Несколько слов о патриотизме Гоголя…. Гоголь в канонах украинской и русской культур (замечания о проблеме)

Эти строки написаны не украинцем, Алексей Широпаев - уроженец Москвы, известный в России публицист. На отношения между двумя соседними народами смотрит с точки зрения исторической правды и непредвзято.

Процитируем Широпаева дословно:

“Все-таки в отношении русских к украинцам, к Украине таится что-то ключевое, судьбоносное - для нас, русских. Для украинцев Россия тоже значима, но только как точка отталкивания, помогающая осознанию своей, украинской, инаковости. Для русских же Украина, напротив, точка постоянного притяжения, ревнивого внимания, объект поглощения как чего-то “исконно своего” и переделки по собственному образу и подобию.

Ничто так не раздражает русских, как очевидные различия с украинцами в языке, менталитете, культуре, историческом опыте. Если русские и признают эти различия, то лишь на уровне различий, скажем, между Владимирщиной и Рязаньщиной, но никак не на уровне отношений двух разных народов.

Известно мнение, что Россия без Украины в имперском плане ущербна. Что-то в этом же духе говорил Бжезинский, да и не только он. Эта мысль верна. Но дело даже не столько в экономическом и геополитическом значении Украины для Москвы. Дело прежде всего в том, что на традиционном русском отношении к Украине, по сути, держится русское имперское сознание, благодаря которому российская империя, пусть и в урезанном виде, все еще существует.
Подчеркиваю: именно отношение к Украине - не к Балтии, не к Кавказу - является определяющим для русского имперского сознания. Как только русские откроют для себя, что украинцы это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО другой народ - российский имперский миф рухнет, а с ним неизбежно кончится и империя.

Надо сказать, что на словах русские всегда готовы признать, что украинцы - народ, но - внимание! - “братский народ”. За этой лукавой формулой кроется твердое убеждение, что мы - русские и украинцы - ОДИН народ, призванный жить в одном государстве со столицей в Москве. Говоря о “братском украинском народе”, большинство русских воспринимают украинский язык и само украинство как досадное историческое недоразумение, исторический вывих, возникший благодаря зловредному влиянию Литвы и Польши. И при этом русские не задаются вопросом: а может, вывихом-то являются они сами?

Исторически вывихнуты как раз-то мы, русские. Нас вывихнула татарщина. Еще в ХIII веке наметились два противоположных исторических вектора, определивших дальнейшее формирование украинского и русского народов. Первый вектор - борьба с Ордой в союзе с Европой, второй - борьба с Европой в союзе с Ордой.

Их можно назвать народообразующими. Насколько Даниил Галицкий непохож на Александра Невского, настолько украинцы непохожи на русских - в своем отношении к праву, свободе, собственности.Персонифицировались они соответственно в личностях Даниила Галицкого и Александра Невского. Первый вектор - естественен и логичен в культурно-историческом плане. Второй вектор - глубочайшее извращение с далеко идущими последствиями: культурными, государственными, историческими, психологическими, нравственными. И если король Даниил - знаковая фигура Украины, то приемный ханский сын Александр Невский - знаковая фигура России, ее “имя”. Таков исток нынешних русско-украинских отношений. Уже после этого говорить о «двух братских народах» не приходится. Цивилизационная вражда предопределена уже этими двумя историческими личностями.

Если украинское самосознание исторически тяготеет к Европе, то традиционное русское самосознание воспринимает Европу с большей или меньшей степенью враждебности, недоверья и зависти, оборотной стороной которой выступает мессианская кичливость и обличительный пафос в отношении “прогнившего Запада”.

Украина же, благодаря Литве и - да, да!- Речи Посполитой, сохранила в себе причастность к Европе, сохранилась как Русь в подлинном смысле этого понятия. А мы переродились в Московию, утратив исконную цивилизационную идентичность. И вот это-то и является предметом нашей русской, точнее московитской ревности, определяющей наше отношение к Украине.Европа для русских - это “потерянный рай”, откуда их вырвали татарским арканом. Именно конфликт между изначальной европейской природой и навязанным азиатизмом истории и государственности определил русский психотип, все его комплексы и фобии. Все русские неврозы - от пьянства до большевизма - отсюда. Утратив Европу, русские захотели ее не просто забыть - они решили ее возненавидеть, возлюбив при этом свое историческое несчастье, весь этот навязанный им судьбой азиатизм. Это психологическое и умственное извращение называется русским патриотизмом.

Еще на Переяславской раде (1654), на пресловутом “воссоединении”, надо сказать, весьма вынужденном со стороны казаков, встретились два разных народа, говорившие на языках разных культур.

Мало кто знает, что в Переяславле казаки, соглашаясь дать присягу московскому царю, настаивали, чтобы и он, в свою очередь, присягнул казакам в соблюдении их вольностей. То есть казаки заявляли себя носителями типично ЗАПАДНОЙ правовой культуры. Разумеется, это вызвало негодование московской стороны, заявившей, что “у нас не повелось, чтобы цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут”. Видать, веры Москве у казаков особой не было: четыре полка царю в Переяславле так и не присягнули…

Как Россия “соблюла” казачьи вольности, хорошо известно: всеми силами она старалась устранить украинское “историческое недоразумение”. Уже вскоре после Переяславской рады началась московизация Украины: насаждение воевод, сворачивание городского самоуправления, притеснение казачества, поощрение доносительства и т.д.

В 1662 году был создан Малороссийский приказ, находившийся в непосредственном подчинении у царя. Через него царь утверждал претендентов на гетманство, сажал воевод по украинским городам, строил крепости в Украине, направлял действия московских и казацких войск. Кроме того, это ведомство надзирало за деятельностью гетмана и контролировало все контакты украинцев с Московией. О Переяславских соглашениях в кремле уже и не вспоминали.

Конечно, казакам в ХVII веке не стоило вступать в столь острую конфронтацию с поляками, которые в цивилизационном плане были гораздо ближе казачеству, чем московиты, несмотря на их православие. В свою очередь и гордым полякам надо было понимать, что от их конфликта с казачеством выиграет только Москва. Конечно, требовалась федеративная и правовая реформа Речи Посполитой, состоявшей лишь из двух субъектов - Польши и Литвы. Требовалось признать третий субъект - Украину (Русь). Так и произошло при заключении Гадячской унии (1658). Но, увы, поздно: ненависть казаков к “ляхам” была уже слишком велика, и проект провалился. Возникни он пораньше - и у Украины были бы все шансы существовать сегодня в качестве полноценного европейского государства. Да и наша, русская, судьба сложилась бы иначе, поскольку без Украины Россия вряд ли превратилась бы в монструозную империю, в конце концов разродившуюся большевизмом. Московия неизбежно вошла бы в состав более цивилизованного и сильного соседа. И мы, русские, жили бы сейчас в Европе, не имея за спиной ГУЛАГа и прочего гнусного исторического опыта. И сама история Европы была бы иной…

Итак, “два братских народа”. Но, как видим, в конечном счете культурно-исторические генезисы русских и украинцев совершенно различны, даже противоположны. Мы, русские, конечно, братья украинцам, но братья, подвергшиеся некой неприятной мутации. Мы опасны, как будто несем в себе какую-то разрушительную заразу, и потому нас инстинктивно сторонятся все, кто живет западнее: украинцы, прибалты, а теперь и белорусы. Зато Китай приваливается к нам все плотнее…

Наряду с идеей “двух братских народа”, существует уж совсем оголтелая ура-патриотическая “концепция” “триединого русского народа”, якобы состоящего из великороссов, малороссов и белорусов. Эта мифологема рассыпается при первом же внимательном рассмотрении.

Языковые различия между русскими и украинцами очевидны и значительны. Языки у них, конечно, родственные, но, скажем, сербский язык тоже весьма родствен русскому, однако никому из нормальных людей не приходит в голову считать сербов и русских одним народом. Кстати, у сербов и хорватов язык вообще один и тот же, но народы эти, несмотря на общий славянский корень, отнюдь не братские, а цивилизационно разнонаправленные.Языковая близость? Уверен, что большинство из адептов идеи “триединого русского народа” не смогут понять большую часть разговорных фраз на украинском языке.

Скажут: их разделила религия. Хорошо, возьмем сербов и черногорцев - один язык, одна вера. Различий между ними в сотни раз меньше, чем между русскими и украинцами. Тем не менее, несмотря на великодержавное стремление Сербии рассматривать Черногорию как свое продолжение - не более! - черногорцы считают себя отдельным народом с собственной историей и культурой.

Не буду здесь вдаваться в подробности, но, вероятно, мало кто знает, что примерно в 1920-1926 гг. черногорцы вели партизанскую национально-освободительную войну против сербской армии, оккупировавшей Черногорию под предлогом братской помощи. И если уж такие “близнецы-братья” как Сербия и Черногория в конце концов расселились по отдельным квартирам, то что говорить о России и Украине?!

В заключение нельзя не затронуть еще один момент. Жаркий русско-украинский спор разворачивается на историософском, экономическом, политическом полях. Это большой спор об Украине как таковой, о ее суверенитете и состоятельности. Идет он и на поле культуры. Здесь, пожалуй, главной стратегической “высоткой”, за которую борются русские, является имя и наследие Гоголя.

Аргументация русских ура-патриотов такова: Гоголь писал на русском языке, называл себя русским - значит, никакой особой украинской идентичности не существует, можно говорить лишь о неком “областном” малоросском своеобразии, эдаком этнографическом оттенке. Разумеется, это обычная уловка, призванная оправдать имперскую политику в отношении Украины и само существование империи.

Пора, наконец, сказать правду: Гоголь типологически (я уж не говорю о происхождении) чисто украинский писатель, имевший еще и польские корни, да, писавший на русском языке - в силу исторических и политических обстоятельств.

Судьбу Гоголя предопределила судьба Украины в империи. Как еще мог сделать литературную карьеру талант, родившийся в колониальной провинции? Разумеется, надо было ехать в имперский центр, в Питер, писать по-русски, причем идеологически выдержанно.

Гоголь не смог или побоялся разобраться в себе, и это его сгубило. Жившее в нем украинско-польское самосознание (характерны его откровенные беседы с поляками в Италии) он старательно, но тщетно давил надстроечным русским самосознанием. Россию, ее холод

Обывателей, чиновников, странную, безысходную историю Гоголь не любил, хоть и боялся в этом себе признаться. Отсюда и “Мертвые души” - эта фантасмагорическая фреска становится понятной именно в таком ракурсе. Создав ее, Гоголь испугался самого себя и шарахнулся в покаяние, к попам, в морализаторство, стал проповедником и убил в себе художника. Гоголь - это жертва России, она сожрала его. Украинский писатель, запутавшийся в своей русской судьбе, как птица в силках…. Но душевного комфорта Гоголю это не принесло. В России он мучился, изнывал. Его “Вечера на хуторе близ Диканьки” - это бегство в уже несуществующую Украину. По сути это плач об Украине, упрятанный в смех, в яркие южные краски, в сказочность, в полет стиля. Вспомним, как кузнец Вакула попал на прием к Екатерине II в составе делегации запорожцев, которые, предчувствуя свой скорый конец, прибыли в Петербург в надежде умилостивить “матушку государыню”. Далеко не случайно Николай Васильевич свел вместе эти противоположные начала: ледяной имперский Петербург и огненных посланцев Сечи. В рождественскую пастораль Гоголь упрятал свою скорбь о погибшей казачьей вольности, об Украине…Россия душила Гоголя, он рвался из нее, но куда ему было податься? В Украину, превращенную в Малороссию? Там он был обречен на убогое провинциальное прозябание. И тогда новой, идеальной Украиной для Гоголя стала Италия. В Италии он воскресал духовно, оттуда он писал откровенные письма, в которых “Россия, Петербург, снега, подлецы” шли в одну строку, через запятую. В Италии он “просыпался на родине”. И чем все кончилось? Россия в лице попа-мракобеса Матвея задушила-таки Гоголя. Вот и вся его история вкратце.

