Николай гоголь между украиной и россией. Гоголь в канонах украинской и русской культур (замечания о проблеме)

Эти строки написаны не украинцем, Алексей Широпаев - уроженец Москвы, известный в России публицист. На отношения между двумя соседними народами смотрит с точки зрения исторической правды и непредвзято.

Процитируем Широпаева дословно:

“Все-таки в отношении русских к украинцам, к Украине таится что-то ключевое, судьбоносное - для нас, русских. Для украинцев Россия тоже значима, но только как точка отталкивания, помогающая осознанию своей, украинской, инаковости. Для русских же Украина, напротив, точка постоянного притяжения, ревнивого внимания, объект поглощения как чего-то “исконно своего” и переделки по собственному образу и подобию.

Ничто так не раздражает русских, как очевидные различия с украинцами в языке, менталитете, культуре, историческом опыте. Если русские и признают эти различия, то лишь на уровне различий, скажем, между Владимирщиной и Рязаньщиной, но никак не на уровне отношений двух разных народов.

Известно мнение, что Россия без Украины в имперском плане ущербна. Что-то в этом же духе говорил Бжезинский, да и не только он. Эта мысль верна. Но дело даже не столько в экономическом и геополитическом значении Украины для Москвы. Дело прежде всего в том, что на традиционном русском отношении к Украине, по сути, держится русское имперское сознание, благодаря которому российская империя, пусть и в урезанном виде, все еще существует.
Подчеркиваю: именно отношение к Украине - не к Балтии, не к Кавказу - является определяющим для русского имперского сознания. Как только русские откроют для себя, что украинцы это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО другой народ - российский имперский миф рухнет, а с ним неизбежно кончится и империя.

Надо сказать, что на словах русские всегда готовы признать, что украинцы - народ, но - внимание! - “братский народ”. За этой лукавой формулой кроется твердое убеждение, что мы - русские и украинцы - ОДИН народ, призванный жить в одном государстве со столицей в Москве. Говоря о “братском украинском народе”, большинство русских воспринимают украинский язык и само украинство как досадное историческое недоразумение, исторический вывих, возникший благодаря зловредному влиянию Литвы и Польши. И при этом русские не задаются вопросом: а может, вывихом-то являются они сами?

Исторически вывихнуты как раз-то мы, русские. Нас вывихнула татарщина. Еще в ХIII веке наметились два противоположных исторических вектора, определивших дальнейшее формирование украинского и русского народов. Первый вектор - борьба с Ордой в союзе с Европой, второй - борьба с Европой в союзе с Ордой.

Их можно назвать народообразующими. Насколько Даниил Галицкий непохож на Александра Невского, настолько украинцы непохожи на русских - в своем отношении к праву, свободе, собственности.Персонифицировались они соответственно в личностях Даниила Галицкого и Александра Невского. Первый вектор - естественен и логичен в культурно-историческом плане. Второй вектор - глубочайшее извращение с далеко идущими последствиями: культурными, государственными, историческими, психологическими, нравственными. И если король Даниил - знаковая фигура Украины, то приемный ханский сын Александр Невский - знаковая фигура России, ее “имя”. Таков исток нынешних русско-украинских отношений. Уже после этого говорить о «двух братских народах» не приходится. Цивилизационная вражда предопределена уже этими двумя историческими личностями.

Если украинское самосознание исторически тяготеет к Европе, то традиционное русское самосознание воспринимает Европу с большей или меньшей степенью враждебности, недоверья и зависти, оборотной стороной которой выступает мессианская кичливость и обличительный пафос в отношении “прогнившего Запада”.

Украина же, благодаря Литве и - да, да!- Речи Посполитой, сохранила в себе причастность к Европе, сохранилась как Русь в подлинном смысле этого понятия. А мы переродились в Московию, утратив исконную цивилизационную идентичность. И вот это-то и является предметом нашей русской, точнее московитской ревности, определяющей наше отношение к Украине.Европа для русских - это “потерянный рай”, откуда их вырвали татарским арканом. Именно конфликт между изначальной европейской природой и навязанным азиатизмом истории и государственности определил русский психотип, все его комплексы и фобии. Все русские неврозы - от пьянства до большевизма - отсюда. Утратив Европу, русские захотели ее не просто забыть - они решили ее возненавидеть, возлюбив при этом свое историческое несчастье, весь этот навязанный им судьбой азиатизм. Это психологическое и умственное извращение называется русским патриотизмом.

Еще на Переяславской раде (1654), на пресловутом “воссоединении”, надо сказать, весьма вынужденном со стороны казаков, встретились два разных народа, говорившие на языках разных культур.

Мало кто знает, что в Переяславле казаки, соглашаясь дать присягу московскому царю, настаивали, чтобы и он, в свою очередь, присягнул казакам в соблюдении их вольностей. То есть казаки заявляли себя носителями типично ЗАПАДНОЙ правовой культуры. Разумеется, это вызвало негодование московской стороны, заявившей, что “у нас не повелось, чтобы цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут”. Видать, веры Москве у казаков особой не было: четыре полка царю в Переяславле так и не присягнули…

Как Россия “соблюла” казачьи вольности, хорошо известно: всеми силами она старалась устранить украинское “историческое недоразумение”. Уже вскоре после Переяславской рады началась московизация Украины: насаждение воевод, сворачивание городского самоуправления, притеснение казачества, поощрение доносительства и т.д.

В 1662 году был создан Малороссийский приказ, находившийся в непосредственном подчинении у царя. Через него царь утверждал претендентов на гетманство, сажал воевод по украинским городам, строил крепости в Украине, направлял действия московских и казацких войск. Кроме того, это ведомство надзирало за деятельностью гетмана и контролировало все контакты украинцев с Московией. О Переяславских соглашениях в кремле уже и не вспоминали.

Конечно, казакам в ХVII веке не стоило вступать в столь острую конфронтацию с поляками, которые в цивилизационном плане были гораздо ближе казачеству, чем московиты, несмотря на их православие. В свою очередь и гордым полякам надо было понимать, что от их конфликта с казачеством выиграет только Москва. Конечно, требовалась федеративная и правовая реформа Речи Посполитой, состоявшей лишь из двух субъектов - Польши и Литвы. Требовалось признать третий субъект - Украину (Русь). Так и произошло при заключении Гадячской унии (1658). Но, увы, поздно: ненависть казаков к “ляхам” была уже слишком велика, и проект провалился. Возникни он пораньше - и у Украины были бы все шансы существовать сегодня в качестве полноценного европейского государства. Да и наша, русская, судьба сложилась бы иначе, поскольку без Украины Россия вряд ли превратилась бы в монструозную империю, в конце концов разродившуюся большевизмом. Московия неизбежно вошла бы в состав более цивилизованного и сильного соседа. И мы, русские, жили бы сейчас в Европе, не имея за спиной ГУЛАГа и прочего гнусного исторического опыта. И сама история Европы была бы иной…

Итак, “два братских народа”. Но, как видим, в конечном счете культурно-исторические генезисы русских и украинцев совершенно различны, даже противоположны. Мы, русские, конечно, братья украинцам, но братья, подвергшиеся некой неприятной мутации. Мы опасны, как будто несем в себе какую-то разрушительную заразу, и потому нас инстинктивно сторонятся все, кто живет западнее: украинцы, прибалты, а теперь и белорусы. Зато Китай приваливается к нам все плотнее…

Наряду с идеей “двух братских народа”, существует уж совсем оголтелая ура-патриотическая “концепция” “триединого русского народа”, якобы состоящего из великороссов, малороссов и белорусов. Эта мифологема рассыпается при первом же внимательном рассмотрении.

Языковые различия между русскими и украинцами очевидны и значительны. Языки у них, конечно, родственные, но, скажем, сербский язык тоже весьма родствен русскому, однако никому из нормальных людей не приходит в голову считать сербов и русских одним народом. Кстати, у сербов и хорватов язык вообще один и тот же, но народы эти, несмотря на общий славянский корень, отнюдь не братские, а цивилизационно разнонаправленные.Языковая близость? Уверен, что большинство из адептов идеи “триединого русского народа” не смогут понять большую часть разговорных фраз на украинском языке.

Скажут: их разделила религия. Хорошо, возьмем сербов и черногорцев - один язык, одна вера. Различий между ними в сотни раз меньше, чем между русскими и украинцами. Тем не менее, несмотря на великодержавное стремление Сербии рассматривать Черногорию как свое продолжение - не более! - черногорцы считают себя отдельным народом с собственной историей и культурой.

Не буду здесь вдаваться в подробности, но, вероятно, мало кто знает, что примерно в 1920-1926 гг. черногорцы вели партизанскую национально-освободительную войну против сербской армии, оккупировавшей Черногорию под предлогом братской помощи. И если уж такие “близнецы-братья” как Сербия и Черногория в конце концов расселились по отдельным квартирам, то что говорить о России и Украине?!

В заключение нельзя не затронуть еще один момент. Жаркий русско-украинский спор разворачивается на историософском, экономическом, политическом полях. Это большой спор об Украине как таковой, о ее суверенитете и состоятельности. Идет он и на поле культуры. Здесь, пожалуй, главной стратегической “высоткой”, за которую борются русские, является имя и наследие Гоголя.

Аргументация русских ура-патриотов такова: Гоголь писал на русском языке, называл себя русским - значит, никакой особой украинской идентичности не существует, можно говорить лишь о неком “областном” малоросском своеобразии, эдаком этнографическом оттенке. Разумеется, это обычная уловка, призванная оправдать имперскую политику в отношении Украины и само существование империи.

Пора, наконец, сказать правду: Гоголь типологически (я уж не говорю о происхождении) чисто украинский писатель, имевший еще и польские корни, да, писавший на русском языке - в силу исторических и политических обстоятельств.

Судьбу Гоголя предопределила судьба Украины в империи. Как еще мог сделать литературную карьеру талант, родившийся в колониальной провинции? Разумеется, надо было ехать в имперский центр, в Питер, писать по-русски, причем идеологически выдержанно.

Гоголь не смог или побоялся разобраться в себе, и это его сгубило. Жившее в нем украинско-польское самосознание (характерны его откровенные беседы с поляками в Италии) он старательно, но тщетно давил надстроечным русским самосознанием. Россию, ее холод

Обывателей, чиновников, странную, безысходную историю Гоголь не любил, хоть и боялся в этом себе признаться. Отсюда и “Мертвые души” - эта фантасмагорическая фреска становится понятной именно в таком ракурсе. Создав ее, Гоголь испугался самого себя и шарахнулся в покаяние, к попам, в морализаторство, стал проповедником и убил в себе художника. Гоголь - это жертва России, она сожрала его. Украинский писатель, запутавшийся в своей русской судьбе, как птица в силках…. Но душевного комфорта Гоголю это не принесло. В России он мучился, изнывал. Его “Вечера на хуторе близ Диканьки” - это бегство в уже несуществующую Украину. По сути это плач об Украине, упрятанный в смех, в яркие южные краски, в сказочность, в полет стиля. Вспомним, как кузнец Вакула попал на прием к Екатерине II в составе делегации запорожцев, которые, предчувствуя свой скорый конец, прибыли в Петербург в надежде умилостивить “матушку государыню”. Далеко не случайно Николай Васильевич свел вместе эти противоположные начала: ледяной имперский Петербург и огненных посланцев Сечи. В рождественскую пастораль Гоголь упрятал свою скорбь о погибшей казачьей вольности, об Украине…Россия душила Гоголя, он рвался из нее, но куда ему было податься? В Украину, превращенную в Малороссию? Там он был обречен на убогое провинциальное прозябание. И тогда новой, идеальной Украиной для Гоголя стала Италия. В Италии он воскресал духовно, оттуда он писал откровенные письма, в которых “Россия, Петербург, снега, подлецы” шли в одну строку, через запятую. В Италии он “просыпался на родине”. И чем все кончилось? Россия в лице попа-мракобеса Матвея задушила-таки Гоголя. Вот и вся его история вкратце.

Что ж, подытожим. Нам, русским, пора осознать, что обретение Украиной независимости глубоко закономерно. Это историческая справедливость, с которой необходимо не просто смириться - нам надо ее понять и принять.
Понимание, что Украина действительно другая страна, настоящая заграница - вот ключ к нашему самопознанию, самокритике и самоосвобождению, предпосылка зарождения новой русской ментальности без имперских и антизападных стереотипов. Если это произойдет, все наше видение истории и мира изменится. Украина как бы ставит перед нами, русскими, зеркало. Надо честно и бесстрашно вглядеться в него. И, как сказано в нашей же, русской, поговорке, “на зеркало неча пенять…”.

Современен ли Гоголь? Нужен ли он нам, нынешним? Вписывается ли его творчество в общественную и культурную атмосферу сегодняшней России?…

Кому мешает Гоголь?

Попытки спихнуть Гоголя и других русских литературных классиков «с корабля современности» отнюдь не новы. Культуртрегеров, горевших желанием «очистить» Россию от «груза старой культуры», хватало и раньше. Вспомним хотя бы Троцкого, который с присущей ему наглостью приписывал России «нищету её культурной традиции».

Ныне авангардизм, вырядившись в либерально-рыночные одежды, воротит нос от русской классической литературы ещё более вызывающе, чем при Троцком. Оно и понятно: русская классика всегда была противницей всеохватного торжища, спекуляции и ростовщичества. Может ли Гоголь, едко высмеивавший жадность, обман, предательство, стать «своим» для тех, кто всю музыку бытия сводит лишь к звону монет, а ценность мироздания ограничивает его «биржевой стоимостью»? Конечно нет.

