей за штуку!» Чичиков осторожно напоминает, что ведь это не люди, они давно умерли и остался «один не осязаемый чувствами звук». Но Собакевич все эти соображения пропускает мимо ушей. Далее между Собакевичем и Чичиковым происходит такой диалог: «Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич, – право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час, прочность такая, сам и обобьет и лаком покроет!» Чичиков открыл рот с тем, чтобы заметить, что Михеева, однако же, давно нет на свете; но Собакевич вошел, как говорится, в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова: «А Пробка Степан, плотник? Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!» Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, пронесло; полились такие потоки речей, что только нужно было слушать: «Милушкин, кирпичник! мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного! А Еремей Сорокоплехин! да этот мужик один станет за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин». Разглагольствования Собакевича в свое время поставили в тупик критика Шевырева: «...Неестественно нам кажется, чтобы Собакевич, человек положительный и солидный, стал выхваливать свои мертвые души и пустился в такую фантазию. Скорее мог бы ею увлечься Ноздрев, если бы с ним сладилось такое дело». Действительно: зачем Собакевичу расхваливать мертвых крестьян? Хотел ли он таким путем обмануть покупателя и внушить ему, что это люди живые? Едва ли: Собакевич, конечно, понимал, что Чичиков не так наивен. Да и трудно найти нормального человека, которого можно было бы поймать на такую удочку. Очень тонко вел эту сцену М. Тарханов, исполнявший роль Собакевича на сцене Художественного театра в пьесе-инсценировке «Мертвые души». Биограф Тарханова Ю. Соболев писал, что в этой сцене Собакевич издевается над Чичиковым: «Вот уж когда рыбак увидел рыбака! Вот уж когда сошлись два мошенника, знающие друг о друге, что оба они мошенники!» Практический ум Собакевича, его мошеннические хитрость и сметка - вне сомнения. Можно предположить и сознательное намерение его поиздеваться над Чичиковым - но все же это не больше чем предположение. Гоголь намеренно не раскрывает внутреннего мира своего героя, его истинных переживаний и дум. «Собакевич слушал, все по- www.a4format.ru 2 прежнему нагнувши голову, и хоть бы что-нибудь похожее на выражение показалось в лице его. Казалось, в этом теле совсем не было души... все что ни ворочалось на дне ее, не производило решительно никакого потрясения на поверхности». Словно перед нами фантом, а не человек. Ну пусть еще в разговоре с Чичиковым за Собакевичем можно подозревать какую-то заднюю мысль; но спрашивается, зачем ему надо было повторять то же самое председателю палаты: «...А вы, Иван Григорьевич, что вы не спросите, какое приобретение они сделали? Ведь какой народ! просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева. - Нет, будто и Михеева продали? – сказал председатель. – ...Только позвольте, как же... Ведь вы мне сказывали, что он умер... - Кто, Михеев умер? – сказал Собакевич, ничуть не смешавшись. – Это его брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, что и в Москве не сделать. Ему, по-настоящему, только на одного государя и работать». Обманывать председателя Собакевичу не было никакой необходимости. Говорить подобное было даже и небезопасно. И все же Собакевич не может удержаться, чтобы снова не пуститься в свои «фантазии» насчет проданных Чичикову крестьян. Причем расхваливает он их так увлеченно, так чистосердечно раскаивается в продаже, что едва ли можно сводить все только к желанию поиздеваться над Чичиковым. Поэтому естественно предположить: Собакевич в какой-то мере действительно верит в то, что говорит. Ну примерно так, как верил завирающийся Хлестаков в то, что он один раз управлял департаментом и что его сам государственный совет боится (при всем различии этих двух персонажей - Хлестакова и Собакевича). Шевырев называл поведение Собакевича неестественным. А на самом деле весь неподражаемый комизм речей Собакевича состоит в их полнейшей естественности, в том, что он с полной наивностью и простодушием сообщает вещи заведомо абсурдные. И потому-то Собакевич «не боится» председателя; потому-то его не смутило напоминание собеседника, что Михеев умер. Заведомого обманщика, может быть, это разоблачение поставило бы в тупик. Но Собакевич вышел из трудного положения с такой же легкостью, с какой Хлестаков «отвел» возражение, что «Юрия Милославского» написал Загоскин: «...Это правда, это точно Загоскина; а есть другой Юрий Милославский, так тот уж мой». Сравните логику ответа Собакевича: это точно, что Михеев умер, но брат его жив и стал здоровее прежнего... Да и один ли Собакевич в гоголевской поэме верит в заведомо невероятное и абсурдное? <…>