Что ж, подытожим. Нам, русским, пора осознать, что обретение Украиной независимости глубоко закономерно. Это историческая справедливость, с которой необходимо не просто смириться - нам надо ее понять и принять.
Понимание, что Украина действительно другая страна, настоящая заграница - вот ключ к нашему самопознанию, самокритике и самоосвобождению, предпосылка зарождения новой русской ментальности без имперских и антизападных стереотипов. Если это произойдет, все наше видение истории и мира изменится. Украина как бы ставит перед нами, русскими, зеркало. Надо честно и бесстрашно вглядеться в него. И, как сказано в нашей же, русской, поговорке, “на зеркало неча пенять…”.

О Гоголе можно определенно сказать, что он горячо и пламенно не любил ни русских людей, ни русской природы. А вот для Малороссии, для малорусской природы, для малорусской истории, для Тараса Бульбы Гоголь имел в сердце неиссякаемый родник любви...

С.ВЕНГЕРОВ, русский историк литературы

В конце декабря 1840 года в одном из писем к своим московским друзьям-покровителям Гоголь писал: «Да, чувство любви к России, слышу во мне сильно...». Ярче этот тезис прозвучал в письме к С.Т. Аксакову от 21 февраля 1841 года: «Теперь я ваш; Москва моя родина. В начале осени я прижму вас к моей русской груди». Дальше - больше: в августе 1844 года - признание А. Данилевскому: «...Мне Россия и все русское стало милей, чем когда-либо прежде......», а в апреле 1846-го, находясь в Риме, он уже называл ее в своих письмах «раем», «каким для меня кажется теперь наша требующая любви нашей Россия»...

И это при том, что всего несколькими годами ранее в письме к В.А. Жуковскому из Италии были вот такие его признания: «Моя красавица Италия! Она моя!.. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент... - все это мне снилось...». Как противоположность ярким впечатлениям от знакомства с Италией (по его словам, родиной его души), как антитезу сияющему европейскому горизонту рисует Гоголь картины России, где «ничего не привлечет и не очарует взгляд». В автобиографичной повести «Рим» он вкладывает в уста своего героя поражающие воспоминания: «...На севере есть варварская земля Московия, где бывают такие жестокие морозы, от которых может лопнуть мозг человеческий...» 1 Раньше, в марте 1833 года, Гоголь писал с сарказмом о «старой толстой бабе Москве, от которой, кроме щей да матерщины, ничего не услышишь».

Характерный подтекст в авторских пафосно-лирических отступлениях, приведенных Гоголем в «Мертвых душах», например, о Руси-тройке, которым завершается первый том поэмы. Кстати, это - традиционно любимый тезис русской литературы, который трактует его как апофеоз выражения любви Гоголя к России. Но нельзя не согласиться с мнением академика Н. Жулинского, который отмечает, что и сегодня поражает жуткое пророчество Гоголя относительно судьбы России: в знаменитом эпизоде с «русской тройкой» он изображает, как Чичиков-дьявол направляет ее бег в безвестность; через столетие Россию назовут «империей зла», против которой будут выступать народы почти всего мира. 2

Или вот другое авторское отступление, где речь идет не о мифической, будущей, а о реальной, современной для писателя России: «Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе. [...] Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора...» 3 Некоторые авторы трактует это «лирическое отступление» как виденье автором прекрасного будущего России. В действительности все значительно проще: и это отступление, и целые главы «Мертвых душ» были написаны в Париже и в Риме [«Мне даже смешно, - писал Гоголь Жуковскому в ноябре 1836 года, - как подумаю, что я пишу «Мертвые души» в Париже»], когда на Россию Гоголь действительно смотрел издалека и имел возможность сравнивать ее, «бедную, разбросанную и неприютную», с Европой, с прекрасными европейскими реалиями [«Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу»]; неслучайно говорят, что все познается в сравнении...

«ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ, ПОДЛЫЕ ДЕНЬГИ...»

И вот произошла радикальная трансформация мыслей и чувств Гоголя: в его письмах из Европы в Россию появились такие выражения, как «чувство любви к России», «моя русская грудь», «мне все русское стало милей»!.. Все эти выражения - из переписки с московскими друзьям. Причем их, этих красноречивых, сдобренных изысканными эпитетами и метафорами выражений, существуют так много, что на их основе В. Мельниченко создал целую энциклопедию под названием «Гоголевская Москва» объемом в 832 страницы! Очевидно, должны были произойти достаточно существенные изменения в сознании писателя и в его отношении к России, в частности к Москве и москвичам. В чем суть этих изменений, этих новых его чувств?

Знакомясь с эпистолярным творчеством Гоголя, с многочисленными письмами к его друзьям-покровителям, видим, как четко прослеживается само появление этого нового чувства и динамика его роста, развитие которого условно можно разделить на несколько этапов. Сначала эта «любовь» базировалась исключительно на чувстве благодарности за дружескую помощь писателю, прежде всего материальную, со стороны двух-трех московских семей, в первую очередь семей известного писателя С.Т. Аксакова и историка, профессора Московского университета и издателя журнала «Москвитянин» М.П. Погодина. В целом же к россиянам он продолжал относиться преимущественно с насмешкой. В подтверждение этого - цитата-комментарий С.Т. Аксакова к словам Гоголя о его внезапно возникшей «влюбленности» в Москву и Россию.

«В словах Гоголя, что он слышит сильное чувство к России, - писал в своих воспоминаниях С.Т. Аксаков, - заключается, очевидно, указание, подтверждаемое последующими словами, что этого чувства у него прежде не было. Без сомнения, пребывание в Москве, дружба с нами... были единственные тому причины... Единственно в этом письме, в первый и последний раз, высказался откровенно Гоголь. И прежде и после этого письма он по большей части подшучивал над русским человеком». 4

Вечная проблема Гоголя - нехватка денег, «этих проклятых, - по его словам, - подлых денег, которых хуже ничего нет в мире». Острые финансовые вопросы с изданием книг, сложные обстоятельства в семейной Васильевке на Полтавщине, отсутствие в столицах собственного жилья - все это ставило писателя в зависимость от покровителей, у которых ему приходилось «гостить» месяцами, квартировать самому, а иногда и с матерью, и сестрами. Будучи прекрасным актером, Гоголь устраивал в их салонах концерты - чтения своих произведений, прежде всего сцен из «Ревизора» и «Мертвых душ». Так «любовь» Гоголя постепенно переросла к более широкому кругу москвичей, которые привлекались к концертам-чтениям, то есть приобрела масштаб «любви» ко всей Москве, которой благодарен был за опеку и помощь.

Правда, за это его почитание богатыми московскими покровителями Гоголю приходилось расплачиваться своей творческой свободой, защищать себя и свои произведения от тех, кто пытался заставить его работать на себя. Ярким примером этого могут служить отношения Гоголя с Погодиным, который, пользуясь тем, что писатель какое-то время жил в его доме, потребовал разрешения перед выходом книги «Мертвые души» напечатать главу в «Москвитянине». Такая публикация не могла не вызвать решительного протеста автора, ведь это угрожало лишить главное произведение его жизни новизны и заинтересованности читателей. На грани нервного срыва Гоголь направил Погодину записку:

«Насчет «Мертвых душ» ты бессовестен, неумолим, жесток, неблагоразумен. Если тебе ничто и мои слезы, и мое душевное терзанье, и мои убежденья, которых ты и не можешь, и не в силах понять... Если б у меня было какое-нибудь имущество, я бы сей же час отдал бы все с тем только, чтобы не помещать до времени моих произведений». 5

Гоголь оказался в сложном положении: он страдал от того, что ненавидел человека, который его приютил, содержал за собственные средства, одалживал ему деньги, но еще больше страдал, что у него не было ни сил, ни возможности от него уйти.

Если же говорить о «чувстве любви» Гоголя к России в целом, то, во-первых, надо иметь в виду обстоятельства, при которых для него, как и для каждого амбициозного талантливого человека, большое значение имело признания его как творца, что и произошло в реальности: во-первых, благодаря его гениальным творениям Россия признала его величайшим своим писателем. Во-вторых, сыграло свою роль то, как вся имперская идеология работала над тем, чтобы постепенно вытравить из него и из его творчества украинскую национальную душу, а царская цензура постепенно приучила (заставила) Гоголя мыслить и творить так, как этого требовал имперский самодержавный организм. В результате Гоголь стал канонизованным писателем номер один, превратившись, по словам Евгения Маланюка, в своеобразное знамя политического малороссийства, который «начал «пропагандистки» путать Русь и Россию. И в т. І «Мертвых душ» неожиданно посадил нашу, историческую Русь на московскую «тройку» с москалем-»ямщиком».

«БЛАГОДАРНОСТЬ СИЛЬНА В ГРУДИ МОЕЙ...»

И здесь придется опять возвращаться к чрезвычайно острой для Гоголя проблеме, которая сопровождала всю его жизнь, - к проблеме денег. А их у гениального писателя никогда не хватало, и он все время должен был их вымаливать, быть кому-то благодарным за помощь, а значит, от кого-то зависеть, что раздражало его и выводило из равновесия. Когда весной 1837 года Гоголь прибыл из Парижа в Рим, у него в кармане было всего двести франков. Ему пришлось жить в очень скромной комнате за тридцать франков в месяц, имея своеобразный режим питания: пил каждое утро чашку шоколада за четыре су, потом обедал за шесть су, позволяя себе только маленькую роскошь - маслянистое мороженое со сбитыми сливками, которое он между тем называл «дрянью».

Неудивительно, что, интенсивно работая в Риме над «Мертвыми душами», он вынужден был обращаться к своим петербуржским и московским друзьям, умоляя их послать ему хотя бы немного денег. Его финансовые проблемы усложнялись с каждым днем. Небольшие суммы за книги, которые продавались в России, и деньги за навсегда проданное право на показ пьесы «Ревизор», уже были потрачены. Теперь опять приходилось брать взаймы у друзей и знакомых.

В Риме Гоголь общается с молодыми русскими художниками и видит, что они неплохо живут на государственную стипендию (пансион), выплачиваемую им Петербуржской академией художеств. Это натолкнуло его на мысль обратиться с просьбой к русскому царю о подобной стипендии, ведь он тоже художник - художник слова. В апреле 1837 года он послал письмо В.А. Жуковскому, в котором изложил эту просьбу.

Пансиона для Гоголя поэт-царедворец добиться не смог, однако Николай І все же отозвался на коленопреклонение известного писателя, и по его распоряжению Гоголю было послано пять тысяч рублей. Благодарность Гоголя не имела границ; свою безмерную признательность царю и своему покровителю В.А. Жуковскому Гоголь выразил в письме от 30 октября 1837 года: «Я получил данное мне великодушным нашим государем вспоможение. Благодарность сильна в груди моей, но излияние ее не достигнет к его престолу. Как некий бог, он сыплет полною рукою благодеяния...» Это был один из тех случаев, который, по мнению некоторых авторов, способствовал «влюбленности» писателя в «самодержца» и в саму самодержавную Россию.

Царских денег для экономной жизни писателя хватило почти на целый год. Когда и они исчерпались, Гоголю пришлось опять обращаться с просьбой за помощью; в этот раз - опять к М. Погодину. В письме от 20 августа 1838 года он писал: «Если ты богат, пришли вексель на две тысячи. Я тебе через год, много через полтора, их возвращу». Такую сумму Погодин собрал с помощью покровителей Гоголя и послал в Италию. В Москву 1 декабря 1838 года полетело письмо писателя, опять со словами унизительного признания неописуемой благодарности: «Благодарю тебя, добрый мой, верный мой!.. Далеко, до самой души тронуло меня ваше беспокойство обо мне! Столько любви! Столько забот! За что это меня так любит Бог?.. Боже, я недостоин такой прекрасной любви!»...

Подобных случаев в сложной жизни Гоголя было немало. В них ярко и убедительно отражена сама суть вопроса, вынесенного в заглавие этого сюжета. Хоть как бы писатель насмехался над россиянами и Россией, называя ее «варварской Московией», а саму Москву - «старой толстой бабой», он имел добрую душу и в письмах к поклонникам его таланта всегда выражал благодарность. Причем в своих многочисленных письмах Гоголь каждый раз обращался к своему адресату как к ближайшему, самому родному для него человеку. В эпистолярном общении он, как и его Чичиков, обнаруживал чрезвычайную изобретательность, находил такие слова и обороты, что каждый чувствовал себя крайне удовлетворенным. Исключительная красноречивость Гоголя, магия изысканных эпитетов и метафор производила на каждого неизгладимое впечатление. Так, эмоционально выраженные, только Гоголю свойственным, невероятно богатым и оригинальным языком, слова благодарности российским покровителям и друзьям или просто знакомым впоследствии биографами и литературной критикой были трансформированы в «любовь к России и россиянам».

