Проблема прототипа в литературе. Исторические прототипы литературных героев: «Нет вымысла без правды»

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Прототи́п (от греч. protótypon - прообраз), реальное лицо, представление о котором послужило писателю первоосновой при создании литературного типа, образа человека - героя произведения.

Образ человека не только воспроизводит отдельные особенности прототипа, не только отражает порождённый эпохой тип личности: он - осуществление новой личности, обретающей самостоятельное бытие. Этим объясняется его способность становиться «прообразом» особой породы людей в самой жизни («тургеневские женщины») или прототипом для произведений другой эпохи (образ грибоедовского Молчалина в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина) .

Направления и жанры могут оказывать воздействие на роль прототипа. Максимальное «равнение» на прототип - в «документальной прозе»; однако и здесь остаётся содержательное различие между героем и прототипом, выявляющее «личностную» точку зрения автора (например, «Как закалялась сталь » Н. Островского или очерковые повести А. Яшина, Е. Дороша и др.) .

Значение исследования прототипа зависит от его характера. Чем более ярким явлением общества и истории является прототип, тем больший смысл приобретает его изучение и сопоставление с образом, так как получается отражение в искусстве чрезвычайно важного, содержательного, типичного явления общества.

Прототипом могут выступать не только реальные личности, но и персонажи из других произведений.

Прототип в детской литературе

В детской литературе является распространённой ситуация, когда прототипом является ребёнок, которому рассказывается история (как бы про него). Льюис Кэрролл рассказал историю Алисы в Стране Чудес , катаясь в лодке с Алисой Лидделл , Джеймс Барри рассказывал сказки про маленького тёзку Питера Пэна его старшим братьям, точно так же Кристофер Робин стал персонажем сказок Александра Милна , а дочь Кира Булычёва - Алисой Селезнёвой . Очевидно, что на таких героев не столько переносятся черты реального ребёнка, сколько концентрируются желательные черты. А вот имя, напротив, всегда остаётся реальным.

Примеры прототипов героев

Прототип героя фильма «В бой идут одни «старики» » командира эскадрильи гвардии капитана Алексея Титаренко («Маэстро») - Герой Советского Союза Виталий Попков (1922-2010) .
Прототип героя фильма «Щит и Меч » Йоганна Вайса - советский разведчик Александр Святогоров (1913-2008) .
Прототип героя книги и фильма «Денискины рассказы » Дениски - Денис Драгунский , сын советского детского писателя Виктора Драгунского .
Прототип героя «Повести о настоящем человеке » - Герой Советского Союза Алексей Маресьев (1916-2001) .
Прототип героя песни «Комбат » в исполнении группы «Любэ »- Герой Советского Союза Валерий Востротин (род. 20 ноября 1952) .
Прототип героя поэмы К. М. Симонова «» лейтенанта Петрова («Лёньки») - лейтенант И. А. Лоскутов (1918-1994).
Возможные прототипы героя романа Юлиана Семёнова «Семнадцать мгновений весны » и легендарного многосерийного советского художественного телефильма «Семнадцать мгновений весны » штандартенфюрера СС Штирлица - советские разведчики Яков Блюмкин (1900-1929), Александр Коротков (1909-1961), Исай Боровой , Анатолий Гуревич , Норман Бородин (1911-1974), а также сотрудник гестапо, гауптштурмфюрер СС и криминальный инспектор Вилли Леман (1884-1942) .
Прототип героя романа Александра Дюма "Три мушкетёра " шевальe д"Артаньна - Шарль Ожье де Батц де Кастельмор д"Артаньян . Также, главный герой романа "Графиня де Монсоро" Луи де Клермон граф де Бюсси сеньор д"Амбуаз списан с реального человека с таким же именем.

Напишите отзыв о статье "Прототип персонажа"

Литература

Альтман М. С. Русские писатели и ученые в русской литературе XIX в. // Статьи и материалы / Н. А. Добролюбов.. - Горький, 1965.
Андроникова М. И. От прототипа к образу. - М ., 1974.

