12 стульев кто автор. Кто написал знаменитые «Двенадцать стульев»? Романы были созданы буквально за считанные недели – немыслимая скорость для любителей, которые будто бы писали их вместе, что почти всегда замедляет любой процесс
Все помнят роман "Двенадцать стульев" И. Ильфа и Е. Петрова, но может быть не все знают историю его создания. Вот что об этом пишет Валентин Катаев, родной брат Евгения Петрова в своей повести "Алмазный мой венец":
"Прочитав где-то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пеpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура.Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времени нэпа.
Все это я изложил моему другу (Илье Ильфу) и моему брату (Евгению Петрову), которых решил превратить по примеру Дюма-пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма-пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну.
Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. Я представил себе их обоих – таких разных и таких ярких – и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять Друг Друга. Мое воображение нарисовало некоего двуединого гения, вполне подходящего для роли моего негра.
До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы. Между ними проскочила, как говорится в старых романах, электрическая искра. Они приветливо улыбнулись друг другу и согласились на мое предложение. Возможно, их прельстила возможность крупно заработать; чем черт не шутит! Не знаю. Но они согласились. Я же уехал на Зеленый мыс под Батумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа.
Несколько раз они присылали отчаянные телеграммы, прося указаний по разным вопросам, возникающим во время сочинения романа. Сначала я отвечал им коротко:
«Думайте сами». А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь в субтропиках, среди бамбуков, бананов, мандаринов, висящих на деревьях как меленькие зелено-желтые фонарики, деля время между купаньем и писанием «Квадратуры круга».
... Брат и друг обиделись на мое молчание и перестали тревожить меня телеграммами с мольбами о помощи.
... Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов.
Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух.
Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной.
Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее:
– Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал.
– Позвольте, Дюма-пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он говорит или издевается.
– Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас троих на вас двоих.
Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали.
– Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все-таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений…
– В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже стали как бы одним человеком, вернее одним писателем. Значит, мой выбор оказался совершенно точен.
– Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг.
– Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было.
– Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы. – Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское.
– Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого (М. Булгаков), – напрасно вы так легко согласились на мое первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?
Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром.
– Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а» покончено. А пункт «б»?
– Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар.
Соавторы вздрогнули.
– Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг.
Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали:
– Мы согласны.
– Смотрите же, братцы, не надуйте.
Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что-то подобное.
Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое."
"Алмазный мой венец" первый раз читала почти сорок лет назад. Перечитала с огромным удовольствием.
Великий комбинатор, технический директор концессии
Эпизодические (в порядке появления)
- Безенчук - гробовых дел мастер
- Варфоломей Коробейников - зав. архивом, бывший чиновник канцелярии градоначальства, ныне работник конторского труда
- Александр Яковлевич («Альхен») - завхоз 2-го дома Старсобеса, застенчивый ворюга
- Мадам Грицацуева - вдова инвалида империалистической войны, жена Остапа Бендера
- Члены «Союза меча и орала»:
- Виктор Михайлович Полесов - гениальный слесарь-интеллигент, кустарь-одиночка с мотором
- Елена Станиславовна Боур - бывшая красавица-прокурорша
- Кислярский - глава Одесской бубличной артели «Московские баранки»
- Дядьев - хозяин «Быстроупака»
- Максим Петрович Чарушников - бывший гласный городской думы, а ныне чудесным образом сопричисленный к лику совработников
- Никеша и Владя - вполне созревшие недотепы, лет под тридцать
- Лиза и Коля Калачовы - московские приятели Бендера, молодожены
- Эллочка-людоедка - жена инженера Щукина; в общении легко обходится тридцатью словами
- Авессалом Владимирович Изнуренков - остряк-профессионал
- Инженер Брунс - владелец гарнитура генеральши Поповой
- Монтёр Мечников - заведующий гидропрессом в театре «Колумб»; человек, измученный нарзаном
История создания романа
История создания романа описывается в одной из глав книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Согласно этой истории, Валентин Катаев прочёл где-то, что Дюма-отец , автор «Трёх мушкетёров », писал свои многочисленные романы вовсе не один. Он нанимал нескольких талантливых, но неизвестных авторов с тем, чтобы они воплощали его замыслы на бумаге, а затем просто проходил написанную рукопись «рукой мастера».