«УКРАЙНУ ГОГОЛЬ ОКУТАЛ ПОЭТИЧЕСКИМ ФЛЕРОМ...»

Многочисленные критики творчества Гоголя не раз ревниво, а иногда и враждебно отмечали его искреннее восхищение родной Малороссией, ее людьми и природой, ее героической казацкой историей, которую он так талантливо и заинтересованно поэтизировал. Здесь прежде всего обратим внимание на характерное утверждение известного русского историка литературы С.А. Венгерова: «О Гоголе можно определенно сказать, что он горячо и пламенно не любил ни русских людей, ни русской природы. А вот для Малороссии, для малорусского быта, для малорусской природы, для малорусской истории, для Тараса Бульбы Гоголь имел в своем сердце неиссякаемый родник любви и снисходительности. Украйну Гоголь окутал поэтическим флером, а Россия для него - одна лишь мерзость запустения, мертвое царство мертвых душ».

Уместно по этому поводу вспомнить еще такой очень показательный факт. Его близкая приятельница и почитательница Александра Смирнова, докладывая писателю о том, как восприняли в ее кругу поэму «Мертвые души», в своем письме, посланном в ноябре 1844 года, писала: «У Ростопчиной при Вяземском, Самарине и Толстом разговорились о духе, в котором написаны ваши «Мертвые души», и Толстой делал замечание, что вы всех русских представили в отвратительном виде, тогда как всем малороссиянам дали вы что-то вселяющее участие, несмотря на смешные стороны их; что даже и смешные стороны имеют что-то наивно-приятное; что у вас нет ни одного хохла такого подлого, как Ноздрев; что ваша вся душа хохлацкая вылилась в «Тарасе Бульбе», где с такой любовью вы выставили Тараса, Андрия и Остапа.

Ни переработка «Тараса Бульбы» на пророссийский лад, ни обращение к «православной русской вере» и патриотические призывы относительно «своего царя», который «подымается из русской земли», не могли до конца убедить ни одного из указанных лиц в приведенном письме А. Смирновой в том, что автор «Мертвых душ» - «русский». Другими словами, несмотря на все заявления Гоголя наподобие: «Я - ваш, я русский!», «У меня русская грудь!», «Я люблю Россию!», для «истинных русских» он оставался «хохлом», даже «ужасным хохлом». Действительно - как может быть иначе, когда «русский писатель» Гоголь «смеется над россиянами другим смехом, нежели над своими земляками малороссами, потому что у него даже смешные стороны их имеют что-то наивно приятное...»

Этой констатацией сюжет логично было бы завершить. Но вопрос феномена украинскости души Николая Гоголя, очевидно, надолго будет оставаться незавершенным. Давние дискуссии-выяснения, представителем какой культуры его следует считать - российской или украинской, - продолжаются. В связи с 200-летием со дня рождения Николая Гоголя, которое в 2009 году широко отмечалось в Украине и России, в некоторых средствах массовой информации эти дискуссии возобновились. Особый резонанс вопрос приобрел в связи с выходом в России целенаправленных исследований, а также кинофильма режиссера В. Бортко «Тарас Бульба», созданного с сугубо российских позиций. Фильм фактически снят по мотивам повести Гоголя, а не является ее экранизацией, додуманный сценаристами вариант, который отходит от основной фабулы знаменитого произведения. Украинские зрители были удивлены откровенным подтекстом нивелировки украинского содержания фильма «Тарас Бульба», что с новой силой заострило поставленный вопрос.

УКРАИНОФИЛЬСТВО ГОГОЛЯ, ДЕМОНСТРИРУЕМОЕ В ПАРИЖЕ

Отдельно выделим характерный эпизод из воспоминаний зарубежных друзей Николая Гоголя, который ярко утверждает его украинофильство, свидетельствует о глубине украинскости его души. Речь идет о письме польского поэта Богдана Залеского (украинофила, друга Тараса Шевченко по солдатской службе в Орской крепости) к его приятелю, львовянину Франциску Дубинскому от 19 февраля 1859 года. В этом письме, которое в 1902 году было опубликовано в русском журнале «Новое время» и называлось «Украйнофильство Гоголя», говорится о встречах в Париже величайшего польского поэта Адама Мицкевича и его, Залеского, с Гоголем, во время которых они вели «литературно-политические беседы». Как активные участники польского восстания 1830-1831 гг. они находились тогда во Франции на правах политических эмигрантов.

«Конечно, мы говорили, - сообщал адресат, - больше всего о великорусах (москалях), которые вызывали отвращение и у нас, и у него. Вопрос об их финском происхождении постоянно был предметом обсуждения. Гоголь подтверждал его со всем своим малорусским запалом. Он имел под рукой у себя замечательные сборники народных песен на разных славянских языках. Относительно вопроса о финском происхождении великороссов (москалей) он написал и читал нам прекрасную статью. В ней он указывал, на основе сопоставления и детального сравнения песен чешских, сербских, украинских и так далее с великороссийскими (московскими), на отличия, которые бросались в глаза, относительно духа, обычаев и моральных взглядов у великороссов и других славянских народов. Для характеристики каждого человеческого чувства он подобрал отдельную песню: с одной стороны, нашу славянскую сладкую и мягкую, и рядом великороссийскую - понурую, дикую, нередко каннибальскую, одним словом - чисто финскую. Уважаемый земляк, ты легко можешь себе представить, как эта статья искренне порадовала Мицкевича и меня».

Обращает на себя внимание и такой факт: перед отъездом из Парижа в 1837 году Гоголь заходил к Богдану Залескому и, не застав его дома, оставил записку «пану-земляку», написанную на родном украинском языке. Он призывал его работать «на славу всей казацкой земли», просил посылать «писульки в Рим», а также приглашал в Вечный город: «Добре було б, коли б і сам туди коли-небудь примандрував. Дуже, дуже близький земляк, а по серцю ще ближчий, чим по землі». К тому же писатель подписался под своей запиской на украинском языке: «Микола Гоголь».

Щекотливую, неоднозначную тему о «чувстве любви Гоголя к России», о мере и настоящей сути этой любви есть смысл завершить словами Александра Герцена, выдающегося русского писателя и мыслителя, в которых эта тема нашла поражающее выражение: «...Не будучи по происхождению, подобно Кольцову, из народа, Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам и по складу своего ума... Он больше сочувствовал народной жизни, чем придворной, что естественно со стороны украинца. Украинец, даже ставши дворянином, никогда так быстро не порывает с народом, как великоросс. Он любит свою родину, свой язык, предания о казачестве и гетманах... Рассказы, которыми дебютировал Гоголь, составляют ряд картин украинских нравов и видов истинной красоты, полных веселости, грации, движения и любви. Такие повести невозможны в Великороссии за неимением сюжета...».

1 Гоголь Н. В. Рим / Собр. соч. в 6 т. Т. 3. - М., 1959. - С. 197.

2 Жулинський М. Дві половинки українського серця: Шевченко і Гоголь / День. - 2004. - 6 березня.

3 Гоголь Н. В. Мертвые души / Собр. соч. в 6 т. Т. 5.- С. 230 - 231.

4 Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. - С. 54-58.

5 Цит. по: Труайя Анри. Николай Гоголь. - М.: Изд-во Эксмо, 2004. - С. 355.

26.10.2011 18:39:37

Гоголь вырос на Украине. Но государства тогда такого не было. А он, наверное, о нем мечтал, мечтал о свободе своего народа. А иначе была бы разве «Страшная месть», или «Тарас Бульба»? С их идеями свободолюбия?

Вначале было слово. Во Франции сначала были просветители, а потом – революции. В России народ сверг царя не просто так – сначала была деятельность декабристских обществ, был Герцен со своим «Колоколом», долго и самоотверженно трудились народники.

А как пришла к своей независимости Украина? Откуда берутся начала? Кто посеял, кто заронил в душу украинского народа зерна свободы?

Сегодня мы попытаемся найти истоки возрождения Украины, и оценить роль Николая Васильевича Гоголя в этом возрождении. Нет, мы не будем пытаться делать из него украинского писателя. Сергей Баруздин писал как-то: «Я не знаю в нашей прозе более русского писателя, чем Николай Васильевич Гоголь… Порой мне кажется, что именно из Гоголя родились Пушкин и Некрасов, Толстой и Достоевский, Лесков и Чехов, Тургенев и Горький. Гоголь – это чудо и загадка русского таланта. Гоголь – это чудо и загадка русской души. И это чудо родилось и созрело на Полтавщине, на украинской земле. И потому так велико значение Гоголя для украинской литературы. Она ведь тоже во многом вышла из Гоголя». Согласимся с этими словами. Но сегодня обратим внимание еще на одну сторону гоголевского творчества.

Просто говорить и писать о человеке, который весь и полностью принадлежит к какой-то одной национальной культуре, который вырос и воспитался на традициях, обычаях своего родного народа, и который сумел показать во всех красках своего же родного языка величие этого народа. Показать его самобытную оригинальность, национальный характер, национальное самосознание. Показать так, чтобы это творение писателя, или поэта, или художника смогло стать достоянием культуры всего человечества.

Сложно говорить о Гоголе. Его творчество достигло вершин мировой литературы. Своими творениями он пробуждал в человеке человеческое, будил его дух, совесть, чистоту помыслов. А писал он, в частности, в своих «малороссийских» повестях, об украинском народе, украинской нации на конкретном этапе ее исторического развития – когда этот народ был покорен, зависим и не имел своего официального, узаконенного литературного языка. Писал он не на своем родном языке, языке своих предков. Так ли важно это для оценки творчества великого художника? Наверное, важно. Потому что человеком нельзя стать самому по себе. Не взрастит человека волчица, потому что основной признак его – духовность. А духовность имеет глубокие корни – в народных традициях, обычаях, песнях, сказаниях, в своем родном языке.

Не обо всем, далеко не обо всем можно было тогда открыто сказать. Тотальная повсеместная цензура с соответствующими идеологическими установками, которая и во времена царские, и во времена так называемые «советские» не позволяла открыто высказать свое мнение, свое отношение к тому или иному моменту, эпизоду, относящемуся к творчеству писателя – она наложила свой отпечаток и на это творчество, и на его критику.

Но, как бы то ни было, а Гоголь в начале своего творческого пути обратился к прошлому своего родного народа. Он заставил его выступить ярко, живо и поразил сразу две цели: всему миру открыл глаза на один из крупнейших в Европе, но не имеющий своей государственности, порабощенный народ, и заставил этот народ поверить самому себе, поверить в свое будущее. Сразу же вслед за Гоголем вспыхнул, расцвел ярчайший талант, самобытный и оригинальный, как и его родной народ – Тарас Шевченко. Украина стала возрождаться. Еще долог и труден был ее путь. Но в начале этого возрождения был Гоголь…

«Зачем губишь верный народ?»

Не так просто, как мы уже сказали, было тогда писать об Украине. Не просто о ней писать и сейчас. Но когда сейчас просто рискуешь прослыть или украинским националистом, или российским шовинистом, то во времена Гоголя дамоклов меч расправы висел над всеми посягавшими на целостность империи. В условиях николаевской России вообще не поощрялось любое свободомыслие. «Вспомним драматическую судьбу Николая Полевого, – пишет С.И.Машинский в книге «Чемодан Адеркаса», – издателя самого замечательного для своего времени, прогрессивного, боевого журнала «Московский телеграф»… В 1834 году Полевой напечатал неодобрительную рецензию на верноподданическую драму Нестора Кукольника «Рука всевышнего спасла», удостоившуюся высочайшей похвалы. «Московский телеграф» был немедленно закрыт, а создателю пригрозили Сибирью.

Да и сам Гоголь во времена учебы в Нежине пережил события, связанные с «делом о вольнодумстве». Но, несмотря на все это, он взялся за перо.

