Александр Исаевич Солженицын (1918-2008) -- русский писатель, публицист, поэт, общественный и политический деятель, живший и работавший в СССР, Швейцарии, США и России. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970). Диссидент, в течение нескольких десятилетий (1960-е -- 1980-е годы) активно выступавший против коммунистических идей, политического строя СССР и политики его властей. Помимо художественных литературных произведений, затрагивающих, как правило, острые общественно-политические вопросы, получил широкую известность своими историко-публицистическими произведениями по истории России XIX--XX веков.

С началом Великой Отечественной войны Солженицын не был сразу мобилизован, поскольку был признан «ограниченно годным» по здоровью. Активно добивался призвания на фронт. В сентябре 1941 года вместе с женой получил распределение школьным учителем в Морозовск Ростовской области, однако уже 18 октября был призван и направлен в грузовой конный обоз рядовым. В действующей армии с февраля 1943 года; служил командиром батареи звуковой разведки 794-го Отдельного армейского разведывательного артиллерийского дивизиона.

На фронте Солженицын продолжал интересоваться общественной жизнью, но стал критически относиться к Сталину (за «искажение ленинизма»); в переписке со старым другом (Николаем Виткевичем) ругательно высказывался о «Пахане», под которым угадывался Сталин, хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем «резолюцию», в которой сравнивал сталинские порядки с крепостным правом и говорил о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм. 7 лет в лагерях. Потом ссылка. Реабилитирован в 56-57 годах.

К марту 1963 года Солженицын утратил расположение Хрущёва (неприсуждение Ленинской премии, отказ печатать роман «В круге первом»). После прихода к власти Брежнева Солженицын практически потерял возможность легально печататься и выступать. В сентябре 1965 года КГБ конфисковал архив Солженицына с его наиболее антисоветскими произведениями, что усугубило положение писателя. Пользуясь определённым бездействием власти, в 1966 году Солженицын начал активную общественную деятельность. Диссидент. Советская пресса начала пропагандистскую кампанию против автора.

23 августа 1973 года дал большое интервью иностранным корреспондентам. В тот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса она выдала местонахождение одного экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ» и, вернувшись домой, повесилась. 5 сентября Солженицын узнал о случившемся и распорядился начать печатание «Архипелага» на Западе (в эмигрантском издательстве ИМКА-Пресс). Тогда же он отправил руководству СССР «Письмо вождям Советского Союза», в котором призвал отказаться от коммунистической идеологии и сделать шаги по превращению СССР в русское национальное государство. С конца августа в западной прессе публиковалось большое количество статей в защиту диссидентов и, в частности, Солженицына.

В СССР была развёрнута мощная пропагандистская кампания против диссидентов. 31 августа в газете «Правда» было напечатано открытое письмо группы советских писателей с осуждением Солженицына и А. Д. Сахарова, «клевещущих на наш государственный и общественный строй». 24 сентября КГБ через бывшую жену Солженицына предложил писателю официальное опубликование повести «Раковый корпус» в СССР в обмен на отказ от публикации «Архипелага ГУЛАГа» за границей. Однако Солженицын, сказав, что не возражает против печатания «Ракового корпуса» в СССР, не выразил и желания связывать себя негласной договорённостью с властями. В последних числах декабря 1973 года было объявлено о выходе в свет первого тома «Архипелага ГУЛАГа». В советских средствах массовой информации началась массированная кампания очернения Солженицына как предателя родины с ярлыком «литературного власовца». Упор делался не на реальное содержание «Архипелага ГУЛАГа» (художественное исследование советской лагерно-тюремной системы 1918--1956 годов), которое вообще не обсуждалось, а на якобы имевшую место солидаризацию Солженицына с «изменниками родины во время войны, полицаями и власовцами».

В СССР в годы застоя «Август Четырнадцатого» и «Архипелаг ГУЛАГ» (как и первые романы) распространялись в самиздате.

12 февраля Солженицын был арестован, обвинён в измене Родине и лишён советского гражданства. 13 февраля он был выслан из СССР (доставлен в ФРГ на самолёте). 29 марта СССР покинула семья Солженицына.

В 90-е Солженицыну полностью восстановили советское гражданство.

Душевная боль за Россию, да и за все пять континентов Земли, - главное и в публицистических произведениях А.И. Солженицына, которые, начиная с 1992 г., не сходят со страниц журналов «Новый мир», «Диалог», «Звезда», «Новое время», «Москва», газет «Комсомольская правда», «Литературная газета» и других изданий. «Наши пять континентов - в смерче, - тревожится он. - Но в таких испытаниях и проявляются высшие способности человеческих душ. Если мы погибнем и потеряем этот мир - то будет наша собственная вина»

Публикация «ИЗ СТАТЬИ «РУССКИЙ ВОПРОС» К КОНЦУ XX ВЕКА» (1994г., в «Новом Мире»): о «Великой русской катастрофе 90-х годов» - о распаде обществе (и моральном, и фактическом-финансовом), об оскудении русского языка, «Русский вопрос» к концу XX века стоит очень недвусмысленно: быть нашему народу или не быть?». «Из нынешнего униженного потерянного состояния мы обязаны выйти - если уж не для себя, то в память предков, и ради наших детей и внуков». Выход Солженицын видит в волевом шаге русского народа. Русский вопрос, по его мнению, заключается в «сбережении народа». И это самое важное.

Художественная значимость произведений А.И.Солженицына, понимание масштаба и смысла сказанного нам этим ярким мыслителем и художником диктует сегодня необходимость найти новые подходы к изучению творчества писателя в школе.

Тексты А.И.Солженицына по праву можно отнести к категории прецедентных, то есть оказывающих весьма сильное влияние на формирование языковой личности, причем как индивидуальной, так и коллективной. Термин «прецедентный текст» был введен в науку о языке Ю.Н.Карауловым. Прецедентными он называл тексты:

1) «значимые для… личности в познавательном и эмоциональном отношениях»;

2) имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников»;

3) тексты, «обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» .

Появление в 1962 году «рукописи некоего беллетриста о сталинских лагерях» - повести А.Рязанского (псевдоним А.Солженицына) «Щ-854», позже названной «Один день Ивана Денисовича», - вызвало неоднозначные суждения литераторов. Один из первых восторженных откликов на повесть появляется в личном дневнике К.И.Чуковского 13 апреля 1962 года: «…Чудесное изображение лагерной жизни при Сталине. Я пришел в восторг и написал краткий отзыв о рукописи…». Этот краткий отзыв назывался «Литературное чудо» и представлял собой первую рецензию на повесть «Один день Ивана Денисовича»: «…с этим рассказом в литературу вошел очень сильный, оригинальный и зрелый писатель». Слова Чуковского буквально совпадают с тем, что позже напишет А.Т.Твардовский в своем предисловии к первой публикации «Одного дня Ивана Денисовича» в «Новом мире» (1962, № 11). В предисловии Твардовского сказано следующее: «…оно /произведение - Т.И., О.Б./ означает приход в нашу литературу нового, своеобычного и вполне зрелого мастера». Как известно, в повести, показан один день из жизни главного героя, предельно сконцентрировано время и пространство, и этот день становится символом целой эпохи в истории России .

Стилистическая оригинальность повести, отмеченная в первых рецензиях, выражается, прежде всего, в авторском умелом использовании диалектной речи. Все повествование строится на прямой речи главного героя, прерываемой диалогами действующих лиц и описательными эпизодами. Главный герой - человек из деревни довоенного времени, его происхождение обуславливает специфику речевого выражения: язык Ивана Денисовича богато насыщен диалектизмами, причем многие слова являются не столько диалектизмами, сколько просторечными словами («кесь», в значении «как»; прилагательное «гунявый», то есть «грязный» и др.).

Лексические диалектизмы в речи героя, несмотря на их обособленность от структуры лагерной речи, тем не менее, устойчивы и ярко передают семантику обозначаемого предмета или явления и придают эмоционально-экспрессивную окраску речи. Это свойство лексических диалектизмов особенно ярко выявляется на фоне общеупотребительной лексики. Например: «однова» -(«однажды»); «напересек» - («наперерез»); «прозор» - («хорошо просматриваемое место»); «засть» - («закрывать»).

Обращает на себя внимание тот факт, что арготизмы практически исключены из словарного запаса героя, как и из основного повествования. Исключение составляют отдельные лексемы («зэк», «кондей» (карцер). Иван Денисович практически не употребляет жаргонных слов: он часть той среды, где находится - основной контингент лагеря не уголовники, а политические заключенные, интеллигенция, не владеющая арго и не стремящаяся к его овладению. В несобственно-прямой речи персонажа жаргонизмы употребляются минимально - использовано не более 40 «лагерных» понятий.

Стилистическую художественно-выразительную окраску повести придает и использование слово- и формообразовательных морфем в несвойственной им словообразовательной практике: «угрелся» - глагол, образованный префиксом «у» имеет литературный, общеупотребительный синоним «согрелся», образованный префиксом «со»; «наскорях» образованно по правилам словообразования «вверхах»; отглагольные образования «окунумши, зашедши» передают один из способов образования деепричастий - мши-, - дши- сохранившиеся в диалектной речи. Подобных образований в речи героя множество: «разморчивая» - от глагола «разморить»; «красиль» - «красильщик»; «смогают» - «смогут»; «горетый» - «горелый»; «сыздетства» - «с детства»; «трогъте» - «трогайте» и др.

Таким образом, Солженицын, используя в повести диалектизмы, создает неповторимый идиолект - индивидуализированную, самобытную речевую систему, коммуникативной особенностью которой является фактически полное отсутствие арготизмов в речи главного героя. Кроме этого, Солженицын довольно скупо использует в рассказе переносные значения слов, предпочитая первоначальную образность и добиваясь максимального эффекта «нагой» речи. Дополнительную экспрессию придают тексту нестандартно использованные фразеологизмы, пословицы и поговорки в речи героя. Он способен чрезвычайно сжато и метко двумя-тремя словами определить суть события или человеческого характера. Особенно афористично звучит речь героя в концовках эпизодов или описательных фрагментов.

Художественная, экспериментальная сторона повести А.И.Солженицына очевидна: оригинальная стилистика повести становится источником эстетического наслаждения для читателя.

О своеобразии «малой формы» в творчестве А.И.Солженицына писали разные исследователи. Ю.Орлицкий рассматривал опыт Солженицына в контексте «Стихотворений в прозе» .С.Одинцова соотносила «Крохотки» Солженицына с «Квази» В.Маканина. В.Кузьмин отмечал, что «в «Крохотках» концентрация смысла и синаксиса является главным средством борьбы с описательностью» .

Собственные представления Солженицына о стилистической наполненности «малой формы» заключаются в полном, принципиальном неприятии «приемов»: «Никакой литературщины, никаких приемов!»; «Никакие «новые приемы»…не нужны, …вся конструкция рассказа - нараспашку», - одобрительно писал Солженицын об отсутствии формальных экспериментов в прозе П.Романова, Е.Носова.

Главным достоинством рассказов Солженицын считал сжатость, изобразительную емкость, сгущенность каждой единицы текста. Приведем несколько оценок такого рода. О П. Романове: «Ничего лишнего и нигде не продрогнет сентимент» . О Е.Носове: «Краткость, неназойливость, непринужденность показа» . О Замятине «И какая поучительная сжатость! Сжаты многие фразы, нигде лишнего глагола, но сжат и весь сюжет…Как все сгущено! - безвыходность жизни, расплющенность прошлого и сами чувства и фразы - все тут сжато, сжато» . В «Телеинтервью на литературные темы» с Никитой Струве (1976) А.И.Солженицын, говоря о стиле Е.Замятина, заметил: «Замятин во многих отношениях поражает. Главным образом вот синтаксисом. Если я кого считаю своим предшественником, то - Замятина» .

Рассуждения писателя о стиле литераторов показывают, насколько важен для него и синтаксис, и конструкция фразы. Профессиональный анализ мастерства писателей-новеллистов помогает понять стилистику самого Солженицына как художника. Попытаемся сделать это на материале «Крохоток», жанра особого, интересного не только подчеркнуто малым размером, но и сгущенной образностью.

Первый цикл «Крохоток» (1958 - 1960) состоит из 17 миниатюр, второй (1996 -1997) из 9. Сложно выявить какую-то закономерность в отборе тем, но сгруппировать миниатюры по мотивам все-таки можно: отношение к жизни, жажда жизни («Дыхание», «Утенок», «Вязовое бревно», «Шарик»); мир природы («Отражение в воде», «Гроза в горах»); противостояние человеческого и официозного миров («Озеро Сегден», «Прах поэта», «Город на Неве», «Путешествуя вдоль Оки»); новое, чуждое мироотношение («Способ движения», «Приступая ко дню», «Мы-то не умрем»); личные впечатления, связанные с потрясениями красотой, талантом, воспоминаниями («Город на Неве», «На родине Есенина», «Старое ведро»).

В рассказах «Крохотки» активизируются разговорные синтаксические конструкции. Автор часто «сворачивает», «сжимает» синтаксические конструкции, умело используя эллиптичность разговорной речи, когда опускается все, что может быть опущено без ущерба для смысла, для понимания сказанного. Писатель создает предложения, в которых не замещены те или иные синтаксические позиции (т.е. отсутствуют те или иные члены предложения) по условиям контекста. Эллипсис предполагает структурную неполноту конструкции, незамещенность синтаксической позиции: «В избе Есениных - убогие перегородки не до потолка, чуланчики, клетушки, даже комнатой не назовешь ни одну…За пряслами - обыкновенное польце» («На родине Есенина»); «Не весит нисколько, глазки черные - как бусинки, ножки - воробьиные, чуть-чуть его сжать - и нет. А между тем - тепленький» («Утенок»); «В той церкви подрагивают станки. Эта - просто на замке, безмолвная» («Путешествуя вдоль Оки») и мн.др.

Синтаксические построения в «Крохотках» становятся все более расчлененными, фрагментарными; формальные синтаксические связи - ослабленными, свободными, а это в свою очередь повышает роль контекста, внутри отдельных синтаксических единиц - роль порядка слов, акцентных выделений; повышение роли имплицитных выразителей связи приводит к словесной сжатости синтаксических единиц и, как следствие, к их смысловой емкости. Общий ритмико-мелодический облик характеризуется экспрессивностью, выраженной в частом использовании однородных членов предложения, парцеллированных конструкций: «И - чародейство исчезло. Сразу - нет той дивной бесколышности, нет того озерка» (Утро»); «Озеро пустынное. Милое озеро. Родина…» («Озеро Сегден»). Отрыв от основного предложения, прерывистый характер связи в парцеллированных конструкциях, функция дополнительного высказывания, дающая возможность уточнить, пояснить, распространить, семантически развить основное сообщение, - вот проявления, усиливающие логические и смысловые акценты, динамизм, стилистическую напряженность в «Крохотках».