И троцкистам, и либеральным «элитариям» хотелось бы начать историю с «чистого листа». В один ряд с ними встали вожди украинского национализма, которые тоже жаждут навязать истории собственный, выдуманный ими сценарий. Всей этой русофобствующей публике трудно любить Гоголя: он ей всегда мешал, мешает и теперь – своей русскостью и своей приверженностью к жизненной правде, к историческим истинам.

О Николае Гоголе часто говорят как о «тайне и загадке, разгадка которой ещё впереди». Если речь идёт о глубинах его творчества, то, возможно, это и так. Что же касается мотивов и двигателей этого творчества, то Гоголь ясно показал их в названии одной из своих статей: «Нужно любить Россию». Он обращался к своему читателю: «Поблагодарите Бога за то, что вы русский!».

Всем, кому дорога русская культура, дорог и Гоголь, не только выразивший её духовную суть, но и ставший выдающимся участником её сотворения. Без него русская культура выглядела бы по-иному, не имея многого из того, что для нас стало привычным и естественным. В большинстве своём россияне любят Гоголя. Любят его и многие украинцы.

Многие, но не все. Сейчас на родине Гоголя отношение к нему весьма неоднозначно. Заботники о «чистоте» так называемой украинской идеи никак не могут определиться – вычеркнуть его из истории или объявить «неотъемлемым достоянием Украины». Самые рьяные украинофилы отрицают Гоголя за «связь с москалями», зло и тупо приписывая ему «антипатриотизм». «Основоположником» этого подхода к великому писателю стал некий Павло Штепа, автор позорной книги «Московство», вместившей в себя немалый объём шизофренического бреда, призванного доказать расовое превосходство «укров» над «недочеловеками-москалями». Характерно, что «миссию» по распространению этого скандального опуса выполняла администрация президента Ющенко. Особенно прочно версия об «измене» и «антиукраинстве» Гоголя держится в Галиции, и это не случайно: для галицийских униатов глубоко православный Гоголь – это «схизматик» и «агент Москвы».

Есть, однако, и другая тенденция, призванная «национализировать» Николая Васильевича, вырвать его из русской культуры, отсечь от русского языка, приписать ему тайное «антимоскальство». «Национально свидомые» историки и журналисты настойчиво и чуть ли не под микроскопом выискивают в трудах и письмах Гоголя любые намёки на его враждебность России. Ничего не находят и начинают притягивать какие-то мелочи, совершенно не понимая, что этим унижают и себя, и Гоголя. Не понимают они и того, что творческий масштаб великого писателя в узкоэтнические, провинциальные колодки никак не вмещается. Впрочем, им можно и посочувствовать: они, скорее всего, и не трогали бы Гоголя, если бы в украиноязычной литературе присутствовали литературные гиганты гоголевского уровня. Но их нет.

Как и на Украине, в России также находятся любители поспорить на тему: «Кем был Гоголь – украинцем или русским?». Пора понять, что споры на эту тему схоластичны. Во-первых, Гоголь есть Гоголь – ни как личность, ни как художник он не поддаётся препарированию. Он был носителем общерусского сознания, и ему самому не было большой нужды выяснять, русский он или украинец.

Во-вторых, нужно наконец-то определиться со смысловыми уровнями слов «русский» и «украинец». Если речь идёт об анкетных данных или этнографических деталях – это одно. Если же вопрос ставится в широкой исторической и цивилизационной плоскости, то это совсем иное: русские – это те, кто историческими и культурными корнями связан с Древней (или, по-другому, Киевской) Русью – государством, созданным восточными славянами в IX веке.

Гоголь устами своего любимого героя Тараса Бульбы обращался к славному прошлому Киевской Руси: «Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки». Русские – потомки тех, кто населял это государство. Это и малороссы-украинцы, и белорусы, и великороссы («москали» – по терминологии украинофилов). Нелепо спорить о том, какая из трёх народностей имеет больше или меньше прав на древнерусское наследство. Реальность такова: у россиян, украинцев и белорусов гораздо больше общего, чем различий.

Певец Украины

Да, Гоголь отражал общерусское сознание, но в том, что он любил Украину, сомневаться не приходится. Его привязанность к своей малой родине была для всех очевидной. Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» пропитаны нежными чувствами и к родным местам, и к землякам. Опоэтизировав Украину, он стремился «заразить» любовью к ней всю читающую Россию. Это ему вполне удалось: едва появившись в книжных лавках Петербурга, «Вечера на хуторе близ Диканьки» произвели в столичном обществе необычайный фурор. Публика была ими очарована. На протяжении последующих почти 180 лет почитатели гоголевского таланта продолжали разделять добрые чувства писателя к его родине, впитывали созданные им поэтические образы Украины. Пока в России читают книги Гоголя, эти образы в сознании россиян будут живы. Сила его творчества такова, что способна противостоять и государственному разделению между Украиной и Россией, и «газовым войнам», и русофобии «оранжевых» крикунов.

Гоголь стремился привить петербургскому «свету» тёплое отношение к украинской низовой культуре. В эссе «О малороссийских песнях» он высказывал сожаление, что тогдашние «высшие круги» были почти не знакомы с украинской народной музыкой: «Лучшие песни и голоса слышали только украинские степи: только там, под сенью глиняных хат, увенчанных шелковицами и черешнями, при блеске утра, полудня и вечера, при лимонной желтизне колосьев пшеницы, они раздаются, прерываемые степными чайками, вереницами жаворонков и стенящими иволгами».

Народные песни искренне волновали Николая Васильевича: «Все они благозвучны, душисты, разнообразны чрезвычайно. В них везде новые краски, простота и нежность чувств. Вихрь, забвение, самая яркая и верная живопись и самая звонкая звучность слов разом соединяются в них». Он называл их «живой историей – яркой, исполненной красок истины, обнажающей всю жизнь народа», говорил: «Кто не проник в них глубоко, тот ничего не узнает о протёкшем быте этой цветущей части России».

«Протёкший быт» писатель связывал с временами, когда Южная Русь ещё не была цветущей и задыхалась под чужеземным гнётом. Он писал, что многие украинские песни «жгут, раздирают душу», в их звуках явственно слышатся «жалобы на бесприютное положение тогдашней Малороссии», «безотрадное отчаяние» сменяется «криком сердца, когда к нему касается острое железо», и пояснял: «Такова была беззащитная Малороссия в ту годину, когда хищно ворвалась в неё уния». В песнях народа выражались его отчаяние и боль: «По ним, по этим звукам можно догадываться о его минувших страданиях, так точно, как о бывшей буре с градом и проливным дождём можно узнать по бриллиантовым слезам, унизывающим снизу до вершины освежённые деревья, когда солнце мечет вечерний луч».

Гоголь говорил: «Песни малороссийские вполне могут называться историческими». История вошла в эти песни и нотами тоскливого отчаяния, и страстным вольнолюбием, и жаждой борьбы против угнетения: «В них дышит широкая воля казацкой жизни, та сила, воля, могущество, с какою козак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами. Ни чернобровая подруга, пылающая свежестью, вся преданная любви, ни престарелая мать, разливающаяся как ручей слезами, – ничто не в силах удержать его. …Сверкает Чёрное море, вся чудесная, неизмеримая степь от Тамани до Дуная, дикий океан цветов колышется налётом ветра; в беспредельной глубине неба тонут лебеди и журавли; умирающий козак лежит среди этой свежести девственной природы и собирает все силы, чтоб не умереть, не взглянув ещё раз на своих товарищей».

Гоголь — историк

Все ли знают, что Гоголь был профессиональным историком? Он стоял перед непростым выбором, решая, что предпочесть – труд историка или литературное творчество. В 1830-1835 годах он преподавал историю в Санкт-Петербургском женском патриотическом институте, а в 1834-1835 годах был адъюнкт-профессором на кафедре общей истории в Санкт-Петербургском университете. В те годы Николай Васильевич много времени тратил на исторические исследования, изучал работы ведущих российских и иностранных историков, писал серьёзные и глубокие научные статьи.

Мало сказать, что он отлично знал историю. Обладая тонкой интуицией, он легко вникал в глубинную смысловую суть исторических событий и процессов. Гоголь показывал заблуждения «прогрессистов», которые пренебрежительно отмахивались от истории, «разводя» прошлое и настоящее как мёртвое и живое. Он писал, что эти люди «назначали» минувшим векам «самое низшее место», не понимая, что настоящее не может появиться ниоткуда: «Всё, что мы имеем, чем пользуемся, чем можем похвалиться перед другими веками, устройство наших административных частей, права и привилегии, нравы, обычаи, знания – всё это получило начало и зародыш в тёмные, закрытые для нас Средние века. В них первоначальные стихии и фундамент всего нового. Без них не ясна, не полна новая история». Действительно, отрывая новейшую историю от Средневековья, полноценно изучать её невозможно. Такая история оказывается приблизительной и поверхностной, она, по словам Гоголя, становится «похожа на статую художника, не изучившего анатомии человека».

В XIX веке Средневековье почти не изучалось, а потому казалось нагромождением разрозненных, не сочетаемых между собой событий и фактов. Гоголь видел ошибочность таких представлений: «Рассматривайте историю Средних веков внимательнее и глубже, и вы найдёте и связь, и цель, и направление». При этом он признавал, что «для умения найти всё это нужно быть одарённым тем чутьём, которым обладают немногие историки». Сам Николай Васильевич таким чутьём обладал, ярким доказательством чему является его литературный шедевр «Тарас Бульба».

Гоголь собирался создать капитальный труд по истории Южной Руси и писал по этому поводу: «До сих пор нет у нас полной и удовлетворительной истории малороссийского народа. Я не называю историей множество компиляций, составленных из разных летописей без строгого критического взгляда… Я решился принять на себя этот труд и представить, каким образом эта часть отделилась от России, какое политическое устройство она получила, находясь под чужим владением, как образовался в ней воинственный народ, означенный совершенной оригинальностью характера и подвигов, каким образом он три века с оружием в руках добывал свои права и упорно отстаивал свою религию, как, наконец, навсегда присоединился к России».

Задуманному историческому труду помешало лишь то, что Гоголя увлекла литературная стезя. Но те материалы, которые он готовил к написанию этого труда, свидетельствуют о точном и ясном понимании им хода и смысла процессов, происходивших на южнорусских землях. Общий набросок этих процессов Гоголь представил в статье «Взгляд на составление Малороссии».

В ней он дал негативную оценку периоду раздробленности на Руси, назвав его «ужасно-ничтожным временем», «хаосом браней», когда «родственники готовы были каждую минуту восстать друг против друга с яростью волков, и брат брата резал за клочок земли». Позднее марксистские историки, подгоняя русскую историю под формационную схему и доказывая предопределённость исторических процессов, заявили: «Феодальная раздробленность была закономерным, прогрессивным явлением и новым, более высоким этапом в развитии общества и государства». То, что затяжные княжеские усобицы разносили страну в клочья и ослабляли её перед угрозой иностранного вторжения, в марксистских построениях почти не учитывалось.

Гоголю была ясна вся пагубность раздробленности, приведшей некогда мощную державу к потере независимости. Северо-Восточная Русь оказалась в сфере влияния Монгольской империи, а Юго-Западная Русь попала под власть сначала литовских, а затем и польских королей. «Связь между Северной и Южной Россией разорвалась, – писал Гоголь, – составились два государства, называвшиеся одинаковым именем – Русью».

В подчинении Восточной Руси Орде Гоголь не видел ничего хорошего, но признавал, что оно стало «спасением для России, сберегши её для независимости, потому что удельные князья не сохранили бы её от литовских завоевателей». Конечно, Русь под монголами пережила немало бед, но при этом не потеряла своей идентичности, своей православной веры. Иная ситуация сложилась в Южной Руси, жителям которой в течение нескольких веков пришлось доказывать право на свободу вероисповедания и для этого браться за оружие.

Гоголь писал, что борьба малороссов против турок, крымчан, литовцев, поляков велась под знамёнами верности православию, и подчёркивал, что этот народ с самого начала «имел одну главную цель – воевать с неверными и сохранять чистоту религии своей». Религия была той скрепой, которая и позволила этому народу сохранить себя. Именно вера объединила его в единое общество. Борьба за сбережение православной веры пропитывала все помыслы и поступки жителей Южной Руси особым смыслом.

В авангарде этой борьбы встало казачество, о котором Гоголь писал так: «Это было пёстрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций. Дикий горец, ограбленный россиянин, убежавший от деспотизма панов польский холоп, даже беглец от исламизма татарин положили начало этому странному обществу, впоследствии поставившему целью вечную войну с неверными. Большая часть этого общества состояла, однако ж, из первобытных, коренных обитателей Южной России. Всякий имел полную волю приставать к этому обществу, но он должен был непременно принять православную веру. …Вечная опасность внушала козакам какое-то презрение к жизни. Козак больше заботился о доброй мере вина, нежели о своей участи. Вместе с тем разгульные холостяки вместе с червонцами, цахинами и лошадьми стали похищать татарских жён и дочерей и жениться на них. И вот составился народ, по вере и месту жительства принадлежавший Европе, между тем по образу жизни, обычаям, костюму совершенно азиатский». Можно представить тот зубовный скрежет, который вызывают эти гоголевские строки у пропагандистов «украинства» с их заклинаниями об «арийской чистоте украинской крови», о «расовом превосходстве потомков древних укров над азиатами-москалями»…

Горячий интерес Гоголя к южнорусскому Средневековью привёл к появлению на свет «Тараса Бульбы». Работая над ним, писатель с головой погрузился в первоисточники, отражавшие драматическую атмосферу периода, когда Южная Русь находилась под владычеством Речи Посполитой. Одним из таких источников стали заметки Симона Оскольского – католического монаха-доминиканца, адепта польского господства над южнорусскими землями. В 1637 и 1638 годах Оскольский в роли полкового пастора сопровождал гетмана Николая Потоцкого, прозванного «Медвежьей лапой», в двух походах против запорожцев, восставших против поляков. В 1738 году украинский дворянин Степан Лукомский перевёл дневники Окольского с польского языка на русский.