После выхода в свет в 1831 и 1832 годах «Вечеров на хуторе близ Диканьки» положительно о них отозвался Пушкин. «Они изумили меня, – писал великий поэт редактору «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду». – Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился… Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов». По словам Пушкина, «все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой».

И как-то никто не заметил, или не захотел замечать скрытой за этой веселостью глубокой грусти, скрытой любви, страстного переживания о судьбе своего, сто лет, и даже не сто, а каких-то пятьдесят лет назад свободного, а теперь закрепощенного, порабощенного народа.

- «Помилуй, мамо! Зачем губишь верный народ? Чем прогневили?» – спрашивают запорожцы царицу Екатерину II в повести «Ночь перед Рождеством». И вторит им Данило в «Страшной мести»: «Времена лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться!».

Но не видят, или не хотят видеть этого критики. Их, наверное, можно и понять – времена были имперские, и кому какое было дело до судьбы украинского народа? Всем бросились в глаза веселость и смех, и, может быть, именно эта веселость избавила Гоголя от участи того же Шевченко. Шевченко о судьбе Украины говорил уже без смеха – и получил десять лет суровой солдатчины.

«Он гордится даже своим странным языком…»

Далеко не все правильно и до конца понимали Гоголя. «Поющее доисторическое племя», Украина в ее «героическом», «младенческом» пути развития – такой штамп получили повести Гоголя, в которых он писал об Украине, о национально-освободительной борьбе украинского народа в XVI-XVII столетиях. Чтобы понять, откуда произошел такой взгляд на Украину, нужно, наверное, в первую очередь, обратиться к одному из самых известных и авторитетных российских критиков Виссариону Белинскому. В статье «История Малороссии. Николая Маркевича» он достаточно подробно высказал свое мнение об украинском народе и его истории: «Малороссия никогда не была государством, следственно, и истории, в строгом значении этого слова, не имела. История Малороссии есть не более, как эпизод из царствования царя Алексея Михайловича: доведя повествование до столкновения интересов России с интересами Малороссии, историк русский должен, прервав на время нить своего рассказа, изложить эпизодически судьбы Малороссии, с тем, чтобы потом снова обратиться к своему повествованию. История Малороссии – это побочная река, впадающая в большую реку русской истории. Малороссияне всегда были племенем и никогда не были народом, а тем менее – государством… История Малороссии есть, конечно, история, но не такая, какою может быть история Франции или Англии… Народ или племя, по непреложному закону исторической судьбы теряющие свою самостоятельность, всегда представляют зрелище грустное… Разве не жалки эти жертвы неумолимой реформы Петра Великого, которые, в своем невежестве, не могли понять цели и смысла этой реформы? Им легче было расстаться с головой, чем с бородой, и, по их кровному, глубокому убеждению, Петр разлучал их навеки с радостию жизни… В чем же состояла эта радость жизни? В лености, невежестве и грубых, освященных веками обычаях… В жизни Малороссии было много поэзии, – правда; но где жизнь, там и поэзия; с переменой существования народного не исчезает поэзия, а только получает новое содержание. Слившись навеки с единокровною ей Россиею, Малороссия отворила к себе дверь цивилизации, просвещению, искусству, науке, от которых дотоле непреодолимою преградою разлучал ее полудикий быт ее» (Белинский В.Г. Собрание сочинений в 9 томах, Москва, 1976, Т.1, с.238-242).

Как видим, в своем старании унизить Украину Белинский даже бороды отнес к украинцам – авось потомки не узнают и не догадаются, откуда пришли в Россию наука и образование, кто открывал первые школы в России, откуда привез Петр Феофана Прокоповича…

Мнение Белинского, стало основополагающим, определяющим на все последующие времена при рассмотрении не только творчества Гоголя, но и вообще украинской литературы, культуры. Оно стало образцом отношения к украинскому народу. И не только для абсолютного большинства критиков, не только для политикума, но и для общества в целом, включая общество мировое.

Гоголем восхищались, им возмущались, но именно Белинский как бы черту провел, четко и понятно – вот это, где веселье, где сказочная природа, где глупый, простодушный народ – это искусство. Где есть попытка разобраться в судьбе своего народа, его историческом прошлом – это, по Белинскому, какой-то никому ненужный бред, писательские фантазии.

Белинскому вторили другие критики. Николай Полевой, например, писал о Гоголе в статье, посвященной «Мертвым душам»: «Господин Гоголь посчитал себя гением универсальным, он считает самый способ выражения, или язык свой, оригинальным и самобытным… При советах благоразумных людей г-н Гоголь мог бы убедиться в противном.

Мы желали бы, чтобы г-н Гоголь вовсе перестал писать, чтобы постепенно более и более он падал и заблуждался. Он хочет философствовать и поучать; он утверждается в своей теории искусства; он гордится даже своим странным языком, считает ошибки, происходящие от незнания языка, оригинальными красотами.

Еще в прежних сочинениях своих г-н Гоголь силился иногда изображать любовь, нежность, сильные страсти, исторические картины, и жалко было видеть, как ошибался он в таких попытках. Приведем для примера его усилия представить малороссийских казаков какими-то рыцарями, Баярдами, Пальмериками».

«Музика душі»

Конечно, мнений было много и разных. Советский критик Н.Онуфриев говорит о большой любви Гоголя к народу, сохраняющему, несмотря на тяжелые условия жизни, жизнерадостность, чувство юмора, жажду счастья, любовь к труду, к родному краю, к его природе. В «Страшной мести», – говорит Онуфриев, – Гоголь затронул тему о патриотизме народа, показал эпизоды борьбы казачества с иноземцами, посягающими на украинские земли, заклеймил изменников, ставших орудием злых, темных сил».

«Геній Гоголя першим з могутньою силою вдихнув у душу російського, а потім і світового читача любов до України, до її розкішних («упоительних») пейзажів і до її люду, в психології якого історично поєдналося, на думку письменника, оте «простодушно-лукаве» начало з началом героїчним і героїко-трагедійним,» – так считал Леонид Новаченко.

Один из самых видных украинских писателей ХХ века Олесь Гончар писал, что Гоголь в своих произведениях не приукрашивал народную жизнь, «доречніше в цім зв’язку говорити про натхненну піднесеність автора, про синівську залюбленість у звичаї рідного краю, зачарування молодого поета магією дзвінких зимових ночей з колядками дівчат і парубків, про цілком відчутне прагнення відшукати в міцних і цілісних народних натурах опору для збентеженого духу, знайти щось надійне, чисте й прекрасне. «Вечори на хуторі…» – це була справді музика душі, її співучі мрії, це була достойна синовня данина письменника батьківщині».

Очень обстоятельно тему Гоголя и Украины, Гоголя и украинской литературы в советское время разрабатывала Нина Евгеньевна Крутикова. Крутикова пишет о том, что украинские писатели-романтики 30-40 годов 19 столетия в своих произведениях использовали фольклор, но только лишь для стилизации, для внешней орнаментации. «Український народ, як правило, поставав у їх творах смиренним, глибоко релігійним і сумно покірним своїй долі». В то же время в «Страшной мести» «поки що в легендарній, казковій формі, Гоголь змалював народний героїзм, почуття товариськості і колективізму, волелюбність і високий патріотизм. Взагалі український народ в правдивому зображенні Гоголя був позбавлений тих рис покірливості, смиренномудрія, релігійного містицизму, які нав’язувалися йому представниками консервативних «теорій народності». Крутикова считает, что «повісті Гоголя з українського побуту та історії будили національну свідомість українців, їхню творчу мисль».

Интересно утверждение Крутиковой, например, о том, что только книги Гоголя вызвали у известного историка, этнографа, фольклориста и писателя Николая Костомарова интерес к Украине. Гоголь пробудил в нем то чувство, которое совершенно изменило направление его деятельности. Костомаров увлекся изучением истории Украины, написал ряд книг, Украина стала его idee fixe.

Чьей была Украина?

Можно ли говорить или писать о Николае Васильевиче Гоголе, не учитывая всех факторов, тем или иным образом повлиявших на формирование его таланта, его мировоззрения, его величайшего писательского дара?

Можно ли давать какую-либо оценку Гоголю, проводить какой-либо анализ «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Миргорода», «Арабесок», «Тараса Бульбы» да и самих «Мертвых душ», не обратившись к истокам творчества великого писателя, не проникшись духом той эпохи, не проникшись в полной мере осознанием трагической судьбы украинского народа, стоявшего тогда на очередном своем перепутье?

«До совершения централизаторских реформ Екатерины, – отмечал историк Д. Мирский, – украинская культура сохраняла свое явственное отличие от великороссийской культуры. Народ имел богатейшие сокровища фольклорной поэзии, своих профессиональных странствующих певцов, свой популярный кукольный театр, высокоразвитые художественные промыслы. По всей стране путешествовали бродячие спудеи, строились церкви в «мазепинском» барокковом стиле. Разговорной речью была только украинская, а «москаль» был там такой редкой фигурой, что это слово отождествлялось с названием солдата». Но уже в 1764 году вынужден был отречься от своего титула последний гетман Украины Кирилл Разумовский, в 1775 году ликвидирован и уничтожен форпост казачества – Запорожская Сечь, – которая хоть и существовала независимо от Гетманщины, но символизировала именно украинскую военную и национальную мощь. В 1783 году в Украине было введено крепостничество.

И вот тогда, когда Украину низводили до уровня обыкновенной российской провинции, когда она утратила последние остатки автономии, а ее высшее и среднее сословия быстро русифицировались – в этот момент появились первые проблески национального возрождения. И это не так и удивительно, потому что поражения и утраты в такой же мере как победы и успехи могут стимулировать национальное еgо.

Героем одного из первых прозаических произведений Гоголя – отрывка из исторического романа, опубликованного в конце 1830 года, – стал гетман Остряница. Этот отрывок позже Гоголь включил в свои «Арабески». Гоголь этим отрывком указал на свое происхождение. Он верил, что его дворянская генеалогия восходит до полулегендарного полковника второй половины ХVII столетия Остапа Гоголя, фамилию которого к своей прежней фамилии Яновского присовокупил дед Николая Васильевича Опанас Демьянович. С другой стороны, его прадед по бабушке Семен Лизогуб был внуком гетмана Ивана Скороладского и зятем переяславского полковника и украинского поэта XVIII столетия Василия Танского.

В своем увлечении, стремлении познать прошлое своего родного народа Гоголь был не одинок. Примерно в те же годы страстно изучал историю народа своего великий польский поэт Адам Мицкевич, что впоследствии нашло отражение в его лучших произведениях «Дзеды» и «Пан Тадеуш.» Николай Гоголь и Адам Мицкевич творили, «подогреваемые горем патриотизма, – как писал об этих двух великих представителях украинского и польского народов российский писатель-историк Владимир Чивилихин в своем романе-эссе «Память», – одинаково свежо, импульсивно, оригинально и вдохновенно, веруя… в свои таланты, испытывая общую спасительную тягу к реальности народной истории, культуры прошлого и надеждам на будущее».

Кстати, несмотря на очень явные отличия российского и украинского языков, российские писатели и критики того времени в большинстве своем украинскую литературу считали своеобразным ответвлением от российского древа. Украина же считалась просто интегральной частью России. Но, что интересно, в то же самое время и польские писатели смотрели на Украину как на неотъемлемую слагаемую своей польской истории и культуры. Украинские казаки для России и Польши были примерно тем же, что и «дикий запад» в представлении американцев. Конечно, попытки непризнания украинского языка как самодостаточного и равного другим славянским языкам, попытки непризнания украинского народа как нации, имеющей свою, отличную от других историю и культуру – эти попытки имеют причину, поясняющую такую ситуацию. И причина это одна – утрата на длительное время своей государственности. Украинский народ волею судьбы был обречен столетиями пребывать в неволе. Но о своих корнях он не забывал никогда.

«Злодеи отняли у меня эту драгоценную одежду и теперь ругаются над моим бедным телом, из которого все вышли!»

Принадлежащим к какому народу считал себя Гоголь? Давайте вспомним – разве говорится в «малороссийских» повестях Гоголя о каком-то ином народе, кроме украинского? Но Гоголь называет его также и народом русским, Русью. Почему?