Встречается и такой тип расчлененности, когда фрагментальность в подаче сообщений превращается в своеобразный литературный прием - расчленению подвергаются однородные синтаксические единицы, предваряющие основное суждение. Это могут быть придаточные или даже обособленные обороты: «Лишь когда через реки и реки доходит до спокойного широкого устья, или в заводи остановившейся, или в озерке, где вода не продрогнет, - лишь там мы видим в зеркальной глади и каждый листик прибрежного дерева, и каждое перышко тонкого облака, и налитую голубую глубь неба» («Отраженье в воде»); «Он ёмок, прочен и дешев, этот бабий рюкзак, с ним не сравняются его разноцветные спортивные братья с карманчиками и блестящими пряжками. Он держит столько тяжести, что даже через телогрейку не выносит его ремня навычное крестьянское плечо» («Колхозный рюкзак»).

Частым стилистическим приемом писателя становится и сегментированность речевых конструкций, например, при использовании вопросных, вопросно-ответных форм: «И в чем тут держится душа? Не весит нисколько…» («Утенок»); «…все это тоже забудется начисто? Все это тоже даст такую законченную вечную красоту?..» («Город на Неве»); «Сколько видим ее - хвойная, хвойная, да. Того и разряду, значит? А, нет…» («Лиственница»). Такой прием усиливает имитацию общения с читателем, доверительность интонации, словно «размышления на ходу».

Экономность, смысловая емкость и стилистическая выразительность синтаксических конструкций поддерживается и графическим элементом - использованием тире - излюбленного знака в повествовательной системе Солженицына. Широта употребления этого знака свидетельствует о его универсализации в писательском восприятии. Тире у Солженицына имеет несколько функций:

1. Означает всевозможные пропуски - пропуск связки в сказуемом, пропуски членов предложения в неполных и эллиптических предложениях, пропуски противительных союзов; тире как бы компенсирует эти пропущенные слова, «сохраняет» им принадлежащее место: «Озеро в небо смотрит, небо - в озеро» («Озеро Сегден»); «Сердечная болезнь - как образ самой нашей жизни: ход её - в полной тьме, и не знаем мы дня конца: может быть, вот, у порога, - а может быть, еще нескоро-нескоро» («Завеса»).

2. Передает значение условия, времени, сравнения, следствия в тех случаях, когда эти значения не выражены лексически, то есть союзами: «Едва в сознании твоем хоть чуть прорвалась пелена - ринулись, ринулись они в тебя, расплющенного наперебой» («Ночные мысли»).

3. Тире можно назвать и знаком «неожиданности» - смысловой, интонационной, композиционной: «И еще спасибо бессоннице: с этого огляда - даже и нерешаемое решить» («Ночные мысли»); «Оно - с высокой мудростью завещано нам людьми Святой жизни» («Поминание усопших»).

4. Тире способствует передаче и чисто эмоциональное значение: динамичность речи, резкость, быстроту смены событий: «Да еще на шпиле - каким чудом? - крест уцелел» («Колокольня»); «Но что-нибудь вскоре непременно встряхивает, взламывает чуткую ту натяженность: иногда чужое действие, слово, иногда твоя же мелкая мысль. И - чародейство исчезло. Сразу - нет той дивной бесколышности, нет того озерка» («Утро») .

Стилистическое своеобразие «Крохоток» характеризуется оригинальностью, неповторимостью синтаксиса.

Таким образом, широкий филологический взгляд на произведения А.И.Солженицына способен раскрыть большого мастера русского слова, его своеобразное языковое наследие, индивидуальность стиля автора.

Для творческого метода Солженицына характерно особое доверие к жизни, писатель стремится изобразить все, как это было на самом деле. По его мнению, жизнь может сама себя выразить, о себе сказать, надо только ее услышать.

Это и предопределило особый интерес писателя к правдивому воспроизведению жизненной реальности как в сочинениях, основанных на личном опыте, так и, например, в эпопее «Красное Колесо», дающей документально точное изображение исторических событий.

Ориентация на правду ощутима уже в ранних произведениях писателя, где он старается максимально использовать свой личный жизненный опыт: в поэме «Дороженька» повествование ведется прямо от первого лица (от автора), в неоконченной повести «Люби революцию» действует автобиографический персонаж Нержин. В этих произведениях писатель пытается осмыслить жизненный путь в контексте послереволюционной судьбы России. Схожие мотивы доминируют и в стихах Солженицына, сочиненных в лагере и в ссылке.

Одна из излюбленных тем Солженицына - тема мужской дружбы, которая оказывается в центре романа «В круге первом». «Шарашка», в которой вынуждены работать Глеб Нержин, Лев Рубин и Дмитрий Сологдин, вопреки воле властей оказалась местом, где «дух мужской дружбы и философии парил под парусным сводом потолка. Может быть, это и было то блаженство, которое тщетно пытались определить и указать все философы древности?».

Название этого романа символически многозначно. Кроме «дантовского», здесь присутствует и иное осмысление образа «первого круга». С точки зрения героя романа, дипломата Иннокентия Володина, существуют два круга -- один внутри другого. Первый, малый круг -- отечество; второй, большой -- человечество, а на границе между ними, по словам Володина, «колючая проволока с пулеметами… И выходит, что никакого человечества -- нет. А только отечества, отечества, и разные у всех…». В романе содержится одновременно и вопрос о границах патриотизма, и связь глобальной проблематики с национальной.

А вот рассказы Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» близки идейно и стилистически, кроме того, они обнаруживают и характерный для всего творчества писателя новаторский подход к языку. В «Одном дне…» показаны не «ужасы» лагеря, а самый обычный день одного зэка, почти счастливый. Содержание рассказа отнюдь не сводится к «обличению» лагерных порядков. Авторское внимание отдано необразованному крестьянину, и именно с его точки зрения изображен мир лагеря.

Здесь Солженицын отнюдь не идеализирует народный тип, но в то же время показывает доброту, отзывчивость, простоту, человечность Ивана Денисовича, которые противостоят узаконенному насилию уже тем, что герой рассказа проявляет себя как живое существо, а не как безымянный «винтик» тоталитарной машины под номером Щ-854 (таков лагерный номер Ивана Денисовича Шухова) и таково же было авторское название рассказа.

В своих рассказах писатель активно использует форму сказа. При этом выразительность речи повествователя, героев их окружения создается в этих произведениях не только словарными экзотизмами, но и умело используемыми средствами общелитературной лексики, наслаивающейся… на разговорно-просторечную синтаксическую структуру».

В рассказах «Правая кисть» (1960), «Случай на станции Кочетовка», «Для пользы дела», «Захар-Калита», «Как жаль» (1965), «Пасхальный крестный ход» (1966) подняты важные нравственные проблемы, ощутим интерес писателя к 1000_летней истории России и глубокая религиозность Солженицына.

Показательно и стремление писателя выйти за рамки традиционных жанров. Так, «Архипелаг ГУЛаг» имеет подзаголовок «Опыт художественного исследования». Солженицын создает новый тип произведения, пограничный между художественной и научно-популярной литературой, а также публицистикой.

«Архипелаг ГУЛаг» документальной точностью изображения мест заключения напоминает «Записки из Мертвого дома» Достоевского, а также книги о Сахалине А. П. Чехова и В. М. Дорошевича; однако если раньше каторга была преимущественно наказанием виновных, то во времена Солженицына ею наказывают огромное количество ни в чем не повинных людей, она служит самоутверждению тоталитарной власти.

Писатель собрал и обобщил огромный исторический материал, развеивающий миф о гуманности ленинизма. Сокрушительная и глубоко аргументированная критика советской системы произвела во всем мире эффект разорвавшейся бомбы. Причина и в том, что это произведение -- документ большой художественной, эмоциональной и нравственной силы, в котором мрачность изображаемого жизненного материала преодолевается при помощи своего рода катарсиса. По мысли Солженицына, «Архипелаг ГУЛаг» это дань памяти тем, кто погиб в этом аду. Писатель исполнил свой долг перед ними, восстановив историческую правду о самых страшных страницах истории России.

Позднее, в 90_е гг. Солженицын вернулся к малой эпической форме. В рассказах «Молодняк», «Настенька», «Абрикосовое варенье», «Эго», «На краях», как и в других его произведениях, интеллектуальная глубина сочетается с необычайно тонким чувством слова. Все это -- свидетельство зрелого мастерства Солженицына-писателя.

Публицистичность творчества А.И. Солженицына выполняет эстетическую функцию. Его сочинения переведены на многие языки мира. На Западе существует немало число экранизаций его произведений, пьесы Солженицына неоднократно ставились в различных театрах мира. В России, в январе-феврале 2006 была продемонстрирована первая в России экранизация произведения Солженицына -- многосерийный телефильм по мотивам романа «В круге первом», что свидетельствует о неугасающем интересе к его творчеству.

Рассмотрим лексическое своеобразие стихотворений Солженицына.

Стремление писателя к обогащению русского национального языка.

В настоящее время проблема анализа языка писателя приобрела первостепенную важность, так как изучение идиостиля конкретного автора интересно не только в плане наблюдения за развитием национального русского языка, но и для определения личного вклада писателя в процесс языкового развития.

Жорж Нива, исследователь творчества А.И. Солженицына, пишет: «Язык Солженицына вызвал настоящее потрясение у русского читателя. Существует уже внушительных объёмов словарь «Трудных слов Солженицына». Его язык стал предметом страстных комментариев и даже ядовитых нападок» .

А.И. Солженицын осмысленно и целенаправленно стремится к обогащению русского национального языка. Ярче всего это проявляется в области лексики.

Писатель считал, что с течением времени «произошло иссушительное обеднение русского языка», а сегодняшнюю письменную речь называл «затёртой». Утрачены многие народные слова, идиомы, способы образования экспрессивно окрашенных слов. Желая «восстановить накопленные, а потом утерянные богатства», писатель не только составил «Русский словарь языкового расширения», но и использовал материал этого словаря в своих книгах.

А.И. Солженицын использует самую разнообразную лексику: встречается множество заимствований из словаря В.И. Даля, из произведений других русских писателей и собственно авторские выражения. Писатель употребляет не только лексику, не содержащуюся ни в одном из словарей, но также малоупотребительную, забытую, или даже обычную, но переосмысленную писателем и несущую новую семантику.

В стихотворении «Мечта арестанта» мы встречаем слова: сызначала (сначала), не взмучая (не беспокоя). Такие слова называются окказионализмы или авторские неологизмы, состоящие из распространённых языковых единиц, но в новом сочетании дающие новую яркую окраску словам.

Это индивидуальное словоупотребление и словообразование.

Российский лингвист, учёный-языковед Е.А. Земская утверждает, что окказионализмы в отличие от «просто неологизмов» «сохраняют свою новизну, свежесть независимо от реального времени их создания».

Но основной лексический пласт А.И. Солженицына - это слова общелитературной речи, ведь иначе и быть не может. Так в стихотворении «Вечерний снег» всего несколько лексических окказионализмов: оснежил (засыпал), звездчатый (похожий на звёзды), низался, сеялся (падал).

Стемнело. Тихо и тепло.

И снег вечерний сыплет.

На шапки вышек лёг бело,

Колючку пухом убрало,

И в тёмных блёстках липы.

Занёс дорожку к проходной

И фонари оснежил…

Любимый мой, искристый мой!

Идёт, вечерний, над тюрьмой,

Как шёл над волей прежде…

В стихотворении есть и метафоры (на шапки вышек, таял в росинки), и олицетворения (ветви лип седые).

«А.С. Солженицын - художник, остро чувствующий языковой потенциал. Писатель обнаруживает подлинное искусство изыскивать ресурсы национального языка для выражения авторской индивидуальности в видении мира», - писал Г.О. Винокур.

Родина…Россия… В жизни любого из нас она значит весьма немало. Тяжело вообразить себе человека, не любящего свою Родину. За несколько месяцев до рождения Солженицына, в мае 1918 года, А.А. Блок отвечал на вопрос анкеты, - что следует сейчас делать русскому гражданину. Блок отвечал как поэт и мыслитель: «Художнику надлежит знать, что той России, которая была, - нет и никогда уже не будет. Мир вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность, та религия - умерли…утратили бытие».

Л.И.Сараскина, известная писательница, утверждает: «Без преувеличения можно сказать, что всё творчество Солженицына обжигающе пристрастно нацелено на осмысление разницы той и этой цивилизации, той и этой государственности, той и этой религии».

Когда писателю А.И. Солженицыну задали вопрос: «Какой вам представляется сегодняшняя Россия? Насколько она далека от той, с которой вы боролись, и насколько может быть близка к той, о которой вы мечтали?», он ответил так: «Очень интересный вопрос: насколько она близка к той России, о которой я мечтал…Весьма и весьма далека. И по государственному устройству, и по общественному состоянию, и по экономическому состоянию весьма далека от того, о чём я мечтал. Главное в международном отношении достигнуто - возвращено влияние России и место России в мире. Но на внутреннем плане мы далеки по нравственному состоянию от того, как хотелось бы, как нам органически нужно. Это очень сложный духовный процесс»

С трибуны Государственной думы прозвучал его призыв о сбережении народа как актуальнейшей проблеме современной России.

Александр Солженицын-поэт в своём стихотворении «Россия?» стремится философски осмыслить драматическую судьбу России в контексте исторических имён и связей, пропуская былое через собственные ощущения, через свою душу:

«Россия!»… Не в блоковских ликах

Ты мне проступаешь, гляжу:

Среди соплеменников диких

России я не нахожу…

Так о какой же России мечтает писатель? Почему так мало видит он рядом с собой «подлинных русских»? Где же

Россия людей прямодушных,

Горячих смешных чудаков,

Россия порогов радушных,

Россия широких столов,

Где пусть не добром за лихо,

Но платят добром за добро,

Где робких, податливых, тихих

Не топчет людское юро?

Снова обращаем внимание на необычную лексику стихотворения:

как кремешками кресим (произносим твёрдо, часто);

и ворот, и грудь настежу (нараспашку);

каких одноземцев встречал (земляков);

людское юро (стадо, рой, стая);

властная длань (ладонь, рука); (это старославянское слово).

опёрен и тёпел играющий вспорх словца.

Созданные писателем слова реализуют творческий потенциал Солженицына, создают его индивидуальный стиль. Писатель использует и лексические, и семантические окказионализмы.

Лексические окказионализмы - это слова в основном одноразового употребления, хотя они могут использоваться и в других произведениях автора: иноцветно, зарость кустов, кудерьки альляные, ледочеккрохкий.