СОБАКЕВИЧ

СОБАКЕВИЧ - персонаж поэмы Н.В.Гого-ля «Мертвые души» (перв. том 1842, под ценз. назв. «Похождения Чичикова, или Мертвые души»; втор, том 1842-1845). Фольклорные источники образа С.- былинные и сказочные богатыри (Еруслан Лазаревич, Илья Муромец и т.п.). Возможные литературные источники: Тарас Скотинин из комедии Д.Фонвизииа «Недоросль», медведеподоб-ный разбойник Бурдаш из романа М.Загоскина «Юрий Милославский». Богатырская мощь С. (нога, обутая в сапог исполинского размера), подвиги за обеденным столом (ватрушки «гораздо больше тарелки», «индюк ростом с теленка», съеденная зараз «половина бараньего бока»), богатырское здоровье С. («пятый десяток живу, ни разу не был болен») пародируют облик и деяния сказочных и былинных богатырей. Фамилия С. формально не связана с его внешним обликом: С. похож «на средней величины медведя»; цвет лица «каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке»; его имя - Михайло Семенович - также указывает на фольклорного медведя. Однако ассоциативно фамилия соответствует характеру и портрету: у С. «бульдожья» хватка и лицо; кроме того, к людям он относится, как цепной пес (ср. иронически обыгранные Гоголем слова С. после согласия продать души: «да уж нрав такой собачий: не могу не доставить удовольствие ближнему»). Грубость и неуклюжесть - суть портрета С. Природа, создавая его лицо, «рубила со всего плеча: хватила топором раз - вышел нос, хватила другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет...». Бездушность С. подчеркивает метафорическая подмена лица широкой молдаванской тыквой, а ног - чугунными тумбами. Вещи вокруг С. повторяют тяжелое и прочное тело хозяина: крепкий и асимметричный дом, «как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов»; крестьянские избы и колодец из корабельного дуба, но без всяких резных узоров; пузатое ореховое бюро - совершенный медведь; стол, кресло, стулья, казалось, говорили: «И я тоже Собакевич!» Даже дрозд похож на С.

С. привязан к земному и строит так, будто намерен жить вечно, не думая ни о смерти, ни о душе; С. бездетен (ср. евангельскую притчу о богаче, настроившем новые житницы: «Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому ж достанется то, что ты заготовил?» (Ев. от Луки, 12:20)). С.- хозяин, материалист, и ему нет дела до «сокровищ на небесах». Гипертрофированная практичность С. контрастна слащавым «эмпиреям» Манилова, так же как привычка ругать все подряд, видеть во всех мерзавцев и мошенников противопоставлена восторженной идеализации людей, присущей Манилову. Губернатор у С.- «первый разбойник в мире», «за копейку зарежет». Весь город - христопродавцы, «мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет <...>. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья». Чиновники, по мнению С., «даром бременят землю», а стряпчий Золотуха - «первейший хапуга в мире».

С.- русофил и ненавидит все западное. Он готов перевешать немцев и французов, так как те придумали диету, воображая, «что и с русским желудком сладят». С. не детализирует, он сторонник целого, гигантского. В этом, согласно С., проявляется истинно русская натура: «У меня когда свинина - всю свинью давай на стол, баранина - всего барана тащи, гусь - всего гуся!» У полицмейстера, пока гости беседовали, С. «доехал» осетра. Душа С. погребена под тяжестью плоти или, по словам Гоголя, где-то за горами закрыта «толстою скорлупою», «как у бессмертного Кощея». О душе С. вспоминает только торгуясь с Чичиковым, сводя ее неуловимую сущность к сугубо вещественной оболочке, к пище: «У вас душа человеческая все равно что пареная репа» (ср. «редька, варенная в меду»). Нереализованные героические потенции «омертвелой» души С. пародийно представлены портретами героев греческого национально-освободительного движения 1821-1829 гг. (Маврокордато, Миау-ли, Канари), впрочем, их героизм, исключительно лубочного толка, вырождается у С. в пустую внешнюю грандиозность («толстые ляжки и неслыханные усы»), подчеркнутую алогизмом портрета Багратиона, «тощего, худенького, с маленькими знаменами и пушками», «в самых узеньких рамках».

