• Лев Толстой родился 28 августа 1828 года в наследственном имении матери – Ясной Поляне.

• Он был четвёртым ребёнком в семье.

• Мать умерла, когда Льву не было ещё 2-х лет.

• В 16 лет осенью 1844 года Лев стал студентом Казанского университета. Известно, что Толстой терпеть не мог учиться, ему было трудно всякое навязанное другими образование. Вместо зубрежки он играл в азартные игры, выпивал, ездил к веселым девицам. По результатам года имел неуспеваемость, не выдержал переходного экзамена и должен был заново пройти программу первого курса. Чтобы избежать полного повторения курса, он перешел на другой факультет, но и там проучился менее двух лет.

• Бросив учебу, Толстой какое-то время жил в доставшейся ему по наследству Ясной поляне. Затем проводил время в кутежах в Москве и Петербурге. Там он увлекся карточной игрой, был азартным игроком, часто проигрывал, рассказывают даже, что он в своё время проиграл дом в Ясной Поляне, в котором родился. Выигравший дом сосед разобрал его по бревнышку и перевез в своё имение.

• Крупный проигрыш в Москве заставил Толстого спешно уехать на Кавказ. Будущий писатель стал юнкером и с удовольствием участвовал в боевой жизни на Кавказе.

• В период Крымской войны Толстой уже был артиллерийским офицером в осажденном Севастополе. Он стал настоящим боевым офицером, которого сослуживцы уважают, солдаты слушают. Для него недолго было и в зубы въехать нерадивому. Никто тогда не смел его задевать, поскольку характером был он крут, а на руку легок и быстр.

• Впечатления от военных действий нашли отражение в «Севастопольских рассказах». Когда они были опубликованы, все не могли поверить, что написал их именно Лев Толстой. Он ведь и говорил-то не очень, и письма не любил писать. Видимо, редактор перепутал, и автором рассказов был его старший брат Николай, человек интеллигентный, образованный, склонный к литературам и искусствам. Когда всё же убедились, что автором был Лев Николаевич, удивлялись страшно.

• «Севастопольские рассказы» опубликовал некрасовский «Современник». После падения Крыма, Толстой приехал в Петербург. Его пригласили в «Современник». Этот боевой офицер явился среди достаточно интеллигентных и культурных людей, которые любили поговорить о возвышенном. Он явился со своими бакенбардами, усами, шпорами на сапогах, которыми он рвал редакционные диваны, валяясь на них, с его трубкой, воняющей крепчайшим табаком, с его грубыми шуточками.

• Тургенева Толстой доводил до слез, издеваясь над его, как он выражался, «демократическими ляжками». Тургенев был человек рослый, хорошо сложенный, вальяжный, а Толстой – мужчина небольшого роста, однако коренастый и задиристый. В общем, Тургенев постоять за себя перед боевым офицером не мог.

• Много говорят и пишут о несостоявшейся дуэли между Толстым и Тургеневым. Причин дуэли, в разных источниках существует две: Согласно первой, Некрасов проиграл в карты гонорар, предназначенный Тургеневу за его роман. Тургенев очень обиделся и учинил Некрасову скандал. Некрасов оскорбился и говорил, что Тургенев просто марает его грязными подозрениями. А Некрасов Толстому нравился, и Толстой вызвал Тургенева на дуэль. Согласно другой причине, размолвка между двумя писателями произошла из-за несходства взглядов на вопросы воспитания. Тургенев очень гордился своей внебрачной дочерью, которая, ко всему прочему, ещё занималась благотворительностью – она зашивала и штопала одежду бедняков. Толстой на это сказал, что «разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену». Такое заявление глубоко возмутило Тургенева, и между ними чуть было не состоялась дуэль. Ссора испортила отношения между писателями на долгие 17 лет.

• После поездок за границу, Толстой поселился в Ясной Поляне. Здесь вспыхнул роман Толстого с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной, которая родила ему сына. Граф Толстой даже планировал жениться на этой крестьянке. Он вообще любил женщин и было у Льва Толстого много любовниц. Позднее, женившись на Софье Андреевне Берс по большой любви, вырастив многочисленных детей, став подвижником и проповедником своего нового учения «толстовства», Лев Николаевич стал сторонником целомудрия и воздержания. Он пытался учить своих крестьян, что не надо иметь много детей, если их прокормить трудно. Вот, допустим, родили троих-четверых – и хватит. А дальше надо жить по Христу, в целомудрии и чистоте. Что интересно, искренне проповедовать целомудрие Лев Толстой начал, когда сам уже не смог.

• К старости Толстой отказался от роскоши, присущей его положению и его классу, ходил босиком, косил траву, пахал землю.На этот счет дошли до нас анекдоты:Толстому докладывают: «Барин, пахать подано».Или едет пассажирский поезд, люди в нём видят из окна – пашет человек. Они спрашивают: «А вот нам говорили, что здесь сам граф Толстой пашет». А им говорят, что граф выходит пахать только к курьерскому поезду, а к пассажирскому крестьяне сами пашут.

• Или ещё анекдот про Льва Толстого:Однажды Лев Николаевич написал детские стихи. Приходит к жене и говорит: «Знаешь, Софьюшка, я вот детские стихи написал. Вот, почитай-ка. Правда же, не хуже, чем у Пушкина?» А сам за спиной дубину держит. Она почитала и говорит: «Ну, что ты, Лёвушка, конечно же, у Пушкина лучше». Тут он трах её дубиной по голове. И с тех пор во всём полагается на её литературный вкус.

Можно ли все это принять за отказ от обличения и отрицания? Нет, цензура недаром неохотно пропускала "Сашу" в печать.

По вопросу о "злобе" и "примирении", о любви и ненависти в поэзии Некрасова высказал свое мнение и Л. Н. Толстой. В письме к Некрасову из Ясной Поляны от 2 июля 1856 года он прямо заявил, что не одобряет всеобщего увлечения "отрицательным" направлением Некрасова, но зато ценит его последние стихи, то есть, по всей вероятности, "Сашу", "...человек желчный, злой, - утверждал Толстой, - не в нормальном положении... Поэтому ваши стихи мне нравятся, в них грусть, то есть любовь, а не злоба, то есть ненависть. А злобы в путном человеке никогда нет, и в вас меньше, чем в ком другом. Напустить на себя можно, можно притвориться картавым, и взять даже эту привычку. Когда это нравится так. А злоба ужасно у нас нравится".

Некрасов решительно не принял предположение, будто желчь и злость в его стихах напускные, нечто вроде угождения модному поветрию. Он подробно разъяснил это в ответном письме Толстому, пытаясь развеять благодушное "яснополянское" настроение писателя, к тому же находившегося в это время под прямым влиянием Дружинина и его представлений о том, что в литературе должны выражаться только "добрые" и радостные чувства.

"Вам теперь хорошо в деревне, - писал Некрасов, - и Вы не понимаете, зачем злиться; Вы говорите, что отношения к действительности должны быть здоровые, но забываете, что здоровые отношения могут быть только к здоровой действительности. Гнусно притворяться злым, но я стал бы на колени перед человеком, который лопнул бы от искренней злости - у нас ли мало к ней поводов? И когда мы начнем больше злиться, тогда будем лучше, - то есть больше будем любить - любить не себя, а свою родину" (22 июля 1856 года).

Эти слова полны высокого патриотизма. И не так уж существенно, за что именно похвалил Толстой Некрасова - за "Сашу" или за другие стихи, прочитанные им в первых книжках "Современника" 1856 года. Важно, что Некрасов, ни слова не говоря о стихах, отклонил похвалы за "незлобивость", не согласился с рассуждениями о вреде "ненависти" и постарался убедить Толстого в своей правоте.

Он слишком высоко ценил автора "Севастопольских рассказов" и потому через месяц снова писал ему о своем понимании задач литературы и роли писателя в России. Эта роль не может сводиться к проповеди одной только "всеобщей любви", как казалось тогда Толстому. Некрасов горячо внушал ему свои взгляды, потому что прозорливо угадывал в нем "великую надежду русской литературы". Для литературы, писал он Толстому, "Вы уже много сделали и... еще более сделаете, когда поймете, что в нашем отечестве роль писателя - есть прежде всего роль учителя и, по возможности, заступника за безгласных и приниженных" (22 августа 1856 года).

В письме к Толстому Некрасов высказал свои выношенные и выстраданные убеждения. Он сам ощущал себя заступником "за безгласных и приниженных", в этом видел призвание литератора. Он помнил уроки Белинского, образ которого всегда стоял перед его глазами. Еще за год до письма Толстому Некрасов напечатал в "Современнике" стихотворение "Русскому писателю", где выразил те же мысли.

В разных произведениях этих лет Некрасов настойчиво возвращался к теме, которую считал особенно важной - о роли литературы в воспитании общества, в пробуждении народного сознания, в решении насущных общественных вопросов. Потому-то, осуществляя на практике свое представление о гражданской миссии писателя, он сумел коснуться едва ли не всех сторон тогдашней жизни, бестрепетной рукой вскрывая ее язвы. Вряд ли можно назвать другого русского писателя середины века, который делал бы это с такой широтой взгляда и художественной смелостью.

Множество стихов написано им в 1853-1855 годах, в последние годы николаевской реакции (разумеется, далеко не все эти стихи можно было тогда же напечатать). Деревенские впечатления этих лет, может быть, те самые, что легли в основу "Тонкого человека", породили безотрадные картины крестьянской жизни в таких стихах, как "Отрывки из путевых записок графа Гаранского", "В деревне" (плач одинокой старухи, потерявшей сына-кормильца), "Забытая деревня", "Несжатая полоса" с ее щемящим настроением - "грустную думу наводит она".

Впрочем, "Несжатая полоса" не просто сельская картина и рассказ о больном пахаре. Стихотворение это, несомненно, имеет аллегорический характер.

Написано оно в те дни, когда поэта посещали сомнения в своих силах, в своих стихах ("Но не льщусь, чтоб в памяти народной уцелело что-нибудь из них..."), когда его преследовали мысли о тяжелой болезни (это нашло отражение в трех "Последних элегиях", относящихся к 1853-1855 годам, и во многих других стихах). В "Несжатой полосе" на вопросы "колосьев" -

Ветер несет им печальный ответ: -
Вашему пахарю моченьки нет.

Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.

Плохо бедняге - не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет...

"Да не по силам работу затеял"! Ведь эта мысль повторяется и в тех некрасовских стихах, где речь идет заведомо о себе. Например, в "Последних элегиях": "Я, как путник безрассудный, ...Не соразмерив сил с дорогой трудной..."

Другие же некрасовские стихи о деревне лишены субъективной окраски, характерной для "Несжатой полосы". Острым сарказмом проникнута сатира, облаченная в форму "путевых записок" некоего графа Гаранского. Примечательна сама фигура этого аристократа-космополита, путешествующего по русской земле, вовсе ему незнакомой. Эта социальная черта - оторванность от родины, характерная для части либерального барства, постоянно привлекала внимание Некрасова. Вспомним, как еще в "Тонком человеке" Тростников горячо упрекал Грачова:

"- Что ты знаешь о своем имении? ...Ты больше знаешь о Париже, чем о своем Грачове".

Примерно тогда же из чужих краев явился в родные места Лев Алексеич Агарин, герой "Саши". "Звал он себя перелетною птицей; "Был, - говорит, - я теперь за границей..." Поэт не забывает отметить, что во время прогулок с Сашей он "над природой подтрунивал нашей".

И вот граф Гаранский. Примерно тогда же он посетил забытое отечество и начал знакомиться с ним из окна своей кареты. В отличие от других "русских иностранцев" он остался доволен "громадностью" здешней природы, ее просторами; что же касается человеческих отношений, то тут он оказался очень далек от всякой реальности. Этим и воспользовался Некрасов: глазами графа он решил показать рабский труд угнетенных крестьян, поскольку знатному путешественнику он казался всего лишь излишним трудолюбием:

Я видеть их привык

В работах полевых чуть не по суткам целым.
Не только мужики здесь преданы труду,
Но даже дети их, беременные бабы -
Все терпят общую, по их словам, "страду",
И грустно видеть, как иные бледны, слабы!
...Но должно б вразумлять корыстных мужиков,
Что изнурительно излишество в работе.

И дальше граф Гаранский делает совершенно невероятное предположение, ему кажется, будто те фигуры в немецкой одежде, что бродят с нагайками в руках между работающими в поле, поставлены для того, чтобы удерживать мужиков от вредного для их здоровья усердия к труду...

Правда, у самого графа тоже имеется немец-управитель; но, проезжая через собственные владения и почти не задержавшись в своей явно "забытой деревне", граф из окна той же кареты успел заметить, что управитель выглядел между мужиков как "отец и покровитель". "Чего же им еще?!" - восклицает граф.

Но даже эта едва прикрытая ирония не так испугала цензуру, как те рассказы крестьян, что со всех сторон слышит Гаранский, - про помещиков-лиходеев и управителей-грабителей, про дикие нравы крепостников-феодалов. Не случайно, конечно, стихотворение при жизни Некрасова ни разу не было напечатано полностью, а рассказ ямщика о расправе крестьян с помещиком ("Да сделали из барина-то тесто") увидел свет только в советское время.