Семантические окказионализмы - лексемы, которые ранее уже существовали в литературном языке, но обрели новизну за счёт индивидуальных авторских значений: цветен… и тёпел играющий вспорх словца, безгневный сын, безудачливая русская земля.

Современный писатель Сергей Шаргунов пишет: «…я люблю Солженицына не за его историческую масштабность, а за художественные черты. Я не сразу его полюбил и, понятно, не во всём принимаю. Однако безумно мне нравится, как он писал. Кроме всяких идей, именно стилистически - это и тонко, и светло. Плачевное плетение и яростное выкрикивание словес. Он был очень-очень живой!»

В стихотворении «Россия?» 13 предложений, в которых содержатся риторические вопросы. Функция риторического вопроса - привлечь внимание читателя, усилить впечатление, повысить эмоциональный тон.

За внешней суровостью и «яростным выкрикиванием словес» мы видим человека неравнодушного, болеющего душой и сердцем за свою страну:

Где, если не верят в Бога,

То пошло над ним не трунят?

Где, в дом заходя, с порога

Чужой почитают обряд?

В двухсотмиллионном массиве

О, как ты хрупка и тонка,

Единственная Россия,

Неслышимая пока!..

«В самые чёрные годы Солженицын верил в преображение России, потому что видел (и позволил увидеть нам) лица русских людей, сохранивших высокий душевный строй, сердечную теплоту, непоказное мужество, способность верить, любить, отдавать себя другому, беречь честь и хранить верность долгу», - писал историк литературы Андрей Немзер.

Прочитав стихотворения А.И. Солженицына, можно с уверенностью сказать, что они представляют собой материал, выявляющий скрытые возможности русского национального языка. Основным направлением является обогащение словарного запаса за счёт таких групп, как авторская окказиональная лексика, разговорная лексика.

Окказионализмы, создаваемые автором как средство выразительности речи, как средство создания некоего образа активно используются уже более четырёх веков. В качестве средства выразительности в художественной, а особенно в поэтической речи, окказионализм позволяет автору не только создать неповторимый образ, но и читатель в свою очередь получает возможность увидеть и мысленно создать свой личный субъективный образ. А это значит, что можно говорить о сотворчестве художника и читателя.

Лингвистическая работа писателя, направленная на возвращение утерянного языкового богатства является продолжением труда классиков русской литературы: А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова.

LXXVII выпуск

Т.Г. ВИНОКУР

О языке и стиле повести А.И. Cолженицына
«ОДИН ДЕНЬ ИВАНА ДЕНИСОВИЧА»

Стилистическое и языковое мастерство А.И. Солженицына, отмеченное редким своеобразием, не может не привлечь внимания языковедов. А парадоксальность отрицательного отношения к нему многих читателей обязывает дать характеристику языка и стиля хотя бы одного из произведений этого автора, основанную прежде всего на фактах.

Далеко не для каждого, кто берется судить о достоинствах и недостатках языка художественного произведения, ясна во всем объеме теснейшая связь и взаимообусловленность стилевых приемов и речевых средств, в каких эти приемы воплощаются. Анализируя с этой точки зрения повесть «Один день Ивана Денисовича», необходимо показать точную, последовательную мотивированность и внутреннее единство ее словесно-образного состава, при котором возникает, как говорил Л.Н. Толстой, «единственно возможный порядок единственно возможных слов» – примета истинной художественности.

<От чьего лица ведется повествование? Роль несобственно-прямой речи>

Солженицын поставил перед собой сложную стилистическую задачу. Слив воедино образ автора и героя, он был обязан создать совершенно отчетливо очерченную речевую маску, которая соединяла бы в себе: 1) индивидуальные особенности речи героя в соответствии с его характером, 2) более широкие приметы его родного тегменёвского говора (а вернее – общие черты диалектно-просторечного «говорения», характерные для современного крестьянина) и 3) речевой колорит среды, окружающей его в заключении. В последней нельзя было также забыть об индивидуализации речи всех других персонажей повести, пусть даже показанных через одноплановое восприятие героя. Трудность синтетического использования этих разнородных и разномасштабных речевых пластов состояла еще и в том, что по замыслу автора они должны были быть заключены не в более естественную для «сказовой» манеры форму повествования от первого лица – лица рассказчика, а в синтаксическую структуру несобственно-прямой речи:

«Шел Шухов тропою и увидел на снегу кусок стальной ножовки, полотна поломанного кусок. Хоть ни для какой надобности ему такой кусок не определялся, однако нужды своей вперед не знаешь. Подобрал, сунул в карман брюк. Спрятать ее на ТЭЦ. Запасливый лучше богатого».

Несобственно-прямая речь часто, но по-разному используемая в литературе, открывает большие характерологические возможности. В данном случае она дает автору большую свободу, основания для большей (по сравнению с прямой речью) объективизации изображаемого. Еще один последовательный шаг в этом направлении – и в некоторых эпизодах происходит прямой вывод повествования из «авторской шуховской» в «авторскую солженицынскую» речь:

«А вблизи от них сидел за столом кавторанг Буйновский... он также занимал сейчас незаконное место здесь и мешал новоприбывающим бригадам, как те, кого пять минут назад он изгонял своим металлическим голосом. Он недавно был в лагере, недавно на общих работах. Такие минуты, как сейчас, были (он не знал этого) особо важными для него минутами, превращавшими его из властного, звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зэка, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отверстанные ему двадцать пять лет тюрьмы».

Сдвинув границы шуховского жизнеощущения, автор получил право увидеть и то, чего не мог увидеть его герой. Для Солженицына это было необходимо, например, при мимолетном (но оттого не менее знaчимом) прикосновении к духовному миру лагерной интеллигенции в тех случаях, когда оно должно быть освобождено от чуть снисходительной улыбки человека сугубо «земного» – крестьянина Шухова, т.е. когда речь идет о вещах, находящихся, так сказать, вне шуховской компетенции:

«А Вдовушкин писал свое. Он вправду занимался работой “левой”, но для Шухова непостижимой. Он переписывал новое длинное стихотворение, которое вчера отделал, а сегодня обещал показать Степану Григорьевичу, тому самому врачу, поборнику трудотерапии».

Как видим, едва намеченное композиционно-стилистическое перемещение сразу расширяет тематические, а следовательно, образные и языковые сферы повести. «Властный, звонкий морской офицер», «трудотерапия», сложный «толстовский» синтаксический период: «такие минуты были (он не знал этого) особо важными» и т.д. – все это уже выходит за рамки речевой маски главного героя.

Но соотношения авторского и прямого речевых планов (если за отправную точку принимать несобственно-прямую речь) могут быть сдвинуты и в обратном направлении. Таким обратным сдвигом является непосредственное столкновение косвенной и прямой речи в пределах одного предложения, периода, иногда шире – эпизода:

«Как хвост (колонны зэков. – Т.В. ) на холм вывалил, так и Шухов увидел: справа от них, далеко в степи чернелась еще колонна, шла она нашей колонне наперекос и, должно быть, увидав, тоже припустила. Могла быть эта колонна только мехзавода...

Дорвалась наша колонна до улицы, а мехзаводская позади жилого квартала скрылась... Тут-то мы их и обжать должны!».

Здесь возникает та высшая ступень в слиянии героя и автора, которая дает ему возможность особенно настойчиво подчеркивать их сопереживания, еще и еще раз напоминать о своей непосредственной причастности к изображаемым событиям. Эмоциональный эффект этого слияния исключительно действен: раскрывается добавочная острота, предельная обнаженность иронической горечи, с какой в данном, например, эпизоде описан жуткий «кросс» обгоняющих друг друга обветренных, вымерзших, выголодавших арестантов. На финише кросса – не кубок, а черпак... Черпак баланды, которая сейчас для зэка «дороже воли, дороже жизни, всей прежней и всей будущей жизни».

Не меньшей выразительности достигает и другой стилистический сдвиг – непосредственная передача прямой речи на общем фоне несобственно-прямой. Прямая речь других персонажей экспрессивно-стилистически интерпретируется шуховским речевым обрамлением:

«Кладет Шухов (кирпичи. – Т.В. ), кладет и слушает:

– Да ты что?! – Дэр кричит, слюной брызгает. – Это не карцером пахнет! Это уголовное дело. Тюрин! Третий срок получишь!

Ух, как бригадирово лицо перекосило! Ка-ак швырнет мастерок под ноги! И к Дэру – шаг! Дэр оглянулся – Павло лопату наотмашь подымает... Дэр заморгал, забеспокоился, смотрит, где пятый угол.

Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь наверху:

– Прошло ваше время, заразы, срока давать. Ес-сли ты слово скажешь, кровосос, – день последний живешь, запомни!

Трясет бригадира всего. Трясет, не уймется никак».

Этот сдвиг приобретает особую окраску там, где при его помощи автор сталкивает психологические результаты противоположного жизненного опыта. Здесь иногда используется и прием так называемого остранения, который позволяет видеть вещи с новой и неожиданной стороны. Именно им Солженицын передает, например, добродушно-ироническое отношение Шухова к интересам Цезаря и его собеседников, к их, на взгляд Шухова, непонятному и какому-то ненастоящему «зазонному» миру:

«Цезарь Шухову улыбнулся и сразу же с чудаком в очках, который в очереди все газету читал:

– Аа-а! Петр Михалыч!

И – расцвели друг другу как маки. Тот чудак:

– А у меня “Вечерка”, свежая, смотрите! Бандеролью прислали.

– Да ну? – И суется Цезарь в ту же газету. А под потолком лампочка слепенькая-слепенькая, чего там можно мелкими буквами разобрать?

– Тут интереснейшая рецензия на премьеру Завадского!..

Они, москвичи, друг друга издаля чуют, как собаки. И, сойдясь, все обнюхиваются, обнюхиваются по-своему. И лопочут быстро-быстро, кто больше слов скажет. И когда так лопочут, так редко русские слова попадаются, слушать их – все равно как латышей или румын».

Вот в соотношении и пропорциях всех этих способов «речеведения», благодаря которым Солженицын всегда умеет показать ровно столько, сколько нужно, и именно так, как нужно для его художественного замысла, и заключается «новый блеск старого приема», отмеченный современной критикой .

<Разговорная основа стиля>

Стилистически безукоризненно выполненное переплетение прямой, несобственно-прямой и косвенной речи накладывается на общую для всей повести «разговорную» речевую канву. И это определяет еще одну интересную особенность повествовательного стиля Солженицына. Максимально детализованное, дробящее факт на простейшие составные элементы описание каждого (внешне незначительного, а на самом деле исполненного глубокого смысла) события не замедляет, как можно было бы ожидать, темпа повествования. Так же и ритм (а ритм повести необычайно интересен и символичен) не становится от этого слишком однообразным и размеренным. Характерные особенности разговорной речи допускают совмещение указанной детализации с экспрессивной стремительностью рубленой фразы, с обилием эмоционально окрашенных вопросительных и восклицательных фигур, с синтаксическими повторами, с необычайной выразительностью вводных слов и оборотов, со своеобразным порядком слов, с контаминацией разных по синтаксическому строению предложений и т.д.

Стихия разговорной речи в творчестве Солженицына – это вообще отдельная, большая проблема, при изучении которой надо подробно рассматривать каждое из перечисленных (а также целый ряд других) явлений. В то же время большинство из них можно показать на любом куске текста повести. Возьмем ли мы, например, шуховские рассуждения про арестантскую думу («Дума арестантская – и та несвободная, все к тому же возвращается, все снова ворошит: не нащупают ли пайку в матрасе? в санчасти освободят ли вечером? Посадят капитана или не посадят? И как Цезарь на руки раздобыл белье свое теплое? Наверное, подмазал в каптерке личных вещей, откуда ж?») или про то, как хлеб распределить («вот хлеба четыреста, да двести, да в матрасе не меньше двести. И хватит. Двести сейчас нажать, завтра утром пятьсот улупить, четыреста взять на работу – житуха!»), возьмем ли мы другие отдельные фразы («не санчасть его теперь манила – а как бы еще к ужину добавить?»; «Цезарь богатый, два раза в месяц посылки, всем сунул, кому надо, – и придурком работает в конторе…» и пр.), – во всех этих примерах преобладает концентрированная разговорно-просторечная интонация, как нельзя лучше гармонирующая с обликом рассказчика. Именно она создает характерную для повести атмосферу «внешней непритязательности и естественной простоты» (А.Твардовский), которая возникла, конечно, не сама по себе, а как реализация блестящего стилистического и языкового чутья художника.

<Преобладание общелитературной лексики>

Итак, «единственно возможный» словесный порядок для повести – это тот синтаксико-стилистический строй, который сложился в результате своеобразного использования смежных возможностей сказа, сдвигов авторского и прямого высказывания и особенностей разговорной речи. Он наилучшим образом соответствует ее идейно-сюжетным и композиционным принципам . И, очевидно, ему, в свою очередь, таким же наилучшим образом должны соответствовать «единственно возможные слова», что, как мы дальше увидим, действительно составляет одну из самых интересных художественных сторон повести.

Но именно эти слова, «единственно возможные» и объективно, и субъективно, вызывают сомнения, а иногда и прямое возмущение пуристически настроенной части читательской общественности, представителей которой мало заботит вопрос о том, как лексический отбор связан с общим художественным замыслом произведения. Между тем только серьезное и, главное, непредубежденное отношение и к самой повести, и к выразительным средствам художественной речи, и к русскому языку вообще может способствовать формированию объективного взгляда на предмет.

Как уже было сказано выше, язык повести «Один день Ивана Денисовича» многопланов, и планы эти тонко, подчас еле уловимо переплетены. Однако с точки зрения лексической ее составные элементы выделяются более или менее четко.

Основной лексический пласт – это слова общелитературной речи, хотя на первый взгляд может показаться иначе. Но иначе быть не может. Мы знаем немало писателей в истории русской литературы, которым свойственна «внелитературная» форма языкового употребления. Вспомним хотя бы Гоголя и Лескова, а в советской литературе – раннего Леонова, Бабеля, Зощенко . Но всегда, при любой (диалектной, просторечной, жаргонной) направленности в стилизации речи опорной точкой, нейтральным фоном служит литературный язык . Написанное целиком на жаргоне, диалекте и т.д. произведение не может стать общенациональным художественным достоянием.