С.- «человек-кулак». Метафора Гоголя выражает общечеловеческую страсть, олицетворенную в образе С.,- страсть к тяжелому, земному, плотскому. Это - стяжательство особого рода, оно кардинально отличается от беспочвенного, зыбкого стяжательства Чичикова; напротив, оно предметно, по-хозяйски прочно (даже «мертвые души» у С. не дрянь-душа, а «ядреный орех, все на отбор»), за душу С. «заламывает» сто рублей и не брезгует мошенничеством, подсунув в список душ бабу - «Елизавету Воробья». Сила и воля С. («Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь!») лишены идеала, сердцевины, души, по сути, они так же мертвы, как мечтательность Манилова или скупость Плюшкина, в конечном счете они тормозят движение «птицы-тройки» Руси.

Среди знаменитых исполнителей роли С. в инсценировках поэмы: М.М.Тарханов и А.Н.Грибов (МХАТ, 1932), Ю.В.Толубеев (1975).

А.Б.Галкин

Литературные герои. - Академик . 2009 .

Смотреть что такое "СОБАКЕВИЧ" в других словарях:

Из поэмы «Мертвые души» (1842) И. В. Гоголя (1809 1852), тип поме шика кулака. Используется: как синоним человека грубого, подозрительного и недоброжелательного. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. М.: «Локид Пресс». Вадим Серов … Словарь крылатых слов и выражений

Сущ., кол во синонимов: 1 персонаж (103) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов

- (иноск.) кулак Ср. Чтоб не запрашивать, по сту рублей за штуку. Да чего вы скупитесь? сказал Собакевич: право не дорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня, что ядреный орех; все на отбор. Гоголь. Мертвые души. 1 … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона

Собакевич - одно из действующих лиц поэмы Гоголя Мертвые души. Тип помещика крепостника, неотесанного и грубого человека, жадного, тупого и вместе с тем жуликоватого, сумевшего надуть Чичикова при продаже ему Мертвых душ. В список мертвых душ мужского пола … Исторический справочник русского марксиста

Собакевичъ (иноск.) кулакъ. Ср. Чтобъ не запрашивать, по сту рублей за штуку. Да чего вы скупитесь? сказалъ Собакевичъ; право не дорого! Другой мошенникъ обманетъ васъ, продастъ вамъ дрянь, а не души; а у меня, что ядреный орѣхъ; всѣ на отборъ.… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)

- … Википедия

Собакевич - Собак евич, а … Русский орфографический словарь

СОБАКЕВИЧ - Прозвище первого мэра Санкт Петербурга А А. Собчака Ср.: СОБЗДИК, СОБЧАКА БАСКЕРВИЛЕЙ, СТУЛЬЧАК … Словарь Петербуржца

Собакевич - прізвище * Жіночі прізвища цього типу як в однині, так і в множині не змінюються … Орфографічний словник української мови

Собакевич - персонаж поэмы Н. Гоголя Мертвые души, невежеств. и грубый помещик, упрямый ретроград и стяжатель, недоброжелательно относящийся ко всему; перен. о косном скряге, грубом и озлобл. человеке … Российский гуманитарный энциклопедический словарь

Николай Васильевич Гоголь , с полным основанием признаваемый одним из величайших наших художников в области слова, получил право на бессмертие не только высокими достоинствами своих произведений, но также решительным влиянием на весь ход последующего развития русской литературы, − как главный виновник её самобытности и господствующего в ней и поныне реалистического направления. Так представляют нам Гоголя его биографы. Но к этому представлению следует добавить ещё и пророческий дар писателя, который особенно заметно проявился в идейном содержании его поэмы «Похождения Чичикова или мёртвые души».

Надо сказать, что пророческие откровения, содержащиеся в «Мёртвых душах» , были надолго оттеснены в сторону и позабыты под влиянием полемической оценки Поэмы со стороны В.Г. Белинского и ряда других представителей разночинной интеллигенции (в частности, Н.А. Добролюбова). Поэма Гоголя вышла в свет в 1842 году. В том же году были опубликованы две критические по отношению к ней оценки, совершенно разные, пожалуй, даже противоположные по смыслу. Речь идёт о статье Белинского «Похождения Чичикова или мёртвые души» (напечатанной в журнале «Отечественные записки» (т. XXIII, отд. VI, c.46−51)), и изданной в Москве брошюре К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: похождения Чичикова или мёртвые души». Белинский признаёт в своей статье, что «Гоголь − великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России…». «Мёртвые души», считает он, есть столь великое создание, что оно не раскрывается вполне с первого раза даже для людей мыслящих: читая поэму во второй раз, «точно читаешь новое, никогда не виданное произведение».