Проштудировав описанную в этих дневниках историю казацкого восстания 1637-1638 годов, подавленного Потоцким, Гоголь положил её в основу своей знаменитой повести. Он ощущал и личную причастность к событиям двухвековой давности: «Когда я подбирался к «Тарасу Бульбе» и рылся в сундуке истории, не раз меня окутывали горячие волны, что и мой по матери род Лизогубов саблями защищал Отчизну».

В главе XII «Тараса Бульбы» Гоголь воссоздал атмосферу 1638 года: «Известно, какова в русской земле война за веру: нет силы сильнее веры. …Сто двадцать тысяч козацкого войска показалось на границах Украйны. …поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отомстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за всё, что копило и сугубило с давних времён суровую ненависть козаков. Молодой, но сильный духом гетьман Остраница предводил всей несметной козацкою силою. Возле него был виден опытный товарищ его и советник Гуня».

Предводитель восставших запорожцев Степан Остранин был полтавчанином, земляком Гоголя. Выбранный запорожцами своим гетманом, он нанёс несколько поражений полякам, но Потоцкому удалось разбить казаков у местечка Жовнина. Остранин с частью казаков ушёл в пределы Московского царства. Оставшихся запорожцев возглавил помощник Остранина полковник Дмитрий Гуня. Два месяца казаки сдерживали атаки шляхетского войска, но силы были не равны. Гуне с товарищами также пришлось уйти в Россию. Через два года он возглавил морской поход донцов и запорожцев против турок.

Гоголь был убеждён, что помыслы казаков, воевавших против унии, были высоки и благородны. Он не скрывал своего отвращения к унии, к иезуитам, к папству, к средневековой католической экспансии против Южной и Западной Руси. В трактате «О средних веках» он говорил о заоблачных амбициях средневековых пап, их «непреодолимом желании властвовать», о деспотизме «бесчисленных легионов могущественного духовенства – ревностных подданных духовного монарха, наложивших свои железные оковы на все углы мира», о «мрачной инквизиции – свирепой, слепой, не верящей ничему, кроме своих ужасных и адски изобретательных пыток». Средневековый католицизм нёс народам «страшные суды, неумолимые, неотразимые, являющиеся не совестью перед ветреным миром, но страшным изображением смерти и казни». Против этого деспотизма, железных оков, инквизиции с её неумолимыми страшными судами и восстали православные Южной Руси, в упорной верности отцовским заветам черпая энергию, без которой их жизнь была бы «бесцветной и бессильной».

Из истории сопротивления унии

Упорный прозелитизм Римской церкви уходил корнями в далёкое прошлое, и всегда он вызывал недоумение у русских людей: ведь Русь ещё в Х веке сделала добровольный и осознанный выбор, приняв наиболее близкое ей по духу православное вероисповедание. «Повесть временных лет» рассказывает, как князь Владимир Святославович, хорошо зная разницу между православием и латинством, распрощался с папскими послами: «Идите откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли веры вашей». Католицизм навязывал народам мертвящие шаблоны, объявив своё учение «тайной» и запрещая развивать родные языки и культуры. Православие же, проповедуя человеколюбие, не лишало народы права на своеобразие и на познание божественной истины, отвергало жёсткую унификацию, высоко ценя красоту и богатство человеческого бытия. Русь, став православной державой, получила возможность жить в соответствии с идеалами мироутверждения, братства и благоволения ко всему живому.

Папство не считалось с правом народов на духовную свободу, утвердив практику крестовых походов – военно-религиозных экспедиций против народов, находившихся вне католицизма. Принявшим обет идти с оружием против язычников и православных папы отпускали грехи и давали санкцию на захват земель и имущества в завоёванных странах. В ходе крестовых походов с лица земли были стёрты многие западнославянские племена, большое прибалтийское племя пруссов, была вырезана родовая знать у латов и эстов, оказавшихся в крепостной зависимости у тевтонских рыцарей.

В 1204 году с благословения римской курии крестоносцы захватили Константинополь, являвшийся центром православного мира, подвергли его дикому грабежу, оскорбили святыни, находившиеся в соборе Святой Софии и других храмах. Из Византии в Западную Европу тоннами вывозилось золото, которое и послужило материальной базой для последующего экономического роста и благосостояния Европы. До крестовых походов она была серым захолустьем мировой цивилизации, теперь же превращалась в финансового и торгового монополиста, защищавшего свои интересы с помощью агрессии.

Папство постаралось утвердить эту её новую роль, «официально» обосновав принцип насилия в делах веры и узурпировав право «карать за грехи» целые народы. В таких условиях церковная совесть обрекалась на молчание, защита евангельских заповедей отступала на второй план. Спасение души католики стали трактовать как избавление от наказаний за грехи. Появились индульгенции – тарифы на отпущение грехов. Православным подобное явление представлялось дикостью.

Агрессивный прозелитизм латинян не обошёл стороной и православную Русь. В 1224 году немцы-крестоносцы захватили русский город Юрьев, основанный Ярославом Мудрым. Всё православное население города было уничтожено. Предел захватам крестоносцами русских земель и уничтожения русского населения положил благоверный князь Александр Невский. Разбив шведов на Неве и тевтонов под Псковом, он спас духовную свободу русичей.

Но на этом испытания для Руси не закончились. В результате удельной раздробленности её западные и южные земли вошли в состав Русско-Литовского княжества, где династия была литовской, а девять десятых населения – русскими. Официальным языком был русский, преобладающей религией – православие. Но в конце XIV века князь Ягайло принял католицизм, что открывало ворота для проникновения в Литву польского культурного влияния.

Во второй половине XVI века Литва объединилась с Польшей в одно государство – Речь Посполитую, после чего польская шляхта стала захватывать южнорусские земли, а католическая церковь начала наступление против русских православных традиций. В 1596 году части православного духовенства Южной и Западной Руси была навязана Брестская уния, по которой православные должны были подчиниться папе римскому. Папство было довольно, полагая, что добилось того, о чём грезило в течение нескольких веков.

Но латиняне не учли верности русского народа своим духовным ценностям, его твёрдости и готовности пойти до конца в отстаивании православия. Русичи ясно ощущали, что принуждение в делах веры является разновидностью лжи и что подчинение ему означает духовную смерть. Они оказывали всяческое сопротивление унии. «Мира и согласия» в папской редакции не получилось, да и не могло получиться, поскольку католики и вставшая на их сторону униатская верхушка открыто демонстрировали православным свою нетерпимость и ненависть. В массовом порядке закрывались православные монастыри и храмы. В некоторых из них униаты пытались наладить свои службы, заняв даже Софийский собор в Киеве. Но народ на эти службы не шёл, и тогда православные обители переделывались в склады, корчмы, загоны для скота.

Не все жители Южной Руси сумели устоять перед напором униатов. Особенно трудно это было сделать представителям местной знати, соблазняемым различными посулами, льготами, возможностью входить во власть, обзаводиться многочисленной челядью. Среди западнорусских князей и бояр были те, кто ради материальных благ отступал от веры предков, брал на себя иудин грех.

Однако подавляющее большинство жителей Южной и Западной Руси сохраняли веру предков, мужественно преодолевая произвол, гонения и страдания. Крестьяне, ремесленники, торговцы, не признававшие унию, жестоко ущемлялись в правах. К религиозной дискриминации добавлялся социальный гнёт: польские паны скупали или силой захватывали русские сёла, превращая православных пахарей в бесправное «быдло». Терпеть унижения православный люд был не намерен. После объявления унии по всей Южной и Западной Руси покатилась волна антипольских и антиуниатских восстаний. Папистов и их приспешников громили в Киеве, Львове, Полтаве, Луцке, Минске, Полоцке, Могилёве, Орше. Папа римский, отбросив «миролюбивую», увещевательную риторику, призвал польского короля потопить восставших в крови: «Пусть проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови! Пусть схизма знает, что нет ей пощады!»

Ничто не могло остановить восставших, воодушевлённых тем, что в единокровной и единоверной им Московии было провозглашено патриаршество, и накануне объявления Брестской унии голос Русской православной церкви стал гораздо слышней, чем раньше.

Во главе освободительного движения на Украине встало казачество. Оно было сформировано самыми вольнолюбивыми и пассионарными людьми Южной Руси, не желавшими жить под польско-католическим гнётом и бежавшими за днепровские пороги, где образовалась знаменитое вольное братство – Запорожская Сечь. Запорожцы вступили в отчаянную схватку с поляками. Они знали, что в случае пленения им не дождаться милости от шляхты, но ради освобождения русской земли готовы были претерпеть любые муки.

Многие из них приняли мученическую смерть за Русь и русскую веру. Схваченный поляками казачий гетман Косинский был заживо замурован в монастырскую стену. После его гибели казачье восстание возглавил Наливайко. Вовлекая в восстание десятки тысяч крестьян и горожан, наливайковцы освободили от поляков Винницу, Кременец, Луцк, Пинск, Могилёв. Но сил в борьбе с мощной и не знавшей нужды в вооружении польской армией у казаков не хватало. Наливайко и его ближайшие товарищи были предательски схвачены, одних поляки четвертовали и обезглавили, других живьём сожгли в медных баках. Однако дух запорожцев сломить было невозможно. Восстания против панства и унии накатывались волна за волною.

В начале XVII века «аппетиты» католической Польши распространились и на Московию, где усилиями поляков началась масштабная смута. Поначалу польские магнаты и стоявший за ними Ватикан делали ставку на самозванцев и отщепенцев из числа русских, но их расчёты провалились. Тогда польский король Сигизмунд отдал приказ начать прямую вооружённую интервенцию против «схизматиков-московитов».

После неудачи в Московии католическая церковь резко усилила давление на православных Южной и Западной Руси. Православие там оказалось фактически вне закона. Польский сейм запретил употребление русского языка в делопроизводстве. Ответом на преследования стало создание православных братств в Киеве, Львове, Луцке, Вильно и других русских городах. Братства организовывали школы, вели энергичную проповедь в защиту православия, выпускали богословскую и просветительскую литературу.

Ширилось военное сопротивление польско-католическому игу. Много страхов на поляков нагнали выступления запорожцев во главе с гетманами Жмайло, Павлюком, Остраниным, Гуней. Польский магнат Николай Потоцкий, воевавший против Остранина и Гуни, записал в дневнике: «Так упорно и непокорно было мужичьё, что никто из них не просил о мире и о прощении их вины. Напротив, они только кричали, чтобы им всем умереть в бою с нашим войском. И даже те, кому не досталось оружия, били наших солдат оглоблями».

Весной 1648 года на Украине вспыхнуло грандиозное антипольское восстание под руководством гетмана Богдана Хмельницкого. Казаки, крестьяне и горожане готовы были в своей борьбе стоять насмерть, но, учитывая опыт предыдущих восстаний, понимали, что им одним, без соединения всех сил русского мира справиться с жестоким врагом не удастся. Богдан Хмельницкий обратился к царю Алексею Михайловичу с просьбой принять единоверную Украину в состав Российского государства. Сложение сил в борьбе против Польши принесло результаты: Восточная Украина вместе с Киевом – «матерью городов русских» - была освобождена.

Процесс объединения древнерусских территорий растянулся до конца XVIII века. Много бед за это время пришлось претерпеть православным Южной и Западной Руси. Дискриминация православия привела к тому, что к середине XVIII века больше половины храмов было отнято у православных в пользу униатов. Белорусам и украинцам с каждым годом становилось всё яснее, что сохранить своё национально-историческое бытие они смогут только в составе единого Русского государства.

Борясь, страдая и погибая в годы польско-католического гнёта за право на собственный, а не навязанный духовный мир, на собственную, а не навязанную историю, православные украинцы и белорусы были убеждены, что их борьба и страдания будут не напрасны.

В 1839 году Гоголь стал свидетелем события, крайне значимого для исторических судеб Украины и Белоруссии. В том году по настоянию и почти при полной поддержке украинского и белорусского населения в Полоцке был созван униатский церковный собор, на котором было принято решение о вхождении униатской церкви западнорусских областей в состав Русской православной церкви. Полтора миллиона бывших униатов добровольно пожелали приобщиться к чистоте православия. На мемориальной медали, выбитой в честь ликвидации Брестской унии, было отчеканены слова: «Отторгнутые насилием (1596) возсоединены любовию (1839)». Историческая справедливость была восстановлена. Недаром в Евангелии сказано: «Претерпевший до конца спасётся».

Притязания папства господствовать над умами и душами большинства украинцев и белорусов оказались иллюзорными. Оставалось одно исключение – Галиция, захваченная Австрией. Отмена Брестской унии в 1839 году Галиции не коснулась. В конце XIX века Австрийская империя начала подготовку к военно-политическому противостоянию с Россией, поэтому на галичан была обрушена новая волна дерусификации. Это была целенаправленная операция австрийского Генштаба. Русский язык вытеснялся искусственным наречием, появившимся в результате деятельности находившейся на содержании Генштаба «венской школы украинистики». В начале ХХ века Михаил Грушевский за деньги венского двора написал «Историю Украины-Руси», целью которой было «отделение» украинской истории от истории общерусской.

Те, кто сопротивлялся планам австрийцев, в годы Первой мировой войны массово уничтожались. Итогом всей этой «инженерии» стало формирование особой этнической группы со своей религией, своим языком, своей геополитической ориентацией. По всем показателям эта этническая группа принадлежит не к восточнославянской, а западноевропейской цивилизации. Типично западная ментальность галичан проявляется в стремлении навязать миру единые жёсткие шаблоны, отвергнув бытийное многообразие, цветущую сложность. Эта ментальность толкает их продолжать дело изуверов, которые в Средние века мучили и жгли Южную Русь за верность родной вере и родному языку. Галицийский актив, как и во времена распространения унии в западнорусских землях, продолжает ощущать себя легионерами папы римского, ждущего от них «покорения восточной схизмы». Отщепенцы стали «миссионерами».