В журнале Некрасов и не пытался напечатать своего "Гаранского". А разрешив эти стихи уже во время ослабления цензурного террора (для сборника 1856 года), чиновники сильно их искалечили, но все-таки не запретили вовсе. Видимо, сыграла свою роль хитроумная концовка стихотворения: в заключительных словах Гаранский как бы от лица "хороших" помещиков открыто обличает помещиков грубых и жестоких (с оговоркой: если они есть), считая, что они бросают тень на все сословие, и даже призывает на помощь сатиру:

А если точно есть

Любители кнута, поборники тиранства,
Которые, забыв гуманность, долг и честь,
Пятнают родину и русское дворянство -
Чего же медлишь ты, сатиры грозной бич?..

Конечно, Гаранский говорит это от лица либеральных бар, над которыми смеется Некрасов. И призывы его к сатире - это одна видимость, пустые слова, ибо сатира, которой требует Гаранский, не идет дальше обличения "дурных" помещиков.

Язвительная ирония некрасовских строк, видимо, не дошла до цензоров, принявших стихи всерьез; кто-то из них даже отметил, что автор стихотворения "имел благую цель при сочинении этих отрывков", хотя и не достиг этой цели.

Крестьянскую тему этого времени в лирике Некрасова увенчивает "Забытая деревня". Самая ситуация, изображенная в ней, характерна для предреформенной поры, когда помещики, живущие в столицах или гулявшие за границей, забывали начисто о своих наследственных владениях, перекладывали все хозяйственные и прочие заботы на плечи управляющих (часто немецкого происхождения) и с этого времени интересовались только регулярностью получения доходов.

И деревня порой годами ждала неведомого барина (его смутно помнили разве только глубокие старики), надеясь, что он-то уж, наверное, решит все больные вопросы, уладит все споры и конфликты: "Вот приедет барин..."

Еще в "Тонком человеке" мы встретили "забытую деревню" Грачово, куда почти случайно, впервые в жизни заехал ее владелец. Затем видели графа Гаранского, прочно забывшего свою деревню и буквально промелькнувшего перед мужиками. Все эти зарисовки приняли характер глубокого обобщения в стихотворении "Забытая деревня", написанном 2 октября 1855 года. В нем всего тридцать строк, но они отличаются удивительной емкостью. Перед нами три эпизода, три сцены, и в каждой свои действующие лица, своя жизненная ситуация. В них запечатлены те случаи деревенской жизни, когда, по убеждению крестьян, никто, кроме барина, помочь не может. "Вот приедет барин!" - повторяют хором...

Но идут годы, а "барина все нету...". Уже все переменилось в деревне, кто постарел, кто умер, кто угодил в солдаты, - "барин все не едет!".

Наконец однажды середи дороги
Шестернею цугом показались дроги:
На дрогах высоких гроб стоит дубовый,
А в гробу-то барин, а за гробом - новый.
Старого отпели, новый слезы вытер,
Сел в свою карету - и уехал в Питер.

Рассказ поэта об этой простой, казалось бы, истории имел большой общественный резонанс. Цензор, разрешивший к печати "Забытую деревню", был отстранен от должности. Стихотворение, считавшееся запретным, ходило по рукам в списках, хранение и распространение их преследовалось. Оказывается, многие современники восприняли эти стихи как памфлет на тогдашнюю Россию, как аллегорическое изображение смены двух царей: место недавно умершего Николая I занял Александр II, но ничего не изменилось в забытой богом стране; и старый и новый правители одинаково равнодушны к нуждам народа.

Возможность такого толкования некрасовских стихов, хотя и с опозданием, заметили и власти. После появления их в печати (1856) один из цензурных чиновников сообщал об этом, впрочем, довольно осторожно, в рапорте министру просвещения: "Видимая цель этого стихотворения - показать публике, что помещики наши не вникают вовсе в нужды крестьян своих, даже не знают оных, и вообще не пекутся о благосостоянии крестьян. Некоторые же из читателей под словами "забытая деревня" понимают совсем другое. ...Они видят здесь то, чего вовсе, кажется, нет, - какой-то тайный намек на Россию..."

Неизвестно, действительно ли поэт имел в виду такой "намек на Россию". Но вполне возможно, что имел, ибо не раз прибегая к созданию аллегорических стихотворений. Если же рассматривать "Забытую деревню" более узко, в тех пределах, какие намечены ее сюжетом, то и тогда политическая острота стихотворения остается несомненной. Мысль о том, что крестьянам нечего надеяться на доброго барина, что барин не заступник и для веры в него нет почвы, конечно, была весьма острой и актуальной.

Любопытно, что враждебные Некрасову "Отечественные записки" Краевского, где критический отдел вел либеральный литератор С. С. Дудышкин, попытались нейтрализовать общественный пафос и актуальность "Забытой деревни". В большой статье о Некрасове (1861) Дудышкин пытался доказать, что его стихи, казалось бы, навеянные русской жизнью, на самом деле созданы под влиянием иностранной поэзии. Что имелось в виду?

Среди произведений английского поэта Крабба, о котором тогда писал в "Современнике" Дружинин, была поэма "Приходские списки"; в одной из ее глав описывались похороны знатной дамы в ее запущенном замке, где при жизни она не бывала. Подстрочный перевод этого отрывка Дружинин включил в свою статью, и Некрасов его, конечно, знал. Однако ни по конкретному содержанию, ни тем более по социальной остроте его "Забытая деревня" не имела ничего общего с английской поэмой. И, несмотря на это, версия Дудышкина, подкреплявшая его утверждение, будто Некрасов не знает русской жизни и потому обращается к иностранным источникам, оказалась долговечной и дожила до наших дней. Но недавно была доказана ее полная несостоятельность и установлено, что статья "Отечественных записок" - один из документов той борьбы, которая развертывалась вокруг творчества Некрасова {См.: Ю. Д. Левин, Некрасов и английский поэт Крабб, "Некрасовский сборник", II. М.-Л., 1956.}.

Первое, что подверг критической проверке Толстой, — самый дух кружка. Он отверг идиллию дружеского союза поэтов, гармонии среди хаоса социальной несправедливости, усомнившись в нравственном праве писателей на уединение, удовлетворение собой и своими занятиями. Понятие социального прогресса, представление о том, что искусство само по себе, независимо от своего содержания, учит людей и содействует прогрессу, все эти догматы эстетики, которые, по выражению Л. Толстого (24, 4—7), стали своего рода религией для многих писателей в 50-х годах, были им поставлены под сомнение.

За этой религией искусства, верой в свое призвание и его историческое значение Толстой усмотрел эгоизм, оправдание общественнопассивной позиции. Нападки Толстого на «основополагающее» представление о служении искусству как высшем роде деятельности, ставящем «жреца искусства» выше «толпы», занятой материальными заботами, были по своему пафосу весьма близки к позиции Чернышевского в «Эстетических отношениях искусства к действительности». Можно провести аналогию и между скептицизмом Толстого в отношении умиротворенной атмосферы кружка литераторов и неприятием духа кружка Чернышевским, а затем и Добролюбовым. Существенная разница между критикой Толстого, с одной стороны, и Чернышевского, с другой, состояла в том, что Толстой подвергал «современные понятия о прекрасном» и отношение их носителей к общественной позиции писателя этико-психологическому анализу, а Чернышевский давал им социально-политическую оценку. В «Очерках гоголевского периода» Чернышевский заявил, что проповедь теории чистого искусства имеет своей целью подчинить искусство барско-сибаритскому идеалу наслаждения праздной жизнью.

Резкость Толстого, пережившего великую народную трагедию Севастополя, полного суровыми впечатлениями кавказской войны, его настойчивость в доказательстве безнравственности ухода в сферу чистого интеллектуализма и искусства болезненно воспринимались писателями, истолковавшими его отчаянные набеги на сохраненный ими среди пошлости и мракобесия творческий оазис как мефистофельский скептицизм.

Некрасов прямо писал Толстому, что не суть концепций, которые он горячо выдвигал и отстаивал в спорах с членами кружка «Современника», а этический максимализм и психологический анализ лишают его непосредственности и разобщают с лучшими членами писательского сообщества: «Мне кажется, не дикие и упорные до невозможной в Вас ограниченности понятия, которые Вы обнаружили (и от которых вскоре отступились), восстановили меня и некоторых других против Вас, а следующее: мы раскрылись Вам со всем добродушием, составляющим, может быть, лучшую (как несколько детскую) сторону нашего кружка, а Вы заподозрили нас в неискренности, прямее сказать, в нечестности. Фраза могла и, верно, присутствовала в нас безотчетно, а Вы поняли ее как основание, как главное в нас. С этой минуты уже нам не могло быть ловко, — свобода исчезла, — безотчетная или сознательная оглядка сделалась неизбежна... Отношения не могли стать на ту степень простоты, с какой начались... Это мне кажется верным не только за себя, но еще более за Тургенева» (X, 329—330).

Некрасова, как известно, Толстой менее, чем других, обвинял во «фразе». В отзывах Толстого о Некрасове постоянно сквозило признание искренности, прямодушия поэта. Однако Некрасова задевали нападки Толстого на принятое в кругу писателей «Современника» отрицательное отношение к современным социальным порядкам. Когда, побывав в Ясной Поляне и в имениях брата и сестры, Толстой с горечью увидел нищету и разорение, Некрасов, узнавший об этих впечатлениях Толстого, писал ему: «Так Вам многое не понравилось вокруг Вас. Ну, теперь будете верить, что можно искренно, а не из фразы ругаться» (X, 360).

Обращает на себя внимание видимое противоречие в характеристике взглядов Толстого в цитированном выше письме Некрасова (от 31 марта/12 апреля 1857 г.). Некрасов говорит об упорных до невозможной ограниченности понятиях Толстого и вместе с тем утверждает, что он от этих понятий «вскоре отступился».

Для того чтобы понять, что было источником «переменчивости суждений» Л. Толстого, следует обратить внимание на содержащееся в том же письме Некрасова объяснение понятия «фраза», которое было для Толстого в эти годы главным средством выражения своего недоверия к взглядам, художественным произведениям и особенно к декларациям писателей. Некрасов дает два «раскрытия» этого понятия: 1) фальшивое, преувеличенное выражение чувства и мысли и 2) рутинность самой мысли.

Борьба Толстого против «фразы» выражала прежде всего неприятие рутины, готовых решений. Толстой жаждал движения мысли и стихийно осуществлял это движение, разрушая замкнутость аксиом, которые он квалифицировал как «фразы» (рутинные мысли), и создавая контроверзы к этим понятиям. Поэтому для него было вполне возможно усвоение мысли, против которой он недавно ожесточенно спорил. Мысль эта усваивалась им уже не в ее догматическом, однозначном и статичном виде, а в контроверзе, в сочетании со своими противоположениями, в борении с ними. Таким образом она теряла свою абсолютность и односторонность, превращаясь в элемент дальнейшего развития познания, в один из возможных аспектов рассуждения. Другая сторона борьбы Толстого против «фразы» имела для развития его понятий и его мироощущения не меньшее значение. Нападая на аффектацию, неискренность выражения мысли, Толстой производил поверку теоретического мышления практической этикой. Критерием искренности побуждений теоретика была для него готовность сочетать теорию с практикой, принять все реальные жизненные последствия теоретического хода мысли и нести за них ответственность. Поэтому в спорах он постоянно апеллировал к сфере, лежащей за пределами чистой теории, за пределами эстетики и искусства. Такой характер критики особенно раздражал членов писательского кружка.

Именно в этом был смысл столкновения Толстого с Тургеневым, описанного в воспоминаниях Фета: Толстой подверг сомнению искренность либерализма Тургенева и других членов кружка «Современника». Он сказал Тургеневу: «Я не могу признать, чтобы высказанное вами было вашими убеждениями. Я стою с кинжалом или саблею в дверях и говорю: “Пока я жив, никто сюда не войдет”. Вот это убеждение». Поэтому Фет и приводит рассказ о споре Толстого с Тургеневым в подтверждение своего впечатления о Толстом: «...с первой минуты я заметил в молодом Толстом невольную оппозицию всему общепринятому в области суждений». Толстой нападал не столько на существо убеждений писателей, сколько на их догматизм (рутинность) и говорил о нравственном долге носителя идеи, о его ответственности за теорию.

Тот же метод поверки теории практикой проявился и в другом случае, о котором Фет вспоминал в письме к Л. Толстому 20 июня 1876 г.: «“Я помню невообразимое негодование былого тургеневского кружка, когда вы напрямик им сказали, что их убежденье только фразы, а что убежденье правоты пошло бы сейчас в Зимний дворец с своей проповедью, как сделал Лютер: Ich kann nicht anders, Gott hilf mir” [Я не могу иначе, да поможет мне бог]».

Члены литературного ареопага не могли согласиться с таким методом «проверки» теории. Тургенев считал, что литературная деятельность есть сама по себе общественная деятельность (ср. зафиксированное Гоголем утверждение Пушкина: «Слова поэта суть уже его дела»).

В том же письме, где Некрасов упрекал Толстого за его скептицизм и недоверие к пассивно-либеральным убеждениям писателей, он защищал свое стихотворение «Поэт и гражданин», перепечатка которого в «Современнике» навлекла на журнал цензурно-административные преследования. Между тем в этом стихотворении авторская позиция Некрасова очень близка к той, на которой стоял Толстой в критике «рутинных» политических и литературных понятий. Некрасов, как и Толстой, выходит за пределы замкнутого круга эстетических вопросов, делая Гражданина собеседником и судьей Поэта. Гражданин отвергает доктрину ухода в «профессию», в чистую поэзию и чистую теорию. Подобно Толстому, он призывает Поэта делом, риском, подвигом и жертвой подтвердить свои убеждения.