К сожалению, при всей проницательности, находчивости и остроумии этого блистательного критика он увидел в данном творении Гоголя всего лишь вещь, относящуюся к литературному жанру беллетристики. Сам же Гоголь смотрел на своё творчество, вершиной которого стали «Мёртвые души», совершенно иначе. Он полагал, что если Бог даровал ему поэтическое призвание, то он должен использовать его для проникновения в судьбу русского человека и русского народа. Посвящая себя «святому своему труду» над «Мёртвыми душами», он брал обязательства в дальнейшем (в следующих томах Поэмы) изобразить русского человека целиком, со всем плохим и хорошим, так, как он предстаёт на грани бытия и небытия. Собственно говоря, эта идея, этот замысел уже достаточно просвечиваются в первом томе «Мёртвых душ» и в высказываниях самого автора об их содержании.

В частности, в одиннадцатой главе Поэмы есть пассаж, который насторожил Белинского, увидевшего там нечто такое, что шло вразрез с его пониманием её идейного замысла. Этот замысел приоткрывается в том месте, где автор комментирует облик своего главного героя. Многие дамы, пишет он, отворотившись от Чичикова, скажут: «Фи! какой гадкий!». «Увы! всё это известно автору, и при всём том он не может взять в герои добродетельного человека. Но…может быть, в сей же самой повести почуются иные, небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдёт муж, одарённый божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения». Тогда добавляет Гоголь, мёртвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племён, как мертва книга пред живым словом. «Подымутся русские движения… и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов…».

О том, как понимать слова «подымутся русские движения», скажем в порядке заключения в конце статьи, после того, как познакомим читателя с основными моментами брошюры Аксакова и другими, подобного рода, более развёрнутыми аргументами.

Мы знаем, пишет Аксаков, что многим странными покажутся слова наши; но мы просим в них вникнуть. «Так, глубоко значение, являющееся нам в «Мёртвых душах» Гоголя! Перед нами возникает новый характер создания, является оправдание целой сферы поэзии, сферы давно унижаемой; древний эпос восстаёт перед нами». Далее автор брошюры поясняет, что он имеет в виду «Илиаду» Гомера. Мы знаем, опять говорит он, «как дико зазвучат во многих ушах имена Гомера и Гоголя, поставленные рядом; но пусть принимают, как хотят, сказанное нами теперь твёрдым голосом…». Однако же требуется понимание того, что поэма Гоголя представляет нам целую форму жизни, целый мир, подобный в своей цельности тому, что изображён на другом историческом материале Гомером. Гоголевский эпос, утверждает Аксаков, охватывает собою тот мир, который зовётся Русью. При этом опубликованную часть поэмы он сравнивает с началом реки, дальнейшее течение которой известно одному лишь Богу. Но, мы, говорится далее в брошюре, можем, по крайней мере, «имеем даже право думать, что в этой поэме обхватывается широко Русь, и уж не тайна ли русской жизни лежит заключённая в ней, не выговорится ли она здесь художественно?».

Такой масштабной по своему эпическому размаху постановки задачи Белинский у Гоголя никак узреть не мог. «Помилуйте, − восклицал он во второй статье, направленной против Аксакова, − какая общая жизнь в Чичиковых, Селифанах, Маниловых, Плюшкиных, Собакевичах и во всём честном компанстве, занимающем своею пошлостью внимание читателя в «Мёртвых душах»? Где тут Гомер? Какой тут Гомер? Тут просто Гоголь − и больше ничего».

Как известно, Гоголь сжёг второй том «Мертвых душ». Но если судить по содержанию оставшегося от этого тома отрывка, а также по письмам и отдельным заметкам писателя, касающихся его Поэмы, мы придём к бесспорному заключению, что в оценке её в общем прав Аксаков, а не Белинский. Более того, по полноте восприятия гоголевского замысла и его частичного выполнения можно разглядеть у Гоголя его пророческое видение, касающееся судеб России.

Напомним концовку первого тома поэмы, которая представляет собой нечто вроде заключительного аккорда одной из частей музыкальной симфонии.