Николай Гоголь, писавший: «Мы призваны в мир не за тем, чтобы истреблять и разрушать», был и остаётся символом противостояния самозваным «покорителям» и «миссионерам», их злобе и ненависти. Не теряют своей силы и своего смысла слова, вложенные Гоголем в уста Тараса Бульбы и ставшие гимном русским традициям, русскому умению отдавать жизни «за други своя»: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. …так любить, как русская душа, – любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе… Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные мёды их. Перенимают чёрт знает какие басурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который жёлтым чёботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснётся оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают все, что такое в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, – так никому не доведётся так умирать! Никому, никому!».

«Перед нами громада — русский язык!»

На Украине «Тарас Бульба» ныне издаётся в «перекладе» с русского языка на украинский. Из текста повести выброшено всё, что касается России и русских. «Россия» заменена на «Украину», «разгульная замашка русской природы» превратилась в «широкий гуляцкий замис украинской натуры», а «русская сила» – в «украинскую силу». У Гоголя особой энергетикой пропитаны сцены последней битвы казаков Тараса Бульбы с поляками, когда гибнут один за другим герои-казаки Шило, Бовдюга, Балабан, Кукубенко, восклицая перед смертью: «Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля!», «Пусть славится до конца века Русская земля!», «Пусть же цветёт вечно Русская земля!», «Пусть красуется вечно любимая Христом Русская земля!». В украинском «перекладе» «Русская земля» везде оказалась «козацкой землёй».

Нет нужды доказывать, что вся эта переводческая свистопляска является открытым оскорблением великому Гоголю, глумлением над его художественным наследием и прямым поруганием народной и исторической памяти. Но Иван Малкович, директор киевского издательства под авангардистским названием «А-ба-ба-га-ла-ма-га», выпустившего идеологизированный перевод «Тараса Бульбы», и в ус не дует, оправдывая этот перевод тем, что «русский язык для Украины – чужой».

Нет границ невежеству. Отрицание двуязычия и напористое навязывание мовы всем жителям Украины отражает именно невежество: ведь русский литературный язык возник как раз на Украине ещё в XVI веке. В «Грамматике» Ивана Ужевича, выпущенной в 1634 году, он был назван «словенороссийским языком» и характеризовался как высокий книжный язык, язык богословия и науки. Известный русский философ и основатель евразийского движения Николай Трубецкой писал: «Та культура, которая со времён Петра I живёт и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской культуры».

Естественным носителем этой культуры был и Гоголь. Нет ни одного произведения, написанного им по-украински. При этом мало сказать, что он писал по-русски. Его вклад в развитие русского литературного языка нельзя оценивать иначе как выдающийся и колоссальный. Без Гоголя не было бы того русского языка, которому дано определение «великий и могучий». Мало кто сравнится с выходцем из полтавской глубинки силой проникновения в русскую языковую стихию, мощью поэтического воодушевления, красотой, живостью и естественностью слога. Русская речь была для Гоголя пространством чудотворения. Он считал её необыкновенно живой, впитывающей в себя различные наречия, диалекты и становящейся от этого только богаче и ярче.

Известно письмо Николая Васильевича его земляку Осипу Бодянскому: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племён. Доминантой должна быть единая святыня – язык Пушкина… Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно». Гоголь искренне любил русский язык, от души восхищался им: «Перед нами громада – русский язык! Наслажденье глубокое зовёт вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его…». Что ревнители украинофильства могут изобрести в ответ на эти слова Гоголя?

Впрочем, их узколобой настырности не в силах поколебать даже Гоголь: нападки «свидомых» на русский язык не ослабевают. Недавно Юрась Гнаткевич, представитель блока Юлии Тимошенко в Верховной раде, потребовал принять закон, по которому все средства массовой информации Украины – и печатные, и электронные, и частные, и государственные – должны выходить только на украинском языке. Пан депутат, недовольный тем, что 90 % украинских СМИ выходят на «чуждой мове», заявил, что языковую ситуацию на Украине нужно отрегулировать принудительными мерами: «Мы должны заставить украинцев уважать родной язык и говорить на нём». Дескать, раз не хотят говорить так, как мы предписываем, значит, надо их заставить. А как заставить? С помощью грубых зуботычин? Все видят, что на украинской политической сцене сегодня суетливо мельтешат собакевичи и ноздрёвы. Жаль, что нет на них Гоголя.

Сергей Рыбаков

Иллюстрация — портрет Н.В. Гоголя работы А.И. Иванова, 1841 г.

О Гоголе можно определенно сказать, что он горячо и пламенно не любил ни русских людей, ни русской природы. А вот для Малороссии, для малорусской природы, для малорусской истории, для Тараса Бульбы Гоголь имел в сердце неиссякаемый родник любви...

С.ВЕНГЕРОВ, русский историк литературы

В конце декабря 1840 года в одном из писем к своим московским друзьям-покровителям Гоголь писал: «Да, чувство любви к России, слышу во мне сильно...». Ярче этот тезис прозвучал в письме к С.Т. Аксакову от 21 февраля 1841 года: «Теперь я ваш; Москва моя родина. В начале осени я прижму вас к моей русской груди». Дальше - больше: в августе 1844 года - признание А. Данилевскому: «...Мне Россия и все русское стало милей, чем когда-либо прежде......», а в апреле 1846-го, находясь в Риме, он уже называл ее в своих письмах «раем», «каким для меня кажется теперь наша требующая любви нашей Россия»...

И это при том, что всего несколькими годами ранее в письме к В.А. Жуковскому из Италии были вот такие его признания: «Моя красавица Италия! Она моя!.. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент... - все это мне снилось...». Как противоположность ярким впечатлениям от знакомства с Италией (по его словам, родиной его души), как антитезу сияющему европейскому горизонту рисует Гоголь картины России, где «ничего не привлечет и не очарует взгляд». В автобиографичной повести «Рим» он вкладывает в уста своего героя поражающие воспоминания: «...На севере есть варварская земля Московия, где бывают такие жестокие морозы, от которых может лопнуть мозг человеческий...» 1 Раньше, в марте 1833 года, Гоголь писал с сарказмом о «старой толстой бабе Москве, от которой, кроме щей да матерщины, ничего не услышишь».

Характерный подтекст в авторских пафосно-лирических отступлениях, приведенных Гоголем в «Мертвых душах», например, о Руси-тройке, которым завершается первый том поэмы. Кстати, это - традиционно любимый тезис русской литературы, который трактует его как апофеоз выражения любви Гоголя к России. Но нельзя не согласиться с мнением академика Н. Жулинского, который отмечает, что и сегодня поражает жуткое пророчество Гоголя относительно судьбы России: в знаменитом эпизоде с «русской тройкой» он изображает, как Чичиков-дьявол направляет ее бег в безвестность; через столетие Россию назовут «империей зла», против которой будут выступать народы почти всего мира. 2

Или вот другое авторское отступление, где речь идет не о мифической, будущей, а о реальной, современной для писателя России: «Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе. [...] Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора...» 3 Некоторые авторы трактует это «лирическое отступление» как виденье автором прекрасного будущего России. В действительности все значительно проще: и это отступление, и целые главы «Мертвых душ» были написаны в Париже и в Риме [«Мне даже смешно, - писал Гоголь Жуковскому в ноябре 1836 года, - как подумаю, что я пишу «Мертвые души» в Париже»], когда на Россию Гоголь действительно смотрел издалека и имел возможность сравнивать ее, «бедную, разбросанную и неприютную», с Европой, с прекрасными европейскими реалиями [«Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу»]; неслучайно говорят, что все познается в сравнении...

«ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ, ПОДЛЫЕ ДЕНЬГИ...»

И вот произошла радикальная трансформация мыслей и чувств Гоголя: в его письмах из Европы в Россию появились такие выражения, как «чувство любви к России», «моя русская грудь», «мне все русское стало милей»!.. Все эти выражения - из переписки с московскими друзьям. Причем их, этих красноречивых, сдобренных изысканными эпитетами и метафорами выражений, существуют так много, что на их основе В. Мельниченко создал целую энциклопедию под названием «Гоголевская Москва» объемом в 832 страницы! Очевидно, должны были произойти достаточно существенные изменения в сознании писателя и в его отношении к России, в частности к Москве и москвичам. В чем суть этих изменений, этих новых его чувств?

Знакомясь с эпистолярным творчеством Гоголя, с многочисленными письмами к его друзьям-покровителям, видим, как четко прослеживается само появление этого нового чувства и динамика его роста, развитие которого условно можно разделить на несколько этапов. Сначала эта «любовь» базировалась исключительно на чувстве благодарности за дружескую помощь писателю, прежде всего материальную, со стороны двух-трех московских семей, в первую очередь семей известного писателя С.Т. Аксакова и историка, профессора Московского университета и издателя журнала «Москвитянин» М.П. Погодина. В целом же к россиянам он продолжал относиться преимущественно с насмешкой. В подтверждение этого - цитата-комментарий С.Т. Аксакова к словам Гоголя о его внезапно возникшей «влюбленности» в Москву и Россию.

«В словах Гоголя, что он слышит сильное чувство к России, - писал в своих воспоминаниях С.Т. Аксаков, - заключается, очевидно, указание, подтверждаемое последующими словами, что этого чувства у него прежде не было. Без сомнения, пребывание в Москве, дружба с нами... были единственные тому причины... Единственно в этом письме, в первый и последний раз, высказался откровенно Гоголь. И прежде и после этого письма он по большей части подшучивал над русским человеком». 4

Вечная проблема Гоголя - нехватка денег, «этих проклятых, - по его словам, - подлых денег, которых хуже ничего нет в мире». Острые финансовые вопросы с изданием книг, сложные обстоятельства в семейной Васильевке на Полтавщине, отсутствие в столицах собственного жилья - все это ставило писателя в зависимость от покровителей, у которых ему приходилось «гостить» месяцами, квартировать самому, а иногда и с матерью, и сестрами. Будучи прекрасным актером, Гоголь устраивал в их салонах концерты - чтения своих произведений, прежде всего сцен из «Ревизора» и «Мертвых душ». Так «любовь» Гоголя постепенно переросла к более широкому кругу москвичей, которые привлекались к концертам-чтениям, то есть приобрела масштаб «любви» ко всей Москве, которой благодарен был за опеку и помощь.

Правда, за это его почитание богатыми московскими покровителями Гоголю приходилось расплачиваться своей творческой свободой, защищать себя и свои произведения от тех, кто пытался заставить его работать на себя. Ярким примером этого могут служить отношения Гоголя с Погодиным, который, пользуясь тем, что писатель какое-то время жил в его доме, потребовал разрешения перед выходом книги «Мертвые души» напечатать главу в «Москвитянине». Такая публикация не могла не вызвать решительного протеста автора, ведь это угрожало лишить главное произведение его жизни новизны и заинтересованности читателей. На грани нервного срыва Гоголь направил Погодину записку:

«Насчет «Мертвых душ» ты бессовестен, неумолим, жесток, неблагоразумен. Если тебе ничто и мои слезы, и мое душевное терзанье, и мои убежденья, которых ты и не можешь, и не в силах понять... Если б у меня было какое-нибудь имущество, я бы сей же час отдал бы все с тем только, чтобы не помещать до времени моих произведений». 5

Гоголь оказался в сложном положении: он страдал от того, что ненавидел человека, который его приютил, содержал за собственные средства, одалживал ему деньги, но еще больше страдал, что у него не было ни сил, ни возможности от него уйти.

Если же говорить о «чувстве любви» Гоголя к России в целом, то, во-первых, надо иметь в виду обстоятельства, при которых для него, как и для каждого амбициозного талантливого человека, большое значение имело признания его как творца, что и произошло в реальности: во-первых, благодаря его гениальным творениям Россия признала его величайшим своим писателем. Во-вторых, сыграло свою роль то, как вся имперская идеология работала над тем, чтобы постепенно вытравить из него и из его творчества украинскую национальную душу, а царская цензура постепенно приучила (заставила) Гоголя мыслить и творить так, как этого требовал имперский самодержавный организм. В результате Гоголь стал канонизованным писателем номер один, превратившись, по словам Евгения Маланюка, в своеобразное знамя политического малороссийства, который «начал «пропагандистки» путать Русь и Россию. И в т. І «Мертвых душ» неожиданно посадил нашу, историческую Русь на московскую «тройку» с москалем-»ямщиком».

«БЛАГОДАРНОСТЬ СИЛЬНА В ГРУДИ МОЕЙ...»

И здесь придется опять возвращаться к чрезвычайно острой для Гоголя проблеме, которая сопровождала всю его жизнь, - к проблеме денег. А их у гениального писателя никогда не хватало, и он все время должен был их вымаливать, быть кому-то благодарным за помощь, а значит, от кого-то зависеть, что раздражало его и выводило из равновесия. Когда весной 1837 года Гоголь прибыл из Парижа в Рим, у него в кармане было всего двести франков. Ему пришлось жить в очень скромной комнате за тридцать франков в месяц, имея своеобразный режим питания: пил каждое утро чашку шоколада за четыре су, потом обедал за шесть су, позволяя себе только маленькую роскошь - маслянистое мороженое со сбитыми сливками, которое он между тем называл «дрянью».

Неудивительно, что, интенсивно работая в Риме над «Мертвыми душами», он вынужден был обращаться к своим петербуржским и московским друзьям, умоляя их послать ему хотя бы немного денег. Его финансовые проблемы усложнялись с каждым днем. Небольшие суммы за книги, которые продавались в России, и деньги за навсегда проданное право на показ пьесы «Ревизор», уже были потрачены. Теперь опять приходилось брать взаймы у друзей и знакомых.