В повести «Один день Ивана Денисовича» диалектная и жаргонная лексика играет традиционную роль наиболее ярких стилистических речевых средств. Количественная соразмерность этой лексики с лексикой литературной достаточно наглядна в пользу последней. Правда, только количественное преобладание еще ничего не говорит о месте в повести литературной лексики, так как она нейтральна и, следовательно, мало заметна по сравнению с «окрашенными» внелитературными словами. Но если мы просто еще раз обратим взгляд читателя на любой взятый наугад отрывок из повести, то увидим, что вовсе не только какими-то необычайными словарными «экзотизмами» создает автор выразительную речь героя и его окружения, а главным образом умело используемыми средствами общелитературной лексики, наслаивающейся, как мы уже говорили, на разговорно-просторечную синтаксическую структуру:

«Из рыбки мелкой попадались все больше кости, мясо с костей сварилось, развалилось, только на голове и на хвосте держалось. На хрупкой сетке рыбкиного скелета не оставив ни чешуйки, ни мясинки, Шухов еще мял зубами, высасывал скелет – и выплевывал на стол. В любой рыбе он ел все, хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда они на месте попадались, а когда вываливались и плавали в миске отдельно – большие, рыбьи глаза – не ел. Над ним за то смеялись».

Или: «Снуют зэки во все концы! Одно время начальник лагеря еще такой приказ издал: никаким заключенным в одиночку по зоне не ходить. А куда можно – вести всю бригаду одним строем. А куда всей бригаде сразу никак не надо – скажем, в санчасть или в уборную, – то сколачивать группы по четыре-пять человек, и старшего из них назначать, и чтоб вел своих строем туда, а там дожидался, и назад – тоже строем».

Убийственный сарказм этого последнего отрывка, например, обостряется именно подчеркнутой нейтральностью словесного подбора, еще более «остраняющей» бессмысленность и тупость изображаемых лагерных порядков. Новый просторечно-«боевой» фразеологизм «сколачивать группы» лишь усугубляет обыденную «деловитость» сделанного как бы мимоходом пояснения.

В третьем, четвертом и т.д. взятом нами отрывке – аналогичное явление: нелитературные слова не определяют общего лексического состава повести.

<Диалектные и просторечные формы в языке повести>

Второй пласт лексики, очень важный для Солженицына, – это лексика диалектная. Сделав центральным героем своей повести крестьянина и «перепоручив» ему авторскую функцию, Солженицын сумел создать на редкость выразительную и нешаблонную диалектную характеристику его речи, категорически исключившую для всей современной литературы эффективность возврата к затасканному репертуару «народных» речевых примет, кочующих из произведения в произведение (типа апосля, надысь, милок, глянь-кось и т.п.).

В большей своей части эта диалектная характеристика формируется даже не за собственно лексический счет (халабуда, наледь, гунявый, ухайдакаться), а за счет словообразования: укрывище, недотыка, наскорях, удоволенный, смогать, обневолю. Такой путь приобщения диалектизмов к художественной речевой сфере обычно вызывает у критики заслуженно одобрительную оценку, так как он обновляет привычные ассоциативные связи слова и образа .

В этом же ключе лежит использование и не специфически диалектной, а вообще просторечной лексики. В речи современного крестьянства та и другая практически неотделимы друг от друга. И восходят ли такие, предположим, слова, как духовитый, хреновый, подхватиться, самодумка и другие, к какому-нибудь определенному говору и именно потому употреблены или же они воспринимаются в общепросторечных своих качествах – для речевой характеристики Ивана Денисовича совершенно не важно. Важно то, что с помощью и первых, и вторых речь героя получает нужную эмоционально-стилистическую окраску. Мы слышим живую, свободную от легко приобретаемого в недавние времена на различных сомнительных поприщах стандарта, щедрую на юмор, наблюдательную народную речь. Солженицын ее очень хорошо знает и чутко улавливает в ней малейшие новые оттенки. Интересно, например, в этом смысле употребление Шуховым глагола страховать в одном из новых (производственно-спортивных) значений – предохранять, обеспечивать безопасность действия: «Шухов... одной рукой поспешно, благодарно брал недокурок, а второю страховал снизу, чтоб не обронить». Или же стяженное употребление одного из значений глагола состоять, которое могло войти в народную речь только в наше время: «Привез кто-то с войны трафаретки, и с тех пор пошло, пошло, и все больше таких красителей набирается: нигде не состоят, нигде не работают...».

Знание народной речи дало писателю и нелегкий жизненный опыт, и, без всякого сомнения, активный профессиональный интерес, побудивший его не только наблюдать, но и специально изучать русский язык.

Как показало сопоставление основного круга внелитературной лексики, использованной в повести, с данными «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля, Солженицын, стремясь прежде всего к достоверности словесного отбора, выверял по словарю каждое слово, заимствованное не из своего собственного, личного словарного запаса, а извне. Причем цель, с какой Солженицын изучал словарь Даля , была именно проверить действительное существование услышанного слова, его значение, а не выискать слово «почудней». Об этом убедительно говорит тот факт, что диалектная и обиходно-просторечная лексика у Солженицына, как правило, не идентична соответственным словам у Даля, а лишь сходна с ними. Например, доболтки, зяблый, захрясток – в повести; доболтка (только в ед. ч.), зябливый, захрястье – у Даля.

Может быть, как раз потому, что элементы народной речи даны Солженицыным нешаблонно, некоторым читателям (закалившимся на словесных штампах, бойко рисующих разбитных «дедов» и отсталых старушек) его авторская манера представляется «излишне стилизованной». Дело же заключается только в желании или нежелании признать за писателем право на самобытность в истинном смысле этого слова.

<Использование тюремного жаргона>

Еще одним из лексических пластов, на совокупности которых строится речевой костяк повести, являются отдельные слова и обороты (очень немногочисленные – около 40 слов) тюремного жаргона. Солженицын употребляет их исключительно тактично, с чувством «соразмерности и сообразности».

Полное отсутствие этих слов в повести заразило бы ее одной из тех мелких неправд, которые в конце концов образуют большую неправду, на корню подрывающую художественное доверие к литературному произведению. Возможно ли изображать лагерь, не употребляя лагерных выражений, тем более что рассказывает о лагере сам лагерник? Возможно ли в самом деле заменить, как предлагает один из московских читателей , режущие слух стыдливым блюстителям нравственности «блатные» слова другими – «приличными»?

Если встать на этот сомнительный путь, то вместо слова параша придется написать нечто типа туалетная бочка; вместо падлы – тоже что-нибудь «безукоризненно нежное», например, дурные люди. В последнем случае речь надзирателя будет выглядеть так: «Ничего, дурные люди, делать не умеют и не хотят. Хлеба того не стоят, что им дают»...

Тех, кому подобный текст покажется очень «красивым», вряд ли волнуют подлинность и жизненность художественного повествования.

Но даже если мы отбросим эти нарочно взятые крайности и подставим не жеманные выражения, а «средние», нейтральные слова (например, вместо пары шмон – шмонять возьмем пару обыск – обыскивать ), даст ли это полноценный художественный результат? Конечно, нет, и не только потому, что утратится «локальный колорит». Ведь между «шмоном» и «обыском» – пропасть неизмеримо бoльшая, чем обычное стилистическое различие. Шмон – это не просто обыск, малоприятная, но имеющая все же какие-то логические основания процедура. Шмон – это узаконенное издевательство, мучительное и нравственно, и физически:

«Поздней осенью, уж земля стуженая, им все кричали:

– Снять ботинки, мехзавод! Взять ботинки в руки!

Так босиком и шмоняли. А и теперь, мороз, не мороз, ткнут по выбору:

– А ну-ка, сними правый валенок! А ты – левый сними! Снимет валенок зэк и должен, на одной ноге пока прыгая, тот валенок опрокинуть и портянкой потрясти...».

Вот что такое «шмон». И едва ли какая-либо замена окажется здесь удачной, не говоря уже о том, что для нее нет вообще никаких логических оснований. Доводы же, которые выдвигают сторонники такой «замены», признать обоснованными нельзя.

Один из доводов – это критерий «понятности». «Тюремные слова непонятны, их никто не знает», – говорят некоторые читатели. Но это не так. Во-первых, потому, что многие слова (или, вернее, значения слов), жаргонные искони, широко известны и часто используются далеко за пределами тюремных стен и лагерных ворот (стучать в значении ‘доносить’, смываться, доходить – доходяга, заначить, темнить и др.). Лексику, принадлежащую собственно тюремному жаргону, не всегда можно отделить от общей вульгарно-просторечной речевой стихии, так как та и другая подвижны и находятся в состоянии постоянного взаимопополнения.

Во-вторых, отдельные слова тюремного жаргона автор комментирует, иногда в тексте, иногда прямой сноской (кум, бур). Смысл некоторых из них с достаточной ясностью раскрывается самим контекстом, без специальных пояснений. В частности, это касается и аббревиатур (гулаг, зэк). Сложносокращенные и просто сокращенные слова понятны безусловно – начкар, опер. Очень прозрачна и тюремная фразеология – качать права, совать на лапу, травить бдительность, от звонка до звонка.

В-третьих, неясно, на какого читателя должен ориентироваться автор произведения, чтобы быть уверенным в том, что все употребленные им слова известны каждому, кто захочет прочесть его книгу.

Читатели бывают разные, с разной культурой и опытом, с разным индивидуальным словарным запасом. И увеличение этого словарного запаса после знакомства с очередным произведением художественной литературы, несомненно, окажется только полезным, поскольку все-таки не «все то вздор, чего не знает Митрофанушка».

Второй довод, следуя которому надо очистить повесть от тюремных и вообще от вульгарных, иногда прямо ругательных слов, содержит ложно понятый критерий «нравственности» . Здесь речь идет не о малоизвестных, а, наоборот, об очень хорошо всем известных словах, осведомленность в которых считается необходимым скрывать. И протест против их художественно оправданного употребления в повести связан не с чем иным, как с ханжескими представлениями о том, что «искусство существует не для осмысливания жизни, не для расширения взглядов, а для обезьяньего подражания» 10 .

Настоящее искусство – это прежде всего правда. Правда в большом и малом. Правда в деталях. В этом смысле для языка художественного произведения нет никаких псевдоэтических норм, нет фарисейских правил, что можно и чего нельзя. Все зависит от того, зачем употребляется в литературе то или иное речевое средство.

Рецидивом самого мрачного догматизма явилось бы сейчас утверждение, что литература вообще не должна изображать отрицательные стороны нашей действительности. А если должна, то, естественно, такими художественными приемами, которые вызваны к жизни требованиями эстетически осмысленной типизации.

Таким образом, пока существует тюремный жаргон (а он умрет сам собой, когда исчезнут преступления и тюрьмы), одинаково бесполезно и закрывать глаза на его реальное существование, и возражать против его использования в реалистической художественной литературе.

В повести «Один день Ивана Денисовича» есть и тот (представляющий несколько иную словесную категорию, чем уже названные) лексический круг, которым всегда бывает отмечено произведение мастера. Это – индивидуальное словоупотребление и словообразование. У Солженицына оно больше всего характеризуется полным и совершенно естественным совпадением со структурными и выразительными свойствами народной речи, лежащей в основе его стилистики. Благодаря этим качествам словотворчество Солженицына совсем не воспринимается как инородная струя в общем потоке очень тонко дифференцированных – но при этом взаимно друг друга дополняющих и именно тем создающих картину исключительной достоверности изображения – средств общенародного языка.

Ни в одном конкретном случае мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами слова, которые автор повести «взял да и придумал». Больше того, вряд ли сам автор решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным, настолько близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает и членом (а следовательно, в какой-то мере и творцом) которой он является. Поэтому особенности «собственно солженицынских» и «несобственно солженицынских», но им отобранных слов одинаковы. Это обновленный состав слова, во много раз увеличивающий его эмоциональную значимость, выразительную энергию, свежесть его узнавания. Даже один пример – недокурок (вместо привычного окурок ) – говорит обо всем этом сразу и очень явственно.

Такова же функция необычайно динамичных, показывающих сразу целый комплекс оттенков, в которых и проявляется самый характер действия (темп, ритм, степень интенсивности, психологическая окраска) глагольных образований, например: обоспеть (всюду ловко успеть), додолбать, вычуивать, пронырнуть, ссунуть (с лица тряпочку), сумутиться (суетиться), засавывать. Ими, как и другими «обновленными» словами и значениями слов, достигается живой контакт с текстом, имитирующий непосредственность физического ощущения. Вот несколько примеров.

Зримый и осязаемый образ «уюта» арестантской столовой, сконцентрированный в одном слове: косточки рыбьи из баланды выплевывают прямо на стол, а потом, когда целая гора наберется, смахивают, и они «дохрястывают на полу».

Высшая степень эмоциональной насыщенности слова, в котором, как в едином порыве смутной надежды и тоски, выражает себя сразу весь лагерный народ: очень ждут бурана. В буран не выводят на работу. « – Эх, буранов давно нет! – вздохнул краснолицый латыш Кильгас. – За всю зиму – ни бурана! Что за зима?!

– Да... буранов... буранов... – перевздохнула бригада».

Наиболее категоричная и экономная характеристика степени питательности лагерного рациона: «каша безжирная », где ни нейтральный словообразовательный синоним («нежирная»), ни синонимичная грамматическая конструкция («без жира») не покроют полностью выразительного смысла этого слова.

Очень точно выраженная смесь ненависти и фамильярного презрения в наименовании дежурного надзирателя: дежурняк.

Неожиданной экспрессией оборачиваются:

1) использование забытого исходного значения слова (например, тленный ‘гниющий, гнилой’), которое сейчас малоупотребительно и во всех других своих значениях: «разварки тленной мелкой рыбешки»;

2) просто необычное для данной контекстной ситуации словоупотребление: «до обеда – пять часов. Протяжно ». То же самое – в чудесном образе «ботинки с простором»;

3) неупотребительные формы слов, например, деепричастия ждя, пролья, которые расширяют диапазон сопоставительных возможностей называемых ими побочных действий с основными действиями: «Фу-у! – выбился Шухов в столовую. И не ждя, пока Павло ему скажет, – за подносами, подносы свободные искать». Здесь это ждя цементирует всю фразу, выстраивая действия Шухова в один временной ряд и подчеркивая их стремительность в ответственный момент: с боем прорваться в столовую, сразу сориентироваться и, хоть надо бы для порядка помбригадира сначала спросить, нестись за подносами, добывая их в схватках с зэками из других бригад.

<Заключение. О сложности и простоте>

Здесь названы лишь некоторые формы проявления своеобразной интерпретации автором словотворческого процесса. Остальные из них должны быть впоследствии изучены более детально.

Также необходимо в дальнейшем обратиться и к наиболее традиционной части анализа языка художественного произведения – к наблюдению над специальными образно-метафорическими речевыми средствами, которыми пользуется писатель.

Метафорический строй повести Солженицына во многих отношениях интересен: и действенным применением исключительности словесного образа, бытующего в среде (бушлат деревянный – гроб), и грубовато-юмористическим ассоциированием, лежащим в основе авторского тропа (намордник дорожный – тряпочка, надеваемая на лицо для защиты от ветра), особенно характерного в метонимических находках («И понял Шухов, что ничего не сэкономил: засосало его сейчас ту пайку съесть в тепле »), и многим другим.