Некрасов, в отличие от Толстого, исходит из оценки существа идей и их политического значения, а не из рассмотрения этической позиции носителя теорий, однако сходство требований, которые он, устами Гражданина, предъявлял к Поэту, весьма близко к тем критериям, исходя из которых Толстой оценивал искренность писателей. Некрасову были интимно близки оба лирических героя, ведущие беседу в его программном стихотворении. Он мечтал о высоком гражданском самосознании, жаждал подвига, но нес груз разочарований и скептицизма. В письме к Толстому Некрасов ставил скептицизм, разочарование в один ряд с прекраснодушной фразой: «Рутина лицемерия и рутина иронии губят в нас простоту и откровенность» (X, 331), — утверждал он, явно считая носителем иронии и себя и Л. Толстого.

Сознание неполноценности и безнравственности уравновешенного, гармонического существования в кругу умственной элиты, ограничения литературными интересами заставляло Толстого бурно спорить с Тургеневым о значении писательского профессионализма. В кружке литераторов, которые сумели окончательно отвергнуть аристократическое пренебрежение к писательству как профессии и осознать, что литературный труд приобщает их к историческому деянию, дает им духовную свободу и право на общественное призвание, Толстой горячо утверждал, что не считает себя литератором, что Шекспиром и Гомером могут восхищаться только люди «фразы». Менее чем через год (в 1856 г.) он утверждал, что нашел «себе дорогу и призвание — литературу» (60, 108).

Резкое оживление политической жизни общества, назревание революционной ситуации, интерес, охвативший всю читающую публику, к социальным, политическим, экономическим вопросам и к произведениям открыто публицистического направления были восприняты Толстым как исторически оправданное и обоснованное, «нормальное» явление. Однако, когда из уст Салтыкова он услышал утверждения, весьма похожие на те, которыми сам еще недавно приводил в отчаяние членов «тургеневского кружка», Толстой категорически встал на защиту искусства и его высокой миссии. 21 октября 1857 г. Толстой писал В. П. Боткину: «Салтыков даже объяснил мне, что для изящной литературы теперь прошло время (и не для России теперь, а вообще), что во всей Европе Гомера и Гете перечитывать не будут больше»; и далее он пишет о своей уверенности в том, что искусство играет первостепенную роль в жизни общества (60, 234). Верный принципу претворения идеи в реальную действительность, он в одно и то же время увлекается составлением практических проектов, направленных на улучшение жизни народа (проект о ведении лесного хозяйства, позже — проект об освобождении яснополянских крестьян), и затевает специальный журнал, долженствующий объединить людей, которые верят «в самостоятельность и вечность искусства» (60, 248). В самой идее Толстого создать такой журнал выражалась не приверженность к теории искусства для искусства, а потребность в споре с утвердившимися, восторжествовавшими точками зрения, потребность в диалоге, в борьбе, в которой он всегда черпал силы для движения. Не та или другая точка зрения, а возможность торжества той или другой точки зрения как бы пугала его.

Личность Толстого, погруженного в самоанализ, скептически недоверчивого, не терпевшего энтузиазма и романтической фразы, должна была ассоциироваться в сознании Тургенева с гамлетическим типом, «лишним человеком». Тургеневу, вероятно, представлялось, что Толстой именно тот реальный человек, которого приобщение к постоянному литературному труду, к общественно-литературным интересам «спасает» от дилетантизма, от ухода в бесплодную рефлексию, от скептицизма. Любовное увлечение В. В. Арсеньевой и быстрое разочарование в ней, постоянный самоанализ, мешавший непосредственной простоте его отношений с людьми, неотразимое красноречие молодого писателя и присущий ему критический максимализм — все эти особенности личности и поведения Толстого могли способствовать тому, что Тургенев истолковал его характер в русле привычной социально-исторической типологии, увидел в нем «гамлетиста» (ср. Рудина).

Только писательство представлялось Тургеневу такой сферой, в которой бесконечное и бурное развитие мысли, кипящей в Толстом, могло найти не ложное, а истинное практическое выражение. Таким образом, дружеское участие Тургенева в судьбе Толстого сказалось в стремлении прочно связать одаренного писателя с литературой, уберечь его от опасности дворянского дилетантизма. Толстой же искал в дружбе взаимной симпатии, любви, готовности к самопожертвованию ради друга и полной откровенности. Дружить, по представлениям Толстого, значило спорить, «испытуя» друг друга вопросами, заставить другого принять в свою душу результаты твоего духовного развития. Ни к кому Толстого так не влекла жажда подобной дружбы, как к Тургеневу.

Толстой стремился к диалогу, спору с мощным, равным ему по силе или более сильным, чем он сам, противником. Развитие его мысли требовало наличия контроверз, контраргументов, возражений, к которым он относился не менее серьезно и внимательно, чем к основному ходу своей мысли, и на которых он иногда вполне серьезно пытался строить контртеорию — «эвклидову геометрию» своего основного взгляда. Порой Толстой сильно увлекался этой контртеорией (например, теорией чистого искусства), которая противоречила кардинальным взглядам, определявшим его деятельность в течение всей жизни.

При этом следует учесть, что все же развитие мысли Толстого было логичным и органичным, что он никогда не отходил от основных, важных для него этических принципов и, «воспитывая» свою мысль в контроверзах, в конечном счете приходил к ее единству и целостности. Стремление к борьбе с сильным соперником нередко толкало Толстого на выступления против точки зрения, которую он считал господствующей, наиболее влиятельной. Некрасов обращался к Толстому в надежде, что последний поддержит его в споре с сотрудниками «Современника», нападавшими на стихотворение «Поэт и гражданин», так как в противном случае автор «Севастопольских рассказов» оказался бы в числе литераторов, которые «приняли сторону сильного» (X, 331). «Принять сторону сильного» было не в духе Толстого — его привлекал спор с сильным.

Тургенев импонировал Толстому. Художественный талант, философская культура, необыкновенная творческая активность, способность на большое чувство, острый ум и высокий авторитет в литературной среде выделяли его даже из блестящей плеяды художников слова, которые его окружали.

К дружбе с Толстым стремился и Тургенев, однако вскоре он убедился в том, что дружба с ним означает постоянное борение, постоянный спор. Это Тургенева не пугало, он не избегал самых больших споров с ближайшими своими друзьями, но споры с Толстым пугали тем, что Толстой все время подвергал его личность нравственному анализу. В своем обращении с Толстым Тургенев не мог преодолеть привычки наставлять, поучать своего младшего собрата по перу. Он не скрывал своего стремления упрочить связь Толстого с литературой и таким образом победить его «рефлексию», скептицизм, освободить его от черт уединенного мыслителя: «всякому человеку следует, не переставая быть человеком, быть специалистом; специализм исключает дилетантизм (извините все эти “измы”), — а дилетантом быть — значит быть бессильным. До сих пор в том, что Вы делали — все еще виден дилетант, необычайно даровитый, но дилетант...» (Письма, III, 188), — писал он Толстому в январе 1858 г. «Вы становитесь свободны, свободны от собственных воззрений и предубеждений» (там же, 75), — с удовлетворением констатировал он за год до того, отмечая, что его корреспондент — Л. Толстой — развивается и что горячая защита им тех или других точек зрения не означает готовности замкнуться в догматически косной системе.

Толстовская склонность к спорам была выражением его тенденции к постоянному расширению круга осмысляемых явлений, к критической оценке разных методов познания действительности. Тургенев понял плодотворность своих споров с Толстым, увидел конструктивное начало, которое стоит за контроверзами Толстого. Здесь сказалась присущая Тургеневу чуткость к новому.

На пороге 60-х годов, когда идеологическое осмысление исторической эпохи, завершившейся революцией 1848 г., приобрело живое практическое значение, в сознании самых передовых мыслителей и наиболее прогрессивных художников-реалистов проявилось представление о борьбе противоположностей как необходимом условии процесса развития и о единстве противоположностей как форме существования всякого живого явления. В это время Герцен смог в полной мере оценить значение спора между славянофилами и западниками, идеологической дискуссии 40-х годов, как величайшего прогрессивного явления эпохи и отнестись к концепциям славянофилов и западников как к историческому единству противоположных решений проблем современности. Интересно отметить, что среди записей Тургенева, представляющих подготовительный материал к рассказам и повестям 60-х годов, содержится следующая: «Спор — самая лучшая вещь, идеи в обществе» (X, 324).

В романах Тургенева конца 50-х и 60-х годов идейный спор стал главным структурным элементом. Изображение идейных споров явилось формой выражения авторской мысли и средоточием повествования впроизведениях столь разных писателей 60-х годов, как Толстой и Помяловский, Достоевский и Слепцов.

Не желая без самостоятельной проверки принимать, даже такую прочную в «Современнике» традицию, как отрицание славянофильских доктрин, Л. Толстой знакомится со славянофилами, внимательно присматривается к ним, пытается дать оценку, личности каждого из них. Живо интересуясь деятельностью Белинского — главного; идеолога радикального западничества (наследие Белинского стало предметом резких нападок со стороны Дружинина и А. Григорьева, и на защиту его встал Чернышевский), Толстой в то же время проявляет интерес и к К. Аксакову и Хомякову. Однако нетерпимое отношение Толстого к попыткам навязать ему готовую доктрину создало между ним и славянофилами глубокое внутреннее отчуждение.

Размышляя над тем, почему между ним и Толстым невозможна полная духовная близость, к которой они оба стремятся, Тургенев выдвигал в числе других причин (разница возрастов, жизненных планов и перспектив) и следующую: «...Вы слишком сами крепки на своих ногах, чтобы сделаться чьим-нибудь последователем» (Письма, III, 13). Толстой, которого Тургенев воспринимал как «гамлетиста», рисовался ему уже в начале их знакомства как сильный ум, ищущий и вырабатывающий новые идеи, новые теории, а потому не способный к полному слиянию, единству с другим, вечно творящим теоретическим умом. В этом подходе Тургенева к частному вопросу о своих взаимоотношениях с Толстым выразилась особенность его взгляда на природу личности, теоретической по преимуществу. Тургенев, снова и снова делая попытки сблизиться с Толстым (как их делал и Толстой), быстро понял, что дружба «в руссовском смысле» для них невозможна, и внутренне примирился с этим. Толстой же так и сохранил глубокую неудовлетворенность своими отношениями с Тургеневым, осуждая его за холодность, за неспособность к дружеской любви. Сближение с Анненковым, Боткиным, Дружининым, а затем с Фетом не могло заменить ему ту дружбу, о которой он мечтал и которая рисовалась ему как союз с Тургеневым.

Впоследствии в «Войне и мире» Толстой воплотил свою мечту о высокой идейно-духовной дружбе, изобразив отношения Пьера и князя Андрея. Характерно, что первым же вопросом, который князь Андрей задает наедине Пьеру, является вопрос о профессии, о будущей «специальности» молодого одаренного человека, т. е. вопрос, который постоянно ставил перед Толстым Тургенев; характерно также и то, что в обращении со своим другом князь Андрей, как и Тургенев, невольно впадает в покровительственный тон старшего, снисходящего к необузданности и пылкости неофита.

Кружок «Современника» распался под давлением исторических обстоятельств, под влиянием изменения политической ситуации. Это изменение для сотрудников журнала выразилось в появлении в их кругу людей иной социальной принадлежности, с иными убеждениями: разночинцев, революционных демократов. Писателям старшего поколения, прошедшим школу романтической эстетики, гегельянства и напряженных теоретических дискуссий 40-х годов, представлялось, что появление в журнале «поповичей» с новыми, «антиэстетическими» принципами нарушило гармонию их творческого и избранного литературного сообщества. На самом же деле изменение политической обстановки в обществе повлекло за собою изменение смысла эстетической концепции писательского кружка.

Его замкнутость утратила смысл демонстративного отказа от участия в жизни общества, порабощенного и безгласного, и превратилась в открытую пассивность, в исповедание бесперспективного скептицизма. Из убежища, в которое удалились мыслящие люди, спасаясь от преследований николаевского деспотизма, занятия чистым искусством, исключительная сосредоточенность на обособленных литературных интересах превратились в своего рода крепость — тюрьму, губительную для развития искусства.

Это не сразу понял Толстой. Увидев «торжество» обличительства, рост влияния эстетических концепций Чернышевского и ослабление интереса к литературе как искусству в массе читателей, он вступил было во временный союз с Дружининым, Анненковым и Боткиным и воспламенился идеей защиты художественных, чисто профессиональных интересов, но эта его позиция уже не вызвала сочувствия у таких сильнейших членов недавнего содружества, как Тургенев и Некрасов. Они констатировали, что «чисто артистическая» позиция Дружинина по существу совершенно бесплодна. О статье Дружинина «Критика гоголевского периода и наши к ней отношения» Тургенев отозвался: «Этакими искусно спеченными пирогами с “нетом” — никого не накормишь» (Письма, III, 58); Некрасов еще более резко выражал мнение о бесплодности позиции Дружинина, проповедующего уход от интересов реальной жизни. «Вы не можете разделять убеждений гг. Гончарова и Дружинина, хотя меня в том и уверяли как в несомненном», — писал он Толстому (X, 332). И Тургенев и Некрасов видели живое значение статей Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской литературы», восстанавливавших историческую правду о деятельности Белинского, а вместе с тем и утверждавших общественный характер русской литературы.

Уйдя из «Современника», Дружинин не чуждался литературных интриг в борьбе с недавними своими братьями по «союзу поэтов». Утопия братства писателей рухнула.

Место ее вскоре занял идеал братства «новых людей», объединенных общностью социального положения и политических убеждений. Наглядно и зримо сбывались слова А. И. Герцена: цивилизация, бесконечная, как мысль, «чертит идеалы жизни» (VI, 31).