Примечания

См. также

Отрывок, характеризующий Прототип персонажа

– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.

Прототи́п (от греч. protótypon - прообраз), реальное лицо, представление о котором послужило писателю первоосновой при создании литературного типа, образа человека - героя произведения.

Прототипом могут выступать не только реальные личности, но и персонажи из других произведений.

Прототип в детской литературе

Примеры прототипов героев

Прототип героя фильма «В бой идут одни «старики» » командира эскадрильи гвардии капитана Алексея Титаренко («Маэстро») - Герой Советского Союза Виталий Попков (1922-2010) .
Прототип героя фильма «Щит и Меч » Йоганна Вайса - советский разведчик Александр Святогоров (1913-2008) .
Прототип героя книги и фильма «Денискины рассказы » Дениски - Денис Драгунский , сын советского детского писателя Виктора Драгунского .
Прототип героя «Повести о настоящем человеке » - Герой Советского Союза Алексей Маресьев (1916-2001) .
Прототип героя песни «Комбат » в исполнении группы «Любэ »- Герой Советского Союза Валерий Востротин (род. 20 ноября 1952) .
Прототип героя поэмы К. М. Симонова «» лейтенанта Петрова («Лёньки») - лейтенант И. А. Лоскутов (1918-1994).
Возможные прототипы героя романа Юлиана Семёнова «Семнадцать мгновений весны » и легендарного многосерийного советского художественного телефильма «Семнадцать мгновений весны » штандартенфюрера СС Штирлица - советские разведчики Яков Блюмкин (1900-1929), Александр Коротков (1909-1961), Исай Боровой , Анатолий Гуревич , Норман Бородин (1911-1974), а также сотрудник гестапо, гауптштурмфюрер СС и криминальный инспектор Вилли Леман (1884-1942) .
Прототип героя романа Александра Дюма "Три мушкетёра " шевальe д"Артаньна - Шарль Ожье де Батц де Кастельмор д"Артаньян . Также, главный герой романа "Графиня де Монсоро" Луи де Клермон граф де Бюсси сеньор д"Амбуаз списан с реального человека с таким же именем.

Напишите отзыв о статье "Прототип персонажа"

Литература

Альтман М. С. Русские писатели и ученые в русской литературе XIX в. // Статьи и материалы / Н. А. Добролюбов.. - Горький, 1965.
Андроникова М. И. От прототипа к образу. - М ., 1974.