После этого Валентин Катаев переписывает договор с издательством на И. Ильфа и Е. Петрова. Однако не стоит думать, что он был бескорыстен: соавторам было выдвинуто два условия. Во-первых, они должны были посвятить роман ему и это посвящение должно было быть напечатано во всех изданиях - как на русском, так и на иностранных языках, на что соавторы с лёгкостью согласились, тем более они не были даже с точностью уверены, будет ли хоть одно издание. И до сих пор, даже если вы открываете современное издание «Двенадцати стульев», на первой страничке неизменно написана короткая фраза: «Посвящается Валентину Петровичу Катаеву».
После этого события соавторы по-прежнему пишут вдвоём - днём и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя. Наконец в январе 1928 года роман завершён, и с января же по июль он публикуется в иллюстрированном ежемесячнике «30 дней». В первой журнальной публикации было 37 глав. В первом отдельном издании 1928 года (издательство «Земля и Фабрика») была 41 глава, во втором 1929 года , того же издательства, уже 40. В архивах сохранилось два авторских варианта романа: рукопись Петрова и машинопись с правками обоих авторов. Ранний рукописный вариант содержит двадцать глав без названий. В машинописном варианте текст был разбит на сорок три главы с титульными листами. После второго книжного издания в октябрьском номере «30 дней» за 1929 год были опубликованы еще две, ранее не издававшиеся главы. Однако дальнейшие издания базировались на первом книжном издании с 40 главами.
Завязка сюжета
На протяжении всего романа дуэт Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова занимается поиском сокровищ тёщи Кисы - мадам Петуховой, а именно бриллиантов, спрятанных в одном из 12 стульев изящного гарнитура мастера Гамбса. Мадам Петухова спрятала их, остерегаясь обыска, но не решалась признаться зятю, Ипполиту Матвеевичу, памятуя о том, что он раньше был ужасным мотом и транжирой и уже промотал целое состояние. Открывается Ипполиту она только перед смертью. Ипполит Матвеевич, или просто Киса, пускается в погоню за бриллиантами, но так как его авантюристские наклонности весьма слабы (впрочем, как и организаторские), он доверяется молодому человеку с шарфом, но без носков по имени Остап Бендер. С этого момента их уносит в круговорот из поисков, неудач, стараний и головокружительных авантюр - от создания тайного общества до превращения захолустного городишки в шахматную столицу вселенной.
Экранизации
Прообразы
Памятник Остапу Бендеру в Петербурге.
Основой сюжета романа послужил рассказ А. Конан-Дойля «Шесть Наполеонов», в котором драгоценный камень спрятан внутри одного из гипсовых бюстиков Наполеона. За бюстиками охотятся двое жуликов, один из которых перерезает другому горло бритвой. После выхода книги «Двенадцать стульев» авторы получили подарок от друзей по писательскому цеху - коробку, внутри которой лежало шесть пирожных «наполеон» .
В описании города Старгорода легко узнать всё ту же Одессу: каланча, дважды упоминаемая в романе, всё ещё существует - ныне это четырёхугольная башня над зданием пожарной части возле железнодорожного вокзала (эта же каланча упомянута братом Е.Петрова - В. Катаевым в романе «Белеет парус одинокий». Ничего странного в этом нет - каланча находится прямо против окон гимназии, в которой учились оба брата). Описание дома, в котором проходило собрание «Меча и орала», является описанием типичного одесского дома в центральной части города. Две Советских улицы, упомянутые в романе - это улицы Карла Маркса и Карла Либкнехта (они пересекаются, отсюда и популярное место встречи в Одессе - «У двух Карлов»). В романе упоминается «привоз ». Описанное в романе «Гусище», на котором жил Коробейников, - это Слободка, пройти на которую из центра города можно и сейчас под железнодорожным мостом.