Н. Н. Гусев. 1) Два года с Л. Н. Толстым. М., 1928, стр. 75; 2) Л. Н. Толстой. Материалы к биографии с 1865 по 1869 год, стр. 13.

А. Фет. Мои воспоминания. Ч. 1. М., 1890, стр. 106.

Цит. по: Н. Н. Гусев. Л. Н. Толстой. Материалы к биографии с 1855 по 1869 год, стр. 43—44.

Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. Т. I—XIV. М., 1937—1952, т. VIII, стр. 229. — Далее ссылки на это издание даются в тексте.

Б. М. Эйхенбаум отметил, что Тургенев усматривал в Толстом черты характера, которые он считал типичными для Гамлета (см. статью «Гамлет и Дон-Кихот»), и направлял свои «воспитательные усилия» на то, чтобы развить в Толстом «черты Дон-Кихота» (Б. Эйхенбаум. О прозе. Л., 1969, стр. 148—151).

Полемизируя с М. М. Бахтиным, который считает индивидуальной особенностью Достоевского его способность проникать в диалогическую природу сознания, Б. И. Бурсов утверждает, что такое отношение к сознанию характерно для русской реалистической литературы второй половины XIX в. в целом (см.: Б. И. Бурсов. Реализм всегда и сегодня. Л., 1967, стр. 255—256). Точка зрения Б. И. Бурсова нам представляется обоснованной, однако следует отметить, что именно М. М. Бахтин в своей книге «Проблемы творчества Достоевского» впервые раскрыл эту особенность реализма второй половины XIX в. на примере одного из писателей, наиболее полно выразившего ее в своем творчестве.

В черновом тексте «1805 года» первое обращение князя Андрея к Пьеру на вечере у Анны Павловны Шерер сопровождалось «ремаркой», уничтоженной Толстым при публикации текста в «Русском вестнике»: «...спросил князь радостно, но с покровительственным и надменным оттенком». Дружеский, но, как казалось Толстому, надменный и покровительственный характер носило и отношение к нему Тургенева.

Идейные несогласия отдалили Толстого и от Некрасова, первого его читателя, критика, наставника и издателя. «Отчего это время не сблизило нас, а как будто развело далее друг от друга?» - с грустью спросил как-то Некрасов.

«Время» и в самом деле «развело» двух замечательных русских писателей, о чем свидетельствуют споры, вызванные линией «Современника», да и некоторые несправедливые поздние суждения Толстого в письмах к Страхову.

Нельзя назвать гармоничным и союз Толстого с его старшим современником - Тургеневым, с кем он много переписывался и кого неоднократно по тому или иному поводу упоминал в посланиях к общим друзьям. Благодаря обилию документальных свидетельств ясно, что разъединяла их резкая противоположность натур, разность поколений, творческих устремлений, несовпадение точек зрения на современность, на проблемы, волновавшие русскую интеллигенцию. Образовавшийся между ними, по словам Толстого, «овраг» и привел к длительной 17-летней ссоре и разрыву. Отношения возобновились лишь в 1878 году, но Толстой в письме к А. Н. Пыпину, целиком посвященном характеристике Тургенева как творческой индивидуальности, сознавался, что только после смерти по-настоящему оценил его, распознал в нем «проповедника добра» (10 января 1884 г.), а это для Толстого много значило.

После пережитого писателем духовного кризиса обновляется круг его литературных корреспондентов, изменяется и критерий художественности. Значимость того или иного автора теперь определяется степенью его «знания истинных интересов жизни народа» (M. E. Салтыкову-Щедрину, 1–3? декабря 1885 г.). Поэтому он проявляет интерес к публикациям «Отечественных записок», заново открывает для себя Герцена и Салтыкова-Щедрина, у которого находит «все, что нужно», чтобы писать для «нового круга читателей» (там же), восхищается романом А. И. Эртеля «Гарденины», одобрительно отзывается о некоторых рассказах и повестях Н. Н. Златовратского и П. В. Засодимского. Очень внимателен Толстой к творчеству своего постоянного в 80-90-е годы эпистолярного собеседника Н. С. Лескова, с которым его сближали и общность интереса к «христианскому учению», и антицерковные настроения, и поиски в Евангелии сюжетов для народных рассказов и легенд, и соучастие к судьбе народа, России.

Примерно в те же годы у Толстого завязывается переписка с молодыми крестьянами, фабричными рабочими, ремесленниками, которые впервые взялись за перо. Толстой не жалея сил и времени со скрупулезной тщательностью прочитывал и редактировал рукописи Ф. Ф. Тищенко, H. H. Иванова, Ф. А. Желтова, В. И. Савихина, С. Т. Семенова и других и каждую из них возвращал с сопроводительным письмом, содержащим обстоятельный разбор произведения и предложения по их исправлению. Толстой преподавал им уроки мастерства, и делал это особенно охотно, так как находил, что в этих незатейливых сочинениях «нет ничего придуманного, сочиненного, а рассказано то, что именно так и было, - выхвачен кусочек жизни, и той именно русской жизни с ее грустными, мрачными и дорогими задушевными чертами» (Редактору «Вестника Европы», 18 июля 1908 г.).

Толстого воодушевляла надежда, что эта вышедшая из самых «низов» литературная поросль сумеет создать словесность, понятную мужику, близкую его взглядам, психологии, вкусам, отмеченную «сжатостью, красотой языка и ясностью» (С. А. Толстой, 13 апреля 1887 г.). Поэтому писатель учил Тищенко, что «писать хорошо» можно, только если «иметь в виду не исключительную публику образованного класса, а всю огромную массу рабочих мужчин и женщин» (11 февраля 1886 г.). А Желтову предлагал ориентироваться не на «литератора, редактора, чиновника, студента и т. п., а на 50-летнего хорошо грамотного крестьянина» (21 апреля 1887 г.). Из всех, кого пестовал Толстой, профессиональным писателем стал самый талантливый из них - С. Т. Семенов, чьи произведения издаются и поныне.

Толстому была отпущена долгая жизнь, его эпистолярные писательские контакты, начавшиеся в 1852 году, закончились только в 1910 году, незадолго до кончины. Ему довелось общаться с многими младшими современниками, шедшими вослед ему, читать их произведения. Он успел увидеть панораму искусства, зародившегося на рубеже двух столетий в многообразии школ, течений, направлений. Самую отрицательную оценку получили романы, повести, стихи модернистов, манерные, выспренние, бездуховные. Толстой упрекал их авторов в безнравственности: они «не знают… что хорошо, что дурно» (Н. С. Лескову, 20 октября 1893 г.), описывают не «истинные человеческие чувства», а «самые низменные, животные побуждения» (M. M. Докшицкому, 10–11 февраля 1908 г.). Познакомившись с романами И. Потапенко «Семейная история», Ф. Сологуба «Тяжелые сны», М. Арцыбашева «Санин», с некоторыми журнальными прозаическими и поэтическими публикациями, Толстой приходит к серьезному выводу: «…упадок искусства есть признак упадка всей цивилизации» (М. Лоскутову, 24 февраля 1908 г.).

Сам Толстой остался верен традициям высокого и бескомпромиссного реализма и отдавал предпочтение тем мастерам слова, которые «выхватывали кусочек… русской жизни» в ее скрытых от обыденного взора процессах, явлениях, характерах, объединяли «людей в одном и том же чувстве» (там же). Поэтому подлинными художниками, продолжающими традиции русской классической литературы, он счел, пусть и с некоторыми оговорками, Чехова, Куприна, Леонида Андреева, а также зачинателя нового этапа в словесности, отечественной и мировой, - Максима Горького.

«Истинное же искусство, - утверждал Толстой, - захватывает самые широкие области, захватывает сущность души человека. И таково всегда было высокое и настоящее искусство» (там же). Письма свидетельствуют, насколько чутко отзывался он на «высокое и настоящее» поэтическое творчество.

Двадцатичетырехлетний Толстой до пути в Тифлис, вдали от родных мест и близких, «позволил себе помечтать» и в письме к Т. А. Ергольской обрисовать свое будущее таким, каким оно ему виделось. «Я женат - моя жена кроткая, добрая, любящая, и она вас любит так же, как и я. Наши дети вас зовут «бабушкой»; вы Живете в большом доме, наверху, в той комнате, где когда-то жила бабушка; все в доме по-прежнему, в том порядке, который был при жизни папа?, и мы продолжаем ту же жизнь, только переменив роли: вы берете роль бабушки… я - роль папа?… моя жена - мама?, наши дети - наши роли: Машенька - в роли обеих тетенек… даже Гаша и та на месте Прасковьи Исаевны» (12 января 1852 г.). И все, о чем «помечталось» на далеком Кавказе, сбылось. Прошло немного более десятилетия, Толстому тридцать пять лет, он обосновался в Ясной Поляне, живет в том же доме, где жили его родители, он - папа?, у него «добрая, любящая» жена Софья Андреевна, - она - мама?, с ними тетенька Татьяна Александровна - и она бабушка, и тут же Гаша, именуемая теперь Агафьей Михайловной, и растет маленький Сережа. В сущности своей в яснополянской усадьбе продолжается «та же жизнь», но только сменились действующие лица и их роли. В течение почти двадцати лет жизнь семьи Толстого, несмотря на обнаруживающиеся порой несогласия, протекала в нормальном ритме, гармонично, а весь сложившийся в доме бытовой уклад с слугами, гувернантками, с землевладением и тяжким трудом яснополянского мужика не вызывал в Толстом противодействия. И только тогда, когда пелена спала с глаз и он увидел отчаянное положение народа, а действительность предстала перед ним во всех ее «кричащих противоречиях» и жестокой правде, он осознал всю страшную несправедливость и безнравственность сословного общества, привилегированного существования в дворянских гнездах. «Жить по-прежнему» в абсолютном противоречии с выстраданными убеждениями, с гласно проповедуемым учением стало для автора «Исповеди» невыносимым. Но среди домашних он не встретил единодушного сочувствия своему новому миропониманию: они хотели, чтобы было «все в доме по-прежнему», чтобы сохранялся традиционный сословный тип существования.

Драматическая ситуация, сложившаяся в семье великого писателя, была обусловлена самой «переворотившейся» эпохой; он безоговорочно встел на сторону народа, отверг весь «старый порядок», жаждал его коренного переустройства, а живущие рядом с ним близкие исповедовали другую веру, считали истинной ту жизнь, которая, с его точки зрения, «построена на гордости, жестокости, насилии, зле» (С. А. Толстой, 15–18 декабря 1885 г.).

Письма передают, какой страшной мукой стало для Толстого его каждодневное яснополянское бытие, в каком смятении он жил и как трудно давались ему решения о выходе из возникшего тупика. Горькие признания все чаще, начиная с 1885 года, прорываются в посланиях к Черткову. «Я путаюсь, желаю умереть, приходят планы убежать или даже воспользоваться своим положением и перевернуть всю жизнь», - писал он ему. И сознавал, что не готов для «бегства», не может причинить страдание самым близким ему людям, признавался, что от этого его постоянно мучает один вопрос: «…неужели так и придется мне умереть, не прожив хоть один год вне того сумасшедшего безнравственного дома, в котором я теперь принужден страдать каждый час, не прожив хоть одного года по-человечески разумно, то есть в деревне не на барском дворе, а в избе, среди трудящихся, с ними вместе трудясь по мере своих сил и способностей, обмениваясь трудами, питаясь и одеваясь, как они…» (6–7 июня 1885 г.).

Такая конфликтная внутрисемейная ситуация с постоянным столкновением разных жизненных позиций и идеалов оставалась неизменной все последующие годы, хотя острота ее порой смягчалась. Тем не менее «поединок роковой» ощущался постоянно, мечта об «избе» не угасала, а мысль о «побеге» не покидала Толстого, приобретая особую актуальность в моменты, когда тяжелое душевное состояние достигало крайнего предела. Судя по письмам, таким оно было в 1897 году. Исповедуясь Черткову, Толстой писал: «Жизнь, окружающая меня, становится все безумнее и безумнее: еда, наряды, игра всякого рода, суета, шутки, швырянье денег, живя среди нищеты и угнетения, и больше ничего. И остановить это, обличить, усовестить нет никакой возможности. Глухие скорее услышат, чем кричащие не переставая. И мне ужасно, ужасно тяжело» (12 января 1897 г.). В неотправленном письме к дочери Марии отец сознался: «Ужасно гадко, и гадко то, что я не могу преодолеть себя и не страдать и не могу предпринять что-нибудь, чтобы порвать это ложное положение…» (12 января 1897 г.). И все же в то лето Толстой был очень близок к уходу с «барского двора». В прощальном письме к жене он его объяснял невозможностью жить дальше в «несоответствии» со своими «верованиями» (8 июля 1897 г.). Однако и тогда, любя и жалея больше всех Софью Андреевну, Толстой остался в родовом имении, раздираемый противоречивыми чувствами. Лишь темной осенней ночью в октябре 1910 года «яснополянский старец» нашел в себе мужество освободиться от «ложного положения», свершить «уход». Ушел потому, что его бунт против несправедливого, жестокого общественного порядка становился все мятежнее, потому, что было мучительно каждодневное существование «в ужасных, постыдных условиях роскоши среди окружающей нищеты» (Б. Манджосу, 17 февраля 1910 г.) и, наконец, потому, что им владело горячее желание свой «последний срок» прожить «по-человечески разумно… в деревне… в избе», разделяя судьбу обездоленного народа.

«ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.Н. ТОЛСТОГО И Н.А. НЕКРАСОВА ДЛЯ ДЕТЕЙ В КОНТЕКСТЕ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ПОЛЕМИК 1860 - 1870-х ГГ. ...»