«Не так ли и ты, Русь, чтó бойкая необгонимая тройка, несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади! Остановился поражённый Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?

Эх, кони, кони, − что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню − дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда-ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле, и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Дальнейшие размышления Гоголя, возникшие у него при работе над вторым томом «Мёртвых душ», дают ответ на вопрос, «что значит это наводящее ужас движение». Ответ, по сути дела, содержится в содержании сохранившегося из этого тома отрывка, а также в ряде отдельных заметок и писем, касающихся всего произведения в целом. Скажем сразу: несущаяся стремглав Русь означает у Гоголя русский исход, впоследствии отображённый на картинах художников П.Д. Корина «Русь уходящая» и М.В. Нестерова «Святая Русь». Это − исход в чёрную дыру, символом которой выступает город, имя которому Санкт-Петербург.

Именно такой мотив можно расслышать в прощальной речи генерал-губернатора накануне его отъезда в Петербург из того, принадлежащего ему, губернского города, в который прибыл Чичиков. «В минуту прощания, которая всё-таки торжественна, − может быть, увидимся, а, может быть, и не увидимся, − не следует говорить пустых вещей. Могут над моим словом и надо мной посмеяться, у кого достанет духу посмеяться. Но я знаю, что те, которым дорого счастье земли, которые ещё русские в глубине и не успели выветриться, − те согласятся со многим из того, что я говорю. Повторяю ещё раз: «я буду о всех хлопотать и всем до единого стараться испросить прощение», −стало быть, я имею некоторое право потребовать от вас взвесить их (?) хорошенько и подумать об этом». (Строки эти взяты нами из «Вновь найденных страниц из 2 части «Мёртвых душ»»). Генерал-губернатор представлен здесь как символическая фигура, символ реальной, честной власти, наделённой правом вершить военный суд. Что это так, видно из письма Гоголя к члену Государственного совета А.П. Толстому, от которого он надеялся получить ответ на следующую просьбу: «Вас удивляет, почему я с таким старанием стараюсь (sic) определить всякую должность в России, почему я хочу узнать, в чём её существо? Говорю вам: мне это нужно для моего сочинения, для этих самых «Мёртвых душ» <…>. Я вас очень благодарю, что вы объясняли должность генерал-губернатора; я только с ваших слов узнал, в чём она истинно может быть важна и нужна для России. Прежде мне казалось, что и без неё организм управления губернии совершенно полон».

Обратимся снова к изложению прощальной речи генерал-губернатора. «Вот моя просьба. Знаю, что никакими средствами, никакими страхами, никакими наказаниями нельзя искоренить неправды: она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже почти невозможно многим идти против всеобщего течения. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать отечество, когда всякий гражданин несёт всё и жертвует всем, − я должен сделать клич, хотя бы к тем, у которых ещё есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово благородство». А француза, добавляет он в другом месте своей речи, прошу выгнать вон. «Это для него благодеянье: если он поживёт, он дурак, обанкрутится. Ему никто долгов не заплатит. Сам виноват − брать десятую цену! Мне нет дела до того, что ему нужно составить капитал, на который можно ему будет потом хорошо (жить) в Париже». Парадокс состоит в том, что генерал-губернатор вынужден ехать в Петербург к этому самому французу, к петербургской знати, которая обменяла свой родной русский язык на язык французский.

Гоголь хорошо знал химерический характер петербургской жизни. О ней он поведал в таких своих повестях и рассказах, как «Шинель», «Нос» и другие. Он понимал, что Петербург − воронка, засасывающая, омертвляющая корни национальной русской жизни. В «Заметках, относящихся к 1-й части» («Мёртвых душ») находим и такую его запись: «Идея города − возникшая до высшей степени пустота. Пустословие. Сплетни, перешедшие пределы. <…> Проходит страшная мгла жизни, и ещё глубокая сокрыта в том тайна. Не ужасное ли это явление? Жизнь бунтующая, праздная − не страшно ли великое она явление?.......жизнь. При бальном…, при фраках, при сплетнях и визитных билетах никто не признаёт смерти…».