Но общая стилистическая направленность произведения определяется как раз крайней скупостью автора на использование переносно-фигуральных свойств слова. Его ставка в достижении высшей художественной цели – это, как мы могли увидеть, ставка на обратное явление – на образную весомость первоначального, прямого значения слова во всей его простоте и обыденности.

Таким образом, сложность языка повести «Один день Ивана Денисовича» – сложность мнимая. Язык повести прост. Но прост той отточенной и выверенной простотой, которая действительно может быть только результатом сложности – неизбежной сложности писательского труда, если этот труд честен, смел и свободен.

Не случайно поэтому спокойную и горькую квинтэссенцию всего того, что говорит нам Иван Денисович, автор заключает не в специальные, архитектонически многосоставные отступления, а в уникальные по своей емкой немногословности и прямолинейному аскетизму заметки, сделанные как бы вскользь:

«Работа – она как палка, конца в ней два: для людей делаешь – качество дай, для дурака делаешь – дай показуху»; «Вроде не обидно никому, всем ведь поровну... А разобраться – пять дней работаем, а четыре едим»; «Сколь раз Шухов замечал: дни в лагере катятся – не оглянешься. А срок сам – ничуть не идет, не убавляется его вовсе»; «Закон – он выворотной. Кончится десятка – скажут, на тебе еще одну. Или в ссылку»; «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов – три лишних дня набавлялось».

Сосредоточенный в этих замечаниях лаконичный итог невеселых размышлений героя – стилистический ключ ко всей повести, помогающий читателю открыть ее точную правдивость и неповторимую выразительность, которые не терпят в литературе никаких языковых компромиссов.

Т.Мотылева . В спорах о романе. «Новый мир», 1963, № 11, с. 225.

Например, как Шухов ужинает («с той и с другой миски жижицу горячую отпив...») или как тряпочку (намордник дорожный) надевает и т.д.

Композиционный принцип повести: намеренная бессюжетность; строго последовательное во времени, равномерное в тщательной детализации разнохарактерных явлений описание событий одного дня, трагедийный масштаб которых разрастается в сознании читателя, как организм чудовищного насекомого под сильным микроскопом. Не будь этой безжалостной, как свидетельское показание, строгости в воспроизведении мельчайших бытовых и психологических подробностей лагерной жизни, не будь обусловленной ею абсолютной художественной точности языкового прицела – не было бы в повести и «своего» поворота идеи при изображении: неброского, будничного мужества народа, который хотел жить, когда естественнее было хотеть умереть; его суровой и мудрой чистоты, внутренне всегда противостоящей беззакониям разнузданной власти; его скрытой духовной силы, позволяющей человеку оставаться человеком в условиях нечеловеческих; одним словом, не было бы настоящей, жестокой правды, тем более страшной, чем проще и сдержанней она изображена.

См.: В.В. Виноградов . О художественной прозе. М.–Л., 1930, с. 50.

«Формы... “внелитературного” речеведения в художественной литературе... всегда имеют за собой, как второй план построения, смысловую систему “общелитературного” языка данной эпохи». (Там же.)

Ср., например, восторженный комментарий И.Гуро к таким словам, как шлепоток, пригревные полянки, первенькая черемуха в прозе С.Сартакова («Лит. Россия», 27 декабря 1963 г.).

В его письме, как и еще в нескольких письмах, полученных Институтом русского языка АН СССР, выражается недовольство нравственной и эстетической «неразборчивостью» Солженицына. При этом в списке слов, которые рекомендуется изгнать из повести, чтобы «получилась хорошая вещь», в одном ряду находятся: укрывище, удоволенный, падло, зэк и др.

«...Третья болезнь, от которой пытаются вылечить русский язык всевозможные лекари и целители, – такая же мнимая, как и первые две.

Я говорю о засорении речи якобы непристойными грубостями, которые внушают такой суеверный, я сказал бы, мистический страх многим ревнителям чистоты языка.

Страх этот совершенно напрасен, ибо наша литература – одна из самых целомудренных в мире. Глубокая серьезность задач, которые ставит она перед собою, исключает всякие легковесные, фривольные темы...

Но одно дело – целомудрие, а другое – чистоплюйство и чопорность» (К.И. Чуковский . Живой как жизнь. М., 1963, с. 105–106).

Л.Лиходеев . Клешня. «Юность», 1964, № 1.

] отличается изумительной слаженностью всех частей, силой языка, стилистическим мастерством и концентрацией действия. Он принес А. И. Солженицыну мировую известность, и он же стал началом его непреклонной борьбы с жестокостью и ложью коммунизма.

С первых же страниц «Одного дня» мы погружаемся в особую стихию языка героев и их автора. Поражает богатство, своеобразие, меткая точность и живая пластичность.

Александр Солженицын. Один день Ивана Денисовича. Читает автор. Фрагмент

«Искусство всегда современно и действительно, никогда не существовало иначе и, главное, не может иначе существовать». Так сказал однажды в «Дневнике писателя» Достоевский . И язык Солженицына пропитан современностью, действительностью, токами своего времени. Характерная его черта – обилие просторечного народного элемента. В данном произведении – языка, лексики каторжан-лагерников. В основном это язык Ивана Денисовича, одного из многих «русских Иванов», имя им – легион.

В словарном составе русского языка следует различать шесть слоев: 1) просторечно-разговорный; 2) специально-лагерный, 3) технический, 4) общелитературный, 5) архаическо-церковнославянский и 6) диалектически-местный.

Даже в тюрьме и лагерях Солженицын пристально и вбирчиво вникал в «Толковый Словарь» В. И. Даля. Он отрицал язык штампов, язык утративший прямую связь с народной стихией. Литературщина ему противна. Писателю хотелось знать как народ по-своему, по чисто русскому обрабатывал, обтачивал и окатывал разные понятия и представления, описывал звуковую и вещную сторону явлений и предметов. О словаре Даля и его чтении говорит и Нержин, герой романа «В круге первом ». Многое принял в свой язык писатель из литературы и прямо от народа на войне и в лагере. И если сравнивать язык «Записок из мёртвого дома » Достоевского и «Одного дня Ивана Денисовича», то сразу бросается в глаза большая грубость языка в новых советских условиях каторги. Дело тут не в том, что Горянчиков у Достоевского человек интеллигентный, а в самой каторжной жизни более трудной и нормированной при Советах. Ни о собаках, ни о бесчисленных обысках на морозе или в бараке при Николае I нет и помину. Помещения были теплыми, работой в общем, не угнетали. Водили и в церковь, а по пути можно было от населения и милостыньку получить. В советских условиях прежде всего чувствуются страшный холод и холодная злоба, непосильный труд, ненависть и особая ругань нового времени.

Из шести слоев словарного состава русского языка для нас интересен первый в его связи со вторым и шестым. Повесть как бы ведется не от имени, а через мировосприятие Ивана Денисовича Шухова – простого полуграмотного лагерника из крестьян. По временам вступает авторский голос, дающий свои картинные определения. Так о кавторанге Буйновском, что это был «властный звонкий морской офицер» и подчеркивается в другом месте его металлический голос. Отсюда же и обилие народных пословиц, речений и формулировок: бушлат – верхняя одежда; захватчивый – увлекательный; захалтырить – удержать, затерять; заначить – сделать, с начала, устроить; загнуться – умереть; бушлат деревянный – гроб; загнуть – выругать, солгать – преувеличить; в охотку – охотно, с радостью; аж пока крикнет, кряхти да гнись, а упрешься – переломишься; бегма бегут – бегут во всю прыть; балан – бревно; буркотеть – ворчать; баланда – арестантская похлебка; блеснить – сверкать; блат, по блату – протекция, благодаря связям; бедолага – бедняга; вдлинь – вдоль; вкалывать – тяжело работать; вспоясаться – опоясаться; грев – огонь, тепло; доходить, доходяга – умирать, умирающий; думка – мысль; дрын – клин, род сошника, кол; пайка – хлебная порция, паёк; изгалиться – унизить, поиздеваться; испыток – попытка; качать права – требовать законность, свое право; гужеваться – медлить; кесь – кажись, возможно; с ей кормимся – ею, с нее кормимся; кондей – арестантская тюрьма, карцер; кум – старший среди доносчиков, управляющий кому доносят; лапа, на лапу совать – взятка, подкуп; лезо – лезвие, острие; лесоповал – вырубка леса, работа в лесу; магара – восточное слово для наихудшего сорта крупы; начкар – начальник караула; нажать – съесть, проглотить; наскорях – в спешке; напрожег – вполне, досконально; обневолю – невольно; обутка – обувь, тип лаптя; озор – видимая даль; обая – оба; оттрагивать – отходить, отдаляться; паять – ударить, дать продолжение срока каторги; перепоздниться – опоздать, задержаться; падло – гадина; прогаркнуться – прочистить горло, кашлянуть; попка – часовой на вышке; от пуза – сколько съешь, сколько влезет; придурок – бездельник, обычно по протекции; разморчивая – размаривающая; рубезок, рубезочек – тесемка, завязка; стучать, стукач – доносить, доносчик; смефуечка – усмешка, шутка; самодумка – самостоятельное решение; тленная – гнилая, полуистлевшая; туфта – жульническая видимость работы; темнить – путать, затемнять смысл; ухайдакаться – переутомиться; фитиль, фитилек – ослабевший лагерник, инвалид; чушкаться – задерживаться, драться; шмон – обыск; шурануть – отпихнуть; шалманом – беспорядочно.

Пословица, прибаутка к слову молвится, к мысли приходит и ее оформляет. В меру и к месту введены в «Один день Ивана Денисовича» пословицы и речения. Найдет ли главный герой кусок старой ножовки, вспомнит: «запасливый лучше богатого». Крикнет начальство и страх в костях: «битой собаке только плеть покажи». Не весь хлеб сразу съесть: «Брюхо – злодей, старого добра не помнит, завтра опять спросит». У В. Даля читаем: «Брюхо – злодей: старого добра не помнит, что ни день, то есть давай». Из Даля же, вероятно, и о «волчьем солнышке» – месяце.

Спорит Шухов с капитаном Буйновским куда старый месяц девается. Оглянулся как-то к ночи Шухов «а месяц-то, батюшка, нахмурился багрово, уже на небо весь вылез. И ущербляться, кесь, чуть начал… Старый месяц Бог на звезды крошит… звезды те от времени падают, пополнять нужно». У Даля – «ветхий месяц Бог на звезды крошит… месяц светит да не греет, только напрасно у Бога хлеб ест». Источник Даль, но все по особому, все по Ивану Денисовичу: месяц – батюшка, нахмурился багрово, на небо весь вылез; Бог пополняет звезды крошками от месяца. Все задышало новой жизнью в словах простого, наивного лагерника.

Иные пословицы получили переосмысление: не «Сытый голодного не разумеет», а «Теплый зябкого разве когда поймет?» Лютая стужа лагеря переделала поговорку в этом страшном каторжном мире, где «кто кого сможет, тот того и глотает» (стр. 56), – «пожале-ет вас батька усатый!» (Сталин). А может быть прав бригадир Тюрин? «Все ж Ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь да больно бьешь». (Ср. у Льва Толстого : «Бог правду видит, да нескоро скажет».)

Ругань, брань дело обычное. Теперь особенно часто в жизни, в войсках, на работах слышна непрерывная руготня, мат стоит в воздухе СССР. Но в общем Иван Денисович и его автор скупо передают, часто и эвфемистически, сочно-отвратительную брань: «Сто тебе редек в рот!», «Сволочь хорошая!», «Недотыка хренова», – «чума, шкодник, сука позорная, шушера, мерзотина, падло, блевотина, паскуда, стервоза, сучье вымя». Иногда матюкаются длинной фразой: «И в мать их, и в отца, и в рот, и в нос, и в ребро… Как пятьсот человек на тебя разъярятся, еще б не страшно!»

По материалам книги Р. Плетнёва «А. И. Солженицын».

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

хорошую работу на сайт">

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

И зучени е языка А.И. Солженицына

при проведении занятий элективного курса

«Основы исследовательской деятельности »

(для учащихся филологического профиля)

А.И.Солженицын - один из самых популярных и влиятельных писателей нашего времени. Его творчество, жизненный путь, политические взгляды, мировоззрение являлись и являются предметом интереса и изучения не только в России, но и во всем мире. Это писатель, открывший деревенскую литературу для широкого круга читателей, это мастер «лагерной» прозы, это политик, озабоченный обустройством России.

К сожалению, в школьной практике сложилась традиция изучения творчества Солженицына по двум рассказам, опубликованным в 60-е годы: «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор». П.Е. Спиваковский в своем научном труде «Феномен Солженицына: Новый взгляд» отмечает: «… чтобы отделаться от творческого наследия А.И.Солженицына, лучше заключить писателя в своего рода гетто из двух его художественно наиболее совершенных рассказов (можно выбрать даже и один - «Матренин двор»)». Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: Новый взгляд. - М., 1998. - С.7.

Между тем, в «Методических рекомендациях по расширению изучения творческого наследия А.И. Солженицына в общеобразовательных учреждениях» от 4 сентября 2008 г. № 03 - 1905 предлагаются для изучения на уроках русского языка и литературы миниатюры «Крохотки», дающие «богатый материал для комплексного анализа текста, обучающих и проверочных диктантов».

Кроме того, как указано в данных методических рекомендациях, творчество А.И. Солженицына может стать основой для создания ряда программ элективных курсов, как относящихся к курсу литературы, так и интегративных. В частности, тема «Своеобразие языка А. И. Солженицына» может быть предложена старшеклассникам и в качестве основы для исследовательской работы и написания рефератов.

Мы предлагаем учителю материалы для занятий со старшеклассниками по теме «Своеобразие языка «Крохоток» А.И. Солженицына 90-х годов». Данные материалы можно использовать при проведении занятий элективного курса «Основы исследовательской деятельности» (для учащихся филологического профиля). Итогом работы должны стать самостоятельные исследования старшеклассников по теме «Язык Солженицына». В данной статье мы приводим примеры из исследовательской работы по данной теме ученицы 11 класса гимназии № 3 г. Хабаровска Черненко Екатерины.

Кратко охарактеризуем доступную учителю и учащимся литературу по данной теме.