-- [ Страница 1 ] --

На правах рукописи

Семёнова Юлия Александровна

ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л.Н. ТОЛСТОГО И Н.А. НЕКРАСОВА ДЛЯ ДЕТЕЙ

В КОНТЕКСТЕ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ПОЛЕМИК 1860 - 1870-х ГГ.

Специальность 10.01.01 – Русская литература

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Москва-201

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы

филологического факультета Московского государственного университета им.

М.В. Ломоносова

Научный руководитель : Макеев Михаил Сергеевич доктор филологических наук, доцент

Официальные оппоненты : Шпилевая Галина Александровна доктор филологических наук, профессор, Воронежский государственный педагогический университет, профессор кафедры теории, истории и методики преподавания русского языка и литературы гуманитарного факультета Официальные оппоненты: Красносельская Юлия Игоревна кандидат филологических наук, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, ведущий электроник Лаборатории устной речи

Ведущая организация : Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук

Защита диссертации состоится «16» мая 2012 года в __ часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119991 Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й учебный корпус, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Московского государственного университета.

Ученый секретарь диссертационного совета Криницын кандидат филологических наук, доцент Александр Борисович Произведения Н.А. Некрасова и Л.Н. Толстого, предназначенные для детей, до сих пор не подвергались системному сопоставительному анализу, хотя по отдельности не раз привлекали внимание исследователей. Преобладают при этом работы, которые условно можно назвать «педагогическими». Они включают исследования, проводившиеся с точки зрения «пригодности» данных произведений для детского чтения. Такие исследования призваны ответить на вопрос, чем полезны могут быть эти произведения для формирования сознания ребенка, однако собственно художественным их особенностям места практически не уделено.

Л.Н. Толстому как педагогу посвящены работы А.И. Анастасиева1, К.К.

Вистина2, Якимовой3, Смигельского4;

А.Г. В.В. соответствующим произведениям Н.А. Некрасова - исследования В. Львова-Рогачевского5, С.А.

Андреевского6, В.В. Голубкова7, О.В. Алексеевой8, К.В. Мальцевой9, Г.В.

Ковалевой10. Все эти работы характеризуются двумя недостатками. Во-первых, суждения о детской психологии и восприятии ребенка носят в них анахронистический характер, поскольку не учитывается историческая изменчивость представлений об этих предметах. Во-вторых, эти работы недостаточно внимания уделяют поэтике, встречающиеся в них наблюдения над художественной формой фрагментарны и несистематичны.

Анастасиев А.И. Гр. Л.Н. Толстой, как педагог. Вятка, 1904.

2 Вистин К.К. Педагогические основы детской литературы Л.Н. Толстого.

Диссертация на соискание учен. степени кандидата пед. наук. Москва, 1953.

Якимова А.Г. Адаптация рассказов Л.Н. Толстого для детей в практике национальной школы // Педагогическое наследие Л.Н. Толстого. Тула, 1975.

Смигельский В.В. Л.Н. Толстой о детях и его педагогическое мастерство в работе с детьми как учителя Яснополянской школы. Диссертация на соискание учен. степени кандидата пед. наук. М., 1956.

Львов-Рогачевский В. Некрасов для детей // «Весы», 1909. № 3.

Андреевский С.А. Н.А. Некрасов // Андреевский С.А. Литературный очерки.

Голубков В.В. Некрасов как писатель для детей // Ученые записки Моск.

гос. пед. Института. Вып. 1. М.-Л., 1939. Алексеева О.В., Брандис Е.П., Гроденский Г.П. Детская литература. М., 1959. Мальцева К.В. Изучение произведений Н.А. Некрасова в школе. М., 1958. Ковалева Т.В. Русская поэзия для детей: от Лаврентия Зизания до Ивана Бунина. Орел, 2005. Существенно меньше работ, авторы которых стремятся анализировать «детские» произведения с историко-литературной точки зрения, то есть как предпринимаемый писателями формальный эксперимент, как специфический этап или эпизод в их литературной эволюции.

Таких работ практически нет в случае с Н.А. Некрасовым. Что касается Л.Н. Толстого, то здесь можно выделить труд Б.М. Эйхенбаума «Лев Толстой: Семидесятые годы», в котором исследователь пришел к выводу, что автор «работал над «Азбукой» не только как педагог, но и как писатель, ищущий новых путей»11. Однако и работе Эйхенбаума присущ важный недостаток, заключающийся в практически полном и сознательном игнорировании «педагогической» составляющей текстов, недостаточном учитывании того, что адресатами «Азбуки»

действительно должны были быть дети.

В нашем исследовании «детских» произведений Л.Н. Толстого и Н.А.

Некрасова мы предлагаем подход, синтезирующий оба выше описанных. Мы исходим из того, что обращение к детской литературе у «серьезных», «взрослых» писателей, какими, безусловно, были Толстой и Некрасов, связано с сознательным изменением (или попыткой изменения) собственной поэтики.

Этот эксперимент основан на тех принципах, которые вносятся в поэтику благодаря ориентации на нового читателя – ребенка. При этом понятия детства, детской психологии, детского восприятия, а следовательно, и детской литературы, мы рассматриваем как исторически изменчивые. Этот подход обусловил и материал, и структуру работы.

Представленное исследование посвящено сопоставительному анализу «детских» произведений Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова. Выбор авторов обусловлен не только тем, что они писали произведения, адресованные детской аудитории, в одно и то же время, но и тем, что работа над такими текстами представляет собой важный и закономерный этап их литературной эволюции, возникший по сходным причинам.

Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой: Семидесятые годы. М., 1974. С. 65.

Связь «детской» прозы Л.Н. Толстого с его педагогической деятельностью описана в литературоведении самым подробным образом.

Между тем, чрезвычайно важно понимать, что и Н.А. Некрасова не миновала педагогическая деятельность, работа в школе. Общность интереса к педагогике, к преподаванию закономерно приводит писателей к возникновению у них «детских» произведений. Одновременно, как показывает наше исследование, сопоставительный анализ «детских» произведений Толстого и Некрасова становится плодотворным для постановки вопроса о том, почему общность задач авторов, даже задач столь конкретных, как создание текстов, понятных детям и пригодных для начального чтения, приводит писателей к различным и неравнозначным результатам.

Выбор текстов Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова для данного исследования представляется целесообразным осуществить в строгом соответствии с тем, какие произведения сами авторы определили как «детские». Таким образом, материалом для нашего анализа стали «Железная дорога» и «Стихотворения, посвященные русским детям» Н. А. Некрасова и «Азбука», «Новая Азбука» и «Русские книги для чтения» Л. Н. Толстого. Это произведения, близкие по времени создания, находящиеся в общем контексте представлений о детской литературе и детской психологии.

Сам этот контекст чрезвычайно «насыщен» и хорошо документирован, что связано с особенностями эпохи. На период создания Л. Н. Толстым и Н. А.

Некрасовым «детских» текстов приходится наиболее значительное развитие школы и детской литературы в России Нового времени. Количество изданий для детей в 1860-70-е годы увеличилось по сравнению с прошлыми десятилетиями в разы. О росте интереса к педагогике в это время свидетельствуют факты, связанные с началом формирования конкурентоспособной педагогической журналистики, создания научных педагогических обществ. В книгах и учебных пособиях 1860-70-х годов находят яркое отражение полемики, дискуссии относительно методов, применявшихся в процессе обучения.

Структурное изучение педагогической мысли указанного периода авторами педагогических учебников даже последних десятилетий не предпринималось. Между тем, классификация полемик, которые велись по разнообразным аспектам содержания и формы детских книжек, предпринятая для данной работы, позволяет составить целостное представление о том, что в это время входило в понятия детства и детской литературы, и одновременно показать те аспекты этих понятий, которые вызывали у педагогов разногласия.

Насколько Л.Н. Толстой и Н.А. Некрасов были знакомы со специальной педагогической литературой и журнальными полемиками? Насколько прямым было воздействие, оказываемое на их творчество и мировоззрение теми или иными работами педагогов-теоретиков и публицистов, также вовлеченных в дискуссии о детской литературе? Ответам на эти вопросы в значительной степени и посвящена наша работа, но предварительные замечания все же требуется сделать.

Толстой, напрямую участвуя в дискуссиях и спорах, изучая их, использовал результаты своих наблюдений для изменения, корректировки художественных текстов. Что касается Некрасова, то, вероятно, и он не был чужд интереса к педагогическим спорам его времени и имел о них некоторое представление, хотя его интерес к ним был достаточно сдержанным.

Определенное знакомство с такими полемиками поэт должен был иметь как редактор журналов «Современник» и «Отечественные записки», в которых вопросам детской литературы и педагогики уделялось важное место.

Сопоставительный анализ поэтики некрасовских и толстовских «детских»

текстов позволяет говорить о том, что различия между ними вызваны в том числе и тем, что в спорных моментах Толстой и Некрасов ориентируются на разные, иногда противоположные доктрины. Тем не менее, наш анализ показывает, что некрасовские тексты, в отличие от толстовских, далеко не всегда соответствуют требованиям педагогики, выработанным в 1860-70-х годах. Вероятно, в своем представлении о том, какой должна быть детская литература, Н.А. Некрасов руководствовался наряду с воззрениями «специалистов» и своими, если можно так выразиться, «житейскими»

представлениями.

Цель нашей работы – показать, как изменяется поэтика произведений Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова под воздействием задачи обращения к читателю-ребенку, выявить черты сходства и различия между двумя писателями, временно вступившими на стезю детской литературы, а также показать, как поэтика «детских» произведений Толстого и Некрасова обусловлена ориентацией авторов на современные представления о специфике детской литературы, выдвигавшиеся в ходе педагогических полемик 1860-70-х годов, или же их игнорированием.

Для этого необходимо решить следующие задачи: 1) провести сопоставительный анализ произведений двух авторов, предназначенных ими для детского чтения; 2) показать, как понималась в это время специфика детской психологии, восприятия литературы детьми; 3) установить связь между той или иной формальной особенностью «детских» текстов Толстого и Некрасова и положениями, отстаивавшимися в современной им педагогической литературе.

Эти задачи являются следствием заявленного нами подхода, они же обуславливают структуру работы. Исследование состоит из введения, трех глав и заключения.

Во введении дается обзор литературы, объясняется выбор материала и направления исследования, указываются принципы анализа. Каждая из глав посвящена нескольким аспектам поэтики, содержания, стиля и языка художественных произведений, по которым велись дискуссии, посвященные детской литературе, и отражению той или иной полемики в «детских»

произведениях Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова. В первой главе рассмотрены произведения Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова для детей в контексте педагогических полемик о сюжете, фабуле, герое и пейзажных зарисовках. Во второй главе представлены разделы о проблеме дистанции «автор-ребенок», познавательном аспекте детской литературы, ее моральной установке, элементах фантастики, комическом и его разновидностях. Анализу языка «детских» произведений, представляющего собой отдельный материал для изучения, посвящена третья глава работы. Заключение кратко подводит итоги и суммирует основные результаты исследования.

Основное содержание работы

В первой главе речь идет о так называемых формальных признаках детской литературы второй половины XIX века.

В первом разделе произведения Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова, адресованные детской аудитории, рассматриваются в контексте педагогических дискуссий о сюжете как схеме развития идей и фабуле как схеме развития событий.

В целом для научной педагогики второй половины XIX века было характерно представление о большей важности в адресованных детям произведениях динамичной фабулы по сравнению с изображением психологии героев, социальных отношений, поскольку последние слишком трудны для детского восприятия. В конце 1860-х - начале 70-х годов пристальное внимание вопросу уделил, в частности, В.И. Водовозов. Критикуя немецкую грамматику Р. Кюнера, В.И. Водовозов подчеркивал: «Детский ум не разбирает общественных отношений»12. Поэтому, по мнению педагога, сначала ребенку нужно предлагать для чтения басни с весьма простыми сюжетами. Подобные взгляды были свойственны известному теоретику педагогики Ф.Г. Толлю, изложившему их в книге «Наша детская литература. Опыт библиографии современной отечественной детской литературы» (СПб., 1862). К позиции Ф.Г.

Толля оказались близки взгляды К.Д. Ушинского, утверждавшего в дискуссиях с представителями «Московских ведомостей», что детям, подвижным по натуре, не интересны пространные повествования13.

Водовозов В.И. О воспитательном значении русской литературы // Избранные педагогические сочинения. М., 1986. С. 333. Ушинский К.Д. Цветы московской педагогики на петербургской почве // Собрание сочинений: В 11 томах. М.-Л., 1948-1952. Т. 5. С. 377-419.

Однако имели место и другие мнения о сюжете и фабуле рассказов для детей. Так, в середине 1870-х годов в одной из педагогических статей Н.В.

Шелгунов утверждал, что изложение и внушение определенных идей существенно более важно для детской литературы, чем занимательность и простота сюжета и фабулы14. Это вызвано идейной связью Н.В. Шелгунова с революционными демократами, для которых была характерна вера в то, что с детских лет нужно давать человеку представление о несправедливости существующих общественных отношений.

Как показывает анализ, Л.Н. Толстому были в данном вопросе ближе взгляды ученых педагогов, чем радикальных публицистов. Сюжеты из «Новой Азбуки» и «Русских книг для чтения» вполне отвечают требованиям, заявленным В.И. Водовозовым и Ф.Г. Толлем. Толстой последовательно избегает всего, что задержало бы развитие действия (в том числе объяснения социальных отношений между героями). Нет и «психологизма»: даже если автор изображает драматические ситуации, колебания, искушения, то они описаны в двух-трех словах. При этом толстовские рассказы для детей отличаются чрезвычайной насыщенностью событиями. Даже в маленьких баснях, объем которых не превышает и десяти предложений, Толстой умещает несколько напряженных эпизодов.