В Риме Гоголь общается с молодыми русскими художниками и видит, что они неплохо живут на государственную стипендию (пансион), выплачиваемую им Петербуржской академией художеств. Это натолкнуло его на мысль обратиться с просьбой к русскому царю о подобной стипендии, ведь он тоже художник - художник слова. В апреле 1837 года он послал письмо В.А. Жуковскому, в котором изложил эту просьбу.

Пансиона для Гоголя поэт-царедворец добиться не смог, однако Николай І все же отозвался на коленопреклонение известного писателя, и по его распоряжению Гоголю было послано пять тысяч рублей. Благодарность Гоголя не имела границ; свою безмерную признательность царю и своему покровителю В.А. Жуковскому Гоголь выразил в письме от 30 октября 1837 года: «Я получил данное мне великодушным нашим государем вспоможение. Благодарность сильна в груди моей, но излияние ее не достигнет к его престолу. Как некий бог, он сыплет полною рукою благодеяния...» Это был один из тех случаев, который, по мнению некоторых авторов, способствовал «влюбленности» писателя в «самодержца» и в саму самодержавную Россию.

Царских денег для экономной жизни писателя хватило почти на целый год. Когда и они исчерпались, Гоголю пришлось опять обращаться с просьбой за помощью; в этот раз - опять к М. Погодину. В письме от 20 августа 1838 года он писал: «Если ты богат, пришли вексель на две тысячи. Я тебе через год, много через полтора, их возвращу». Такую сумму Погодин собрал с помощью покровителей Гоголя и послал в Италию. В Москву 1 декабря 1838 года полетело письмо писателя, опять со словами унизительного признания неописуемой благодарности: «Благодарю тебя, добрый мой, верный мой!.. Далеко, до самой души тронуло меня ваше беспокойство обо мне! Столько любви! Столько забот! За что это меня так любит Бог?.. Боже, я недостоин такой прекрасной любви!»...

Подобных случаев в сложной жизни Гоголя было немало. В них ярко и убедительно отражена сама суть вопроса, вынесенного в заглавие этого сюжета. Хоть как бы писатель насмехался над россиянами и Россией, называя ее «варварской Московией», а саму Москву - «старой толстой бабой», он имел добрую душу и в письмах к поклонникам его таланта всегда выражал благодарность. Причем в своих многочисленных письмах Гоголь каждый раз обращался к своему адресату как к ближайшему, самому родному для него человеку. В эпистолярном общении он, как и его Чичиков, обнаруживал чрезвычайную изобретательность, находил такие слова и обороты, что каждый чувствовал себя крайне удовлетворенным. Исключительная красноречивость Гоголя, магия изысканных эпитетов и метафор производила на каждого неизгладимое впечатление. Так, эмоционально выраженные, только Гоголю свойственным, невероятно богатым и оригинальным языком, слова благодарности российским покровителям и друзьям или просто знакомым впоследствии биографами и литературной критикой были трансформированы в «любовь к России и россиянам».

«УКРАЙНУ ГОГОЛЬ ОКУТАЛ ПОЭТИЧЕСКИМ ФЛЕРОМ...»

Многочисленные критики творчества Гоголя не раз ревниво, а иногда и враждебно отмечали его искреннее восхищение родной Малороссией, ее людьми и природой, ее героической казацкой историей, которую он так талантливо и заинтересованно поэтизировал. Здесь прежде всего обратим внимание на характерное утверждение известного русского историка литературы С.А. Венгерова: «О Гоголе можно определенно сказать, что он горячо и пламенно не любил ни русских людей, ни русской природы. А вот для Малороссии, для малорусского быта, для малорусской природы, для малорусской истории, для Тараса Бульбы Гоголь имел в своем сердце неиссякаемый родник любви и снисходительности. Украйну Гоголь окутал поэтическим флером, а Россия для него - одна лишь мерзость запустения, мертвое царство мертвых душ».

Уместно по этому поводу вспомнить еще такой очень показательный факт. Его близкая приятельница и почитательница Александра Смирнова, докладывая писателю о том, как восприняли в ее кругу поэму «Мертвые души», в своем письме, посланном в ноябре 1844 года, писала: «У Ростопчиной при Вяземском, Самарине и Толстом разговорились о духе, в котором написаны ваши «Мертвые души», и Толстой делал замечание, что вы всех русских представили в отвратительном виде, тогда как всем малороссиянам дали вы что-то вселяющее участие, несмотря на смешные стороны их; что даже и смешные стороны имеют что-то наивно-приятное; что у вас нет ни одного хохла такого подлого, как Ноздрев; что ваша вся душа хохлацкая вылилась в «Тарасе Бульбе», где с такой любовью вы выставили Тараса, Андрия и Остапа.

Ни переработка «Тараса Бульбы» на пророссийский лад, ни обращение к «православной русской вере» и патриотические призывы относительно «своего царя», который «подымается из русской земли», не могли до конца убедить ни одного из указанных лиц в приведенном письме А. Смирновой в том, что автор «Мертвых душ» - «русский». Другими словами, несмотря на все заявления Гоголя наподобие: «Я - ваш, я русский!», «У меня русская грудь!», «Я люблю Россию!», для «истинных русских» он оставался «хохлом», даже «ужасным хохлом». Действительно - как может быть иначе, когда «русский писатель» Гоголь «смеется над россиянами другим смехом, нежели над своими земляками малороссами, потому что у него даже смешные стороны их имеют что-то наивно приятное...»

Этой констатацией сюжет логично было бы завершить. Но вопрос феномена украинскости души Николая Гоголя, очевидно, надолго будет оставаться незавершенным. Давние дискуссии-выяснения, представителем какой культуры его следует считать - российской или украинской, - продолжаются. В связи с 200-летием со дня рождения Николая Гоголя, которое в 2009 году широко отмечалось в Украине и России, в некоторых средствах массовой информации эти дискуссии возобновились. Особый резонанс вопрос приобрел в связи с выходом в России целенаправленных исследований, а также кинофильма режиссера В. Бортко «Тарас Бульба», созданного с сугубо российских позиций. Фильм фактически снят по мотивам повести Гоголя, а не является ее экранизацией, додуманный сценаристами вариант, который отходит от основной фабулы знаменитого произведения. Украинские зрители были удивлены откровенным подтекстом нивелировки украинского содержания фильма «Тарас Бульба», что с новой силой заострило поставленный вопрос.

УКРАИНОФИЛЬСТВО ГОГОЛЯ, ДЕМОНСТРИРУЕМОЕ В ПАРИЖЕ

Отдельно выделим характерный эпизод из воспоминаний зарубежных друзей Николая Гоголя, который ярко утверждает его украинофильство, свидетельствует о глубине украинскости его души. Речь идет о письме польского поэта Богдана Залеского (украинофила, друга Тараса Шевченко по солдатской службе в Орской крепости) к его приятелю, львовянину Франциску Дубинскому от 19 февраля 1859 года. В этом письме, которое в 1902 году было опубликовано в русском журнале «Новое время» и называлось «Украйнофильство Гоголя», говорится о встречах в Париже величайшего польского поэта Адама Мицкевича и его, Залеского, с Гоголем, во время которых они вели «литературно-политические беседы». Как активные участники польского восстания 1830-1831 гг. они находились тогда во Франции на правах политических эмигрантов.

«Конечно, мы говорили, - сообщал адресат, - больше всего о великорусах (москалях), которые вызывали отвращение и у нас, и у него. Вопрос об их финском происхождении постоянно был предметом обсуждения. Гоголь подтверждал его со всем своим малорусским запалом. Он имел под рукой у себя замечательные сборники народных песен на разных славянских языках. Относительно вопроса о финском происхождении великороссов (москалей) он написал и читал нам прекрасную статью. В ней он указывал, на основе сопоставления и детального сравнения песен чешских, сербских, украинских и так далее с великороссийскими (московскими), на отличия, которые бросались в глаза, относительно духа, обычаев и моральных взглядов у великороссов и других славянских народов. Для характеристики каждого человеческого чувства он подобрал отдельную песню: с одной стороны, нашу славянскую сладкую и мягкую, и рядом великороссийскую - понурую, дикую, нередко каннибальскую, одним словом - чисто финскую. Уважаемый земляк, ты легко можешь себе представить, как эта статья искренне порадовала Мицкевича и меня».

Обращает на себя внимание и такой факт: перед отъездом из Парижа в 1837 году Гоголь заходил к Богдану Залескому и, не застав его дома, оставил записку «пану-земляку», написанную на родном украинском языке. Он призывал его работать «на славу всей казацкой земли», просил посылать «писульки в Рим», а также приглашал в Вечный город: «Добре було б, коли б і сам туди коли-небудь примандрував. Дуже, дуже близький земляк, а по серцю ще ближчий, чим по землі». К тому же писатель подписался под своей запиской на украинском языке: «Микола Гоголь».

Щекотливую, неоднозначную тему о «чувстве любви Гоголя к России», о мере и настоящей сути этой любви есть смысл завершить словами Александра Герцена, выдающегося русского писателя и мыслителя, в которых эта тема нашла поражающее выражение: «...Не будучи по происхождению, подобно Кольцову, из народа, Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам и по складу своего ума... Он больше сочувствовал народной жизни, чем придворной, что естественно со стороны украинца. Украинец, даже ставши дворянином, никогда так быстро не порывает с народом, как великоросс. Он любит свою родину, свой язык, предания о казачестве и гетманах... Рассказы, которыми дебютировал Гоголь, составляют ряд картин украинских нравов и видов истинной красоты, полных веселости, грации, движения и любви. Такие повести невозможны в Великороссии за неимением сюжета...».

1 Гоголь Н. В. Рим / Собр. соч. в 6 т. Т. 3. - М., 1959. - С. 197.

2 Жулинський М. Дві половинки українського серця: Шевченко і Гоголь / День. - 2004. - 6 березня.

3 Гоголь Н. В. Мертвые души / Собр. соч. в 6 т. Т. 5.- С. 230 - 231.

4 Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. - С. 54-58.

5 Цит. по: Труайя Анри. Николай Гоголь. - М.: Изд-во Эксмо, 2004. - С. 355.

Каждый народ и каждая нация имеют свое высшее предназначение в мире и свое место в мировой истории. Но ни один народ в этом падшем земном существовании не исполняет в полной мере возложенный на него Богом долг, потому что духовно больны не только отдельные люди, но и целые нации. Русский народ в силу значительности людских ресурсов и обширности территорий, собственной разбросанности, а также врожденного добродушия страдает чрезмерной пластичностью, аморфностью, размытостью национального самосознания, не ощущая своего величия в силу собственной огромности. Народы, занимающие более скромные пространства, особенно так называемые «буферные зоны», отличаются большей собранностью и цельностью в известном смысле, но имеют свой недуг - ощущение собственной национальной исключительности, тот самый национализм, который, что ни говорите, свидетельствует-таки о некоем тщательно скрываемом от самих себя «комплексе неполноценности». Мнимая ущербность заставляет кричать о своем грандиозном значении и заявлять во всеуслышание о чрезвычайной самобытности народа, его «незалежности», «самостийности» и т.п.

В критические годы исторических смут и переломов, естественно, все болезни обостряются. В такие времена мы, русские, особенно склонны впадать в слепое подражательство и горячее самоотрицание (вспомним, например, наши катастрофические 1990-е годы). Некая неизвестная современница Н.В. Гоголя между прочим вспоминает остроумное замечание писателя, которое, к сожалению, продолжает быть актуальным и по сию пору: «Француз играет, немец мечтает, англичанин живет, а русский обезьянствует» . И еще одно высказывание Гоголя в этой связи, которое приводит его биограф И.А. Кулиш: «По поводу разносчика, забросавшего комнату товарами, он сказал: ""Так и мы накупили всякой всячины у Европы и теперь не знаем куда девать""» .

Украина тоже периодически обуреваема приступами своего духовного недуга. Так, в послереволюционные годы украинский национализм, что называется, расцвел махровым цветом. Тогда радикально настроенные малороссы наступали, например, на священный язык нашей церкви, переводили службы с церковнославянского на украинский. На Всероссийском церковном Соборе в 1917 г., как вспоминает митрополит Евлогий (Георгиевский) в своем труде «Путь моей жизни», когда члены Собора отвергли вопрос о переводе богослужения, это вызывало бурное негодование украинцев: «Они стояли за перевод независимо от соображений эстетики. Их не коробил возглас «Грегочи [правильно регочи. - М. К.-Е.], Дивко Непросватанная» вместо «Радуйся, Невесто Неневестная»» .

Случай, конечно, анекдотический, но симптоматичный, указывающий на извращение и вырождение национального чувства, если оно сопровождается самоупоением и презрением к иным - даже близко родственным - народам. Как справедливо замечает наш великий русский философ И.А. Ильин, «национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство, она не должна внушать народу манию величия» .

Любовь к родине иррациональна в основе своей, это чувство, которое «уходит корнями в глубину человеческого бессознательного, в жилище инстинкта и страстей», соответственно, подчинение чьего бы то ни было патриотического чувства, тем более чувства гения, политическим запросам современности, абсурдно потому, что «... никто не может предписать другому человеку его родину - ни воспитатели, ни друзья, ни общественное мнение, ни государственная власть, ибо любить и радоваться, и творить по предписанию вообще невозможно» . Еще более нелепо навязывать что-то кому-то вопреки очевидности. Таковой очевидностью являются сочинения и самая жизнь нашего многострадального писателя Гоголя, которого сделали разменной фигурой в позорной политической игре прозападно настроенных украинских интриганов.