Раскрыть уникальность солженицынского стиля и языка пытались многие литературоведы: Жорж Нива в книге «Солженицын» (глава «Писать по-русски!») подвергает внимательному анализу и осмыслению язык писателя, отмечает влияние М. Цветаевой и Е. Замятина на творчество А.И.Солженицына, выражающееся прежде всего в «синтаксической сгущенности, родственной речи народа, поиске предельно энергичного слова» Нива Ж. Солженицын. - М., 1992. - С.143. ; В.А.Чалмаев в монографии «Александр Солженицын: Жизнь и творчество» рассматривает приемы языкового расширения как «средство преодоления именно деревянного советского «новояза» и называет Солженицына «своеобразным словесным нумизматом, археологом языка» Чалмаев В.А. А. Солженицын: Жизнь и творчество. - М., 1994. - С. 234 ; в монографии В.А.Юдина «Русские феномены» сопоставляется поэтика А.С.Пушкина и А.И.Солженицына.

Мы предлагаем также изучить статьи П.Е. Спиваковского «Лексическое расширение», Г.П. Семеновой «О языке произведений Солженицына», А.Д. Шмелева «Об орфографических воззрениях А.И. Солженицына», В.Б. Синюк ««Сиянье белое, сиянье розовое, сиянье фиолетовое» (эпитеты в рассказах А.И. Солженицына)» (см. список литературы).

П.Е. Спиваковский указывает на принцип «живых морфем» как главный источник «необычных» слов, раскрывает роль иностранных выражений, диалектизмов, архаизмов в произведениях писателя. Г.П. Семенова останавливается на вопросе использования А.И. Солженицыным разных шрифтов, разговорных и просторечных слов, неожиданных определений, частом употреблении писателем просторечных страдательных причастий, деепричастных авторских образований. А.Д.Шмелев раскрывает мотивы, побудившие писателя выбрать то или иное написание слова по традиционным правилам или по фонетическому принципу с целью дифференциации смысла. В.Б Синюк уделяет внимание анализу эпитетов в произведениях А.И.Солженицына.

Обязательно стоит обратиться к статье Бронислава Кодзиса «Лирические миниатюры Александра Солженицына» в газете «Литература» и работе Лидии Колобаевой (статья «Крохотки» в журнале «Литературное обозрение»).

Целесообразно проведение не менее пяти занятий по анализу языка «Крохоток».

Мы предлагаем такое распределение учебного материала по занятиям.

Занятие № 1 «Взгляды Солженицына на обогащение языка».

Занятия № 2- 3 «Анализ лексики «Крохоток» 90-х годов».

Занятие № 4 «Основные способы образования «необычных» слов Солженицына».

Занятие № 5 «Своеобразие морфологии и синтаксиса «Крохоток».

Занятие № 6 «Роль графических маркеров в тексте «Крохоток».

Материалы к занятию по теме «Взгляды Солженицына на обогащение языка»

Проблема сокращения активного словарного запаса современного русского языка волновала А.И. Солженицына давно. Солженицын считает потерянным лад языка, его музыкальный строй.

В России, по мнению Солженицына, есть две причины, отдаляющие людей от «коренной струи языка». Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. Объяснение. // Русская речь. - 1990. - №3. - С.42. Во-первых, это безликая идеологизированная речь, советский «новояз», заученные формулировки, возрождающие механические действия и мысли у людей. Во-вторых, это наплыв иноязычных слов. Писатель не возражает против употребления иностранных слов, связанных с названиями техники (компьютер, лазер, ксерокс) или играющих важную роль (в редких случаях) в художественных произведениях. Но в то же время он не допускает использование иностранных слов, заменяющих простые понятия в родном языке («уик-энд», «брифинг», «имидж», «истеблишмент» и даже «истеблишментский»)

«Лучший способ обогащения языка, - замечает Солженицын,- это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств. Так и французы в начале 19 века (Ш. Нодье и др.) пришли к этому верному способу: восстанавливать старофранцузские слова, уже утерянные в 19 веке». Там же. - С. 43

А.И. Солженицын на основе аналитической проработки существующих словарей русского языка, а также лучших образцов отечественной литературы и всего слышанного «в разных местах… из коренной струи языка» Там же. - С. 42 составил «Русский словарь языкового расширения» и опубликовал его в 1990 году. Это итог сорокалетней работы, направленной на возрождение лексического богатства современного русского языка. Цель создания «Русского словаря языкового расширения» писатель видел в том, чтобы послужить отечественной культуре, «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему». Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. Объяснение. // Русская речь. - 1990. - №3. - С.42.

В сущности, собственный словарь, основу которого составляет народное слово, есть у каждого писателя. Например, часто И.А. Бунин в своих произведениях использовал пословицы, поговорки, прибаутки, которых собрал ни много ни мало одиннадцать тысяч.

А.И. Солженицын во время работы над словарём «опирался на личное языковое чутьё» Там же. - С. 44 , поэтому данный труд отличается несоответствием привычным для словарей нормам. А.И. Солженицын преследовал не научную, а скорее художественную цель. Писателя интересовало не то, «что живет сегодня, а что еще может иметь право жить». Там же. - С. 45 Собранные слова предлагаются в качестве возможных синонимов к распространенным словам на том основании, что содержат дополнительные смысловые и экспрессивные оттенки.

Солженицын является новатором в прояснении подлинного смысла слов путем возвращения им первоначального значения. В произведениях борца за чистый родной язык эти возрожденные слова оживляют речь, придают ей выразительность и гибкость, а также расширяют семантические и стилистические просторы художественного языка.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЦИКЛА «КРОХОТКИ»

Первые «Крохотки» писались в разное время с 1958 по 1960 год, многие по впечатлениям от велосипедных поездок А.И.Солженицына по Средней России. Попытки напечатать их на Родине оказались безрезультатными, поэтому первая публикация была осуществлена за границей - в журнале «Грани» (Франкфурт, 1964, № 56).

Серия «Крохоток», появившаяся в печати с 1996 по 1999 год, продолжает «Крохотки» 50-60-х годов. Писатель признается, что, только оказавшись у себя на Родине, спустя тридцать лет, он вновь обретает способность писать их. Видимо, «крохотки» - жанр для Солженицына настолько сокровенный, что на чужбине он не может их писать.

В критике существуют разные точки зрения на жанровую природу «Крохоток».

Б. Кодзис полагает, что Солженицын «возродил жанр лирической миниатюры [или стихотворения в прозе], которая в русской литературе советского периода долгое время была в опале, и, творчески используя опыт Тургенева, Пришвина, Бунина, искусно сочетая беллетристику, элементы публицистики, мемуаристики и документа, придал ей свежий и весьма мобильный характер». Кодзис Б. Лирические миниатюры Александра Солженицына // http:// www .1september.ru

Действительно, Солженицын иногда уходит от явного выражения своих мыслей и на первый план выдвигает зарисовки мелких эпизодов окружающего мира, придавая им форму мимолетных мгновений, зафиксированных как будто наспех героем-повествователем и отражающих его настроение. Но именно эти мгновения выражают более глубокий, чем кажется на первый взгляд, смысл. Жанровая аналогия со стихотворением выражается в ритме словесных повторов, в интонационных перебоях, в эмоциональной выразительности инверсий.

Другая точка зрения на жанр «Крохоток» принадлежит Л.Колобаевой, которая настаивает на том, что «Крохотки» Солженицына - это малый эпос. В «Крохотках» отражается не только субъективное авторское впечатление от тех или иных моментов жизни, но и сама суть, смысл, скрытый в этом моменте. Смысл же Солженицын выражает эпически-повествовательно, если не в последовательности событий, то в связке знаменующих их подробностей. «Крохотки» - «это чаще всего «сгущенные» до грани афоризма рассказы, самый малый эпос». Колобаева Л. «Крохотки» // Литературное обозрение. - 1999. - №1. - С.44

Солженицын говорит, что ему неудобно, неловко в произведениях, где слишком много места. Его мастерство «в малых формах» подтверждает это замечание. Нива Ж. Солженицын. - М., 1992. - С. 139 Писатель со свойственной ему сдержанностью открывает в «Крохотках» свои заветные думы - о свободе, о боли России, о радости жить и дышать, об освобождении от страха, о красоте и о творчестве. В «крохотках» 58-60-го годов - и в этом их отличие от поздних - обнаженнее обозначены волнующие писателя социальные проблемы. В рассказах же 90-х все отчетливее выдвигаются на первый план вопросы всечеловеческие, философские. Например, миниатюры «Лиственница», «Молния», «Колокол Углича» пронизаны раздумьями писателя о трагических судьбах людей, о жизненной стойкости, желанием пробудить в людях чувство тревоги перед наступающей «Смутой Третьей» в России. «Крохотки» «Колокольня», «Старение», «Позор» наполнены чувством боли писателя за Родину. В миниатюрах «Лихое зелье», «Завеса» и «Утро» автор выносит на обозрение свои лирические раздумья о течении человеческой жизни, о бренности мира, о силе зла, о том, что люди продолжают жить, надеяться и любить, радоваться новому началу дня.

В «Крохотках» 60-х и 90-х также есть различия в художественно-выразительной палитре. Если в ранних миниатюрах можно наблюдать чередование световых и звуковых эффектов, мрака, цвета и разных его оттенков, то в поздних «Крохотках» арсенал выразительных средств расширяется: здесь и прием лексических и синтаксических повторов, сообщающих тексту музыкальность, и широкое использование неологизмов и символов.

В «Крохотках» отражены основные идейно-художественные тенденции, главные мотивы всего творчества А.И.Солженицына и в особенности художественный почерк писателя, своеобразно сочетающего исповедь и проповедь, импрессионистические зарисовки, публицистическое начало и документ.

Материалы к занятию по теме

«Анализ лексики «Крохоток» 90-х годов»

Лексика Солженицына удивляет. Быть может, первое, что бросается в глаза при знакомстве с любым произведением писателя, - это появление большого количества «странных» слов.

П.Е. Спиваковский, исследуя «необычную» лексику романа «Август Четырнадцатого», выделил три группы лексики в произведении Солженицына:

1. Лексика, в современном русском литературном языке отсутствующая (этих слов нет ни в одном из словарей современного русского языка).

2. Лексика, присутствующая в современном русском литературном языке, но малоупотребительная.

3. «Обычные» слова, переосмысленные Солженицыным и несущие новую семантику или новый семантический оттенок. Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: Новый взгляд. - М., 1998. - С. 85

Мы предлагаем рассмотреть эти группы лексики на примере «Крохоток». Лучше всего попытаться сделать это учащимся самостоятельно.

Возможные (но не бесспорные!) результаты данной работы

К первой группе можно отнести слова, придуманные писателем и видоизмененные посредством солженицынской «игры с корнями и аффиксами слов» Чалмаев В.А. А. Солженицын: Жизнь и творчество. - М., 1994. - С.232 (более подробно об этом способе словообразования говорится в главе «Словообразование. Принцип «живых» морфем»). Надо отметить, что «смысл «непонятных» слов оказывается понятен без объяснений». Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: Новый взгляд. - М., 1998. - С. 88 Приведем примеры из «Крохоток» 90-х годов.

«Опять же нет: ее древесная ткань наинадежная в мире, и топор ее не всякий возьмет, и для сплава неподымна, и покинутая в воде не гниет, а крепится все ближе к вечному камню».

В приведенном отрывке из миниатюры «Лиственница» сразу же привлекает внимание читателей слово «неподымна» . При первом прочтении данное слово ассоциируется с глаголом поднимать. Неужели автор имел в виду, что это дерево нельзя поднять, оно такое тяжелое? Нам кажется, что слово «неподымна » имеет более глубокий смысл. Если взять за основу значение «нельзя поднять», то можно предположить, что лиственница - это символ стойкости перед жизненными невзгодами, даже «непробиваемости», то есть не каждый может совладать с таким деревом, а в контексте - с таким человеком. Л.Колобаева отмечает, что в «Лиственнице» есть нечто от символического автопортрета художника - крепость духовной породы и одновременно потаенная мягкость сердца.

Или отрывок из «крохотки» «Молния»:

«Так и нас, иного: когда уже постигает удар кары-совести, то - черезо все нутро напострел, и черезо всю жизнь вдоль.

И кто еще остоится после того, а кто и нет».

Обращают на себя внимание яркое наречие «напострел» и глагол «остоится ». Наречие «Напострел» заставляет вспомнить слово «стрелять». Возможно, Солженицын сравнивает «удар кары-совести» с выстрелом или выстрелами, не оставляющими «живого» места в человеке, попадая в самое нутро. Слово же «остоится» напоминает глаголы «остаться», «стоять», «остановиться». Солженицын расширяет образное значение слова. Каждый читатель сам постигает смысл, вложенный в него автором. Возвращаясь к данному глаголу, можно домыслить, что кто-нибудь останется в живых после удара-выстрела совести, а может, останется стоять до конца или остановится совершать неблагоразумные поступки.

Заметим, что слова с корнем -благ - очень часто встречаются в текстах «Крохоток». Например, «благодать» в «Старении», «благие издумки» в «Лихом зелье», «благословенный мир» в «Петушином пенье», «благословенное незнание», «благо » в «Завесе», «благодатные мысли » в «Ночных мыслях», «благодатные эти миги » в миниатюре «Утро» и др. Частое употребление таких слов наталкивает на мысль, что Солженицын преследует определенную цель. Здесь, как нам кажется, надо исходить из того, что А.И.Солженицын - художник-христианин, придерживающийся принципов русской классики (реалистической школы), проповеднической, учительской миссии литературы. Поэтому мы предполагаем, что даже через эти эпитеты писатель пытается помочь читателю вспомнить о забытых христианских ценностях.

Продолжая исследование «необычных» слов, рассмотрим предложение из миниатюры «Позор»:

«Какое это мучительное чувство: испытывать позор за свою Родину…

Унизительное чувство, неотстанное ».

Из содержания всей миниатюры можно судить о негативной эмоциональной окраске слова «неотстанное». Автор рассказывает о чувстве «позора за свою Родину», которое еще непривычное, несвойственное, но в то же время не отстает , не покидает человека. Возможно, «неотстанное » от слова «не отстать », то есть чувство, пока еще не оставляющее душу писателя (он пытается от него избавиться, надеясь, что «прорвут» «черту обреченности», «еще - в силах»).

Огромный эмоциональный порыв несет слово «запусть » («Колокольня»). Нельзя не согласиться с точкой зрения Л.Колобаевой, так раскрывающей смысл этого отглагольного существительного: «Так, автор «крохоток» вместо «запустения» скажет - «запусть», что звучит энергичнее и более явственным делает заложенное в корне ощущение пустоты и за пущенности». Колобаева Л. «Крохотки» // Литературное обозрение. - 1999. - №1. - С.42.

Очень интересное слово встречается в миниатюре «Утро» - «бесколышность» - очередное авторское новообразование. «Бесколышность» от глагола «не колыхать », то есть не делать никаких незначительных движений, чтобы не нарушить «чуткой натяженности», то есть подвижного равновесия поэтического вдохновения утра.