Сюжеты стихотворений Н.А. Некрасова, предназначенных для детского чтения, наоборот, насыщены изображением социальных отношений. Это стихотворения «Железная дорога», «Дядюшка Яков», «Соловьи», «Генерал Топтыгин». Все детали здесь направлены на выполнение именно такой задачи.

Некрасов вслед за представителями революционно-демократического направления педагогики не считает, что скудный опыт идейной жизни может помешать ребенку понять такие отношения (исключение в какой-то мере составляют стихотворения «Пчелы» и «Дедушка Мазай и зайцы»). Анализ показывает, что, с одной стороны, поэту близка позиция «шелгуновского» типа, Шелгунов Н.В. Воспитательные влияния // Антология педагогической мысли России второй половины XIX - начала XX в. М., 1987. С. 210-211.

а с другой – он следует ей не строго. Фабуле большинства некрасовских произведений, адресованных детям, в динамичности отказать нельзя.

Насыщенностью событий отличаются такие стихотворения, как «Железная дорога», «Генерал Топтыгин», «Дядюшка Яков», «Дедушка Мазай и зайцы».

Тем не менее, Некрасов и это правило соблюдает непоследовательно. К примеру, в стихотворении «Накануне светлого праздника» фабула серьезно ослаблена. Герои, кроме того, что они проходят мимо рассказчика, никакого действия в принципе не выполняют.

Во втором разделе представлен анализ специфики персонажей произведений для детей.

Передовая научная педагогика этого периода в целом склонялась к точке зрения К.Д. Ушинского, по мнению которого сложные образы, с непонятной для детей психологической организацией, в обучении неуместны. Такая позиция наиболее ярко выражена педагогом в его рецензии на книгу А.

Филонова и А. Радонежского «Для первоначального чтения» (Отечественные записки, 1866. № 20). Такая же точка зрения характерна и для В.И.

Водовозова15.

В «Новой Азбуке» и «Русских книгах для чтения» Л.Н. Толстой не допускает психологической прорисовки не только поступков, но и характеров персонажей. Писатель чаще всего обращается к обобщенным образам: мать, отец, мужик, баба, мальчик и т. п. При этом автор в большинстве случаев не дает героям имен. Прием обезличивания, таким образом, позволял исключить чрезмерно индивидуализированные черты из характеров толстовских героев. Та или иная черта толстовских героев в произведениях для детей проявляется непосредственно в действии, речь персонажей сведена к минимуму.

Черты характера некрасовских героев в целом, как и у Л.Н. Толстого, переданы через глагольные конструкции, т.е. по сути - через действие.

Водовозов В.И. О воспитательном значении русской литературы // Избранные педагогические сочинения. М., 1986. С. 333-334.

Психологического усложнения и «индивидуальных» черт здесь скорее нет. В этом Некрасов достаточно близок Водовозову и Ушинскому.

В меньшей степени в педагогических полемиках эпохи затрагивался вопрос «реализма» в изображении персонажа, реализма, понимаемого как социально-психологическая достоверность характеров (что важно отличать от достоверности социальных отношений между персонажами). Речь идет об изображении социальных «условий» жизни людей. Такой реализм был, как хорошо известно, одним из требований эпохи и потому иногда затрагивался и теми «непрофессионалами», которые писали о детской литературе (например, в рецензии М.Е. Салтыкова-Щедрина 1869 года на детские рассказы Марко Вовчка).

У Толстого мы видим отсутствие прямого стремления привлечь внимание детей к тяжелой жизни крестьянина, реалистически изобразить тяжелый труд народа. К примеру, в сказке «Царь и рубашка» самым счастливым жителем царства оказывается простой мужик. Даже если у него нет и рубашки, Толстой не делает это основным смыслом произведения.

Некрасовскими героями в произведениях для детей становятся, как правило, представители тех или иных социальных групп, воплощающие определенную социальную психологию и делящиеся своими специфическими проблемами. Таковы крестьянка в стихотворении «Соловьи», слесарь, портной, маляр, водовоз в стихотворении «Накануне светлого праздника», строители железной дороги. Даже медведь в «Генерале Топтыгине» оказывается олицетворением той социальной силы, от которой «вздрогнет встречный мужичок».

В третьем разделе первой главы представлены дискуссии о принципе наглядности в процессе обучения детей. С ним тесно связан принцип постепенности введения в текст информации.

Согласно выработавшимся у передовых педагогов этого времени взглядам, переход от картины к картине должен быть систематичен и последователен. Так возникло требование «наглядности», зримости и узнаваемости вводимых в текст, предназначенный для детей, словесных изображений как условия, соответствующего специфике детского восприятия.

В частности, Ф.Г. Толль рассуждал о возможности разлада между «наглядно узнанным» ребенком в ходе практической жизни и «читаемым» в том или ином тексте (Учитель, 1861. № 19). Подобные мысли высказывал и Н.И.Пирогов16.

В разделе показано, что в «Новой Азбуке» и «Русских книгах для чтения»

Толстого можно обнаружить множество слуховых и зрительных образов, рассчитанных на усиление наглядности информации, заметны тенденция к созданию объемных словесных «картин», широкое использование цветописи.

Н.А. Некрасов прекрасно понимал, что «картинки» оказывают на ребенка сильное эмоциональное воздействие: «А как увидела в книжках картинки, / Так на глазах навернулись слезинки…» («Дядюшка Яков»)17. Однако, детализируя пейзаж в стихотворениях для детей, поэт не всегда использует цветопись для прорисовки «картинки». Начало стихотворения «Железная дорога» - чуть ли не единственный пример текста, в достаточной мере насыщенного красками. Тем не менее, у Некрасова есть средство, которое позволяет ему, без обозначения цвета, сделать описание ярким и понятным детской аудитории. Это сравнительные обороты. Про соловьев крестьянка, к примеру, говорит: «Там их, что в кузове груздей» (3, 110), про песни соловьев – «Звончей и слаще хоровода» (3, 110). Капли дождя в стихотворении «Дедушка Мазай и зайцы»

рассказчик сравнивает с такими знакомыми детям реалиями, как прутья (3, 105).

Во второй главе речь идет о содержательных, психологических признаках литературы для детей второй половины XIX века.

В первом разделе главы рассмотрена проблема дистанции «авторчитатель». Эта проблема не раз обсуждалась в педагогической литературе и публицистике. Например, в 9-м номере «Современника» 1861 года появилась Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Спб., 1887. С. 116-117.

Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 томах. Л.-Спб., 1981-2000. Т.3. С. 98. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера тома и страницы. статья М.А. Антоновича, в которой он подчеркивал, что дети терпеть не могут книг, в которых заметна хоть малейшая претензия на подделку под детский тон.

Он привел в пример рассказы К.Д. Ушинского «Два козлика», «Одуванчик», рассказ о беседе ручейка и мальчика. Критик назвал их «побасенками», «лепетом»18.

В произведениях Толстого, работа над которыми велась и до, и после написания «Азбуки», обнаруживается немало примеров, доказывающих, что писатель осознает стремление детей «казаться взрослыми». Так, в «Войне и мире» Анна Михайловна обращается к маленькой Наташе Ростовой и спрашивает, дочкой ли ей приходится кукла. Наташе, замечает автор, «не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней»19. Как и М.А. Антонович, Л.Н. Толстой высмеивал так называемый «приятный стиль», в частности «Детского мира» К.Д. Ушинского.

В «Новой Азбуке» и «Русских книгах для чтения» Л.Н. Толстой последовательно избегал таких форм. Избегал он и прямых обращений к детям, о которых также упоминал М.А. Антонович: «милые дети», «дорогие дети», даже просто «дети».

Некрасов, по всей очевидности, так же, как и Толстой, полагал, что ребенок скорее стремится «общаться со взрослым на равных».

Показателен в этом плане отрывок из поэмы «Крестьянские дети»:

И шествуя важно, в спокойствии чинном, Лошадку ведет под уздцы мужичок… (2, 120) Тем не менее, Некрасов не отказывается в своих стихотворениях, адресованных непосредственно детям, от оборотов, подчеркивающих возрастную дистанцию между рассказчиком и слушателем:

Современник, 1861. № 9. С. 172-173. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 томах. Юбилейное издание (1828-1928). М.,Л., 1928-1964. Т.9. С. 48. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера тома и страницы курсивом. Ни озера, дети, Забыть не могу… (3, 113)

Дети, я вам расскажу про Мазая.

Каждое лето домой приезжая… (3, 105) В третьем разделе второй главы речь идет о познавательном аспекте детских произведений второй половины XIX века.

В конце 1850-х годов Н.А. Добролюбов в статье «О значении авторитета в воспитании» вступил в открытую полемику с Н.И. Пироговым, по мнению которого, младшее поколение в процессе накопления знаний должно находиться под непосредственным влиянием старшего20. Н.А. Добролюбов считал, что нельзя к этому вопросу подходить слишком категорично, ребенка необходимо учить «самостоятельности в суждениях»21.

П.Д. Юркевич в 1869 году в книге «Курс общей педагогики, с приложениями» пишет, в свою очередь, о необходимости воспитания детей строго в христианском духе22. Подобный взгляд на педагогику вызвал резкую критику П.Н. Ткачева, который, в отличие от Юркевича и подобно Добролюбову, задачу педагогики видел именно в образовании, а не в воспитании23. На позициях, близких Н.А. Добролюбову и П.Н. Ткачеву, стоит и Толстой. Известно, что в начале 1860-х годов он совершил путешествие «по школам Европы». В это время Толстой записал в своем дневнике: «Был в школе. Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные, изуродованные дети» (48, 26). В теоретических статьях, посвященных воспитанию, писатель неоднократно подчеркивает, что дети по натуре любознательны, они ищут знания, удовлетворяющие их интерес (8, 14).

Высказывались педагоги и теоретики второй половины XIX века и о бесполезности, примитивизме сведений, содержащихся в детских книжках. Так, Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 томах. М.-Л., 1961-1965. Т. 1.

–  –  –

Юркевич П. Курс общей педагогики, с приложениями. М., 1869. С. 4-5.

Ткачев П.Н. Кладези мудрости российских философов. М., 1990. С. 32.

Ф.Г. Толль отмечал: «Книги, не заключающие в себе никаких сведений, которые бы стоило удержать в памяти, напрасно засоряют, если можно так выразиться, эту способность»24. Л.Н. Толстой, в свою очередь, в обращении «К учителю» в первом издании «Азбуки» особо подчеркивал: «Как можно меньше сообщайте ему ребенку – Ю.С. общих выводов, определений» (22, 193).

Л.Н. Толстой, действительно, не стремился к тому, чтобы литература вела ребенка к научным обобщениям или давала ничего не значащие сведения. Его целью были практические выгоды. На развитие смекалки, приобретение практического опыта и навыков направлены абсолютно все рассказы, сказки, басни и были из «Азбуки» и «Русских книг для чтения».

Процесс познания мог быть ориентирован писателем на живой опыт крестьянского быта, как, например, в басне «Дойная корова». Сообщает Толстой и различные географические сведения, как в сказках «Судома», «Шат и Дон». При этом географическая информация также приобретает характер морального наставления. Многие исследователи творчества Л.Н. Толстого для детей называют писателя чуть ли не родоначальником зоологической беллетристики25.

Некрасов, как и Толстой, показывает детей проявляющими любопытство и интерес к знаниям. Так в поэме «Дедушка» маленький Саша задает взрослым с десяток вопросов. С настойчивым любопытством в поэме «Крестьянские дети» ребята пытаются выяснить, что за «гусь» ночует в сарае (2, 117).

Взрослый герой в детском цикле сообщает детям немало интересных для них сведений, в частности о животных. Сведения эти не примитивны и не излишни, они направлены на практическую пользу. Однако не сложно заметить, что Некрасов не свободен от идеи «авторитета» в воспитании. В том же стихотворении «Соловьи» или «Дедушка Мазай и зайцы» взрослые герои делают наставление относительно того, как нужно относиться к природе.

Толль Ф.Г. Наша детская литература. Опыт библиографии современной отечественной детской литературы. СПб., 1862. С. 18.

См.: Бабушкина А.П. История русской детской литературы. М., 1948;

Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература. М., 2002.

В третьем разделе главы представлены рассуждения о нравоучительном аспекте произведений Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова.

Речь идет о том, что в 1850-х годах сюжеты большей части книг, предназначенных для детского чтения, строились по простой схеме: хороший ребенок делает добрый поступок и тут же неизменно награждается, злой же соответственно несет наказание. В начале 1860-х годов передовые педагогические круги критиковали «Детский мир» К.Д. Ушинского, упрекая автора не только в «подделывании под детский лад», но и в чрезмерном стремлении к дидактичности. На это, в частности, указывал Ф.Г. Толль в своей библиографии26.

Л.Н. Толстой также подверг критике книгу К.Д. Ушинского в статье 1862 года «Об общественной деятельности на поприще народного образования». Однако писатель сделал и достаточно неожиданное заявление.