На фоне именно такого («городского») образа жизни, при котором мертвеют души живых людей, Гоголь стремился показать, что есть другой уклад жизни, хотя и далёкий от совершенства, но при котором человеческая ценность сохраняется даже за теми, кого уже нет в живых. Другое дело, что она предстаёт поначалу в виде устанавливаемой цены при торговой сделке. Особенно наглядно это описано в картине торгашеской сделки Чичикова с Собакевичем. Предмет их разговора в широком смысле слова − крепостные работники помещика (живые и мёртвые), о числе которых он обязан был отчитываться при уплате налогов путём подачи в налоговое управление их списка − ревизской сказки. Поэтому они назывались ревизскими душами. Воспроизводим диалог в сокращённой форме без утраты, однако, его смыслового содержания.
− «Итак?..» сказал Чичиков, ожидая, не без некоторого волнения, ответа.
− «Вам нужно мёртвых душ?» спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.
− «Да» отвечал Чичиков и опять смягчил выражение, прибавивши: «несуществующих».
− «Найдутся; почему не быть…» сказал Собакевич.
− «А если найдутся, то вам, без сомнения…будет приятно от них избавиться?».
………………………………………………………………………………………….
− «Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сту рублей за штуку», сказал Собакевич.
− «По сту!» вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался, или язык Собакевича, по своей тяжёлой натуре, не так поворотившись, брякнул, вместо одного, другое слово.
− «Что-ж, разве это для вас дорого?» произнёс Собакевич, и потом прибавил: «А какая бы, однакож, ваша цена?».
− «Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чём состоит предмет. Я полагаю, с своей стороны, положа руку на сердце; по восьми гривен за душу − это самая хорошая цена!».
− «Эк куда хватили − по восьми гривенок!».
− «Что-ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя».
− «Ведь я продаю не лапти».
− «Однакож, согласитесь сами, ведь это тоже и не люди».
− «Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу?».
− «Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими? Ведь души-то самые давно уже умерли, остался один не осязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубля, позвольте, дам, а больше не могу».

Простодушный помещик Собакевич никак не мог согласиться с Чичиковым, что «души-то самые … уже умерли». К тому же для него душа душе была рознь. Поэтому он стал дифференцировать их по житейской ценности, пытаясь согласовать её с коммерческой ценой.

− «Да чего вы скупитесь?» сказал Собакевич: «право, не дорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня, что ядрёный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! Ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час: прочность такая…сам и обобьёт, и лаком покроет!».

В какой-то момент этого спора Чичиков, казалось бы, логическими доводами убедил Собакевича в несостоятельности его оценки мёртвых душ. Но тут Собакевич спохватывается …

− «Да, конечно, мёртвые», сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле были уже мёртвые, а потом прибавил: «впрочем и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что за люди? − мухи, а не люди».
− (Чичиков) «Да всё же они существуют, а это ведь мечта»
− «Ну, нет, не мечта! Я ведь доложу, каков был Михеев, так вы таких людей не сыщете: машинища такая, что в эту комнату не войдёт: нет, это не мечта!».

В «Размышлениях автора о некоторых героях первого тома «Мёртвых душ»» Гоголь явно высказал своё авторское отношение к Чичикову, Манилову, Собакевичу, Коробочке. «Он (Чичиков. − Л.А.) даже и не задумывался над тем, от чего это так, что Манилов, по природе добрый, даже благородный, бесплодно прожил в деревне, ни грош никому не доставил пользы, опошлел, сделался приторным своею добротою, а плут Собакевич, уже вовсе не благородный по духу и чувствам, однакож, не разорил мужиков, не допустил их быть пьяницами, не праздношатайками? и от чего коллежская регистраторша Коробочка, не читавшая и книг никаких, кроме часослова, да и то ещё с грехом пополам, не выучась никаким изящным искусствам, кроме разве гадания на картах, умела, однакож, наполнить рублёвками сундучки и коробочки, и сделать это [так], что порядок, какой он там себе ни был, в деревне уцелел: души в ломбард не заложены, а церковь хоть и небогатая, была выдержана, и правились и заутрени и обедни исправно <…>. А с другой стороны, иные, живущие по столицам, даже и генералы по чину, образованные и начитанные, и тонкого вкуса и примерно человеколюбивые, беспрестанно заводящие всякие филантропические заведения, «требуют, однакож, от своих управителей всё денег, не принимая никаких извинений, что голод, неурожай, − и все крестьяне заложены, и во все магазины до единого и всем ростовщикам до последнего в городе должны».