Вспоминается стихотворение К.Д. Бальмонта «Безглагольность»:

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность , безбрежность ,

Холодная высь, уходящие дали.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далеко-далеко.

Во всем утомленье - глухое, немое.

К.Д. Бальмонт в этом стихотворении, как и А.И. Солженицын в «Крохотке» «Утро», раскрывает всю нежность своей души. Душа лирического героя восторгается величием Божьего мира, желая не нарушить эту гармонию, «безглагольность покоя », «бесколышность ».

К новым солженицынским словам относятся также «в длении » («Колокол Углича»), «просквоженными » («Колокольня»), «неотъёмный » («Старение»), «устояние » («Ночные мысли»), «обезлюженье »(«Петушье пенье») и др.

Ко второй группе (малоупотребляемые слова) можно отнести, например, слова «разор » («Позор») и «выпев » («Петушье пенье») - отглагольные существительные - одни из любимых частей речи писателя.

«Разор » - от глагола «разорять », автор выбрал именно эту форму слова, несущего большую эмоциональную напряженность: горечь, гнев, стыд. «Разор » рифмуется со словами «раздор », «позор ». Одно-единственное слово, а столько оттенков!

Слово же «выпев » Солженицын образовал от глагола «выпеть », а глагол «выпеть » образован соответственно от «петь », но «выпев » ассоциируется не со словом «песня », а с каким-то «вы криком», «вы плескиванием» звука.

Можно еще отметить редко употребляемые слова, например, «ежедень » вместо «ежедневно » (Солженицын усиливает внутреннюю действенную форму слова). «Колымага » («Колокол Углича»), «пойло » («Позор») - слова с ярко выраженной экспрессивной (негативной, иронической) окраской. «Пособить » («Поминовение усопших») - просторечное слово, не свойственное литературной речи. Но даже такие вводимые слова воспринимаются едва ли не как литературные благодаря точному выбору слова в каждой конкретной ситуации.

К третьей группе (переосмысленные писателем слова) можно отнести некоторые эпитеты, несущие новую семантику и оттенки.

Стоит посвятить отдельное занятие анализу эпитетов Солженицына .

В этом учителю существенную помощь окажет работа В.Б. Синюка, который раскрывает особенности эпитетов в произведениях А.И. Солженицына и распределяет их на несколько групп.

При подробном изучении эпитетов «Крохоток» 90-х годов мы выявили следующее:

1. Неожиданные связи эпитета с существительным:

«Благодатные крупные мысли» («Ночные мысли»), «желчно упрекать » («В сумерки»), «лукаво здоров» («Завеса»), «благословенное незнание» («Завеса»), «равнодушных и скользких руках» («Позор»), «заносчивых, или коварных, или стёртых лицах» («Позор»), «исконной мягкости» («Колокольня»), «израненным, грустным уцелевшим улочкам» («Колокольня»), «фальшивая набережная» («Колокольня») и др.

Писатель совмещает несовместимые слова с целью рассмотреть предметы с разных сторон, понять, какое настроение они вызывают, какое впечатление ими создается, какой след они оставляют в сознании людей.

2. Окказиональные эпитеты:

«Изневольный Китеж» («Колокольня»), «непротронутой гладью» («Утро»), «мелькучие обстоятельства» («Позор»), «нерастреблённый смысл» («В сумерки»), «безмысло и корыстно правящих» («Позор»), «унизительное чувство, неотстанное » («Позор») и др.

Неожиданная комбинация слов, языковых элементов придает эпитетам новизну, даже диковинность, отражает авторское видение действительности.

3. Сложные эпитеты (в духе поэтов «серебряного века» - В. Иванова, А. Белого, К. Бальмонта), то есть сложносоставные определения, придающие особую торжественность словосочетанию:

«Высокостройная колокольня» («Колокольня»), «один-единственный день» («Завеса»), «бело-оранжевый , со знатным рыцарским гребнем» («Петушье пенье»), «дальнем-дальнем давне» («Лихое зелье»), «желто-розовое отравленное облако газа» («Позор»), «живых, щедродушных , родных людей» («Позор»), «медленном-медленном переходе» («Старение»), «мягко-печальная улыбка» («Старение») и др.

Эпитеты А.Солженицына обостряют внимание читателей благодаря их нешаблонности, свежести, выразительности. Они приобщают нас к красоте и заставляют увидеть в простых вещах то, чего раньше мы не замечали. Не это ли главная задача творца слова?

Немаловажная черта лексики А.И.Солженицына - большое количество отрицаний, «они будто нанизаны друг на друга», - так об этом явлении сказала Т.В. Гордиенко, анализируя особенности языка и стиля рассказа «Матренин двор». Гордиенко Т.В. Особенности языка и стиля рассказа А.И.Солженицына «Матренин двор» // Русская словесность. - 1997. - №3. - С. 67

При анализе языка «Крохоток» очень полезным оказался метод количественного анализа текста. Предложите ученикам посчитать общее число отрицаний в «Крохотках» 1996-99гг. В это число стоит включить и отрицательную частицу «не», усилительную частицу «ни», слова со словообразовательными приставками «не» и «ни» (существительные, прилагательные, наречия, отрицательные местоимения).

Итог нашего подсчета - 126 отрицаний! Одна из учениц предположила, что главная роль отрицаний - это выражение протеста А.И.Солженицына против складывающейся неблагополучной среды не только в стране, но и внутри человека, это укор тем, кто собственными руками довел Отчизну до Смуты Третьей.

В ходе данного занятия учащиеся увидели, что солженицынская лексика - это средство оживления речи, придания ей повышенной гибкости, художественной выразительности, расширения семантических и стилистических возможностей современной русской лексики.

Материалы к занятию по теме

«Основные способы образования «необычных» слов Солженицына»

У Солженицына в силу малого объема рассказа весомо каждое слово. В своей «Нобелевской речи» (1970) писатель сказал, что «правдивое слово не должно быть безликим, «без вкуса, без цвета, без запаха», ему пристало соответствовать национальному духу, этой праоснове языка». Нобелевские речи И.А.Бунина, М.А.Шолохова, А.И. Солженицына и И.А.Бродского. - М., 1996.

Чтобы добиться равенства Слова Делу, Солженицын прибегает к принципу «живых» морфем . По утверждению П.Е.Спиваковского, «именно по тому же принципу «живых» морфем составлен и «Русский словарь языкового расширения», по этому же принципу отобраны почти все «необычные» слова, которыми пользуется писатель в «Красном Колесе». Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: Новый взгляд. - М., 1998.

На занятии предлагаем рассмотреть применение данного принципа в «Крохотках» 1996-99 гг.

В данной статье мы приводим примеры из исследовательской работы по данной теме ученицы 11 класса Черненко Екатерины. Все рассуждения школьницы самостоятельны, во многом субъективны и, конечно, не претендуют на научную полноту.

Первый способ образования писателем нового слова - замена привычного корня на корень, нужный Солженицыну по смыслу. Данный прием дает автору замечательную возможность экономно и емко выразить необходимую полноту содержания и часто используется для достижения иронического эффекта. Пример этому можно найти в миниатюре «Колокольня»: «… все бы спасла вторая плотина, да поскудились большевики на нее».

Слово «поскудились » не встречается ни в одном из изученных нами словарей, есть только слово - «поскупились» , означающее «проявлять скупость, жалеть отдать что-нибудь». Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 2003. - С. 567 Почему же автор заменяет корень «скуп » на «скуд »? Нам кажется, что в данном случае необходимо исходить из значения слова «скудный »: «1. Недостающий, убогий; 2. Бедный в каком-нибудь отношении». Там же. - С. - 726 Значит, слово «поскудились » указывает не на само действие (по жадничать, не дать что-либо), а на последствие этого действия - опустение, оскудение . Важно также обратить внимание на установку автора на слово звучащее, на особое «слышание» лексики, откуда можно понять всю полноту смысла солженицынского слова «поскудились », приобретающего негативный оттенок в глазах читателей.

Второй способ - замена приставки. Для обновления употребительной лексики Солженицын часто заменяет приставки, сохраняя корни в словах. Так, в «крохотке» «Лиственница» об осени пишет «при ступает», а не «на ступает». В этом слове присутствует элемент жестокости, неизбежности; «приступ» осени несет почти гибель лиственным.

Или в «Колоколе Углича» читаем: «Всего один удар …, а додлевается минуту полную…». «До длевается вместо «про длевается». Заменив приставку про- на до-, Солженицын образует глагол со значением завершения действия, до ведения его до предела, до конца вместо глагола со значением незначительной или неполной меры действия.

Часто А.И. Солженицын наоборот сокращает или вовсе отбрасывает приставку: «… и во всю, и во всю эту даль не лошади везли заклятую клажу , но тянули на себе наказанные угличане…»(«Колокол Углича»). Писатель убирает приставку «по-» (поклажа ) и оставляет резкое слово «клажа ». Наверное, из-за того, что «по-» значит, что колокол по ложили (нейтральный оттенок), но на самом деле его нагрузили на бедные плечи угличан, поэтому «клажа» - это что-то тяжкое и невыносимое.

Бывает и так, что приставку можно встретить там, где не ждешь, например, «по вдоль и по вдоль ствола» («Молния»). Не просто вдоль, а именно «по вдоль». В этом случае автор наоборот присоединяет приставку «по-», придавая дополнительное значение - «по чему-то, по какой-то поверхности».

Или интересное словосочетание - «непро тронутой глади воды» («Утро»). «Непро тронутой» вместо «нетронутой». «Нетронутой» значит отрицание даже малейшего прикосновения, а «непро тронутой» - это что-то вроде непро деланной, непро думанной. Возникает значение абсолютной неиспробованности, неиспытанности, «непро тронутости».

Одна из любимых приставок Солженицына - приставка «из-», часто уточняющая, утяжеляющая смысл, делающая слово более значимым и содержательно и эмоционально: «из невольный» («Колокольня»), «из думками» («Лихое зелье») и др.

Примечательно, что приставки, оканчивающиеся на -з-с, у Солженицына не всегда пишутся по правилам орфографии. В «Крохотках» это яркое слово «без преградный», автор хочет подчеркнуть значение приставки без-: «лишенный чего-н., не имеющий чего-н., отсутствие или крайний недостаток чего-либо».

Можно отметить слово до революция. В речи такое слово не употребляется, но именно присоединенная приставка до - разделяет историю России на две эпохи: до и после революции. Недаром сам А.И.Солженицын говорил, что все творчество посвятил родине, с ответственностью подходя к проблеме прошлого, настоящего и будущего.

Солженицын использует также словообразовательный (морфемный) повтор, примером являются рядом поставленные слова: «ис сиялось», «ис силясь» («Молния»), «при кован к при говору» («Завеса»), «вз ламывает, вс тряхивает» («Утро»), «в живе» - «в двойне» («Старение») и др.

Г.П. Семенова в своей статье приводит из «Архипелага Гулаг» пример замены Солженицыным приставки «на-» на «о-» в слове «охлынуло». Семенова Г.П. О языке произведений А.Солженицына // Русская речь. - 1996. - №3. - С. 25 Замененная (новая) приставка имеет значение «распространения на весь предмет со всех сторон». В наших же «Крохотках» есть подобное слово с тем же значением - «оснеженном» («Старение»).

Третий способ лексического расширения текстового пространства - работа с суффиксами. У А.И. Солженицына суффиксы выполняют словообразовательную функцию и являются средством эмоциональной окраски.

Вызывают удивление образованные с помощью суффиксов новые слова: «дружливый » (такая форма слова усиливает действие), «безмысло », «сумерничанье » и др.

Примерами использования суффиксов оценки служат такие слова, как «ударище » вместо «удар » («Молния») - усиление, «домишками » («Колокольня») - разговорный стиль, «мелькучая жизнь» - вместо «мелкая » - автор хочет показать суету, быстроту убегающей жизни, «стерженьки », «озерка » - уменьшительно-ласкательные суффиксы, создающие особую успокаивающую, ладную атмосферу. Запоминается из миниатюры «Утро» словосочетание «белой лилийки » - «будто по-детски трогательной и ласковой», «произрастающей из глубины внутреннего, молитвенного зова: «Почти не дыша, призываешь - тот светлый росток, ту верхушку белой лилийки , которая вот сейчас выдвинется из непротронутой глади вечной воды». Колобаева Л. «Крохотки» // Литературное обозрение. - 1999. - №1. - С. 44

Употребление слов, созданных путем замены или сокращения тех или иных словообразовательных элементов - как корней, так и аффиксов, - способствует преумножению лексических богатств современного русского языка и в некоторых случаях его омоложению.

Материалы к занятию по теме

«Своеобразие морфологии и синтаксиса «Крохоток»

Для А.И. Солженицына каждая часть речи имеет свое определенное значение.

«Повышенное внимание, - указывал Солженицын, - я уделял наречиям и отглагольным существительным, ценя их энергию». Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. Объяснение. // Русская речь. - 1990. - №3. - С. 44

К отглагольным существительным женского и мужского рода можно отнести уже упоминавшиеся нами яркие слова «запусть », «выпев », «разор ».

В «Крохотках» наречия «повдоль », «напострел », «вживе », «безмысло » - своего рода лингвистическая загадка для читателя. Автор употребляет редкие слова, например «ежедень». Заметим, что наиболее встречающиеся наречия у Солженицына - это «уж », «еще », «скоро », «тогда », «никогда » и др. Более того, А.И. Солженицын использует при употреблении наречий такой любимый художественный прием, как повтор: «сколько , сколько », «повдоль и повдоль », «медленно -медленно », «наскоро -наскоро ».

Здесь также целесообразно использовать метод количественного анализа текста.

Нами был проведен количественный подсчет наречий в «Крохотках», и мы увидели, что всего в текстах «Крохоток» 93 наречия.

Часто писатель использует также деепричастия типа «не отстав », «возвращаясь », «заперев », «не теряя », «не покосясь », «не искривясь », «сохраняя », «управляясь ». Деепричастия придают большую энергию и динамичность тексту.

Убедительно сообщая дополнительный экспрессивный оттенок, не содержащийся в нейтральных словах, работают страдательные причастия , например: «изрыта » («Молния»), «прорвана » («Молния»), «замутненным » («Колокол Углича»), «просквоженными », («Колокольня»), «израненным» («Колокольня»), «переломленный » («Колокольня»), «недобитый» («Колокольня»), «покинутых » («Колокольня»), «обманутых » («Колокольня»), «оснеженном » («Старение»), «непротронутой » («Утро») «изважены » («В сумерки») и др.

Мы подсчитали как действительные, так и страдательные причастия, результат - 56 причастий.