«Я не согласен, чтобы дети не любили мораль, - пишет он. – Они любят мораль, но только умную, а не глупую» (8, 281). Д.Д. Семенов писал в середине 1870-х годов о рассказах самого яснополянского автора: «В каждой мысли, в каждом рассказце есть и мораль… притом она не бросается в глаза, не надоедает детям, а скрыта в художественном образе, а потому так и просится в душу ребенку и глубоко западает в ней»27. Тексты в «Новой Азбуке» и «Русских книгах для чтения», действительно, отвечают именно такому положению. Отсутствием прямых назиданий и назидательного тона отличаются даже басни, которые, по сути, описывают те нехорошие качества, которые могут проявиться в детстве. В этом отношении характерна басня «Лгун». Рассказчик не говорит, что хорошо, а что плохо, а показывает, что может произойти вследствие плохого поведения.

Уже в рецензии на роман Б. Федорова «Князь Курбский», написанной в середине 1840-х годов, Н.А. Некрасов указывал на недопустимость искусственной и избитой морали детских произведений, о которой позже Толль Ф.Г. Наша детская литература. Опыт библиографии современной отечественной детской литературы. СПб., 1862. С. 213.

Семенов Д.Д. Опыт педагогической критики русской элементарно-учебной литературы // Избранные педагогические сочинения. М., 1953. С.176.

выскажется Л.Н.Толстой. Однако моральный вывод представлен в «детском»

цикле поэта более открыто, чем у Л.Н. Толстого. В каждом произведении для детей Н.А. Некрасов нарочито останавливает внимание маленького читателя на той или иной мысли:

Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:

Трудно свой хлеб добывал человек! (2, 170)

В стихотворении «Соловьи» к детям обращается крестьянка-мать:

Запомнить надобно и вам, Избави бог тут ставить сети! (3, 111) Приведенные примеры показывают, что Некрасов достаточно последовательно придерживается принципа соблюдения «авторитетного начала» в лице взрослого героя или рассказчика, обращающегося к маленькому читателю.

В четвертом разделе речь идет о фантастическом элементе в книгах для детей. Еще в 1840 году в статье «О детских книгах», опубликованной в журнале «Отечественные записки», В.Г. Белинский рассуждал о необходимости «волшебного» в произведениях для начинающих читателей28. Позицию Белинского разделяли далеко не все педагоги. Противоположные суждения можно встретить в ту же эпоху, к примеру, в детском журнале «Звездочка».

Главный редактор издания - А.О. Ишимова – относясь к сказкам скорее отрицательно, уделяла наибольшее внимание пересказу исторических сюжетов.

В конце 1850-х - начале 1860-х годов рассуждения о месте фантастического элемента в детских произведениях отчетливо обнаруживают себя в работах Ф.Г. Толля. Характеризуя книгу «Волшебник Гролино, или Торжество братской любви Линдора и Алины», автор пишет: «Двусмысленная мораль ее и преобладание в ней фантастического элемента над познавательным не могут не повредить»29.

Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 томах. М., 1953-1959.

Т. 4. С. 93-94. Толль Ф.Г. Наша детская литература. Опыт библиографии современной отечественной детской литературы. СПб., 1862. C. 27.

На тех же позициях стоял Н.А. Добролюбов, который неоднократно отмечал, что воображение и фантазию ребенка не следует увлекать сказками. В 1859 году в «Обзоре детских журналов» критик подчеркивал, что в фантастическом рассказе «дурно уже то самое, что он отвлекает внимание от действительной жизни»30. Добролюбов в силу своих убеждений боролся за формирование материалистического мировоззрения ребенка.

Тем не менее, были и такие просветители и педагоги, которые в рассуждениях о роли фантазии и чудесного в детском чтении целиком придерживались позиции В.Г. Белинского. В 1867 году К.Д. Ушинский, говоря о любви ребенка ко всему яркому, фантастическому, чудесному, объяснял это «необыкновенной впечатлительностью детского мозга»31.

Что касается Л.Н. Толстого, то он поддерживал последнюю позицию. В «Новую Азбуку» и «Русские книги для чтения» автор активно включает сказки и басни, в которых животные разговаривают и действуют как люди. Однако примечательным является и то, что в «Новую Азбуку» и «Русские книги для чтения» писатель не включает сказки, в которых действующими лицами являются, например, феи, ведьмы или волшебники.

В некоторых произведениях Н.А. Некрасова, героями которых становятся дети, встречаются примеры, доказывающие, что писатель, как и Толстой, также осознает такую особенность детской психологии, как тяготение к фантазерству.

К примеру, девочка из романа «Три страны света», любуясь отражением неба в луже воды, воображает, что она может пройтись по небу (91, 38). В стихотворении из «детского» цикла «Дядюшка Яков» мальчик Кузя мысленно превращает пряничного коня в настоящего: «Конь – загляденье и лаком кусок»

(3, 97). Тем не менее, Некрасов не использует в «детских» стихотворениях так называемых фантастических элементов. Даже в стихотворениях «Дедушка Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 томах. М.-Л., 1961-1965. Т.5. С.

Ушинский К.Д. Человек как предмет воспитания // Собрание сочинений: В 11 томах. М.-Л., 1948-1952. Т. 8. С. 430.

Мазай и зайцы», «Генерал Топтыгин» традиционные для сказок животные остаются всего лишь животными, не приобретают волшебных свойств.

В пятом разделе рассматривается такой аспект произведений Л.Н.Толстого и Н.А. Некрасова, как комическое. Во второй половине XIX века отношение к комическому, смеху в детской литературе было неоднозначным.

Так сторонник «реального обучения» Н.А. Корф считал, что родители должны посылать детей в школу ради «серьезного» чтения и практических навыков32.

К.Д. Ушинский, наоборот, не отказывает текстам, предназначенным для детского чтения, в наличии развлекательных элементов. В статьях В.И.

Водовозова 1870-х годов утверждается, что комический, даже сатирический элемент необходим в обучении детей, так как именно благодаря его наличию ребенок воспринимает материал, понимает отношения между героями, и в этом, отмечает педагог, характерная черта русского народа33.

Рассуждения о смехе в жизни детей и процессе их обучения находят свое отражение и в творчестве Л.Н. Толстого. Изображая детей, писатель часто показывает атмосферу радости и веселья, окружающую ребенка: «Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо» (9, 14); «Пьер вошел к детям, и хохот и крики еще более усилились» (10, 216).

Многие тексты Толстого из «Азбуки» и «Русских книг для чтения»

отличаются юмором, утверждающим именно беззаботную атмосферу радости.

Показательны в этом плане басни «Обезьяна и горох», «Мужик и огурцы».

Здесь Толстой использует такие приемы, как «нагнетание действий», словесную игру с повторяющимися звуками и др.

Н.А. Некрасов, по сути, как и Л.Н. Толстой, понимает, что ребенку присуще состояние беззаботности и веселья.

Характерны в этом плане строки из поэмы «Крестьянские дети»:

Счастливый народ! Ни науки, ни неги Корф Н. А. Наши педагогические вопросы. М., 1882. С. 7.

Водовозов В.И. О воспитательном значении русской литературы // Избранные педагогические сочинения. М., 1986. С. 336.

Не ведают в детстве они… (2, 117) Тем не менее, поэт пытается насмешить маленького читателя не так уж и часто. Самым ярким примером из анализируемого цикла, где царит атмосфера радости и звучит веселый смех, является стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы». «Путешествие зайцев» подано Н.А.Некрасовым в стиле народной прибаутки. В стихотворении «Соловьи» также присутствует лексика, подчеркивающая атмосферу радости. Крестьянка рассказывает детям про рощу, особо обращая внимание на соответствующие характеристики. Однако сам рассказ не должен вызывать у детей улыбку, скорее наталкивает читателяребенка на то, чтобы задать серьезный вопрос.

В отличие от Толстого, Некрасов зачастую использует комические приемы не только для того, чтобы вызвать непринужденный смех или выработать в ребенке повседневные практические навыки, но и для того, чтобы описать социальную действительность (как, например, в «Генерале Топтыгине»).

В третьей главе «детские» произведения Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова рассматриваются в свете педагогических полемик и дискуссий 1860-70-х годов о языковом пласте текстов, предназначенных для юных читателей.

В первом разделе (о фонетических аспектах) перечисляются различные подходы и методы преподавания детям письма и чтения – звуковой, слоговой и буквослагательный.

Первый способ, пришедший на смену буквослагательному, активно разрабатывался в середине 60-х годов XIX века К.Д. Ушинским и Н.Ф.

Бунаковым. Именно за такую методику ратовал Д.Д. Семенов. По мнению Ушинского, изучению азбуки как системы видимых знаков необходимо предпослать изучение отдельных звуков. Это, подчеркивал педагог, «способствует умственному развитию» ребенка34.

Ушинский К.Д. Руководство к преподаванию по «Родному слову» // Собрание сочинений: В 11 томах. М.-Л., 1948-1952. Т. 6. С. 270-272.

Резко критически к звуковому методу обучения отнесся Л.Н. Толстой. В противовес К.Д. Ушинскому и Н.Ф. Бунакову, автор считал, что согласную букву нельзя произнести без гласной. Методы и букварь Л.Н. Толстого не были поняты современниками. И.И. Паульсон, к примеру, как и Д.Д. Семенов, не увидел в букваре Л.Н. Толстого ничего, что отличало бы его «от обыкновенных букварей, составленных по буквослагательному способу»35. Тем не менее, есть у Д.Д. Семенова и такие рассуждения по поводу звукового метода обучения грамоте: «Противники звукового способа говорят, что дети, обучающиеся по этому способу, издают неестественные для человека звуки – шипят, рычат, жужжат, - и в этом есть доля правды…»36.

В связи с подобными суждениями в разделе обращено внимание на следующие моменты. Придерживаясь слогового метода, Толстой в подборе слов в рассказах для детского чтения явно заботился о том, чтобы слоги составляли благозвучную цепочку звуков, чтобы не было ни «шипения», ни «рычания». В рассказах, сказках и баснях Толстого последовательно не встречаются слова, отличающиеся неблагозвучием, скоплением согласных.

Такие особенности, однако, важны не столько для прозы, сколько для поэзии.

В силу специфики поэтической речи в некоторых стихотворениях Некрасова встречаются слова с так называемым «перенесенным» ударением, и при расстановке привычного слогового ударения может возникать эффект скопления согласных или гласных звуков:

Заворочался в санях Михайло Иваныч… (3, 102) Может также возникать двойное затруднение - поиск ударного гласного звука и скопление согласных:

"Нет, мест таких... без податей И без рекрутчины нет, дети. (3, 112) Паульсон И.И. Методика грамоты по историческим и теоретическим данным.

Ч. 1. Спб., 1887. С. 352.

Семенов Д.Д. Опыт педагогической критики русской элементарно-учебной литературы // Избранные педагогические сочинения. М., 1953. С. 166.

Представленные примеры вовсе не означают, что Некрасов придерживался того или иного способа обучения грамоте. Замечания подчеркивают лишь то, что Толстой подходил к этому вопросу более сознательно.

Во втором разделе третьей главы приводятся высказывания педагогов о лексическом составе произведений для детей. Так, В.И. Водовозов отмечал в рецензии на «Хрестоматию, назначенную для народного чтения» (1862) Т.

Главинского, что статьи, где встречаются такие слова, как Вселенная, пространство, скорость движения Земли, требуют «объяснения каждого слова», поэтому процесс чтения будет медленным и запутанным, так как неизбежно будет наблюдаться переход «все к большим и большим отвлеченностям»37.

«Ребенок имеет понятие лишь о том, что он видел и наблюдал, и только лишь постепенно, через скопление новых наблюдений, переходит к новым понятиям»,38 - подчеркивал В.И. Водовозов.

Суждения В.И. Водовозова соответствовали позициям Ф.Г. Толля, С.

Шемановского, а также Л.Н. Толстого. В баснях и рассказах Толстого из «Новой Азбуки» и «Русских книг для чтения» фигурируют в основном единицы, называющие времена года, растения, птиц, домашних животных, стихии и т. д. Именно те единицы, которыми, по мнению теоретиков изучаемого периода, овладевает ребенок на самом раннем этапе развития речевого мышления.

И только заручившись вниманием маленького читателя, Толстой прибегает к насыщению текста лексическими единицами, которые могут быть ребенку незнакомы. Однако он делает это аккуратно, соблюдая строгую последовательность: одно понятие вытекает из другого. Примеры из рассказов «Яблони», «Газы» и пр. показывают, что обогащение словаря ребенка новыми Водовозов В.И. Русская народная педагогика // Избранные педагогические сочинения. М., 1986. С. 385.

Водовозов В.И. Из книги «Предметы обучения в народной школе» // Избранные педагогические сочинения. М., 1986. С. 144.

словами достигается при помощи зрительных образов, разъяснительного и наглядного подходов.

Примеры из «детского» цикла Некрасова, в свою очередь, убеждают в том, что поэт нередко вводил в текст стихотворений лексемы, которые без определенного пояснения, особенно на первых этапах обучения, могут быть ребенку непонятны: это «охра» и «сурик» в «Накануне светлого праздника» (3, 114), «каракова лошадка» в «Дядюшке Якове» (3, 95), «пуделять» в «Дедушке Мазае и зайцах» (3, 106). Пояснения Некрасовым не даются ни в каком виде.

В третьем разделе главы приведены факты относительно того, какие части речи педагоги изучаемого периода считали чуждыми детскому восприятию. «Есть формы удлинения речи, совершенно чуждые русскому языку и которые искусственно и бесполезно введены в русский язык, - таковы причастия, - отмечал Л.Н. Толстой. - Официальный язык, язык по преимуществу причастий, есть язык самый темный…» (8, 429). В «Новой Азбуке» и «Русских книгах для чтения» писатель добросовестно следовал выдвинутым им принципам. Причастия и деепричастия в рассказах не встречаются.