Примечания

См. также

Отрывок, характеризующий Прототип персонажа

– Ой, пожалуйста, прости меня! – устыдившись, воскликнула я. – Ты так закричала, что я с перепугу помчалась, куда глаза глядят...
– Ну, ничего, в следующий раз будем поосторожнее. – Успокоила Стелла.
У меня от такого заявления глаза полезли на лоб!..
– А что, будет ещё «следующий» раз??? – надеясь на «нет», осторожно спросила я.
– Ну конечно! Они ведь живут здесь! – дружески «успокоила» меня храбрая девчушка.
– А что же мы тогда здесь делаем?..
– Мы же спасаем кого-то, разве ты забыла? – искренне удивилась Стелла.
А у меня, видно, от всего этого ужаса, наша «спасательная экспедиция» полностью вылетела из головы. Но я тут же постаралась как можно быстрее собраться, чтобы не показать Стелле, что я по-настоящему очень сильно испугалась.
– Ты не думай, у меня после первого раза целый день косы дыбом стояли! – уже веселее сказала малышка.
Мне просто захотелось её расцеловать! Каким-то образом, видя что мне стыдно за свою слабость, она умудрилась сделать так, что я сразу же снова почувствовала себя хорошо.
– Неужели ты правда думаешь, что здесь могут находиться папа и братик маленькой Лии?.. – от души удивляясь, спросила её ещё раз я.
– Конечно! Их просто могли украсть. – Уже совсем спокойно ответила Стелла.
– Как – украсть? И кто?..
Но малышка не успела ответить... Из-за дремучих деревьев выскочило что-то похлеще, чем наш первый «знакомый». Это было что-то невероятно юркое и сильное, с маленьким, но очень мощным телом, посекундно выбрасывающее из своего волосатого пуза странную липкую «сеть». Мы даже не успели пикнуть, как обе в неё дружно попались... Стелла с перепугу стала похожа на маленького взъерошенного совёнка – её большие голубые глаза были похожи на два огромных блюдца, с выплесками ужаса посерединке.
Надо было срочно что-то придумать, но моя голова почему-то была совершенно пустая, как бы я не старалась что-то толковое там найти... А «паук» (будем дальше так его называть, за неимением лучшего) тем временем довольно тащил нас, видимо, в своё гнездо, готовясь «ужинать»...
– А где же люди? – чуть ли не задыхаясь, спросила я.
– О, ты же видела – людей здесь полно. Больше чем где-либо... Но они, в большинстве, хуже, чем эти звери... И они нам не помогут.
– И что же нам теперь делать? – мысленно «стуча зубами», спросила я.
– Помнишь, когда ты показала мне твоих первых чудищ, ты ударила их зелёным лучом? – уже опять вовсю озорно сверкая глазами, (опять же, быстрее меня очухавшись!), задорно спросила Стелла. – Давай – вместе?..
Я поняла, что, к счастью, сдаваться она всё ещё собирается. И решила попробовать, потому что терять нам всё равно было нечего...
Но ударить мы так и не успели, потому что паук в тот момент резко остановился и мы, почувствовав сильный толчок, со всего маху шлёпнулись на землю... Видимо, он притащил нас к себе домой намного раньше, чем мы предполагали...
Мы очутились в очень странном помещении (если конечно это можно было так назвать). Внутри было темно, и царила полная тишина... Сильно пахло плесенью, дымом и корой какого-то необычного дерева. И только время от времени слышались какие-то слабые звуки, похожие на стоны. Как будто бы у «страдавших» уже совсем не оставалось сил…
– Ты не можешь это как-то осветить? – я тихо спросила Стеллу.
– Я уже попробовала, но почему-то не получается... – так же шёпотом ответила малышка.
И сразу же прямо перед нами загорелся малюсенький огонёк.
– Это всё, что я здесь могу. – Огорчённо вздохнула девчушка
При таком тусклом, скупом освещении она выглядела очень усталой и как бы повзрослевшей. Я всё время забывала, что этому изумительному чудо-ребёнку было всего-то ничего – пять лет!.. Наверное, её такой временами серьёзный, недетский разговор или её взрослое отношение к жизни, или всё это вместе взятое, заставляло забывать, что в реальности она ещё совсем малюсенькая девочка, которой в данный момент должно было быть до ужаса страшно. Но она мужественно всё переносила, и даже ещё собиралась воевать...
– Смотри, кто это здесь? – прошептала малышка.
И вглядевшись в темноту, я увидела странные «полочки», на которых, как в сушилке, лежали люди.
– Мама?.. Это ты, мама??? – тихонько прошептал удивлённый тоненький голосок. – Как же ты нас нашла?
Я сначала не поняла, что ребёнок обращался ко мне. Начисто позабыв, для чего мы сюда пришли, я только тогда поняла, что спрашивают именно меня, когда Стелла сильно толкнула меня кулачком в бок.
– А мы же не знаем, как их зовут!.. – прошептала я.
– Лия, а ты что здесь делаешь? – прозвучал уже мужской голос.
– Тебя ищу, папочка. – Голоском Лии мысленно ответила Стелла.
– А как вы сюда попали? – спросила я.
– Наверняка, так же, как и вы... – был тихий ответ. – Мы гуляли по берегу озера, и не видели, что там был какой-то «провал»... Вот мы туда и провалились. А там ждал вот этот зверь... Что же будем делать?
– Уходить. – Постаралась ответить как можно спокойнее я.
– А остальных? Ты хочешь их всех оставить?!. – прошептала Стелла.
– Нет, конечно же, не хочу! Но как ты собираешься их отсюда забирать?..
Тут открылся какой-то странный, круглый лаз и вязкий, красный свет ослепил глаза. Голову сдавило клещами и смертельно захотелось спать...
– Держись! Только не спи! – крикнула Стелла. И я поняла, что это пошло на нас какое-то сильное действие, Видимо, этому жуткому существу мы нужны были совершенно безвольными, чтобы он свободно мог совершать какой то свой «ритуал».
– Ничего мы не сможем... – сама себе бурчала Стелла. – Ну, почему же не получается?..
И я подумала, что она абсолютно права. Мы обе были всего лишь детьми, которые, не подумав, пустились в очень опасные для жизни путешествия, и теперь не знали, как из этого всего выбраться.
Вдруг Стелла сняла наши наложенные «образы» и мы опять стали сами собой.