В подборе значимых для Солженицына частей речи проявляется один шаг из «огромной подвижнической и реформаторской работы писателя над языком» Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. Объяснение. // Русская речь. - 1990. - №3. - С. 45 , а именно за счет частей речи придание языку динамичности и «неизглаженности».

Все публикации произведений А.И.Солженицына в нашей стране предваряются уведомлением, что издатели сохраняют особенности авторской орфографии и пунктуации.

В отношении пунктуации Солженицын открыто кладет во главу угла именно фонетический принцип: «Запятые должны служить интонациям и ритму». Шмелев А.Д. «Об орфографических воззрениях А.И. Солженицына. // Русская речь. - 1993г. - №5. - С. 121 Отчасти наперекор представлению об автономности письменной речи, высказанному в связи с проблемами орфографии, Солженицын декларирует, говоря о пунктуации: «Я считаю нужным следить, чтобы не происходило такого резкого отрыва письменной речи от устной». Там же. - С. 121

Предлагаем провести наблюдение над использованием Солженицыным следующих синтаксических приемов:

1) Риторические вопросы , восклицания и обращения .

Прочитаем первые строки лирической миниатюры «Лиственница»:

«Что за диковинное дерево!

Сколько видим ее - хвойная, хвойная, да. Того и разряду, значит? А, нет. Приступает осень, рядом уходят лиственные в опад, почти как гибнут. Тогда - по соболезности? не покину вас! мои и без меня перестоят покойно - осыпается и она. Да как дружно осыпается и празднично - мельканием солнечных искр».

Автор сосредоточивает внимание на том, почему и как ведет себя лиственница. Солженицын использует для этого вводную конструкцию, состоящую из 3-х предложений, - вопрос автора или наш недоуменный вопрос и своеобразный «ответ» самой лиственницы. Такая особенность синтаксиса «одушевляет» дерево.

Необходимо отметить, что чуть ли не в каждой «Крохотке» есть риторический вопрос, отражающий огромный и напряженный диапазон чувств: от нежной любви и благодарности до горькой иронии, боли, горечи.

«Молния»: «Среди высочайших сосен избрала молния и не самую же высокую липу - а за что?»

«Колокольня»: «Да еще и на шпиле - каким чудом? - крест уцелел»

«Утро»: «Что происходит за ночь с нашей душой?»

«Поминовение усопших»: «И - своё земное тепло посылаешь им в обмен: может, и мы чем-то пособим?»

2) Обильное использование тире .

· А.И.Солженицын употребляет тире согласно традиционным пунктуационным правилам, чаще всего вставляя в середину предложения с целью пояснения или дополнения его, в тех случаях, когда выделение скобками может ослабить связь между вставкой и основным предложением, например:

«Те раскатные колокольные удары - клич великой Беды - и предвестили Смуту Первую » («Колокол Углича»).

Рассмотрим другой отрывок:

«Из проходившей грозы, среди дня - 1 да ослепил молненный блеск наши окна светлым золотом, и сразу же, не отстав и на полную секунду , - 2 ударище грома: шагов двести - 3 триста, не дальше ?» («Молния»). В данном примере мы видим три разных случая употребления тире А.И.Солженицыным. Первый случай - это авторское тире (подробнее об этом смотри ниже). Второй случай - это постановка тире на место пропуска одного из членов предложения (излюбленный художественный прием А.И.Солженицына - эллипсис). Третий случай - тире между двумя словами для обозначения пределов пространственных, временных или количественных (в этом случае тире заменяет по смыслу слова "от... до").

· Но наиболее часто встречающиеся знаки препинания - авторские тире для усиления эмоциональных оттенков предложения или для выделения наиболее значимых для писателя слов, например:

«Ведь - и люди такие есть» («Лиственница»). Авторское тире усиливает утверждение. А.И.Солженицын имеет в виду людей, готовых поддержать более слабых, способных быть и мягкими и твердыми, способных к постоянному обновлению и возрождению, благодарных небу за каждый миг жизни.

«Как - и бросили мы стольких и стольких …» («Старение»). Местоимение «как » отражает недоумение писателя, почему многие люди не понимают предназначение последнего этапа жизни, когда важен каждый прожитый день.

При языкотворческой работе А.И. Солженицын учитывает опыт разных пластов отечественной культуры. Поэтому многие литературоведы, например Г.П. Семенова, отмечают влияние Марины Цветаевой и Владимира Маяковского на пунктуационную организацию текста, а именно большое количество авторских тире.

3) Парцелляция .

А.И. Солженицын использует экспрессивный синтаксический прием: предложение интонационно делится на самостоятельные отрезки, графически выделенные как самостоятельные предложения. http://www.bookline.ru/book3001331.htm Нам кажется, применение парцелляции создает впечатление импровизации, того, что перед читателем не цельное произведение, а какие-то фрагменты авторских мыслей, например:

«И нам из него не выбиться - никогда, никакими благими издумками, никакими земными прожектами.

До конца человечества» («Лихое зелье»).

«И для них тут, и для всех, кто однажды увидел это диво: ведь стоит колокольня! Как наша надежда. Как наша молитва: нет, в с ю Русь до конца не попустит Господь утопить …» («Колокольня»).

«Садились тихо - один, другой, третий, как бы в задумчивости. И подолгу молчали» («В сумерки»).

А.И. Солженицын даже через знаки препинания является выразителем и национального языка, и национальной души, применяя их, не только подчиняясь пунктуационным правилам, но и экспериментируя с ними, используя их к качестве одного из средств выразительности.

Материалы к занятию по теме

«Роль графических маркеров в тексте «Крохоток»

На данном занятии необходимо познакомить учащихся с использованием приема графических маркеров в тексте произведений, раскрыть роль данного приема.

Предложите ученикам найти в текстах «Крохоток» слова, выделенные другим шрифтом, и попытаться объяснить это выделение.

Возможные результаты данной работы

В миниатюрах «Крохотки» можно выделить следующие шрифтовые выделения:

1) Прописные буквы :

Анализируя текст «Крохоток», мы заметили, что с прописной буквы пишутся слова:

а) Связанные с Богом :

Слова «Божье» («Старение»), «Бог» («Старение»), «Господь» («Утро»), «Божий луч» («Ночные мысли») явно говорят о религиозном восприятии мира Солженицыным (в то же время это традиционное написание слов данной группы).

Мир для писателя состоит из сокрытых символических значений, предопределенных Божьим замыслом. Поэтому Солженицын не принимает художника, мнящего себя творцом независимого духовного мира, взваливающего на свои плечи акт его творения. Солженицыну ближе художник, который знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под крышей Бога, хотя еще строже его ответственность за все написанное, нарисованное, за воспринимающие души.

б) Слова, связанные с Родиной , постигшей много Бед :

«Родина» («Позор»), «Она» («Позор»), «Ее» («Позор»), «Ей», «Беды» («Колокол Углича»), «Смута Первая» («Колокол Углича»), «Смута Третья» («Колокол Углича»), «Позора» («Позор»).

Судьба России, любимой страны, ее трагическая история всегда волновали писателя. Использование прописной буквы говорит о том, что для А.И. Солженицына Родина - это объект преклонения. И, по-видимому, одна из главных причин возвращения А.Солженицына на родину состоит в его намерении лично и «вблизи» участвовать в «обустройстве России».

У писателя, который не отгораживается от народной боли, по мнению Солженицына, гораздо больше возможностей стать «выразителем национального языка - главной скрепты нации, и самой земли, занимаемой народом, а в счастливом случае и национальной души». Нобелевские речи И.А.Бунина, М.А.Шолохова, А.И. Солженицына и И.А.Бродского. - М., 1996.

2) Написание слова раздельно по буквам:

«Ж и т ь» («Колокольня»), «в с ю» («Колокольня»), «в д ы х а е ш ь» («Поминовение усопших»).

Эти слова - емкие тезисы философских проблем, поднимаемых писателем в «Крохотках», о вечности, о счастье свободы, о воздействии красоты на душу человека.

3) Шрифт - курсив:

«Государевых людей » («Колокол Углича»), «за мной » («Завеса»), «против » («Лихое зелье»).

А.И. Солженицын, используя комбинированные типографические шрифты, выделяет слова, важные для писателя в контексте, тем самым он стремится расширить текстовое пространство.

На последнем занятии следует подвести итоги проделанной работы.

Л.К. Чуковская, обсуждая с А.А. Ахматовой творчество А. Солженицына, сказала: «Солженицын пишет на основном русском языке, это такая редкость и радость». Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой // Нева. - 1996. - №8. - С. 9. Сам писательс восхищением отзывался о произведении Е.Замятина «Споручница грешных»: «И какая поучительная сжатость! Сжаты многие фразы, нигде нет лишнего глагола. Но сжат и весь сюжет - как это сплочено?! Вот урок, вот писатель. Какое крепкое мастерство». Солженицын А. Прах поэта // Новый мир. - 1997. - №10. - С. 191.

Анализируя язык «Крохоток», мы увидели Солженицына как художника огромного дарования, мастера, свободно владеющего богатствами родной речи.

Предложим ученикам провести самостоятельные исследования по теме «Своеобразие языка А.И. Солженицына», опираясь на тексты других произведений писателя. Можно посоветовать прекрасные «Двучастные рассказы» Солженицына, например, «Абрикосовое варенье», «Настенька» и другие.

Список литературы для учителя и учащихся

1. Солженицын А.И. Рассказы. - М., 2001.

2. Сводный словарь современной русской лексики: В 2 т. / АН ССР. Ин-т рус. яз.; Под ред. Р.П. Рогожникова. - М.: Рус.яз., 1991 .

3. Словарь современного русского литературного языка / АН СССР. Ин-т рус.яз. - М.; Л., 1948-1965. - Т.1-17

4. Словарь русского языка: В 4т. / АН СССР. Ин-т рус. яз. - М.,1957 - 1961. - Т. 1-4

5. Толковый словарь русского языка / Под ред.Д.Н. Ушакова. - М.,1935-1940. - Т. 1-4

6. Словарь русского языка: В 4 т / Гл. ред.А.П. Евгеньева; АН СССР. Ин-т рус.яз. 2-е изд., испр. и доп. - М.,1981-1984. - Т. 1-4

7. Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. - М., 1998.

8. Александр Исаевич Солженицын. Гордость российской и мировой литературы. - Тверь, 1998.

9. Кодзис Б. Лирические миниатюры Александра Солженицына // http:// www .1september.ru

10. Колобаева Л. «Крохотки» // Литературное обозрение. - 1999. - №1. - С. 39-44

11.«Красное колесо» А.И. Солженицына: художественный мир, поэтика, культурный контекст. - Благовещенск, 2005.

12. Мешков Ю.А. Александр Солженицын: Личность. Творчество. Время. - Екатеринбург, 1993.

13. Межрегиональная науч.-практ. конф., посвящ. 80-летию со дня рождения А.И. Солженицына. - Рязань, 1998.

14. Нива Ж. Солженицын. - М., 1992.

15. Нобелевские речи И.А. Бунина, М.А. Шолохова, А.И. Солженицына и И.А. Бродского. - М., 1996.

16. Паламарчук П.Г. Александр Солженицын: путеводитель. - М., 1991.

17. Рейтман М.И. Знаменитые эмигранты из России. - Ростов н/Д, 1999.

18. Семенова Г.П. О языке произведений А. Солженицына // Русская речь. - 1996. - № 3.

19. Солженицын А.И. Русский словарь языкового расширения. Объяснение. // Русская речь. - 1990. - № 3.

20. Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: Новый взгляд. - М., 1998.

21. Чалмаев В.А. А. Солженицын: Жизнь и творчество. - М., 1994.

22. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой // Нева. - 1996. - №8

23. Шмелев А.Д. Об орфографических воззрениях А.И. Солженицына // Русская речь. - 1993. - №5.

24. Юдин В.А. Русские феномены: [О твор. А.С. Пушкина и А.И. Солженицына]. - Тверь, 1999.

Подобные документы

Основные этапы жизни и творчества Солженицына. Материалы к творческой биографии. Тема ГУЛАГа в творчестве Солженицына. Художественное решение Солженицыным проблемы национального характера. История России в произведениях Солженицына.

учебное пособие , добавлен 18.09.2007


Краткий биографический очерк жизни и творчества известного русского писателя А.И. Солженицына, этапы его творческого пути. Лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына. Своеобразие авторских окказионализмов в рассказах писателя.

курсовая работа , добавлен 06.11.2009


Изучение жизненного пути и литературной деятельности А.И. Солженицына - одного из ведущих русских писателей ХХ века, лауреата Нобелевской премии по литературе. Детство и юношеские годы писателя. Годы пребывания Солженицына в ссылке и его реабилитация.

презентация , добавлен 30.11.2010


Характеристика времени тоталитарного режима в СССР. Раскрытие темы нравственного выбора в условиях несвободы на примере персонажей лагерной прозы и драматургии Александра Исаевича Солженицына. Определение вклада Солженицына в антитоталитарную литературу.

курсовая работа , добавлен 17.05.2015


Основная историческая веха развития поэтики. Особенности языка и поэтики художественного текста. Образ эпохи в прозе Солженицына. Роль художественных принципов его поэтики, анализ их особенностей на основе аллегорической миниатюры "Костер и муравьи".

курсовая работа , добавлен 30.08.2014


Детские годы Солженицына А.И. Учеба в Ростовском университете. Работа учителем математики в ростовской средней школе. Арест Солженицына фронтовой контрразведкой. Перевод писателя в марфинскую тюрьму и ссылка в Сибирь. Открытое письмо Съезду писателей.

презентация , добавлен 14.12.2011


Жизненный и творческий путь А.И. Солженицына через призму его рассказов и романов. "Лагерная" тема в его произведениях. Диссидентство писателя в произведении "Красное колесо". Интенциальное содержание авторского сознания Солженицына, язык и стиль автора.

дипломная работа , добавлен 21.11.2015


Характеристика советского государства и общества в 1920-1930-е гг. Биография А.И. Солженицына, трагические страницы в истории и творчестве писателя, его значение в литературе и развитии страны. "Архипелаг ГУЛАГ" как опыт художественного исследования.

реферат , добавлен 25.09.2010


Изучение жизненного пути и литературной деятельности Александра Исаевича Солженицына - одного из ведущих русских писателей ХХ в. Центральная идея повести "Один день Ивана Денисовича". "Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956" – главное произведение А. Солженицына.

презентация , добавлен 18.12.2011


Апокалипсис и его отражение в эсхатологии и литературе. Отражение апокалиптических сюжетов в русской литературе XIX-XX веков. Роль апокалиптических мотивов памяти в прозе А. Солженицына, православное восприятие жизни в условиях тоталитарного режима.