Перед нами Гоголь представил в художественной форме два уклада жизни, два типа мировоззрения, два способа поведения людей. Один из этих укладов, назовём его кратко ростовщическим, соответствует Ветхому Завету, другой, несовместимый с ним, − Новому Завету. Подобно тому, как иудейский бог Яхве творит мир из ничего, ростовщик получает процентную прибыль «из ничего», т.е. не возделывая ниву, не давая ничего взамен тем, кои трудятся на этой ниве во благо не только самих себя, но и других людей. Так что если для Чичикова, скупающего мёртвые души, чтобы заложить их в Опекунский совет и получить прибыль, эти души суть ничто, всего лишь «мечта», то для приверженцев Нового Завета умерший человек − не пустое место, а возможность личного воскресения. И видят они в ней реальную возможность, потому что опираются на конкретный пример её реализации: смерть Христа на кресте и Его воскресение.

Величие Гоголя как пророка состоит в том, что он, исходя из присущего ему пророческого видения, поставил перед собой цель создать проект социальной деятельности людей, направленной на победу над смертью. При этом необходимым условием для воплощения проекта в жизнь считал он преодоление той, наблюдаемой в русской действительности, тенденции, которую можно кратко определить как омертвление живых душ. Отсюда-то в сюжете его поэмы и обнаруживается совершенно неожиданный вывод о том, что души людей, ушедших в потусторонний мир, могут быть живее, выше, по своим человеческим качествам, многих из тех, кто в нашем посюстороннем мире вовлечён в ростовщический уклад жизни.

Работая над вторым томом «Мёртвых душ» и размышляя над содержанием первого, Гоголь убедился, что поставленная им проблема смерти и воскрешения захватывает весь русский народ. Перед его умственным взором встала картина русского исхода в ту бездну − теперь мы называем её чёрной дырой, − направление движения к которой было задано Санкт-Петербургом. И тут нетрудно представить себе, как могло сказаться и как сказалось это открытие на психическом состоянии писателя. Кому, скажите, захотелось бы приближать момент своей смерти, тем более, когда она вплетается в смерть народа, к которому ты принадлежишь? После данного открытия Гоголь поворачивается к задаче личного спасения, чему в немалой степени содействовали обрушившиеся на него чисто физические болезненные страдания. Результат оказался плачевным: в 1845 году он сжигает второй том «Мёртвых душ», в январе 1847 года публикует «Выбранные места из переписки с друзьями», жёстко раскритикованные Белинским. В хрестоматийно известном «Письме Гоголю» Белинский не удержался от такой инвективы: «Смирение, проповедуемое вами, − обращается он к Гоголю, − во-первых, не ново, а во-вторых, отзывается, с одной стороны, страшною гордостью, а с другой, самым позорным унижением. <…>. Нет, вы только омрачены, а не просветлены; вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени. Не истиной христианского учения, а болезненною боязнью смерти, чорта и ада веет от вашей книги!».

Необратимое омрачение духовного состояния Гоголя произошло на последнем этапе его творческой жизни под влиянием Ржевского священника о. Матвея Константиновского, который в письмах к своему подопечному требовал покаяния за прошлую литературную деятельность писателя и, особенно, за его пристрастие к театру. Требование сопровождалось угрозой держать «ответ на Страшном Суде».

Гоголь пережил личную трагедию, которая огорчила всех лучших представителей культурного мира России. Но всё это никоим образом не ставит под сомнение ту оценку «Мёртвых душ», которую дал этой Поэме К. Аксаков (чего, заметим попутно, не смог понять Белинский). Дело в том, что сравнение гоголевской Поэмы с «Илиадой» Гомера однозначно подразумевает сопоставление исторической судьбы гомеровской Трои с тем будущим России, которое предстало пред мысленным взором Гоголя. Священная Троя в своё время погибла. А что ждёт Святую Русь? Гоголь на этот вопрос почти ответил риторическим вопросом «Русь, куда-ж несёшься ты?». Только по одной дороге − дороге к небытию − могло совершаться движение со столь стремительной скоростью, когда «становится ветром разорванный в куски воздух». В условиях предельно жёсткой царской цензуры прямо сказать об этом прямо не мог ни сам автор, ни глубоко проникший в его профетический дар критик Аксаков.