Создание типов в литературе, естественно, не обходится без художественного обновления картины мира. Подлинное искусство никогда не исчерпывается одним лишь отражением ее. И в гениальных художественных типах всегда есть область смысла, в которой персонаж оборачивается для нас «знакомым незнакомцем».

«Мизантропия» мольеровского Альцеста (комедия «Мизантроп»), казалось бы, окрашивает в один цвет душевные проявления героя, доминируя в них как моноидея и монострасть. Но менее всего она производное элементарного презрения к человеку: будь это так, искусству нечего было бы делать с такой страстью. Это «мизантропия» высокой души, ошеломленной и подавленной несовершенством мира и человеческой природы, глубоко страдающей от этого. В ней надломился высокий идеал человека, и надлом этот она воспринимает как крушение мира. «Мизантропия» Альцеста — не что иное, как тень, отбрасываемая великой любовью, и гигантские очертания этой тени намекают лишь на силу оскорбленной любви. Тут перед нами, в сущности, трагедия любви, как бы проснувшейся от прекраснодушного сна и обнаружившей, что заснула она в пустыне. Такова по сути своей реальная «мизантропия» Кьеркегора и Шопенгауэра. Включение ее в область высших смыслов и высших движений сердца, преображающее самую суть доминирующей страсти в мольеровском Альцесте,— в этом и заключается великое художественное открытие Мольера, и созданный им тип вечно узнаваем и вечно нов.

Итак, для литературного типа отнюдь не перекрыты пути к новому знанию о мире и душе. Но все же именно в создании характеров пересоздающие усилия художественной мысли, дух первооткрытия, возвещение новой правды о человеке проявляют себя во всей своей очевидности. Психология восприятия литературных типов такова, что они пробуждают в нас прежде всего радость эстетического узнавания, которая при восприятии характеров перекрывается острым и волнующим ощущением новизны. Вбирая в себя правду эмпирической реальности, характеры, созданные великими художниками, уже не сводимы к ней: их невозможно «вернуть» в действительность, вновь спроецировать на нее, разложить на составные элементы жизни, попавшие в тигель художественного воображения. Истина, воплощенная в них, уже не та истина, которая может быть найдена в объективной реальности, прежде всего потому, что с нею слита субъективная правда творца, ведущая пас в круг авторского сознания. От соприкосновения этих двух миров, идеального и реального, внутреннего и внешнего, широко раздвигаются горизонты нашего знания о человеке.

Даже там, где, созидая характер, воображение писателя за исходную точку своего «полета» берет конкретный прототип, — и там сотворенный характер удаляется от исходного «материала» часто на огромное расстояние. Даже вбирая в себя внешний фон жизни прототипа, очертания его судьбы, характер перерастает в новую духовную сущность, которой не было в действительности. Читательское «узнавание» такого характера и оценка его с позиций реальности опираются чаще всего лишь на один, близкий к поверхности пласт его содержания, в котором он пересекается со злобою дня. Но за этой поверхностью в великих произведениях литературы — неизмеримая глубина.