Есть ли в этом какие-то противоречия истине? Да нет. Гоголь хорошо знал историю своей Родины. Он знал, что собственно Русь, ассоциировавшаяся во всех русских летописях обычно с Киевской землей и Украина – это одна земля. Московское государство, названное Петром І Россией – не исконная Русь, каким бы абсурдом это ни показалось какому-нибудь заидеологизированному историку или писателю. Русский народ в «малороссийских» повестях Гоголя – это народ украинский. И абсолютно неправильным является разделение понятий Русь и Украина, как относящихся к определению двух разных стран или народов. А ошибка эта довольно часто повторяется при истолковании творчества Гоголя. Хотя это явление можно, скорее, назвать не ошибкой, а просто данью той имперской идеологии, которая до недавнего времени властвовала и в литературоведении тоже. Украину Гоголь не считает окраиной или частью какого-то другого народа. И когда он в повести «Тарас Бульба» пишет о том, что «сто двадцать тысяч казацкого войска показалось на границах Украйны», то сразу же и уточняет, что это «не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами. Нет, поднялась вся нация…»

Этой всей нацией в Русской земле – Украине – и была нация, называемая Гоголем украинской, русской, малороссийской, а иногда и хохлацкой. Называемая так в силу тех обстоятельств, что Украина была тогда уже частью большой империи, вознамерившейся эту нацию растворить в море других народов, отобрать у нее право иметь свое исконное название, свой исконный язык, народные песни, легенды, думы. Гоголю было сложно. С одной стороны, он видел, как исчезает, угасает его народ и не видел перспективы у талантливых людей добиться всемирного признания без обращения к языку огромного государства, а, с другой стороны, этот исчезающий народ – это был его народ, это была его родина. Гоголевское желание получить престижное образование, престижную должность сливалось в нем с чувством украинского патриотизма, взбудораженного его историческими изысканиями.

«Туда, туда! В Киев! В древний, в чудесный Киев! Он наш, он не их, не правда?» – писал он Максимовичу.

В «Истории Русов», одной из самых любимых книг Гоголя (автор которой, по утверждению известного историка-писателя Валерия Шевчука, считал, что «Київська Русь – це державне творення саме українського народу, що Русь – це Україна, а не Росія») приводится текст прошения от гетмана Павла Наливайко польскому королю: «Народ Русский, бывши в союзе сначала с княжеством Литовским, а потом – и с Королевством Польским не был никогда от них завоеван…».

Но что же получилось из этого союза русичей с литовцами и поляками? В 1610 году Мелетий Смотрицкий под именем Ортолога в книге «Плач Восточной церкви» жалуется на потерю важнейших русских фамилий. «Где дом Острожских, – восклицает он, – славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Пронских, Рожинских, Соломерицких, Головчинских, Крашинских, Горских, Соколинских, и другие, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные во всем свете ведомые мужеством и доблестью Ходкевичи, Глебовичи, Сапеги, Хмелецкие, Воловичи, Зиновичи, Тышковичи, Скумины, Корсаки, Хребтовичи, Тризны, Горностаи, Семашки, Гулевичи, Ярмолинские, Калиновские, Кирдеи, Загоровские, Мелешки, Боговитины, Павловичи,Сосновские? Злодеи отняли у меня эту драгоценную одежду и теперь ругаются над моим бедным телом, из которого все вышли!».

В 1654 году согласно торжественно утвержденным договорам и пактам народ Русский добровольно соединяется с государством Московским. А уже в 1830 году, ко времени написания Гоголем «Вечеров на хуторе близ Диканьки», впору было писать новый плач – куда исчезли, где растворились славные роды русичей? Да и не русичи они уже, нет, они – то ли малороссияне, но не в греческом понимании исходного, исконного, а совсем уже в другом смысле – братья меньшие, то ли украинцы – но опять же не в смысле края – родины, а как окраины. И не воины они, нет, они – старосветские, тонкослезые, объедающиеся, ленивые помещики, они уже, в лучшем случае – Иваны Ивановичи да Иваны Никифоровичи, в худшем – «низкие малороссияне», «которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают, наконец, капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о, слог въ» («Старосветские помещики»).

«Бреше, сучий москаль!»

Все это познал Гоголь, и не могла душа его не плакать. Но горькая это правда особенно ярко бросилась ему в глаза в пору первых жизненных неудач, связанных уже с Петербургом – столицей николаевской России. Служба дала возможность Гоголю воочию увидеть неведомый ему до того мир лихоимцев, взяточников, подхалимов, бездушных мерзавцев, больших и малых «значительных лиц», на которых держалась полицейско-бюрократическая машина самодержавия. «…Изжить там век, где не представляется совершенно впереди ничего, где все лета, проведенные в ничтожных занятиях, будут тяжким упреком звучать душе – это убийственно! – с сарказмом писал Гоголь матери, – что за счастье дослужить в 50 лет до какого-нибудь статского советника… и не иметь силы принесть на копейку добра человечеству».

Принесть добро человечеству. Об этом мечтал молодой Гоголь в те хмурые дни, когда он напрасно искал счастье по канцеляриям, и принужден был всю зиму, оказываясь иногда в положении Акакия Акакиевича, дрожать в летней шинели на холодных ветрах Невского проспекта. Там, в холодном, зимнем городе он стал мечтать об иной, счастливой жизни, и там в его воображении возникают яркие картины жизни своего родного украинского народа.

Помните, с каких слов начинается его первая «малороссийская» повесть? С эпиграфа на украинском языке: «Мені нудно в хаті жить…» А далее сразу, с ходу – «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!» И это знаменитое, неповторимое описание его родной украинской природы: «Вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи… Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало – река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!»

Так описывать красоту своей возлюбленной родины мог, по признанию того же Белинского, только «сын, ласкающийся к обожаемой матери». Гоголь не уставал любоваться сам и поражать, увлекать этой любовью к своей Украине и всех своих читателей.

«Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее, – говорит он в своей очаровательной «Майской ночи». – С середины неба глядит месяц, необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее… Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник – ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их… Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья, и чудится, что и месяц заслушался его посереди неба… Как очарованное, дремлет на возвышении село. Еще белее, еще лучше блестят при месяце толпы хат…»

Можно ли лучше и краше передать красоту этой украинской ночи, или «малороссийского» лета? На фоне этой дивной, красочной природы Гоголь раскрывает жизнь народа, народа вольного, свободного, народа во всей его простоте и самобытности. Гоголь не забывает всякий раз подчеркивать, акцентировать внимание читателя на этом. Народ в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» противопоставлен, а точнее, имеет отличия от народа российского, называемого Гоголем «москальским». «То-то и есть, что если где замешалась чертовщина, то ожидай столько проку, сколько от голодного москаля» («Сорочинская ярмарка»). Или еще: «Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у кого чертма клепки в голови!» («Вечер накануне Ивана Купала»). И в этой же повести – «уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть» – и сам Гоголь объясняет, что выражение «москаля везть» у украинцев обозначает просто «лгать». Являлись ли эти выражения оскорбительными для «москалей», против них направленными? Нет, конечно, Гоголь хотел сказать, подчеркнуть другое – различие российского и украинского народов. В своих повестях он изображает жизнь народа, имеющего право быть нацией, имеющего право на самобытность, на свою историю и культуру. Все это он, конечно, вынужден был прикрыть смехом, весельем. Но, как сказано в Евангелии: «Сказал им: кто имеет уши слышать, да слышит!»

У Гоголя все покрыто добрым, незлобным юмором. И хотя этот юмор, этот смех почти всегда завершается глубокой тоской и грустью, грусть эту видят далеко не все. Видят в основном те, кому она направлена. Молодой, начинающий писатель уже тогда видел измельчение народа, видел, как уходит, исчезает из реального мира чувство свободы и могущество личности, которое неотделимо от общенациональных идеалов братства и товарищества.

«Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы грызутся, как собаки, меж собою…»

Связь с народом, с родиной – это высшее мерило жизненной полноценности и значимости человека. Именно об этом – «Страшная месть», получившая свое продолжение в «Тарасе Бульбе». Только тесная связь с народным движением, патриотические стремления придают герою подлинную силу. Отходя от народа, порывая с ним, герой теряет свое человеческое достоинство и неизбежно гибнет. Именно такова судьба Андрия – младшего сына Тараса Бульбы…

Тоскует в «Страшной мести» Данило Бурульбаш. Болит у него душа, потому что гибнет его родная Украина. Щемящую, ранящую душу грусть слышим мы в словах Данилы о славном прошлом его народа: «Что-то грустно становится на свете. Времена лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться! Он был еще жив, честь и слава нашего войска, старый Конашевич! Как будто перед очами моими проходят теперь козацкие полки! Это было золотое время… Старый гетьман сидел на вороном коне. Блестела в руке булава; вокруг сердюки; по сторонам шевелилось красное море запорожцев. Стал говорить гетьман – и все стало как вкопанное… Эх… Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы грызутся, как собаки, меж собою. Нет старшей головы над всеми. Шляхетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство… продало душу, принявши унию… О время, время!»

В полной мере тему патриотизма, тему братства и товарищества Гоголь развил уже в повести «Тарас Бульба». Центральным, кульминационным моментом там стала знаменитая речь Тараса: «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только они, чтобы при них были хлебные стоги, да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи, гнушаются языком своим, свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства».

Читаешь эти горькие гоголевские строчки, а на ум приходят уже другие – шевченковские:

Раби, подножки, грязь Москви,
Варшавське сміття – ваші пани,
Ясновельможнії гетьмани.
Чого ж ви чванитеся, ви!
Сини сердешної Украйни!
Що добре ходите в ярмі,
Ще лучше, як батьки ходили.
Не чваньтесь, з вас деруть ремінь,
А з їх, бувало, й лій топили…

«Реве та стогне Дніпр широкий»

И Гоголь, и Шевченко были сыновьями своей земли, своей родины. Оба впитали в себя дух народа – вместе с песнями, думами, легендами, преданиями. Сам Гоголь был активным собирателем украинских народных песен. Он получал величайшее удовлетворение от их прослушивания. Переписывал сотни песен с различных печатных и других источников. Свои взгляды на украинский песенный фольклор Гоголь изложил в статье 1833 года «О малороссийских песнях», которую поместил в «Арабесках». Эти песни составляли основу духовности Гоголя. Они, по Гоголю, – живая история украинского народа. «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок истины, обнажающая всю жизнь народа, – писал он. – Песни для Малороссии – все: и поэзия, и история, и отцовская могила… Везде проникает их, везде в них дышит… широкая воля казацкой жизни. Везде видна та сила, радость, могущество, с какою козак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами… Выступает ли козацкое войско в поход с тишиною и повиновением; извергает ли из самопалов поток дыма и пуль; описывается ли ужасная казнь гетмана, от которой дыбом подымается волос; мщение ли козаков, вид ли убитого козака с широко раскинутыми руками на траве, с разметанным чубом, клекты ли орлов в небе, спорящих о том, кому из них выдирать козацкие очи, – все это живет в песнях и окинуто смелыми красками. Остальная половина песней изображает другую половину жизни народа… Там одни козаки, одна военная, бивачная и суровая жизнь; здесь, напротив, один женский мир, нежный, тоскливый, дышащий любовью».

«Моя радость, жизнь моя! песни! Как я вас люблю! – писал Гоголь Максимовичу в ноябре 1833 года. – Что все черствые летописи, в которых я теперь роюсь, перед этими звонкими, живыми летописями!… Вы не можете представить, как мне помогают в истории песни. Даже не исторические, даже похабные. Они дают все по новой черте в мою историю, все разоблачают яснее и яснее, увы, прошедшую жизнь и, увы, прошедших людей…».

В наибольшей мере украинские песни, думы, легенды, сказки, предания, получили свое отражение в поэтических «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Они послужили и материалом для сюжетов, и использовались в качестве эпиграфов, вставок. В «Страшной мести» ряд эпизодов по своему синтаксическому строю, по своей лексике очень близок к народным думам, былинам. «И пошла по горам потеха. И запировал пир: гуляют мечи, летают пули, ржут и топочут кони… Но виден в толпе красный верх пана Данила… Как птица, мелькает он там и там; покрикивает и машет дамасской саблей, и рубит с правого и левого плеча. Руби, козак! гуляй, козак! тешь молодецкое сердце…»

Перекликается с народными мотивами и плач Катерины: «Козаки, козаки! где честь и слава ваша? лежит честь и слава ваша, закрывши очи, на сырой земле».