Нынешняя, развивающаяся, так сказать, фанатизация национального чувства разрушает культурные традиции и систему нравственных ценностей, приводит народ в духовный тупик. Враги и друзья, герои и предатели меняются местами в иерархии национальной жизни. Вот и в наши смутные времена, когда мы видим новый взрыв украинского национализма, не имеющего пределов еще и в связи с крайним безволием и угодливостью российских государственных структур, гетман Мазепа и Степан Бандера из гнусных предателей перекрашены в патриотов Украины, убийц-оуновцев чтят как героев. Но вот украинские власти задумались, как быть с литературным-то Олимпом? Его-то тоже надо идеологически выстроить! И тут возникли некоторые затруднения - когда обратили свой горящий фанатичным огнем взор на Гоголя: и обойти никак нельзя, и встроить с легкостью в новую идеологическую модель нелегко. Долго колебались.

В 1990-е годы, как замечает наш известнейший гоголевед В.А. Воропаев, Гоголь то считался на Украине неблагонадежным писателем, сомнительной фигурой, то тайным украинофилом. В конце концов власти возвели его на пьедестал в качестве классика уже украинской литературы, подтвердив это смелое заявление в числе прочего переводом повести «Тарас Бульба» на украинский. Вообще-то переводить классические произведения на другие языки можно и должно. Но они в своем переводе действовали весьма вольно: слово «русский» заменили на «украинский», «казацкий» и «наш». Конечно, повесть от этого значительно измельчала, исчез исполинский масштаб, эпическая былинная мощь героев, но это уже никого не волновало.

Однако эти новейшие украинские метаморфозы, напоминающие по абсурдности приключения носа майора Ковалева, заставляют все-таки задуматься: каково значение Украины и украинской культуры в творчестве Гоголя и как он мыслил соотношение украинской и русской культурных традиций внутри великого имперского монолита. (О том, чтобы Украина вернулась во времена ее существования, например, до Богдана Хмельницкого, нам представляется, Гоголь просто помыслить не мог. Он жил в государстве, в состав которого входили Великороссия, Малороссия, Белоруссия, Польша, Финляндия, помимо прочих земель, и имел соответствующее мироощущение).

Как известно, родился и вырос Николай Васильевич Гоголь на Полтавщине. Украинский язык и украинская литература питали и вскармливали его впечатлительную душу своими живительными токами. С украинской литературной традицией будущий писатель соприкасался самым непосредственным образом. Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский - отец писателя - был украинским драматургом. Его комедия «Собака-вiвця» известна в пересказе. Пьеса «Простак, або хитрощi жiнки, перехитренi москалем» дошла до нас. Ее комедийная структура впоследствии нашла отражение в комедии Гоголя-сына «Игроки». В.А. Гоголь-Яновский писал пьесы и по-русски - в классицистическом духе - сохранился отрывок одной из них. Кстати, прапрадед Гоголя - Василий Танский - тоже был комедиографом, писал интермедии на украинском языке. Не прослеживается ли здесь некая закономерность: прапрадед писал только по-украински, отец - двуязычен, сын сочинял только по-русски. И что же? Василия Танского не знает практически никто, Гоголь-отец известен узкому кругу специалистов, Гоголя-сына знает весь мир.

Дома в семействе Гоголей-Яновских говорили по-украински. Но письма родным, маменьке Гоголь с детства писал по-русски. Уже в Нежинском лицее он жаждал большого русского мира, мечтал о Петербурге.

Нам скажут, ну, как же, там, в холодной Северной Пальмире, он думал и грезил о р i дной Украине, написал «Вечера на хуторе близ Диканьки», целиком посвященные украинской жизни! Да, факт неопровержимый, написал. Но почему? С одной стороны, конечно, ностальгия некоторая была, тем более что Гоголь никак не мог достойно устроиться в Петербурге, неопределенность положения всегда тягостна. К тому же мы так созданы, что былое обычно кажется нам прекрасным. Но был и еще один важный момент. Приехав в Петербург, юный провинциал с удивлением обнаружил, что Украина в моде, сведения о ней востребованы, она интересна читающей публике. Еще в начале XIX века было опубликовано «Путешествие в Малороссию» (1803) П.И. Шаликова, через год его же «Другое путешествие в Малороссию», в Москве и Петербурге получили распространение «Письма из Малороссии, писанные Алексеем Левшиным» (1816), в 1820-е годы появились различные сочинения об Украине - повести О.Сомова, А.Погорельского, романы В.Нарежного, думы и поэмы К.Рылеева, в 1817 г. увидел свет роман Ф.Глинки «Зинобий Богдан Хмельницкий» и так далее. В 1828 г. написана пушкинская «Полтава», в 1829 г. Пушкин задумал научный труд «История Украины». Всеобщее внимание привлекали этнографические и фольклорные материалы, собранные на Украине (сборник украинских песен М.Максимовича и др.). Вызывало интерес и творчество украинских писателей - их сочинения публиковали в столичных журналах в переводах и на родном языке. В 1830-е гг. Е.Гребёнка пытался организовать некое подобие украинского приложения к журналу «Отечественные записки». В 1834 г. в Ученых записках Московского университета было помещено выступление И.Срезневского в защиту украинского языка «Взгляд на памятники украинской народной словесности».

Таким образом, Гоголь с его свежим запасом украинских впечатлений пришелся как нельзя более ко двору. А он обладал такой национальной чертой, как практический смысл и житейская хватка. Да и знал Гоголь украинскую жизнь превосходно, в деталях и подробностях, а русскую действительность надо было еще осваивать, набираться опыта. И он написал свои блистательные «Вечера на хуторе близ Диканьки» от имени пасечника Рудого Панька и других рассказчиков.

В «Вечерах» оживают юмористические типы народного малоросского театра и польского вертепа - клирик-волокита, злая баба-ведьма, медлительный и глупый казак-тугодум, смелый и бравый парубок, длиннобородый москаль и прочее. Вот картина из «Сорочинской ярмарки». Юная красавица Параска с отцом Солопием Черевиком озирает бурную ярмарочную жизнь: «...ее смешило до крайности, как цыган и мужик били один другого по рукам, вскрикивая сами от боли; как пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную бороду, другою…» . На этом фраза обрывается. Мы обижаемся на москаля-бородача-кацапа? Нисколько! Мы смеемся над москалем, но не меньше смеемся и над тугодумом Солопием и над его достойной супругой Хиврей, и над влюбленным поповичем Афанасием Ивановичем. Все охвачены единой стихией юмора, добродушного комизма. Мы с удовольствием смеемся и над самими собой. Цветущая и многоликая, сочная и колоритная, «поющая и пляшущая» Украина - как она для русского сердца близка и дорога! Есть в «Вечерах» и немало малороссианизмов, есть даже словарик для читателей, но какой во всем такт и мера, какой яркой и самобытной делают украинизмы прозу молодого Гоголя. Как мы богаты вместе!

А далее шагает Гоголь семимильными шагами. Из хутора в уездный городок Миргород (цикл повестей «Миргород»), из Миргорода в Петербург (петербургские повести), из Петербурга в Европу, в прекрасный Рим, а оттуда вновь и вновь озирает он громаду России. И этот могучий ход не был чем-то надуманным, становление происходило естественно, органично. Впрочем, для Гоголя даже и проблемы-то такой не было - кем себя ощущать и на каком языке писать. Близкая приятельница Гоголя, известная А.О. Смирнова-Россет, побудила его как-то задуматься об этом. В ответ на ее письмо Гоголь размышляет: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой - явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве» . Вот каким видел Гоголь союз Украины и России - как нечто гармоничное и совершенное, прекраснейшее в мире.

Теперь относительно языка. Широко известно, каким гонениям русский язык в наше время подвергается на Украине. Он последовательно выводится из всех сфер жизни. По утверждению известного украинского русиста профессора Л.Синельниковой, заведующей кафедрой русского языкознания и коммуникативных технологий Луганского национального университета имени Тараса Шевченко, страна на пороге гуманитарной катастрофы. Современная молодежь не знает ни русского, ни украинского. За основу изучения украинского взято «деловое говорение», которое, конечно, не раскрывает все богатство языка. Нет системы изучения русского языка, нет серьезного сопоставительного изучения славянских языков, из учебного плана исчезли дисциплины истории языка. Л.Синельникова рассказывает: «Сегодня ведь русский вообще не имеет никакого статуса. У нас есть специализированные английские, немецкие, польские школы. Но нет ни одной школы с углубленным изучением русского!» . Опять-таки наш великий советчик и наставник Гоголь дает четкие указания: на главном месте должен быть русский язык. Это справедливо в отношении уже первого цикла повестей. Несмотря на немалое количество украинизмов в языке «Вечеров», даже и в них очевидна установка автора на российского читателя.

Как выявил еще советский гоголевед Н.Л. Степанов, в «Вечерах» хотя и есть небольшое количество украинских слов и оборотов, «но нигде украинизмы не нарушают и не оттеняют основного для повестей русского языка, его грамматического строя и основного словарного фонда, только лишь острее и ярче выделяясь на его фоне. Во втором издании «Вечеров» (а затем и в последних их переизданиях) Гоголь еще более сократил количество украинизмов как в синтаксисе, так и в словаре своих повестей» . Интересно, что у персонажей повести «Ночь перед рождеством» - запорожских казаков и кузнеца Вакулы - также есть определенные представления о иерархии языков, их общественной роли и, так сказать, государственном статусе. Когда Вакула оказывается среди запорожцев, то в разговоре с ними оценивается и значение русского языка: « - Что же, земляк, - сказал, приосанясь, запорожец и желая показать, что он может говорить и по-русски, - што балшой город?

Кузнец и себе не хотел осрамиться и показаться новичком, притом же, как имели случай видеть выше сего, он знал и сам грамотный язык.

Губерния знатная! - отвечал он равнодушно. - Нечего сказать: домы балшущие, картины висят скрозь важные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!

Запорожцы услышавшие кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели заключение очень для него выгодное» .

Дополняет картину и сцена с царицей. Запорожец объясняет Екатерине, отвечая на ее вопрос о семейной жизни запорожцев: « - Як же, мамо! Ведь человеку, сама знаешь, без жинки нельзя жить, - отвечал тот самый запорожец, который разговаривал с кузнецом, и кузнец удивился, слыша, что этот запорожец, зная так хорошо грамотный язык, говорит с царицею, как будто нарочно, самым грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием. ""Хитрый народ! - подумал он сам в себе, - верно недаром он это делает"".» . Итак, русский язык - ""грамотный"", владеть им почетно, достойно уважения, это язык великой империи, это прекрасно понимают простые гоголевские казаки, но не хотят понимать современные украинские политики.

Таким образом, уже первый прозаический цикл наглядно показывает важнейшую тенденцию творчества писателя - стремление войти в большую русскую культуру. Как утверждает все тот же Н.Л. Степанов, если в «Вечерах» «Гоголь еще нередко пользовался оборотами и конструкциями украинской речи», то «уже после «Миргорода» он почти полностью отказался от этого, обращаясь к нормам русского литературного языка» .

Гоголь не раз вполне определенно высказывает свою принципиальную и твердую позицию в этом отношении. Вот, например, известный разговор Гоголя с земляком филологом О.М. Бодянским. Читаем в воспоминаниях приятеля писателя по Нежинскому лицею Г.П. Данилевского: Гоголь размышлял о современных ему новых русских поэтах, утверждал, что «застал богатые всходы...» - «А Шевченко?» - спросил Бодянский. …«Хорошо, что и говорить, - ответил Гоголь: - только не обидьтесь, друг мой... вы - его поклонник, а его личная судьба достойна всякого участия и сожаления...»... «Но зачем вы примешиваете сюда личную судьбу? - с негодованием возразил Боднянский; - это постороннее. Скажите о таланте, о его поэзии…» - «Дегтю много, - негромко, но прямо проговорил Гоголь; - и даже прибавлю, дегтю больше, чем самой поэзии. Нам-то с вами, как малороссам, это, пожалуй, и приятно, но не у всех носы, как наши. Да и язык...» Бодянский не выдержал, стал возражать и разгорячился. Гоголь отвечал ему спокойно. «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, - сказал он, - надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня - язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров. А вы хотите провансальского поэта Жасмена поставить в уровень с Мольером и Шатобрианом!» - «Да какой же это Жасмен? - крикнул Бодянский. - Разве их можно равнять? Что вы? Вы же сами малоросс!» - «Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, <...> нетленная поэзия правды, добра и красоты. <...> Русский и малоросс - это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно. Нет, Осип Максимович, не то нам нужно, не то. Всякий пишущий теперь должен думать не о розни; он должен прежде всего поставить себя перед лицо Того, Кто дал нам вечное человеческое слово...». . То есть эти националистические амбиции - род духовного недуга осуетившихся людей, та мелкая низменная страсть, которую необходимо отвергнуть пред очами Божиими, постигая высшую волю Создателя, желающего единения во имя великой цели, а не разобщения во имя племенных, несущественных, по мнению писателя, различий. Писать по-русски, таким образом, - христианский долг вообще славянина, по мнению Гоголя. Однако, заметим кстати, что когда впоследствии Данилевский передавал мнение Гоголя землякам, они неизменно выражали досаду и объясняли все политическим соображениями.