Литература о прототипах обширна и разнообразна, порой занимательна настолько, что может соперничать с увлекательностью авантюрных сюжетов. Но небесполезная с точки зрения раскрытия творческой лаборатории писателя, она бьет мимо цели в том смысле, что чаще всего ни на шаг не приближает нас к пониманию природы художественного характера. Лишь один пример. В воспоминаниях Анненкова запечатлен рассказ о том, как Гоголь в компании знакомцев своих слушал анекдот, событийная ткань которого в чем-то предвосхищала сюжет еще не написанной «Шинели». Это была история чиновника, увлекавшегося охотой, давно и страстно мечтавшего о ружье французской фирмы Лепажа. Друзья по департаменту, устроив складчину, дарят ему на именины вожделенное ружье. Снедаемый охотничьим азартом чиновник на следующий же день отправляется пострелять уток в Финском заливе. Но тут-то и случается беда: при неосторожном повороте лодки ружье, лежавшее на корме, надает в воду. Потрясение чиновника столь велико, что он заболевает горячкой. Болезнь отступает лишь тогда, когда сослуживцы героя, омраченные горем его, вновь устраивают складчину и покупают ему точно такое же ружье.

Анекдот этот вспоминали часто писавшие о Гоголе, но вспоминали, главным образом имея в виду его сюжетные пересечения с гоголевской «Шинелью». А между тем не менее интересно попытаться выделить в нем ту психологическую «материю», те крупицы душевного опыта прототипа, которые были вплавлены Гоголем в характер героя «Шинели». Тут-то и обнаруживается «бездна пространства», отделяющая духовную сущность гоголевского персонажа от того смутного, неясного в очертаниях душевного типа, который едва-едва прорисовывается в анекдоте. Если что-то в его герое и могло насторожить внимание Гоголя, так это, без сомнения, трагикомический перепад между жаркою силой мечты и прозаичной ординарностью ее объекта (ружье). Болезнь чиновника и есть анекдотически неожиданный сигнал этого перепада. Стало быть, какая-то грань психологического содержания, заключенного в прототипе, все-таки отразилась в духовной сущности гоголевского персонажа. Но в том-то и дело, что именно одна только грань.
Контраст между силой мечты и прозаичностью ее объекта бесконечно ослаблен в анекдоте по сравнению с повестью Гоголя. Ружье все-таки заурядная вещь, хотя бы и драгоценная для охотника, знающего цену хорошему ружью. Да и сама охота — не более чем прихоть для чиновника из анекдота, хотя, разумеется, и почтенная прихоть. Шинель же для гоголевского Башмачкина — не только абсолютно необходимый атрибут существования, но прежде всего овеществленный символ человеческого достоинства, попираемого каждодневно всем складом бытия. Самое перевоплощение ее из заурядной вещи в универсальный знак достоинства, в предмет жизненной цели и даже миссии, к подножию которой брошены самые страстные мечты,— как много всем этим сказано у Гоголя о мире и человеке.

Страсть героя анекдота — живая страсть, знак его связи с естественными началами бытия. Страсть Башмачкина при всей трагичности ее — фантом, детище опустошенного духа, искривленных наклонностей души. Душа эта еще не вполне окаменела в гоголевском персонаже: из тайных глубин ее, недоступных сознанию самого героя, еще может вдруг прорваться голос оскорбленного человеческого достоинства. Но живое разнообразие ее проявлений уже разрушено.

Наконец, гоголевский Башмачкин попадает в мощный поток той художественной стилистики, которую сам Гоголь именовал «наукой выпытывания». В исходящем от автора энергетическом «поле» взору открываются бесконечно малые психологические структуры, из которых слагается характер, почти рефлекторные движения души. И это ведь не формальная оболочка характера, а его художественная суть, причем суть, вытекающая из трагического гоголевского ощущения распадающейся целостности человека.