Н.А. Некрасов же не всегда избегал указанных форм. Встречаются они практически во всех стихотворениях, адресованных детской аудитории. При разборе обращено внимание на то, что если в некоторых случаях замена деепричастия глаголом настоящего или прошедшего времени может быть невозможной в силу специфики точной рифмы, то в некоторых случаях такую замену чисто гипотетически произвести возможно.

Д.Д. Семенов также указывал на то, что деепричастия нежелательно употреблять в детских книгах. В этой связи он отмечал, что стихотворение А.С.

Пушкина «Зима… Крестьянин, торжествуя…» по форме не отвечает требованиям детского разума. Кроме того, согласно педагогу, первой глагольной формой, которую усваивают дети, является глагол с окончанием единственного числа39.

При чтении «Азбуки» и «Русских книг для чтения» обращает на себя внимание то, что в рассказах и баснях, действие которых маркировано прошедшим временем, в большом количестве представлены глаголы настоящего времени. Например, в басне «Волк в пыли»: «Волк хотел поймать из стада овцу… Овчарная собака увидела его и говорит: «Напрасно ты, волк, в пыли ходишь, глаза заболят» (22, 206-207).

В некрасовских стихотворениях для детей такая тенденция также нашла отражение:

Пчелка осталась водой окруженная, Видит и лес, и луга вдалеке… (3, 99) Форма настоящего времени в данном случае имеет значение «прошедшего актуального» и служит для создания эффекта присутствия «здесь и сейчас». Такой эффект, согласно большинству теоретиков второй половины века, может определять наглядность подаваемого материала, что, в свою очередь, привлечет внимание детской аудитории.

В четвертом разделе главы проанализирован синтаксис детских произведений Л.Н. Толстого и Н.А. Некрасова. Приведены суждения Ф.Г.

Толля, К.Д. Ушинского, Л.Н. Толстого о том, какие элементы предложений следует опускать в детских текстах.

Толстой полагал, что детская мысль отличается максимальной простотой.

Так юная Наташа Ростова в начале «Войны и мира» обращается к «взрослому»:

Мне нужно сказать вам одну вещь.

А меня хотите поцеловать?

Вы влюблены в меня? (9, 53-54) Взрослая Наташа говорит совсем иначе: «Я согласилась, что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим… Я сказала это тогда так только Семенов Д.Д. Опыт дидактического руководства к преподаванию русского языка 9-11-летним детям в школе и дома по книге «Дар слова» и картинам «Времена года». Спб., 1868. С. 37-39.

потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе» (12, 174).

Подобные примеры говорят о том, что Толстой сознательно упрощал синтаксис в «Азбуке» и «Русских книгах для чтения». В текстах не встречается какихлибо сложных цепочек конструкций. Придаточные предложения наличествуют, но представляют собой простые предикации, состоящие в основном из двух элементов. Кроме того, Толстой избегает употребления вводных конструкций, или, по выражению самого писателя, «закрученных периодов», где границы предложения непонятны.

В стихотворениях Н.А.

Некрасова - хотя чаще всего конструкции предикаций и состоят из двух элементов - «закрученные периоды» все же наличествуют:

Ездит старик, продает понемногу,

Рады ему, да и он-то того:

Выпито вечно и сыт, слава богу… (3, 95) Что касается вводных предложений, то и их можно обнаружить в некрасовских текстах, но зачастую поэт заключает подобные конструкции в скобки, тем самым словно подчеркивая второстепенность содержащейся в них информации.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что синтаксис в некрасовских текстах характеризуется более разнообразным набором комбинаций, чем в текстах Толстого.

В заключении делается вывод о том, что Л.Н. Толстой, открыто вступая в дискуссии, занимаясь теоретической проработкой того или иного педагогического вопроса, тщательно и скрупулезно продумывал все детали своих «детских» произведений. Тексты «Азбуки» и «Русских книг для чтения»

писатель выстраивал строго с точки зрения понимания им детской психики и психологии. Поэтика произведений Л.Н. Толстого меняется по сравнению с поэтикой его рассказов и повестей прежних десятилетий кардинально.

Наличие характерных элементов в «детских» текстах Н.А. Некрасова показывает, что автор, прибегая к ним, либо руководствовался чисто идеологическими воззрениями революционных демократов, либо вовсе не был озабочен теми аспектами, которые, по мнению литераторов и педагогов 1860х годов, должны были быть отражены в произведениях, предназначенных детям.

Многие элементы стихотворений из «детского» цикла Н.А. Некрасова вовсе не отличаются от элементов его «взрослой» литературы, хотя интуитивно поэт понимал большинство особенностей психического строя ребенка, что доказывают приведенные в исследовании примеры.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Л.Н. Толстой и Н.А. Некрасов для детей // Психология и психотехника.

Научно-практический журнал РАН. 2011. №8 (35). С. 103-108.

2. Проблема дистанции «писатель-ребенок» в педагогических полемиках 60-70-х гг. XIX века: Антонович, Ушинский, Толстой // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология», 2011.

№ 5. С. 148-150.

образования Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Москва – 2015 Диссертация выполнена в государственном казенном военном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Военный университет» Министерства обороны Российской Федерации доктор педагогических наук,...»

«КУДРЯВЦЕВА Наталья Борисовна РАЗВИТИЕ УМЕНИЙ ДЕЛОВОЙ КОММУНИКАЦИИ У СТУДЕНТОВ ВУЗОВ 13.00.08 – теория и методика профессионального образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Екатеринбург Работа выполнена в ГОУ ВПО «Челябинский государственный педагогический университет» Научный руководитель доктор педагогических наук, профессор Никитина Елена Юрьевна Официальные оппоненты: доктор педагогических наук, профессор Бенин Владислав...»

«ГОРДЕЕВ АЛЕКСАНДР ВАЛЕРЬЕВИЧ МЕТОДИКА НЕПРЕРЫВНОЙ ИНФОРМАЦИОННО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ СТУДЕНТОВ – БУДУЩИХ ДОКУМЕНТОВЕДОВ НА ГУМАНИТАРНЫХ ФАКУЛЬТЕТАХ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ВУЗА 13.00.02 – теория и методика обучения и воспитания (информатика) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Москва – 2015 Работа выполнена на кафедре информатики и информационных технологий Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего...»

«ДНЕПРОВ Сергей Антонович ГЕНЕЗИС НАУЧНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ 13.00.01 - общая педагогика АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора педагогических наук Екатеринбург - 2000 Работа выполнена на кафедре возрастной педагогики и педагогических технологий Уральского государственного педагогического университета Научный консультант: заслуженный деятель науки России, доктор педагогических наук, профессор А. С. БЕЛКИН Официальные оппоненты: заслуженный деятель...»

«Паломарес Эдсон Маркос де Годой ИНДИВИДУАЛИЗАЦИЯ ТРЕНИРОВОЧНОГО ПРОЦЕССА ИГРОКОВ ЗАЩИТЫ 14-15 ЛЕТ НА ОСНОВЕ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ (НА ПРИМЕРЕ ФУТБОЛЬНЫХ КОМАНД БРАЗИЛИИ) 13.00.04 Теория и методика физического воспитания, спортивной тренировки, оздоровительной и адаптивной физической культуры АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Москва – 2015 Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении...»

« задач Специальность 13.00.08 – Теория и методика профессионального образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Санкт-Петербург – 2015 Работа выполнена на кафедре теории и методики непрерывного профессионального образования факультета (подготовки кадров высшей квалификации...»

«Сергиенко Ирина Николаевна Становление профессиональной компетентности будущих педагогов-музыкантов в условиях вариативного использования форм обучения 13.00.08 – теория и методика профессионального образования Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Саратов – 2015 Работа выполнена в ФГБОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского» Научный руководитель: доктор педагогических наук, профессор Рахимбаева Инга...»

«ЖУРАВЛЕВА Людмила Витальевна РАЗВИТИЕ ГУМАНИТАРНОГО ПОТЕНЦИАЛА ПЕДАГОГА В ДОПОЛНИТЕЛЬНОМ ИНОЯЗЫЧНОМ ОБРАЗОВАНИИ Специальность 13.00.08 – теория и методика профессионального образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора педагогических наук Москва 2011 Работа выполнена на кафедре педагогики государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Курский государственный университет» Научный консультант: заслуженный деятель...»

«Смирнова Татьяна Юрьевна РАЗВИТИЕ СОДЕРЖАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В XX – НАЧАЛЕ XXI ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ ПОДГОТОВКИ УЧИТЕЛЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА) 13.00.01 – общая педагогика, история педагогики и образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Калининград – 2015 Работа выполнена на кафедре педагогики Института педагогики и психологии Федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего...»

«Засыпкин Владислав Павлович МОДЕРНИЗАЦИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ Специальность 22.00.04 – Социальная структура, социальные институты и процессы АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук Екатеринбург, 2010 Диссертация выполнена на кафедре социологии НОУ ВПО «Гуманитарный университет г. Екатеринбурга» и кафедре социальногуманитарных дисциплин ГОУ ВПО ХМАО-Югры «Сургутский государственный педагогический...»

«КРАСИКОВА Екатерина Николаевна КЕИС-МЕТОД В СТРУКТУРЕ И СОДЕРЖАНИИ МЕТОДИЧЕСКОЙ КОМПЕТЕНЦИИ ЛИШТЗИСТА-ПРЕПОДАВАТЕЛЯ 13.00.02 Теория и методика обучения и воспитания (иностранные языки, уровень профессионального образования) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Ставрополь 2009 ск I/ Работа выполнена на кафедре английского языка (у О WГОУ ВПО Ставропольского государственного университета Научный руководитель: доктор педагогических...»

«Десятирикова Людмила Анатольевна ФОРМИРОВАНИЕ ГОТОВНОСТИ БУДУЩИХ БАКАЛАВРОВ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ КОМПЬЮТЕРНЫХ СРЕДСТВ В ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (на примере подготовки к обучению математике) 13.00.08 – Теория и методика профессионального образования Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Тольятти – 2015 Работа выполнена на кафедре математики и методики обучения математике ФГБОУ ВПО «Благовещенский...»

«ПЛЕШАКОВА Анастасия Юрьевна СОЦИАЛЬНО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИИ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ (на примере деятельности консорциумов вузов ЕС и РФ по программе «Эразмус Мундус») 13.00.01 общая педагогика, история педагогики и образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Екатеринбург – 2015 Работа выполнена на кафедре акмеологии общего и профессионального образования ФГАОУ ВПО «Российский государственный...»

«КРАКОВСКАЯ Ольга Сергеевна ФОРМИРОВАНИЕ ОРГАНИЗАЦИОННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЙ КОМПЕТЕНЦИИ БАКАЛАВРОВ ЛИНГВИСТИКИ 13.00.08 – теория и методика профессионального образования Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Калининград Работа выполнена в Федеральном государственном автономном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта» доктор педагогических наук, доцент,...»

«Юсупова Римма Магомедовна Формирование аутопедагогической компетентности бакалавра педагогического образования в инновационной среде вуза (на материале иностранного языка) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Специальность 13.00.08 теория и методика профессионального образования Москва 201 Работа выполнена на кафедре теории и методики профессионального образования ГОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет им....»

«Исмаилов Эльхан Эюб оглы СРАВНИТЕЛЬНО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ С И С Т Е М СРЕДНЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ШВЕЦИИ И РОССИИ 13.00.08. т е о р и я и методика профессионального образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора педагогических наук Калининград 200 Работа выполнена в Балтийской государственной академии рыбопромыслового флота Н а у ч н ы й консультант: доктор педагогических наук, профессор, Заслуженный работник высшей школы РФ Бока рева...»

«ГОЛЕНКОВА ОЛЬГА ВАЛЕРЬЕВНА ФОРМИРОВАНИЕ В ВУЗЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ГОТОВНОСТИ БАКАЛАВРА ПО НАПРАВЛЕНИЮ ПОДГОТОВКИ «СОЦИАЛЬНАЯ РАБОТА» К СОПРОВОЖДЕНИЮ ДЕТЕЙ, ОСТАВШИХСЯ БЕЗ ПОПЕЧЕНИЯ РОДИТЕЛЕЙ 13.00.08 Теория и методика профессионального образования АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учной степени кандидата педагогических наук Москва-2015 Работа выполнена в ФГБОУ ВПО «Российский государственный социальный университет». доктор педагогических наук, профессор Научный руководитель:...»

«УДК: 377.016:50 Ибрагимова Мария Владимировна МЕТОДИКА РЕАЛИЗАЦИИ ИНТЕРАКТИВНОГО ОБУЧЕНИЯ КАК СРЕДСТВО ДОСТИЖЕНИЯ МЕТАПРЕДМЕТНЫХ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ПРИ ИЗУЧЕНИИ КУРСА «ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ» Специальность: 13.00.02 – теория и методика обучения и воспитания (естествознание, уровень профессионального образования) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Санкт – Петербург Работа выполнена на кафедре естественнонаучного образования...»

«Руденко Валентина Анатольевна ТЕХНОЛОГИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО АНКЕТИРОВАНИЯ В СИСТЕМЕ ИЗУЧЕНИЯ ПРОФЕССИОНАЛИЗМА УЧИТЕЛЕЙ АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук 13.00.01 - Общая педагогика Таганрог2000 Работа выполнена на кафедре общей педагогики Таганрогского государственного педагогического института Научный руководитель: доктор педагогических наук, профессор Е.А. Михайлычев Официальные оппоненты: доктор педагогических наук, профессор...»

2016 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, диссертации, конференции»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.