Вернёмся теперь к пророческой гоголевской фразе «подымутся русские движения». Чтобы правильно осмыслить её, надо пояснить, что заключено в роковом понятии небытия. Опыт развития исторического самосознания человечества позволяет уяснить двойственный характер того, что имеют в виду, когда говорят о небытии. Небытие означает конец всего того, что имеет начало, возникает, развивается и исчезает. Кончина проходящих стадию жизни систем бывает принципиально различной. С одной стороны, имеет место процесс их необратимого хаотического распада на отдельные части, фрагменты, из которых невозможно заново восстановить то, что прекратило своё существование. «Тепловой смертью» обычно называют именно такой переход к небытию. (Одно время широкой известностью пользовалась концепция «тепловой смерти вселенной», которая затем была отброшена в виду научной несостоятельности). С другой стороны, это − уход из жизни, при котором не остаётся в наличии никаких элементов системы, канувшей в небытие.

По крайней мере, под таким углом зрения в современной астрофизике рассматривается ряд существенных небесных явлений. Небесные звёзды и их ассоциации рождаются, развиваются и умирают во времени. Данные астрономических и астрофизических наблюдений свидетельствуют о том, звёзды заканчивают своё существование как раз двумя различными способами. Одни из них к концу жизни превращаются в белы карлики, пульсары, нейтронные звёзды. Конечный пункт в их жизни есть не иное что, как тепловая смерть, энтропийный распад. Другие − трансформируются в чёрные дыры, места со столь высокой плотностью вещества и столь высокой интенсивности гравитации, что ничто материальное, будь то даже свет (электромагнитная радиация) не может их покинуть. Полагают, что чёрные дыры во Вселенной стоят на страже защиты её от тепловой смерти. Всё, что попадает в чёрную дыру, выходит из неё заряженным потенциалом к новой жизни. Поэтому с каждой чёрной дырой связана её позитивная ипостась − белая дыра.

Не так ли обстоит дело и в жизни и смерти людей − как отдельных личностей, так и целых народов? Когда Аксаков поставил «Мёртвые души» Гоголя в параллель с «Илиадой» Гомера, он имел в виду гибель Священной Трои. Но эта гибель, судя по содержанию «Илиады» и ряду относящихся к Троянской войне исторических фактов, не объемлется категорией тепловой смерти. Скорее её можно сопоставить с гибелью тех звёзд, которые превращаются в чёрные дыры с последующим возвратом в жизнь в виде белых дыр. А на земном пути так выглядит смерть и воскресение Иисуса Христа.

По своим духовным масштабам Гоголь как автор поэмы «Мёртвые души» слишком велик, чтобы обронить в ней просто так, случайно, фразу «подымутся русские движения … и увидят, как глубоко заронилось в славянскую душу то, что скользнуло только по природе других народов…». Такие грандиозные движения могли возникнуть не иначе, как после гибели и воскресения русского народа, что и произошло с ним после рокового 1917 года. Недруги нашего народа видели тогда лишь одну сторону русской трагедии − только гибель. Это видение нашло символическое отражение в пьесе Александра Корнейчука «Гибель эскадры» (1933), по мотивам которой впоследствии был снят одноименный фильм и поставлена даже опера. Им казалось тогда, что русский народ, в результате революционной катастрофы и последующей за ней гражданской войны, безвозвратно ушёл в небытие, подобно тому, как ушли в бездну моря корабли российской Черноморской эскадры. Но, как уже было сказано выше, гибель организма в чёрной дыре служит предпосылкой его воскресения. Именно с этим связаны, как нам представляется, пророческие слова Гоголя «подымутся русские движения». Способность русского народа к воскресению сохранилась в его славянской душе потому, что его предки, жители Трои, были как раз славянами, о чём свидетельствуют, в частности, результаты исторических изысканий Тадеуша Воланского и Егора Классена, полученные еще в середине XIX века. Но это уже тема отдельного разговора.

Примечания. Литература
1. Цитирование литературных текстов, принадлежащих Гоголю, даётся по изданию: Полное собр. соч. Н.В. Гоголя (в 12 томах). Изд. А.Ф. Маркса, СПб., 1900, тт. 5,6, 12.
2. Источником цитирования В.Г. Белинского служит трёхтомное издание: В.Г. Белинский. Статьи и рецензии. М.: Госиздат художественной литературы, 1948, тт. 1и 2.
3. С результатами исторических исследований, касающихся родословной связи между жителями Трои и русским этносом, можно ознакомиться, в частности, по статье: Л.Г. Антипенко. Линия жизни русского народа (фатальные уроки истории). Сайты: www.titanage.ru; www.za-nauku.ru; www.rvs-757.narod.ru; www.rusobsch.ru.