Прототип это реально существовавшее лицо, послужившее автору прообразом (моделью) для создания литературного персонажа. «Переработка» прототипа, его творческое преображение - неизбежное следствие художественного освоения первоначального жизненного материала. Степень ориентированности на прототип, характер его использования зависят от направления, жанра и творческой индивидуальности писателя. Наличие прототипа, иногда жизненно значимого для автора и дающего импульс работе над произведением, - существенная черта литературного творчества, особенно реалистического, с его жизнеподобием, бытовым колоритом, психологизмом - в отличие от литератур и стилей, отмеченных высокой степенью нормативности и демонстративной условностью (классицизм, барокко, символизм). Обращение к прототипу наиболее важно в автобиографических сочинениях (ранняя трилогия Л.Н.Толстого, 1852-57) и в автопсихологической лирике (в качестве прототипа лирического героя здесь выступает сам поэт). Применительно к документальной литературе, где реальные лица и события называются прямо и воссоздаются точно, о прототипе говорить нет оснований (хотя элементы творческого переосмысления фактов присутствуют и здесь).

Литературный персонаж может иметь несколько прототипов , совмещая в себе отдельные черты различных лиц, известных автору. Так созданы образы Грушницкого в «Герое нашего времени» (1839-40) М.Ю.Лермонтова, Ариадны в одноименном рассказе А.П.Чехова. Но часто автор, создавая образ, опирается на одно реальное лицо, воспринятое и познанное им как близкий художественной завершенности тип. «Без уездного врача Дмитриева не было бы Базарова… Меня поразила в нем базаровская манера, и я стал всюду приглядываться к этому нарождающемуся типу» (Тургенев И.С. Русской писатели о литературном труде). Существование прототипа не исключает близости созданного на его основе образа какому-либо литературному герою. Толстовская Наташа Ростова, имея своего прототипа - Таню Берс, обладает в то же время и чертами героини романа М.Э.Брэддон «Аврора Флотт» (1863).

Использование прототипа нередко связано с глубоко личными сторонами жизни писателя, не заинтересованного в их публичном обсуждении. Поэтому, особенно когда речь идет о литературе, современной автору, существуют этические границы изучения прототипа, легко могущего обернуться бестактным «подглядыванием» за писателем и его окружением. Знаменателен протест Т.Манна против предания гласности (которое угрожало серьезной обидой и даже скандалом) того факта, что прототипом Пепперкорна из «Волшебной горы» послужил драматург Г.Гауптман (Манн Т. Письма). В восприятии произведения читателем «знание истоков, вспоивших вдохновение художника», порой способно смутить людей и даже «уничтожить воздействие прекрасного произведения» (Манн Т. Собрание сочинений: В 10 томах. Том 7). Прототип обычно становится предметом биографического описания и литературоведческого исследования лишь значительно позже времени написания произведения (автобиографическая основа поэзии А.А.Блока значительно полнее, чем прежде, вырисовывается в публикации: Блок А. Письма к жене). Особенно важно изучение прототипа, когда сам художественный текст свидетельствует, что автор связывает своего героя с реальным лицом (ряд произведений Н.С.Лескова).

Литературные герои, как правило, являются художественным вымыслом автора. Но у некоторых из них всё же есть реальные прототипы, жившие во времена автора, или известные исторические личности. Мы расскажем, кем же были эти незнакомые широкому кругу читателей фигуры.

1. Шерлок Холмс

Даже сам автор признал, что у Шерлока Холмса есть много общих черт с его наставником Джо Беллом. На страницах автобиографии можно было прочесть о том, что писатель часто вспоминал о своем преподавателе, говорил о его орлином профиле, пытливом уме и удивительной интуиции. По его словам, доктор мог превратить любое дело в точную систематизированную научную дисциплину.

Нередко доктор Белл пользовался дедуктивные методы дознания. Только по одному виду человека он мог рассказать о его привычках, о биографии и даже порою ставил диагноз. После выхода романа Конан Дойль вёл переписку с «прототипом» Холмса, и тот рассказал ему, что, возможно, именно так и сложилась бы его карьера, выбери он другой путь.

2. Джеймс Бонд

Литературная история Джеймса Бонда началась с серии книг, которые были написаны разведчиком Яном Флемингом. Первая книга серии – «Казино Рояль» - вышла в тираж в 1953 году, через несколько лет после того, как Флеминг был приставлен следить переметнувшимся из немецкой службы в английскую разведку принцем Бернардом. После долгих взаимных подозрений разведчики стали хорошими друзьями. Бонд перенял у принца Бернарда заказывать «Водку-мартини», при этом добавляя легендарное «Взболтать, а не размешивать».