Любовь к песням народа – это и любовь к самому народу, к его прошлому, так красиво, богато и неповторимо запечатленному в народном творчестве. Любовь эту, любовь к родине, напоминающую любовь матери к своему ребенку вперемешку с чувством гордости за его красоту, и силу, и неповторимость – разве можно выразить ее лучше, чем это сказал в своих поэтических, волнующих строках из «Страшной мести» Николай Васильевич Гоголь? «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы плавные воды свои. Ни зашелохнет, ни прогремит… Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи… Черный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею, – напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр… Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир – страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали… И бьется о берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка».

Реве та стогне Дніпр широкий,
Сердитий вітер завива,
Додолу верби гне високі,
Горами хвилю підійма.
І блідний місяць на ту пору
Із хмари де-де виглядав,
Неначе човен в синім морі
То виринав, то потопав.

Не от пламени ли Гоголя зажегся ярчайший и самобытнейший талант на Украине – Тарас Шевченко?

В обоих писателей Днепр – это символ родины, могучей и непримиримой, величественной и прекрасной. И верили они в то, что сумеет подняться народ, сумеет сбросить с себя оковы. Но сначала его нужно разбудить. И они будили, они показывали народу: вы есть, вы могучая нация, вы не хуже других – потому что имеете великую историю, и вам есть чем гордиться.

Они будили, они не дали затеряться украинскому народу среди многих других европейских народов.

«Не будучи украинцем по духу, по крови, по глубинной сути, мог бы разве Гоголь написать «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Сорочинскую ярмарку», «Майскую ночь», «Тараса Бульбу»?»

«Уроки Гения» – так назвал свою статью о Гоголе Михаил Алексеев. Он писал: «Народ, имеющий в своем основании богатый исторический опыт, огромный духовный потенциал, в какой-то час почувствует в себе жгучую потребность излить себя, высвободить, а точнее – выявить нравственную энергию в дивной бессмертной песне. И тогда он, народ, отыскивает того, кто мог бы создать такую песню. Так рождаются Пушкины, Толстые, Гоголи и Шевченки, эти богатыри духа, эти счастливцы, коих народы, в данном случае русские и украинцы, сделали своими избранниками.

Иногда на такие поиски уходят столетия и даже тысячелетия. Украине потребовалось всего лишь пять лет, чтобы подарить человечеству сразу двух гениев – Николая Васильевича Гоголя и Тараса Григорьевича Шевченко. Первого из этих титанов называют великим русским писателем, поскольку слагал он свои поэмы, творения на русском языке; но, не будучи украинцем по духу, по крови, по глубинной сути, мог бы разве Гоголь написать «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Сорочинскую ярмарку», «Майскую ночь», «Тараса Бульбу»? Совершенно очевидно, что это мог сделать лишь сын украинского народа. Внеся в русский язык чарующие краски и мотивы украинской мовы, Гоголь, величайший кудесник, преобразил и собственно русский литературный язык, наполнил его паруса упругими ветрами романтики, придал русскому слову неповторимую украинскую лукавинку, ту самую «усмишку», которая непостижимою, таинственною силою своей заставляет верить нас в то, что редкая птица долетит до середины Днепра…»

Гоголевский «Ревизор», его «Мертвые души» всколыхнули Россию. Они заставили многих по-новому взглянуть на себя. «Негодовали в Москве, в Петербурге и в глуши, – писал российский критик Игорь Золотусский. – Негодовали и читали, расхватывали поэму, ссорились из-за нее и мирились. Пожалуй, не было со времени триумфа знаменитых пушкинских ранних поэм такого успеха». Раскололась Россия. Гоголь заставил ее задуматься о своем настоящем и будущем.

Но, наверное, в еще большей мере всколыхнул он украинский национальный дух. Начав вроде бы с невинных, веселых комедий, показывающих «народ, отделенный каким-нибудь столетием от собственного младенчества», Гоголь уже в этих ранних, так называемых малороссийских, повестях затронул чувствительную и самую больную и слабую струну украинской души. Может быть, для всего мира главным в этих повестях была веселость и оригинальность, самобытность и неповторимость, невиданная и неслыханная для многих ранее наций. Но не в этом основной смысл видел Гоголь. И, тем более, не веселье главным мог увидеть в этих повестях сам украинский народ.

Тысячи лет передаются из поколения в поколение сказания и предания о славных страницах своего прошлого. Украина же всего лишь каких-нибудь полстолетия пребывала в состоянии крепостного рабства. Еще живы были не только воспоминания о славной казацкой вольнице, но и предания о могучей и сильной Руси, покорявшей многие народы и территории. И теперь эта Русь вместе со своей столицей – древним Киевом, была периферией огромного государства, теперь она Малороссия, а ее культура, ее язык вызывали, в лучшем случае, лишь умиление. И вдруг она ожила, предстала перед взором умудренной, иногда снобистской публики во всей самобытной красе, со всеми своими особенностями, культурными и языковыми отличиями.

Да и сам украинский народ, открыто названный Гоголем Русью, пораженный «Вечерами», а потом еще более «Миргородом», не мог не остановиться и не посмотреть на самого себя – кто он есть, куда идет, какое будущее у него впереди?

«Говорено, что все мы выросли из гоголевской «Шинели», – писал Виктор Астафьев. – А «Старосветские помещики»? А «Тарас Бульба»? А «Вечера на хуторе близ Диканьки»?… Из них разве никто и ничего не выросло? Да нет такого истинно русского – да и русского ли только? – такого таланта, кои не испытали бы на себе благотворного влияния гоголевской мысли, не омывались бы волшебной, животворящей музыкой его слова, не поражались бы непостижимой фантазией. Эта вкрадчивая, непринужденная красота Гоголя всякому глазу и сердцу вроде бы доступные, живая жизнь, как бы и не рукой и сердцем кудесника изваянные, мимоходом зачерпнутые из бездонного кладезя мудрости и мимоходом же, непринужденно отданные читателю…

Ирония и смех его повсюду горьки, однако не надменны. Смеясь, Гоголь страдает. Обличая порок, он прежде всего в себе его обличает, в чем и признавался не раз, страдал и плакал, мечтая приблизиться к «идеалу». И дано ему было не только приблизиться к великим художественным открытиям, но и мучительно постигать истину бытия, величие и расхристанность человеческой морали…

Может быть, Гоголь весь в будущем? И если это будущее возможно, … оно прочтет Гоголя. Мы же прочесть его при нашей суетности всеобщей, поверхностной грамотности не смогли, мы пользовались подсказками учителей, а они действовали по подсказкам того же хотя бы Белинского и его последователей, путающих просветительство с уголовным кодексом. Добро уже и то, что пусть и в преклонном возрасте пришли к широкому, хотя не очень еще глубокому постижению гоголевского слова. Однако, того закона и того завета, по которым это слово сотворялось, – не постигли» (Виктор Астафьев «Приближение к истине»).

Обращаясь к теме истории и народа, Астафьев говорит: «Отрыв от отеческих корней, искусственное осеменение с помощью химических впрыскиваний, быстрый рост и скачкообразное восхождение к «идеям» может только приостановить нормальное движение и рост, исказить общество и человека, затормозить логическое развитие жизни. Анархия, разброд в природе и в душе человеческой, и без того метущейся – вот что получается от желаемого, принимаемого за действительность».

Величие Гоголя как раз и состояло в том, что он, его творчество произросло все целиком из народа. Того народа, среди которого он вырос, под небом которого «під музику дзвонів вінчалися майбутні мати і батько письменника», где он, «веселий і бистроногий хлопчик грався із своїми ровесниками на полтавських, вщерть наповних сонцем луках, пустуючи, показував язика сільським молодицям, безтурботно сміявся, почувши влучний народний жарт, ще не відаючи тоді, скільки страждань і тягот ляже на його слабкі плечі, які муки терзатимуть упродовж років його тонку, нервову душу» (Олесь Гончар).

Любовь к родине

«Любовь Гоголя к своему народу, – писал президент Всемирного Совета Мира Фредерик Жолио-Кюри, – привела его к великим идеям человеческого братства».

«Як це не дивно, – было сказано в одной из передач радио «Свобода» в 2004 году, – але національну свідомість багатьох українців пробудив не Шевченко, а Гоголь. Академік Сергій Єфремов згадує, що в дитинстві самосвідомість прийшла до нього від Гоголя, з його “Тарасом Бульбою”. Довженко теж більше взяв від Гоголя, ніж від Шевченка. Він мріяв поставити “Тараса Бульбу”. А сьогодні хоче його ставити Жерард Депардьє… У світовій літературній критиці існує думка про те, що лише за “Тараса Бульбу” Миколу Гоголя можна вважати полум’яним українським патріотом. А якщо додати знамениті “Вечори на хуторі біля Диканьки”, які мають заворожуючу українську основу, то тоді й бачимо, що і душа, і серце Гоголя завжди залишалися з Україною».

Без любви к своей семье, к своей школе, к своему городу, к своей родине не может быть любви ко всему человечеству. Великие идеи человеколюбия не рождаются на пустом месте. А это сейчас проблема. Проблема всего нашего народа. Долгие годы наше общество пытались формировать по каким-то искусственным, мертворожденным канонам. У людей пытались отобрать их веру, навязать им новые, «советские», обычаи, традиции. Из более чем ста народов лепили единый, интернациональный народ. Историю нам преподавали по Белинскому, где Украина была «не более, как эпизодом из царствования царя Алексея Михайловича». В центре Европы 50-миллионный народ стремительно катился к утрате своего национального обличья, своего языка и культуры. В результате выросло общество манкуртов, общество потребителей, временщиков. Эти временщики, находясь сейчас при власти, грабят свою же державу, беспощадно обдирают ее, вывозя все наворованное в «ближнее» и «дальнее» зарубежье.

Исчезли все ценностные человеческие ориентиры, и не о любви к ближнему говорится сейчас, нет – о долларах и Канарах, о «Мерседесах» и дачах на Кипре и в Канаде…

В сложное мы живем время, и именно сейчас, как никогда, актуально обращение к Гоголю, к его любви к своему родному украинскому народу, к своей обожаемой им Украине – Руси. Чувство гордости за принадлежность к своему украинскому народу уже пробудили – не политики, не литераторы – спортсмены. Андрей Шевченко, братья Кличко, Яна Клочкова и другие подняли во всех концах мира тысячи восторженных их мастерством людей при звуках государственного гимна Украины, при виде государственного флага Украины. Украина возрождается. Украина будет. Нам только еще бы немножко поучиться надо той любви к родине – бескорыстной, жертвенной – которую пробуждал в своем народе Гоголь – великий патриот и предтеча самостийной независимой Украины.

Анатолий Герасимчук

Среди украинских националистов бытует два разных мнения о Гоголе, оба неправомерные. В одном Гоголь трактуется как предатель интересов Украины, где он родился. В другом - как тайный украинофил в русской культуре. Как известно, Гоголь писал только по-русски.

Среди украинских националистов бытует два разных мнения о Гоголе, оба неправомерные. В одном Гоголь трактуется как предатель интересов Украины, где он родился. В другом - как тайный украинофил в русской культуре. Как известно, Гоголь писал только по-русски. Переводя его повесть "Тарас Бульба" на украинский язык, нынешний переводчик позволяет себе украинизировать текст, существенно искажая при этом смысл. Например, такие основополагающие, значимые слова, как "Русская земля", заменены словами "Украинская земля". Тем самым огромное сужается до малого. Национальное сознание казаков мельчает, и это уже не Гоголь. Вместе с тем великий русский писатель всегда с любовью относился к украинскому народу и ко всему, что связано с его малой родиной.