Почему же именно русский язык Гоголь считал главным и высшим для славян? Ответ находим в письме его к К.С. Аксакову от 29 ноября 1842 года, где он призывает Константина Сергеевича начать углубленное изучение русского языка: «Пред вами громада - русский язык! Наслажденье глубокое зовет вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его, в которых, как в великолепном создании мира, отразился Предвечный Отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой Ему». . Итак, русский язык вмещает в себя неизмеримые богатства, он бесконечен и, самое главное, глубинно связан с Божественным Логосом, богодухновенен, и в этом залог его будущей славы. Недаром в «Мертвых душах» Гоголь говорит о том, что русское слово «кипит» и «животрепещет», в нем жизнетворческая мощь, исходящая от престола Божества. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь высказывает такую мысль: возвращение к родному языку и постижение его - «беспредельного», «живого, как жизнь» есть путь к освобождению от чуждых влияний и обретению самих себя: «...нужно было, чтобы выболтали мы на чужеземных наречьях всю дрянь, какая ни пристала к нам вместе с чужеземным образованьем, чтобы все те неясные звуки, неточные названия вещей - дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, - не посмели бы помрачить младенческой ясности нашего языка и возвратились бы мы к нему уже готовые мыслить и жить своим умом, а не чужеземным» . Писатель верит, что «выкуется иная, сильнейшая речь», и русская поэзия «вызовет нам нашу Россию - нашу русскую Россию: не ту, которую показывают нам грубо какие-нибудь квасные патриоты, и не ту, которую вызывают к нам из-за моря очужеземившиеся русские, но ту, которую извлечет она из нас же и покажет таким образом, что все до единого, каких бы ни были они различных мыслей, образов воспитанья и мнений, скажут в один голос: «Это наша Россия; нам в ней приютно и тепло, и мы теперь действительно у себя дома, под своей родной крышей, а не на чужбине» . А мы разве чувствуем, что мы дома, не в чужой ли, не в чуждой ли русскому духу среде мы живем? Как актуально все это звучит сейчас, не правда ли? Не возникает ли и у нас ощущение, что нам навязывают несоответствующие нашему национальному духу представления, прививают чужую душу? И не тоскуем ли мы о нашем истинном, о нашем необъятном и богатейшем языке в самых его самобытных и чистых проявлениях? И не созвучна ли гоголевскому чувству наша сострадательная любовь к пораженному многими духовными недугами отечеству? И не надо ли нам у Гоголя поучиться, как любить Россию?

Нам представляется, что само соотношение названий - Малороссия и Великороссия - определяет и значение их в жизни Гоголя: малая родина и великая общая для всех родина - Россия. Еще в 1836 году Гоголь пишет В.А. Жуковскому из Гамбурга: «...мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России». . В 1837 году писатель исповедуется М.П. Погодину: «...или я не люблю нашей неизмеримой, нашей родной русской земли!» .

В то же время Гоголь горячо любит и свою родную Украину, но - в таком домашнем плане, этнографически-бытовом смысле. Часто в Петербурге собираются нежинцы и - шире - украинское землячество, поют малоросские песни, едят вареники, голубцы и паленицы. Гоголь - частый участник этих собраний. Так, вместе с земляком М. Щепкиным, они «перебирали и обычаи, и одежду малороссиян, и наконец, их кухню» , сияя при этом улыбками. Любовь к малой родине у Гоголя земная, она ограничена миром земных радостей, утешений и представлений. Особую роль в этом плане играет отношение Гоголя к пирам, которое определенно соотносится с духом жизни запорожцев, стилем жизни украинского казачества. Писатель отмечает такую особенность украинской культуры: преизобильные пиры как проявление буйного духа сечевиков. Он пишет в статье «Взгляд на составление Малороссии» (1834): «…они [запорожцы. - М. К.-Е.] не налагали на себя никаких постов; не обуздывали себя воздержанием и умерщвлением плоти; были неукротимы, как их днепровские пороги, и в своих неистовых пиршествах и бражничестве позабывали весь мир» . Для самого Гоголя в молодые годы, по дружному свидетельству друзей и приятелей, была характерна страсть к пиршествам. А.С. Данилевский (в записи В.И.Шенрока) вспоминает, что Гоголь в шутку называл парижские кафе «храмами», а обеды «жертвоприношениями», и весьма заботился о них . И.Ф.Золотарев тоже отмечает в числе особенностей писателя «чрезвычайный аппетит». «Бывало, зайдем мы, - рассказывал Золотарев, - в какую-нибудь тратторию обедать; и Гоголь покушает плотно, обед уже кончен. Вдруг входит новый посетитель и заказывает себе кушанье. Аппетит Гоголя вновь разгорается, и он, несмотря на то, что только что пообедал, заказывает себе или то же кушанье, или что-нибудь другое». .

Любопытный итальянский эпизод вспоминает в этой связи М.П.Погодин. Наслушавшись жалоб Гоголя на плохой аппетит и желудочные недуги, он сказал об этом Бруни. Тот, расхохотавшись, заверил, что они - русские художники - ходят смотреть на писателя за обедом для возбуждения в себе аппетита, т.к. он ест за четверых, и пригласил друзей Гоголя в тратторию Фалькони. Те стали свидетелями следующей сцены: «К шести часам, слышим, действительно, является Гоголь… Он садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиолы, броккали… Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое. Гоголь, с сияющим лицом, принимает все из их рук за столом, в полном удовольствии, и распоряжается: раскладывает перед собой все припасы, - груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча стклянок со всякими жидкостями, все в цветах, лаврах и миртах. Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом. Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в позу, как жрец, готовящийся совершить жертвоприношение, берет ножик и начинает разрезывать…» На веселые крики вбежавших приятелей Гоголь отвечал с досадой: «Ну, что вы кричите, разумеется, у меня аппетита настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить его чем-нибудь, да черта с два, возбужу, как бы не так! Буду есть, да нехотя, и все как будто ничего не ел. Садитесь же лучше со мной; я вас угощу». - «Ну, так угости. Мы хоть и пообедали, но твои искусственные приготовления такие аппетитные…» - «Чего же вы хотите? Эй, камериере, принеси!» - и пошел, и пошел: agrodolce, di cigno, pelustro, testa di suppa inglese, moscatello, и пр., и пр. Началось пирование, очень веселое. Гоголь уписывал за четверых и все доказывал, что это так, что это ничего не значит, и желудок у него расстроен» . Не напоминает ли все это необузданные пированья сечевиков? И само исключительное плодородие украинской земли не формирует ли так или иначе культ «изобилия плодов земных»? Вспомним, что в последние годы жизни, когда у писателя обострилось ощущение своего профетического призвания и он чувствовал себя выразителем высшего начала русской жизни, заметен и его переход от изобилия к скромному столу, а в последние месяцы жизни - к строжайшему аскетизму.

Вообще в бытовых отношениях Гоголь истинный малоросс: с лукавинкой, с хитрецой, с отличной житейской хваткой. Характер устных юмористических рассказов писателя также чисто украинский. Есть множество воспоминаний об этих юмористических выступлениях Гоголя в кругу друзей. С.Т. Аксаков в мемуарном очерке «История моего знакомства с Гоголем» размышляет: «Вообще в его шутках было очень много оригинальных приемов, выражений, складу и того особенного юмора, который составляет исключительную собственность малороссов; передать их невозможно. Впоследствии бесчисленными опытами убедился, что повторение гоголевых слов, от которых слушатели валялись со смеху, когда он сам их произносил, - не производило ни малейшего эффекта, когда говорил я или кто-нибудь другой» . Вот, например, Аксаков описывает совместную с Гоголем поездку. Всю дорогу писатель ужасно смешил семейство Аксаковых. Сергей Тимофеевич пересказывает шутки Гоголя по поводу их приключений в трактире (в котлетах обнаружились волосы), но на бумаге они вызывают улыбку - не более, в исполнении же Гоголя вызывали непрерывный хохот. «Картина была очень забавная, а шутки Гоголя придали столько комического этому приключению, что несколько минут мы хохотали, как безумные. <...> Предположения Гоголя были одно другого смешнее. Между прочим, он говорил с своим неподражаемым малороссийским юмором, что ""верно, повар был пьян и не выспался, что его разбудили и что он с досады рвал на себе волосы, когда готовили котлеты; а может быть, он и не пьян и очень добрый человек, а был болен недавно лихорадкой, отчего у него лезли волосы, которые и падали на кушанье, когда он приготовлял его, потряхивая своими белокурыми кудрями""». . Эта «непередаваемость» украинского юмора известна и сейчас. Мне, например, помнится такой эпизод: я сопровождала батюшку - родом с Западной Украины - в дом, где он должен был крестить мальчика. Всю дорогу я хохотала непрерывно, но пересказ этих по-видимости самых простых, обыденных фраз не дает никакого представления о наполнявшей их комической стихии.

Итак, с одной стороны, Гоголю свойственны специфически украинские черты в житейских отношениях, бытовом обиходе. С другой, он рано начал осознавать себя представителем русского мира. Например, вовсе не желал слыть каким-нибудь «добрым славным хохлом». Интересен в этом отношении маленький эпизод с участием земляка писателя И.В. Капниста. Тот представлял Гоголя М.Н. Муравьеву следующим образом: «Рекомендую вам моего доброго знакомого, хохла, как и я, Гоголя.» . Эти слова вызвали у Гоголя явное недовольство, досаду, настроение его резко изменилось. Он жестко ответил на вежливые слова Муравьева и, ни с кем не простившись, тотчас покинул дом Капниста.

Интересно в этом плане и восприятие Гоголем украинской песни. Любовь Гоголя к украинской песне общеизвестна. Он собирал песни, любил их слушать, желал «упиться» ими. (К слову, скажите, да кто же не любит чудесные, гармонично-лирические украинские песни? Мы все их любим!) Однако, в украинской песне он видит более всего отражение быта, нравов, истории малороссов. В 1834 г. в «Журнале министерства народного просвещения» была опубликована статья «О малороссийских песнях», написанная Гоголем по заказу министра просвещения С.С. Уварова в связи с выходом в свет материалов по истории, этнографии и фольклору Украины - «Запорожской старины» И.И. Срезневского. Статья «О малороссийских песнях» близка статье «Взгляд на состояние Малороссии», возможно, являлась частью труда Гоголя по истории Украины. Как раз в 1834 г. в январе Гоголь пишет Погодину, что весь погружен в написание капитальных трудов по истории Малороссии.

Статья Гоголя об украинских песнях - это гимн, она сама как песня, он воспевает необыкновенное музыкальное разнообразие украинского песенного фольклора, страстно-драматическое звучание, отражающее «минувшие страдания» «беззащитной Малороссии», отмечает чрезвычайную музыкальную выразительность и мелодичность песен, связанную с особенностями украинского стихосложения. Однако и в статье, целиком посвященной украинской песне, он не удерживается от сравнения ее с русской песней: «Русская заунывная музыка выражает, как справедливо заметил М.Максимович, забвение жизни: она стремится уйти от нее и заглушить вседневные нужды и заботы; но в малороссийских песнях она слилась с жизнью: звуки ее так живы, что, кажется, не звучат, а говорят, - говорят словами, выговаривают речи, и каждое слово этой яркой речи проходит душу» В этой еще ранней работе - Гоголю еще только в это время 25 лет - он уже усматривает важнейшее различие в мирочувствии русских и малороссов: буйство земных страстей в украинском мировосприятии и устремленность к высшему началу в русской национальной стихии.

В этой связи интересно, что в «Мертвых душах» он размышляет почему-то не о малоросской народной песне, столь им любимой, а слышится ему русская песня, отразившая всю ширь неуспокоенной и томящейся духовной жаждой русской земли: «Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца?» . В «Мертвых душах» писатель задает вопросы, а в «Выбранных местах из переписки с друзьями» на них отвечает, писатель объясняет, в чем неотразимая притягательность русской песни, в чем ее сила. Она в ее горней устремленности, в жажде высшего, небесного, надмирного: «Еще доселе загадка - этот необъяснимый разгул, который слышится в наших песнях, несется куды-то мимо жизни и самой песни, как бы сгораемой желанием лучшей отчизны, по которой тоскует со дня создания своего человек» .

Таким образом, писатель подходит к важнейшей, стержневой, можно сказать, черте национальной нашей стихии (даже характером нашу природу не назовешь - слишком безгранична, как будто неопределенно-размыта в силу огромности) - внутренней свободе. Суть этого удивительного свойства и заключается, по глубокому убеждению писателя, в этом неврастании в земную жизнь, неукорененности в ограниченном кругу быта, земного благополучия и, как сейчас принято говорить, комфорта, в полагании цели земной жизни за ее пределами, в неутомимой жажде познания Бога. Эта мысль звучит в финале поэмы «Мертвые души», в знаменитом лирическом отступлении о птице-тройке, состоящем, как известно, из лирических вопросов и восклицаний: «Русь! Куда же несешься ты, дай ответ! Не дает ответа».. Однако ответ дает сам же Гоголь в «Развязке ""Ревизора""» (1846): «Дружно докажем всему свету, что в Русской земле все, что ни есть, от мала до велика, стремится служить Тому же, Кому все должно служить что ни есть на всей земле, несется туда же, кверху, к Верховной вечной красоте!» .

По мере углубления духовно-религиозных поисков Гоголь все более и более прикипает к русской земле. Одно время он, например, был страстно увлечен Италией, Римом, которые он называл «рай», «душенька моя Италия», «родина». Он любил Италию за чудесную красоту «див природы» и «див искусства». Однако это была чисто эстетическая любовь - любование. Она не насыщала в полной мере душу Гоголя, поэтому в Риме он и пишет свою знаменитую поэму о России – духовной скиталице - «Мертвые души». Самая жгучая и сильная его любовь - к России.

Любовь к России становится мерилом духовной зрелости писателя, свидетельствует о направлении и напряженности его духовного поиска. Именно мучительная и жертвенная любовь Гоголя к России и привела его к безвременной смерти - он надорвался, взвалив на себя «борьбу всего народа» (И.С. Тургенев).