3. Остап Бендер

Человек, ставший прототипом великого комбинатора из "12 стульев" Ильфа и Петрова в свои 80 лет ещё работал проводником на железной дороге в поезде по Москва-Ташкент. Урожденный одессит Остап Шор с нежных ногтей был склонен к авантюрам. Он представлялся то художником, то гроссмейстером по шахматам и даже выступал в качестве члена одной из антисоветских партий.

Только благодаря своей недюжинной фантазии Остапу Шору удалось вернуться из Москвы в Одессу, где он служил в уголовном розыске и вел борьбу с местным бандитизмом. Вероятно, отсюда и почтительное отношение Остапа Бендера к Уголовному кодексу.

4. Профессор Преображенский

У профессора Преображенского из известного булгаковского романа «Собачьего сердца» тоже был реальный прототип - французский хирург русского происхождения Самуил Абрамович Воронов. Этот человек в начале 20-го века произвёл настоящий фурор в Европе, пересаживая железы обезьяны человеку для омоложения организма. Первые операции эффект продемонстрировали просто поразительный: у пожилых пациентов наблюдалось возобновление половой жизни, улучшение памяти и зрения, легкость передвижений, а дети, отстающие в умственном развитии, обретали живость ума.

Лечение в Воронова прошли тысячи людей, а сам врач открыл собственный обезьяний питомник на Французской Ривьере. Но прошло совсем немного времени пациенты чудо-врача начинали чувствовать себя хуже. Появились слухи, что результат лечения всего лишь самовнушение, а Воронова назвали шарлатаном.

5. Питер Пен

Мальчика с прекрасной феей Динь-Динь миру и самому Джеймсу Барри – автору написанного произведения подарила чета Дэвис (Артуром и Сильвией). Прототипом для Питера Пена стал Майкл – один из их сыновей. Сказочный герой получил от реального мальчика не только возраст и характер, но и кошмары. А сам роман – посвящение брату автора – Дэвиду, скончавшемуся за сутки до своего 14-летия во время катания на коньках.

6. Дориан Грей

Досадно, но главный герой романа «Портрет Дориана Грея» существенно подпортил своему жизненному оригиналу репутацию. Джон Грей, который в молодости был протеже и близким другом Оскара Уайльда, был прекрасен, прочен и обладал внешностью 15-летнего мальчика. Но их счастливому союзу пришёл конец, когда об их связи стало известно журналистам. Разгневанный Грей обратился в суд, добился извинений от редакции газеты, но после этого его дружба с Уайльдом закончилась. Вскоре Джон Грей встретил Андре Раффаловича - поэта и выходца из России. Они приняли католичество, а через некоторое время Грей стал стал священником в церкви Святого Патрика в Эдинбурге.

7. Алиса

История Алисы в Стране чудес началась в день прогулки Льюиса Кэролла с дочерьми ректора Оксфордского университета Генри Лиделла, в числе которых была и Алиса Лиделл. Кэррол придумывал историю на ходу по просьбе детей, но в следующие разы не забыл о ней, а стал сочинять продолжение. Спустя два года автор подарил Алисе рукопись, состоявшую из четырех глав, к которой была прикреплена фотография самой Алисы в семилетнем возрасте. Озаглавлена она была «Рождественский подарок дорогой девочке в память о летнем дне».

8. Карабас-Барабас

Как известно, Алексей Толстой, планировал только изложить «Пиноккио» Карло Коллодио русским языком, а получилось, что написал самостоятельную историю, в которой явно проведены аналогии с деятелями культуры того времени. Поскольку толстой не питал слабости театру Мейерхольда и его биомеханике, то именно директору этого театра и досталась роль Карабаса-Барабаса. Пародию можно угадать даже в имени: Карабас - это маркиз Карабас из сказки Перро, а Барабас - от итальянского слова мошенник - бараба. А вот не менее говорящая роль продавца пиявок Дуремара досталась помощнику Мейерхольда, который работа под псевдонимом Вольдемар Люсциниус.