Гоголю не нужно было выяснять, малороссиянин он или русский - в споры об этом его втянули друзья. В 1844 году он так отвечал на запрос Александры Осиповны Смирновой: "Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, - явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве". В записной книжке Гоголя 1846 - 1851 годов находим следующее его замечание: "Обнять обе половины русского народа, северную и южную, сокровище их духа и характера". Эта мысль, возможно, является программой какого-то неизвестного сочинения, где писатель намеревался обрисовать, охватить в целом жизнь русского народа.

Было время, когда Гоголь желал поселиться в Киеве, древнейшей русской столице. В декабре 1833 года он писал своему приятелю Михаилу Максимовичу из Петербурга: "Благодарю тебя за все: за письмо, за мысли в нем, за новости и проч. Представь, я тоже думал. Туда, туда! В Киев! В древний, в прекрасный Киев! Он наш, он не их, не правда? Там или вокруг него деялись дела старины нашей". Максимович, по-видимому, предлагал Гоголю добиваться кафедры всеобщей истории во вновь открываемом тогда Киевском университете Св. Владимира (был открыт после закрытия университета в Вильно в целях противостояния польскому и украинскому сепаратизму). В словах "он наш" и "не их" Гоголь имел в виду не украинцев и русских, а славян и "немцев", "западников". Последние усиленно стремились занять места в Киевском университете. "Говорят, - замечал Гоголь в том же письме к Максимовичу, - уже очень много назначено туда каких-то немцев, это тоже не так приятно. Хотя бы для святого Владимира побольше славян. Нужно будет стараться кого-нибудь из известных людей туда впихнуть, истинно просвещенных и так же чистых и добрых душою, как мы с тобою".

Период увлечения Гоголем планами переезда в Киев был кратковременным. Министр народного просвещения граф Сергий Семенович Уваров предложил ему место профессора по кафедре всеобщей истории при Петербургском университете, и Гоголь остался в Петербурге, а не уехал в Киев. Как и Максимович, который одним из первых публично выступил с поддержкой программы Государя Николая Павловича в области народного образования, Гоголь был приверженцем правительственного курса "Православия, Самодержавия, Народности" и стал деятельным сотрудником "Журнала министерства народного просвещения". Позднее, в разговоре со своим земляком Осипом Максимовичем Бодянским, известным славистом, профессором Московского университета, Гоголь говорил: "Я знаю и люблю Шевченко как земляка и даровитого художника: Но его погубили наши умники, натолкнув его на произведения, чуждые истинному таланту. Они все еще дожевывают европейские, давно выкинутые жваки. Русский и малоросс - это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно". При этом Гоголь говорил: "Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски: надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня - язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан" (Исторический вестник. 1881. № 12. С. 479).

Известно, что Гоголь очень любил Москву. "Москва - моя родина", - писал он Сергею Тимофеевичу Аксакову в 1841 году. Будучи в Киеве, Гоголь говорил Федору Чижову: "Кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться". По убеждению, вынесенному Иваном Золотаревым из совместной жизни с Гоголем в Риме, "Гоголь был чисто русский человек, а не малоросс, каким его желают представить: писатель горячо любил именно Россию, а не Малороссию только. Любимою литературою его была литература русская: наиболее излюбленными: писателями были Жуковский и Пушкин" (Исторический вестник. 1893. № 1. С. 38). Работа над "Мертвыми душами" как бы открыла Гоголю не только пространства, но и духовность России. Осенью 1850 года он писал Александру Скарлатовичу Стурдзе из Васильевки: "Скажу вам откровенно, что мне не хочется и на три месяца оставлять России. Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной".

Что касается исторической повести Гоголя "Тарас Бульба", то она есть подтверждение представлений писателя о цельности Российской империи, скрепленной православной верой. В статье "Взгляд на составление Малороссии" (1835) Гоголь следующим образом характеризует казачество: "Большая часть этого общества состояла: из первобытных, коренных обитателей южной России. Доказательство - в языке, который, несмотря на принятие множества татарских и польских слов, имел всегда чисто славянскую южную физиономию, приближавшую его к тогдашнему русскому, и в вере, которая всегда была греческая".

Героям Запорожской Сечи свойственна одна общая черта - их самоотверженная преданность Родине. Сраженные в битве казаки, умирая, славят Русскую землю. Сбываются слова Тараса: "Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество. Уж если на то пошло, чтобы умирать, так никому ж из них не доведется так умирать!.." Вот пошатнулся смертельно раненый удалой атаман Мосий Шило, наложил руку на свою рану и сказал: "Прощайте, паны-братья, товарищи! пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!" Добрый казак Степан Гуска, поднятый на четырех копьях, только и успел воскликнуть: "Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля!" Упал старый Касьян Бовдюг, сраженный пулей в самое сердце, но, собрав последние силы, сказал: "Не жаль расстаться с светом! дай Бог и всякому такой кончины! пусть же славится до конца века Русская земля!"

Гоголю важно показать, что запорожцы сражаются и умирают за православную веру. "И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отшедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру". Вот пал, пронзенный копьем, куренной атаман Кукубенко, лучший цвет казацкого войска. Повел он вокруг себя очами и проговорил: "Благодарю Бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! пусть же после нас живут лучшие, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!" Автор восхищается своим героем: "И вылетела молодая душа. Подняли ее ангелы под руки и понесли к небесам; хорошо будет ему там. "Садись, Кукубенко, одесную Меня! - скажет ему Христос. - Ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал Мою Церковь".

Читая "Тараса Бульбу", понимаешь, что нет на свете преступления более страшного и позорного, чем измена Родине. Младший сын Тараса, презрев священный долг, увлекся красивой полячкой и перешел на сторону врагов Сечи. Как грозное возмездие воспринимает Андрий свою последнюю встречу с отцом. На вопрос Тараса: "Что, сынку! Помогли тебе твои ляхи?" - Андрий "был безответен". "Так продать? продать веру? продать своих?" Не чувствует жалости к сыну-изменнику Тарас. Без колебания вершит он свой суд: "Я тебя породил, я тебя и убью!" Покорно принимает Андрий приговор отца, понимая, что нет у него и не может быть оправдания. Он не только предатель, но и богоборец, так как, отрекаясь от родины ("Кто сказал, что моя отчизна Украйна? кто дал мне ее в отчизны?"), он отрекается от Божьего установления: только Он указывает каждому место его рождения, и человек должен любить данную ему Богом Родину.

А вслед за этим попадает в плен старший сын Тараса Остап. С риском для жизни пробирается в стан врагов отец, чтобы поддержать его в минуту мучительной казни. Вскоре и сам Тарас мужественно погибает в огне, распятый на дереве. В последние минуты жизни он думает не о себе, а о товарищах, о Родине. ":Уже казаки были на челнах и гребли веслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана. "Прощайте, товарищи! - кричал он им сверху. - Вспоминайте меня и будущей весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера!"

Гоголь был твердо убежден, что пока жива вера в народе, будет жив и сам народ. Как писал русский историк Николай Тальберг, "малороссийский народ был в огромной массе своей с Гоголем, а не с теми отщепенцами, которые, подобно сыну Тарасову - Андрию, отреклись от тысячелетней России".

Владимир Воропаев

http://gogol.niv.ru/gogol/bio/ukrainskij-vopros.htm

Русская Цивилизация

Книга «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя » - это фундаментальное исследование о том, как формировалась Украина. Историк и литературовед Сергей Беляков сравнивает русский и украинский взгляд на историю, чтобы понять, в чем они сходятся, а где противоречат друг другу. В рамках совместного с премией «Просветитель» T&P публикуют отрывок из книги о русском взгляде на украинцев и об украинском взгляде на русских во времена Гоголя, то есть о том, почему малороссийские крестьянки пугали непослушных детей «москалем», а русские крестьяне всегда старались «обдурить хохла».

Русский взгляд на украинца

В ХIХ веке украинцу еще никто не разъяснил, что он украинец, а русский мужик, если верить современной науке, знать не знал, что он русский. Оба просто не подходили под современные определения нации.

Скучная модернизация едва-едва начиналась в императорской России. Русские и украинские крестьяне после века Просвещения в большинстве своем не умели ни читать, ни писать. Да им и некогда было отвлекаться от важных дел ради этих досужих, барских, панских занятий. А сами баре и паны внешне больше походили на французов, реже - на немцев или англичан, чем на своих крепостных и даже на собственных предков - русских бояр и князей, козацких гетманов и полковников. Господа между собой даже разговаривали на языке, непонятном их собственной прислуге.

Каждая большая деревня жила собственным миром, имела свои обычаи, свои порядки. Мелкие черточки отличали людей из разных деревень, уроженцы разных губерний различались еще больше: одеждой, говором и опять-таки обычаями и традициями. Но и в те времена нация не распадалась на бесчисленное множество общин, деревень, мирков. Разнообразие только укрепляло единство. Границы наций, которые никак не может заметить современный ученый, вооруженный «теорией модернизации» и монографией Бенедикта Андерсона, прекрасно видели современники Гоголя и Шевченко.

Украинские крестьяне не ждали от русских панов ничего доброго, глядели на ученых с подозрением, на вопросы отвечали уклончиво, прикидывались дурачками

Жители Малороссии даже внешне мало походили на великороссов. Они почти не носили бород, но отпускали усы и часто брили головы на козацкий манер. Постоянный труд под южным солнцем преображал внешность. И бледнолицые русские баре с интересом смотрели на украинского крестьянина, бронзового от загара: «Лучи солнца его смуглят до того, что он светится, как лаком покрыт, и весь череп его из желта позеленеет…»

В XIX веке стремительно развивались новые науки - этнография и фольклористика. Интеллигентные господа из Петербурга, Москвы, Варшавы приезжали в деревню или небольшой город, заходили в крестьянские избы и хаты, расспрашивали мужиков о жизни, пытались узнать о традициях и обрядах, записать песни, сказки, думы, рассказы о старине. Ездили этнографы и по украинским селам. Украинские крестьяне не ждали от русских или польских панов ничего доброго, а потому глядели на ученых с подозрением. Когда же этнограф раскрывал рот и начинал задавать вопросы, которые мужики менее всего ожидали от него услышать, подозрения только усиливались: «О, да се добра казючка!», - решали они и «хитрости» барина противопоставляли свою собственную хитрость. На вопросы отвечали уклончиво, прикидывались дурачками, тупицами, не понимающими, о чем их вообще спрашивают. Но все-таки находились этнографы, сумевшие завоевать сердца недоверчивых малороссиян. […]

*Руководство к изучению русской земли и ее народонаселения. По лекциям М.Владимирского-Буданова составил и издал преподаватель географии во Владимирской Киевской военной гимназии А.Редров. Европейская Россия. - Киев, 1867. С. 261;

Лескинен М.В. Понятие «нрав народа» в российской этнографии второй половины XIX века. Описание малоросса в научно-популярной литературе и проблема стереотипа // Украина и украинцы: образы, представления, стереотипы. Русские и украинцы во взаимном общении и восприятии. - М.: Ин-т славяноведения РАН, 2008. С. 81.

На взгляд русского образованного человека, типичный украинец (малороссиянин, южноросс, хохол) «угрюм, неразговорчив, самоуверен»*, скрытен и упрям. Вообще редкий русский наблюдатель не писал о «хохлацком упрямстве». Алексей Левшин, расположенный к малороссиянам, описывал их почти так же: «…умные лица и усы, при крепком сложении, обритой бороде и высоком росте, придают им величественный вид. Жаль, что они неповоротливы».

Эту серьезность, меланхоличность отмечали и русские, и сами украинцы. Пантелеймон Кулиш сочтет «глубокое спокойствие» малороссиян национальной чертой, а Тарас Шевченко - следствием тяжкой доли: «…бедный неулыбающийся мужик поет свою унылую задушевную песню в надежде на лучшее существование».

Свадьба - одно из самых радостных событий в жизни человека. На украинском языке она даже и называется «весiлля». Но вот И.М. Долгорукий и на свадьбе заметил мало радости. Князь нашел, что в родной Великороссии много лучше, веселее и женихи, и невесты, и свадебные обряды: «Взгляните вы на Хохла, даже самого обрадованного […] который только что женился и с молодой выспался: он тупит глаза, стоит недвижим и ворочается по-медвежьи. Подруга его была бы наказание всякого человека, у коего сердце бьется и ищет сладости жизни, тогда как на Севере, в нашей, можно сказать, железной стороне, где все уже теперь скутано от мороза, простая девка крестьянская в сарафане так привлекательна, парень молодой в сапогах, заломя шапку, после венца, так затейлив и занимателен. Они могут быть и не Адонис с Венерою, но веселы, резвы, забавны. Свобода и довольство: вот корни, от которых произрастает наше счастье и отрада! А у Хохла, кажется, нет ни того, ни другого…».