Все более и более Гоголь понимает особое высшее назначение России, которую не случайно он называет в «Мертвых душах» именно Русью, а Русь наша, как известно, святая. Это ее высшее назначение - торить путь к Горнему Иерусалиму. Россия - она надмирная, это предградие отечества небесного. По мысли писателя, «высокое достоинство русской породы состоит в том, что она способна глубже, чем другие, принять в себя высокое слово Евангельское, возводящее к совершенству человека» . Вспоминая евангельскую притчу о сеятеле, Гоголь продолжает: «Эта добрая почва - русская восприимчивая природа. Хорошо взлелеянные в сердце семена Христовы дали все лучшее, что ни есть в русском характере» . Итак, по Гоголю, русский, истинно русский - значит христианин. Он пишет: «Да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной» .

Таков путь Гоголя: от малой родины к родине великой всеохватной и от нее к родине небесной. Потому-то он, взирая на русскую землю как будто с небес, узревал ее неподвижной праведницей среди беснующегося мира, стоящей, «яко камень живой», вместилищем молитвенного духа, осью мира: «Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли» . Потому-то он видел Россию как храм, как монастырь: «Монастырь ваш - Россия» . А монастырь, по выражению одного подвижника благочестия - это станция на пути от земли к небу. Такой небесной станцией, такой землей, возводящей на небо, и стала для писателя Россия - Русь. С высоты этого могучего орлиного полета какими ничтожными кажутся племенные распри и националистические претензии. И к такой духовной высоте Гоголь призывает всех нас!

Список литературы

Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений в 15 т. М.: АН СССР, 1940-1952.

Аксаков С.Т. История моего знакомства с Гоголем. // Аксаков С.Г. Собрание сочинений в 3 т. Т.3. М.: Худож. Лит., 1986.

Вересаев В.В. Собрание сочинений в 4 т. Т.4. Гоголь в жизни. М.: Правда, 1990.

Георгиевский Евлогий, митрополит . Путь моей жизни. М.: Московский рабочий; ВПМД, 1994. С.274.

Ильин И.А. Собрание сочинений в 10 т. Т.1. М.: Русская книга, 1993.

Привен Е. Мы стоим на пороге гуманитарной катастрофы. // Русский Мир. ru . Журнал о России и русской цивилизации. 2009, февраль. С. 15.

Степанов Н.Л. Н.В. Гоголь Творческий путь. М.: ГИХЛ, 1955.

Марина Карушева-Елепова

2009 год богат на круглые исторические даты. Это и 300-летие Полтавской битвы, поворотного пункта Северной войны. Это и 70-летие присоединения к СССР западных земель, сильно повлиявшее на дальнейшую судьбу Украины - и советской, и постсоветской. А открывает череду юбилеев дата знаковая для нашей истории и культуры - 200-летие со дня рождения одного из величайших классиков русской литературы Николая Васильевича Гоголя.

Отмечается этот славный юбилей и в России, и на Украине. И это правильно, ведь Гоголь и его творчество - наше общее достояние. К сожалению, на Украине юбилей послужил очередным поводом для спекуляций, которые можно охарактеризовать так: «борьба за Гоголя».
Её задача - «доказать», что Гоголь принадлежит только Украине, что Россия была для него чужой, а сам он - чуть ли не украинским националистом. Цель - подменить у людей (на Украине и в России) систему ценностей, разорвать их духовную общность.

Устоявшееся отношение к нему украинских националистов - его неприятие как писателя русского, жизнь и творчество которого отданы России. В большинстве украинских учебников Гоголь с другими русскими писателями отнесён к «иностранной литературе».

Казалось бы: есть гений, малоросс родом, его перу принадлежат одни из самых поэтических описаний Украины - зачем же отказываться от него? Но что-то мешает «борцам за украинского Гоголя» автоматически включить его в состав «українських дiячiв». И это «что-то» - сам Гоголь. Они чувствуют, что любовь к Украине у них и у Гоголя - разная. Как и отношение к России, ощущение связи русского начала с украинским.

И, как реакция, возникло стремление сделать из него борца за украинскую нацию. Ещё М. Грушевский настаивал на том, что Гоголя нельзя «отдавать» России и что он идейно принадлежал украинству.

Главная идея украинского национализма состоит в утверждении, что украинцы и русские - совершенно чуждые друг другу народы, с разным происхождением и исторической судьбой. В полном соответствии с этой установкой и преподносится образ Гоголя.

Адептами украинства Гоголь и его творчество делятся на две части: «хорошую» и «плохую». Ранний Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» - писатель «украинский», хороший. Зрелый Гоголь («Ревизор», «Мёртвые души», петербургский цикл, не говоря уже о «Выбранных местах из переписки с друзьями») - «российский», плохой. Но даже из этого «плохого» Гоголя они пытаются сделать врага России, которая «была ему чужда, и он осмеял её». Антипатия Гоголя к России, утверждают украинские националисты, являлась ни много ни мало «ответом Украины» на российский «колониализм» и попытки её «ассимиляции».

Взялись «национально сознательные» цензоры и за «исправление» Гоголя, особенно при переводе на украинский язык. Из произведений изымается всё, где только слышится слово «русский». Например, в одном современном издании текст «Тараса Бульбы» переведён таким образом, что слово «русский» оказалось заменено на «украинский» или «казачий». Так, «русская сила» превратилась в «украинскую силу», «русская душа» - в «козацьку». Восклицание «Пусть же славится до конца века Русская земля!» теперь звучит «Хай же славна буде довiку Козацька земля!», а «как умеют биться на Русской земле!» переведена как «як умiють битися в землi українськiй!». Редактированию подвергся и главный эмоционально напряжённый момент поэмы - речь Тараса о русском товариществе, которое перестало быть «русским».

Их не интересует, что на самом деле думал Гоголь, как смотрел на национальный вопрос, чей он: русский, украинский или какой-то ещё. А Гоголь сказал об этом сам.

Чтобы не было путаницы, проясним вопрос с терминологией. Во времена Гоголя слова «Украина», «украинский» имели не национальный, а территориальный смысл. А термин «украинец» почти не встречался. Позже их стали использовать приверженцы украинской идеи, придав им национальный смысл, да ещё и в значении «нерусский», «антирусский». В широкое употребление они вошли лишь в XX веке, закрепившись как официальные при большевиках. А тогда в ходу были названия «малоросс», Малороссия, которые и использовал Гоголь. Со временем термины «малоросс» и «украинец» стали обозначением совершенно разных национальных идентичностей. И переносить (бездумно или сознательно) нынешнюю терминологию на первую половину XIX века - некорректно.

Для Гоголя национальный вопрос никогда не был главным. Его сформировали другие устремления. Уже в юности у него возникло сознание своего предназначения, желание принести людям пользу. А полем деятельности он видел всю Россию (как и тысячи его земляков-малороссов, желавших воплотить свои силы и таланты на военной и гражданской службе империи). Он мечтал быть русским писателем, сказать своё слово всей стране («мысли мои, моё имя, мои труды будут принадлежать России») и всему человечеству.

Жизнь Гоголя - непрерывное духовное и творческое самосовершенствование, поиск идеала и стремление к нему. Менялся он сам, менялось и его понимание главного и второстепенного, взгляды, в том числе на историю, национальные проблемы, на Россию и Малороссию. Но это было постепенное развитие его личности, а не превращение из «украинского Павла» в «русского Савла», как твердят адепты украинства.

Никому не приходило в голову замалчивать его чувства к Малороссии. Первоначальную известность он получил благодаря «Вечерам на хуторе близ Диканьки» и «Миргороду». Но подтолкнул Гоголя к этой теме (и открыл его как писателя) именно интерес российской публики ко всему малороссийскому: в ней видели местную красочную разновидность всей русской культуры. А Гоголь силой таланта способствовал закреплению в русском сознании образа Малороссии и малороссов как «своих» (чего стоит хотя бы «Тарас Бульба»). А в малороссийском - укреплению осознания как «своих» России и русских.

По мере взросления Гоголя как человека и писателя его стали волновать более общие вопросы. И Малороссия в качестве предмета творческого поиска отошла на второй план, хотя любовь к своей малой родине Гоголь пронёс через всю жизнь. Любовь к Малороссии и ненависть к России - вещи не только не связанные, но диаметрально противоположные друг другу. Именно этим гоголевская любовь к малой родине отличается от любви к Украине украинских националистов, превративших свою любовь в синоним ненависти к России.

В подтверждение своих слов националисты приводят выдержки из нескольких писем молодого Гоголя к М. Максимовичу (кстати, человеку общерусских взглядов). Находясь под впечатлением личных переживаний, Гоголь призывал Максимовича «бросить Кацапию» и «толстую бабу Москву» и ехать в Киев. Сотни других его писем они «не замечают».

Да, взгляды молодого Гоголя на историю формировались не без воздействия тех представлений, которые имели хождение в малороссийском дворянстве. Увлекаясь историей (Гоголь одно время преподавал и хотел писать исторический труд), он читал казачьи летописи и «Историю Руссов». И, случалось, повторял их штампы. Однако даже тогда ему (как и подавляющему большинству его земляков) и в голову не приходило сомневаться в правильности пребывания Малороссии в составе России.

Пришлось Гоголю быть объектом и польской пропаганды. Давняя борьба Польши и Руси-России в XIX веке перешла в борьбу умов и идеологий, главным театром которой стала Малая Русь. Польские националисты пытались обратить Гоголя в католичество, старались внушить все те антироссийские мифы (о примитивности русского языка, дикости и неславянском происхождении русских, их чуждости украинцам), которые впоследствии были ими привиты украинскому национализму. Однако эти попытки оказались безуспешными.

Постоянное самообразование, изучение истории, а главное, духовное самосовершенствование, поиск основ жизни и сути человеческой истории помогли Гоголю отойти от чуждых ему политических мифов.

Гоголь - глубоко христианский писатель. Вне мыслей о душе и Боге нельзя понять ни самого Гоголя, ни его творчество, ни его видение России. Стремление к совершенству, путь покаяния привели его ко Христу.. «Всё, где только выражалось познание людей и души человека… меня занимало, и на этой дороге… я пришёл ко Христу, увидевши в нём ключ к душе человека».

Духовная эволюция человека православно верующего открыла ему Россию в том её глубинном, религиозном смысле, который утратило расцерковлённое светское общество, но который жив в Церкви и православном народе. Россию он стал понимать не только как страну и государство, но как её идеал - Святую Русь, как отблеск Царства Божия на земле. «Мне не хочется и на три месяца оставлять Россию, пишет он. - Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия всё мне становится ближе и ближе; кроме свойства родины есть в ней что-то ещё выше родины, точно это как бы та земля, откуда ближе к родине небесной». Это чувство растёт в нём с каждым годом: «глаза мои всего чаще смотрят только на Россию и нет меры любви моей к ней».

Своим «духовным взором» он увидел ту суть России, которая, казалось, была почти подавлена светским государством, скрыта от глаз расцерковлённого человека за внешней пеленой пороков бюрократической машины и повседневности.

Христианское понимание мира и человека определило и его понимание того, каким путём должна идти его малая родина. Тем более что вопрос о национальном пути России и Малороссии всё больше начинал приобретать актуальность.

О своём национальном мироощущении он говорил так (из писем А. Смирновой-Россет): «…скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой - явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собой нечто совершеннейшее в человечестве».

«Русский и малоросс - это души близнецов, пополняющих одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой - невозможно», - пояснял он своё понимание вопроса землякам О. Бодянскому и Г. Данилевскому.

Показательно и отношение Гоголя к вопросу о языке, на котором должна развиваться культура. Русский язык однозначно оценивается им как «наш», а малороссийское наречие - как его подвид. «Перед вами громада - русский язык! - писал он К. Аксакову. - Наслажденье глубокое зовёт вас… погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его, в которых, как в великолепном созданьи мира, отразился предвечный Отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой Ему».

Но дело не просто в красе и величии языка. Здесь Гоголь снова проводит прямую параллель между «русским» и «христианским». У русского языка божественная суть, это язык веры и познания Бога. Вот почему Гоголь против литературного и прочего сепаратизма. «Нам, малороссам и русским нужна одна поэзия, спокойная и сильная, - убеждал он земляков, - нетленная поэзия правды, добра и красоты… Всякий пишущий теперь должен думать не о розни, он должен прежде всего поставить себя перед лицом того, кто дал нам вечное человеческое слово».

Можно ли отказываться от такого языка в пользу конструирования «национально-украинского», чем уже при жизни Гоголя начали заниматься украинофилы и чем их духовные наследники занимаются до сих пор, искореняя русский язык, называя его «собачьей мовой», а заодно и коверкая малорусскую речь?

Именно общерусский культурный и национальный путь, по глубокому убеждению Гоголя, наиболее полно отвечал интересам и задачам и Великой, и Малой Руси, вместе составляющих Россию. И лишь слившись в неразрывном единстве, составив «нечто совершеннейшее в человечестве» - русского человека, - могли они подняться до того духовного состояния, которое помогло бы им воплотить возложенную на них задачу - донести людям свидетельство Божие на земле.

Тем самым он отрицательно отнёсся к украинской идее, сутью которой было как раз их максимальное национальное, культурное и политическое разделение. Вот за этот выбор и не любят Гоголя украинские националисты, за это и не считают его своим, за это и стараются его оговорить.

Так чей же Гоголь? Русский, поскольку был русским писателем, понял Россию, называл себя русским и выступал за общерусское единство. Малорусский, поскольку по рождению был малоросс и любил свою малую родину. Украинский? Если да, то только в силу укоренившейся в советское время терминологии, согласно которой малороссы были «переименованы» в украинцев.

Но он никогда не был и уже никогда не будет писателем «украинства» в том значении этого слова, которое вкладывается в него националистами - как означающего «нерусский», «антирусский». Ибо идеи украинства он не разделял.
¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬________________

Андрей МАРЧУКОВ - кандидат исторических наук, Институт Российской истории РАН.