9. Лолита

По воспоминаниям Брайана Бойда, биографа Владимира Набокова, когда писатель работал над своим скандальным романом «Лолита», он регулярно просматривал газетные рубрики, в которых публиковались сообщения об убийствах и насилии. Его внимание привлекла наделавшая шума история Салли Хорнер и Франка Ласалля, произошедшая в 1948 году: мужчина средних лет похитил 12-летнюю Салли Хорнер и держал её при себе почти 2 года, пока полиция не нашла её в обном из калифорнийских отелей. Ласалль, как и герой Набокова, выдавал девочку за свою дочь. Набоков даже вскользь упоминает этот случай в книге словами Гумберта: «Сделал ли я с Долли то же самое, что Франк Ласалль, 50-летний механик, сделал с одиннадцатилетней Салли Хорнер в 48-м?»

10. Карлсон

История создания Карлсона – мифологизированная и невероятная. Литературоведы уверяют, что возможным прототипом этого забавного персонажа стал Герман Геринг. И хотя родственники Астрид Линдгрен эту версию опровергают, такие слухи и сегодня имеют место быть.

Астрид Линдгрен познакомилась с Герингом в 1920-е годы, когда он организовывал авиашоу в Швеции. В то время Геринг был как раз «в расцвете сил», известным летчиком-асом, мужчиной с харизмой и прекрасным аппетитом. Моторчик за спиной у Карлсона - интерпретация на тему лётного опыта Геринга.

Приверженцы этой версии отмечают, что некоторое время Астрид Линдгрен была ярой поклонницей национал-социалистической партии Швеции. Книга о Карлсоне была напечатала в 1955 году, поэтому о прямой аналогии речь идти не могла. Тем не менее, не исключено, что харизматичный образ молодого Геринга оказал влияние на появление обаятельного Карлсона.

11. Одноногий Джон Сильвер

Роберт Льюис Стивенсон в романе «Остров сокровищ» изобразил своего друга Уильямса Хэнсли вовсе не критиком и поэтом, кем он и являлся по сути, а самым настоящим злодеем. В детские годы Уильям перенёс туберкулёз, и ему ампутировали ногу до колена. Перед тем, как книга появилась на прилавках магазинов Стивенсон сказал другу: «Я должен тебе признаться, Злой с виду, но добрый в глубине души Джон Сильвер был списан с тебя. Ты ведь не в обиде?»

12. Медвежонок Винни Пух

По одной из версий, известный на весь мир плюшевый медведь получил своё имя в честь любимой игрушки сына писателя Милна Кристофера Робина. Впрочем, как и все другие герои книги. Но на самом деле это имя от клички Виннипег – так звали медведицу, которая жила в лондонском зоопарке с 1915 по 1934 годы. У этой медведицы было множество ребятишек-поклонников, среди которых и Кристофер Робин.

13. Дин Мориарти и Сэл Парадайз

Несмотря на то, что главных героев в книге зовут Сэл и Дин, роман «В дороге» Джека Керуака сугубо автобиографический. Остается только догадываться, почему Керуак отказался от своего имени в самой известной книге для битников.

14. Дейзи Бьюкенен

В романе «Великий Гетсби» его автор Фрэнсис Скотт Фицджеральд глубоко и проникновенно описал Джиневру Кинг – свою первую любовь. Их роман длился с 1915 по 1917 годы. Но из-за разных социальных статусов они расстались, после чего Фицджеральд написал, что «бедные мальчики не должны даже думать о том, чтобы жениться на богатых девочках». Эта фраза вошла не только в книгу, но и в одноименный фильм. Джиневра Кинг стала и прототипом Изабель Бордж в «По ту сторону рая» и Джуди Джонс в «Зимних мечтах».

Специально для любителей засиживаться за чтением . Выбрав эти книги, точно не разочаруешься.