Русские крестьяне не были ни культурнее, ни цивилизованнее своих соседей, однако их взгляды на украинцев напоминали барские

Зато русские единодушно писали о честности украинцев. «Воровство и теперь здесь в омерзении», - замечал в начале XIX века Алексей Левшин. Полвека спустя эта оценка слово в слово повторяется преподавателем географии во Владимирской киевской гимназии А.Редровым: «Воровство между малороссами считается самым постыдным, самым ненавистным пороком», а еще двадцать лет спустя и Дмитрием Семеновым: «Честность малоросса […] также известна всем. Случаи воровства очень редки».

Впрочем, сами украинцы относились к себе строже. Этнографом записан анекдот о христианском благочестии. Евреи схватили Христа и водили его по христианским землям: польским, немецким, украинским. Поляки решили: давайте нашего Спасителя отобьем! И Христос полякам за их «щирость» (искренность, великодушие) даровал военную доблесть. И теперь что ни поляк, то вояка. Немцы решили: давайте нашего Спасителя выкупим! Христос и немцам за их «щирость» даровал успех в торговых делах. Что ни немец, то купец. И повели, наконец, евреи Христа туда, где «наши мужики-сиряки у корчмы стояли, мед-горилку попивали». И один из мужиков предложил: давайте нашего Спасителя выкрадем! И Спаситель не оставил их без награды. И с тех пор повелось: что ни мужик, то вор.

Русские замечали в малороссиянах не только честность, но и скрытность, и плутовство. А честность, на взгляд русских, парадоксально сочеталась с хитростью и скрытностью. Даже Николай Васильевич Гоголь при первом знакомстве в 1832 году не понравился Сергею Тимофеевичу Аксакову: «Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок […] нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое». А ведь Сергей Тимофеевич был, пожалуй, одним из самых толерантных к малороссиянам людей, хорошим знакомым не только Гоголя, но и Шевченко, и Кулиша.

*Полевой никогда не бывал на правобережной Украине, где поляки приучили украинских крестьян не только кланяться, но и целовать им руки.

Впрочем, гораздо чаще писали не о плутовстве, но о сердечности малороссов, их склонности к «задумчивой созерцательности» и «задушевному лиризму», об их любви к природе и «аристократическом презрении» к торгашеству. Разумеется, «меланхоличные» и «задумчивые» казались совершенно неспособными к торговле и предпринимательству. Здесь они безнадежно проигрывали не только евреям, но и русским. Малоросс «не кулак, не барышник», - пишет прозаик Д.Л. Мордовцев (сам украинец), во многом повторяя украинского этнографа П. Чубинского. Украинский крестьянин, таким образом, начисто лишен «бойкости, подвижности, быстрой сметки, умения пользоваться обстоятельствами», ему чужды цинизм и практицизм. «Малороссиянин молчалив, не словоохотлив, не кланяется*, подобно русскому крестьянину, не обещает многого; но он хитр, умен. Дорожит словом и держит его», - писал Николай Полевой.

Мария Лескинен, современный ученый славист из академического Института славяноведения, замечает, что сами различия между великороссом и малороссом слишком напоминают противопоставление человека, испорченного цивилизацией, городской культурой, человеку традиционной культуры, не тронутому пороками цивилизации. Взгляд русского на малоросса - это взгляд «свысока», взгляд человека цивилизованного на человека «природного». Все это так, но вот русские крестьяне не были ни культурнее, ни цивилизованнее своих соседей украинцев, они ничего не слышали про образ «естественного человека», однако их взгляды на украинцев напоминали барские. Правда, было важное различие: этнограф, писатель, вообще барин или интеллигент, вольно или невольно смягчали свои оценки, находили случай подчеркнуть достоинства малороссов. Исключением была грубость не любившего «хохлов» князя Долгорукого. Простые же русские люди были куда менее деликатны, они прямо называли украинцев «хохлами», считали их людьми «упрямыми» и «недалекими». Многие всячески старались «обдурить хохла», насмехаясь над «хохлацкой харей». […]

Знаменитый артист Михаил Семенович Щепкин, сам природный малороссиянин, рассказывал анекдот о малороссийском характере. Однажды какой-то «ямщик-хохол» вез господина. Тот, по русскому обыкновению, подгонял ямщика ударами, но ямщик не только не погонял лошадей, но даже не огладывался, и только за полторы версты перед станцией «пустил коней во весь опор». На станции господин устыдился своей жестокости, но спросил ямщика, почему же тот не ехал скорее? «Да ни хотилось», - отвечал тот. […]

Москали

В XVII веке предки украинцев называли себя «русскими» или «руськими», говорили «руськой мовой», но собственно русских из царства Московского своими не считали. Их называли «московитами», «московцами», «москвой», «москалями». Положение не изменится и в первой половине XVIII века. Пилип (Филипп) Орлик в письме к запорожцам Олешковской Сечи ставит «москалей» в один ряд с другими чужеземными народами: «Москали, сербы, волохи и иные чужеземцы». Для нерусифицированного украинского крестьянина москаль останется чужаком и в XIX веке. […]

Иногда словосочетание «Московское государство» использовали и в Москве, причем даже в официальной титулатуре русских государей. В семидесятые годы XVI века это понятие использовал Иван Грозный, а в 1605–1606 годах - Лжедмитрий I. Хотя традиционным именованием государство были «Росия», «Росийское царство», «Росийское государство». См.: Хорошкевич А.Л. В лабиринте этно-политико-географических наименований Восточной Европы середины XVII века.С.17,18,20.

В гоголевские времена русский читатель, прежде не бывавший в Малороссии, мог разве что из художественной литературы узнать, что он, оказывается, москаль или кацап. Хотя бы из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Там можно найти просто оскорбительные эпизоды, но в глаза читателю «Вечеров» они никогда не бросались. Их немного, разбросаны они редко, а в роскошном, богатом яркими метафорами тексте Гоголя все эти кацапы-москали едва заметны. Но если их собрать вместе, как это сделал украинский литературовед Олег Кудрин, то выяснится, что Гоголь, в общем, следовал распространенным в его времена украинским стереотипам о русских. Образ москаля в народном фольклоре и в гоголевских «Вечерах» практически один и тот же.

Москаля нередко изображали вором и лгуном. В.И. Даль в своем словаре великорусского языка зафиксировал малороссийский глагол «москалить - мошенничать, обманывать в торговле». Хивря в «Сорочинской ярмарке» говорит: «…дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили чего». «Дурень» - это Солопий Черевик, ее муж, «москали» - может быть, солдаты, а может быть, вездесущие тогда русские торговцы, коробейники-москали, которых полно бывало и на малороссийских ярмарках. Не забывает москалей и сам Черевик: «Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли».

В предании о поездке Антона Головатого к царице Екатерине, записанной этнографами у Анания Ивановича Коломийца, русская императрица обещает запорожцам земли, леса, угодья. Но сопровождавший Головатого писарь Оноприй Шпак будто бы сказал своему товарищу: «…да не верь ты […] москалю. Кто москалю поверит, тот сам - неверный!»

Солдаты, квартировавшие в малороссийских городах и селах, внесли свой вклад в образ москаля

У слова «москаль» есть и еще одно значение - солдат, военный. Подразумевалось, что солдат русский, ведь других солдат после поражения Карла XII под Полтавой и сдачи в плен почти всей шведской армии под Переволочной, земли Гетманщины, Слобожанщины и Запорожья не знали. А русские солдаты-москали проходили украинские земли, когда отправлялись воевать с поляками, турками, венграми или становились на постой в мирное время.

Казарм на русскую армию не хватало. Со времен Петра Великого солдатам и офицерам нередко приходилось размещаться «по обывательским квартирам». Солдаты, квартировавшие в малороссийских городах и селах, внесли свой вклад в образ москаля. Даже в те, славные для русского оружия времена непобедимый русский солдат не был избалован заботой интендантов. Рассчитывать приходилось на себя, а победители Наполеона, покорители Кавказа и усмирители Польши нуждались не только в хорошем питании: «Я слуга царский! Я служу Богу и государю за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки, нам принадлежат по праву воина и по приказу его благородия!». Так изображает русских солдат автор «Истории русов». Образованный малороссийский дворянин, он пишет о русских со сдержанной неприязнью.

Вероятно, у него были некоторые основания. Осенью 1855 года, когда англо-французская армия воевала в Крыму, а флот союзников атаковал черноморские порты, на украинскую землю вступили ратники московского ополчения. Многие из них носили бороды, как Иван Аксаков, который служил в одной из дружин. Ополченцев встречали хорошо, «даже лучше, чем в России», замечает Аксаков, явно разделяя эти две страны. Однако постепенно чувства охладевали, и заботливые хозяева уже не могли дождаться, «когда оставит их рать бородатых москалей». Многие русские ратники вели себя в малороссийских селах грубо и развязно, «грубостью и цинизмом шуток» оскорбляли малороссиянок, смеялись «над хохлами, как жадные волки на овец», бросались на горилку. Причину этого Аксаков определил, по всей видимости, верно: русский «здесь как бы в стороне чужой, не в России и смотрит на жителей как на людей, совершенно ему чуждых».

Солдат для мирного жителя всегда человек неприятный. Сверх того, русский солдат для малороссиян не был своим. Он оставался иноплеменником, если не прямо враждебным, то просто чужим, незваным гостем из далекой, холодной страны - Московщины, москалем, с которым лучше не иметь дела. […]

Черт и москаль для украинца первой половины XIX столетия бывают не только подобны друг другу, но и взаимозаменяемы

Москаль в представлении украинских крестьян - человек хитрый и вообще неглупый. Этнограф Георгий Булашев собрал целую коллекцию национальных стереотипов, какие были распространены у малороссийских крестьян конца XIX - начала XX веков. Однако многие из них, очевидно, сформировались гораздо раньше. Если верить этим материалам, то украинцы будто бы вообще боялись иметь дело с москалями, например нанимать их на работу: непременно обманут. Зато их считали хорошими знахарями, что тоже примечательно: знахарь - человек умный и хитрый, ему открыты знания, недоступные другим. Москали даже ходят «не так, как мы ходим, гуртом, а один за одним, чтоб легче было», - рассказывали украинские крестьяне. […]

Как известно, Николай Васильевич Гоголь собирал малороссийские песни, были, рассказы, анекдоты. Между последними был и такой, известный «всякому малороссиянину». Москаля-солдата за грехи забрали в ад, но тот сделал жизнь чертей совершенно невыносимой - рисовал на стенах (видимо, в пекле есть и стены) кресты да монастыри. И черти были рады, когда нашли способ выгнать москаля из ада. […]

Москали совершенно неодолимы. Известное дело, «от черта открестишься, от москаля дубиной не отмашешься», - говорит украинская пословица. […] В малороссийских пословицах, собранных В.И. Далем для словарной статьи, москаль оказывается человеком совершенно невыносимым: «От москаля, хоть полы отрежь, да уйди!», «С москалем дружись, а камень за пазухой держи», «– Кто идет? - Черт! - Ладно, абы не москаль».

Черт и москаль для украинца первой половины XIX столетия бывают не только подобны друг другу, но и взаимозаменяемы. […] Малороссийские крестьянки у Гоголя пугают детей чертом. В реальности, случалось, пугали и москалем: «Они переливают чувство сие (ненависть к москалям. - С.Б.) в самих малюток и пугают их москалями . При сем имени малое дитя перестает кричать», - писал Левшин. Дело было в 1815 году. […]

О москалях сочиняли анекдоты, москали отвечали той же монетой. Среди историй, записанных этнографами, были настоящие мифы о генезисе наций. Например, о том, как апостолы Петр и Павел (Петро и Павло) делали хохлов и москалей: Петр «робил» хохлов, а Павел - москалей. […]