Некоторые литературоведы считают, что прообразом для описанного в романе города Васюки послужил Козьмодемьянск , что оспаривается жителями расположенного выше по течению Васильсурска . В Козьмодемьянске ежегодно с проводится юмористический фестиваль «Бендериана», названный в честь Остапа Бендера . В пользу Козьмодемьянска говорит тот факт, что расположение города точно соответствует описанию в книге.
Представление о том, как могло выглядеть «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца », даёт Дом-музей А. И. Герцена . По сюжету общежитие находилось в доме с мезонином в Сивцевом Вражке (на противоположной стороне).
«Гаврилиада», которую пишет поэт Никифор Ляпис-Трубецкой , - это обыгрывание названия «Гавриилиады » Пушкина . Считается, что этот эпизод пародирует творчество Владимира Маяковского (напр. «Хина Члек» - Лиля Брик и т. д.). Прототип Ляписа-Трубецкого - подражатель Маяковского поэт Яков Сиркес, печатавшийся под псевдонимом «Колычев» .
Примечания
Ссылки
- Двенадцать стульев в библиотеке Максима Мошкова
- М. П. Одесский, Д. М. Фельдман. «Легенда о Великом Комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось» - обсуждение истории создания романа и политической подоплеки.
- Михаил Одесский, Давид Фельдман «Литературная стратегия и политическая интрига» «Двенадцать стульев» в советской критике рубежа 1920-1930-х годов.
- Валентин Катаев, «Алмазный мой венец» .
Wikimedia Foundation . 2010 .
Смотреть что такое "Двенадцать стульев (роман)" в других словарях:
- «Двенадцать стульев» роман Ильфа и Петрова. Экранизации и постановки «Двенадцать стульев» (1933, Польша), режиссёры Мартин Фрич и Михал Вашинский. исп. Las doce sillas) (1962, Куба), режиссёр Томас Гутьеррес Алеа (Tomás Gutiérrez Alea) … Википедия
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ - Роман И. Ильфа и Е. Петрова, входящий в дилогию «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Романы были написаны соответственно в 1927–1928 и в 1930–1931 гг. Публикация романа «Двенадцать стульев» началась в 1928 г. в журнале «30 дней». Три года… … Лингвострановедческий словарь
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ, СССР, Мосфильм, 1971, цв., 161 мин. Эксцентрическая комедия. По одноименному роману Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Первая серия: «Лед тронулся»; вторая «Заседание продолжается». Лидер проката (1971, 6 место) 39.3 млн. зрителей … Энциклопедия кино
одно из изданий «12 стульев»
Роман Ильфа и Петрова «12 стульев» — один из немногих советских, оставшихся популярным и с крушением Советской власти.«12 стульев» увидели свет ровно 90 лет назад, в январе 1928 года. Сначала печатались частями в журнале «30 дней», где редакторами были журналист Василий Регинин (1883-1952) и поэт и писатель Владимир Нарбут (1888-1938), но вскоре вышли отдельной книгой в издательстве «Земля и фабрика», которым тоже руководил Нарбут
Автор фабулы
Советский писатель Валентин Петрович Катаев (1897-1986)
Катаев, увлеченный «движущимся героем», который, путешествуя, создает сюжет и портретную галерею,…преподнес готовую фабулу плутовского романа: «Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране» (С. Шаргунов «Катаев», серия ЖЗЛ)
И Катаев, используя свой литературный авторитет, договорился с журналом об издании ещё не написанной книги
Авторы романа
«Осенью 1927 года, войдя в комнату «четвертой полосы» «Гудка», Катаев предложил Евгению Петрову и Илье Ильфу,… опеку в новом проекте – расцвести под солнцем его славы. Из записей Петрова: «Валя собирается создать литературную артель на манер Дюма-отца». Он предложил им вместе писать книги. В отличие от Дюма он избавит своих работников от анонимности, но пусть на обложке красуется и его имя – знаменитый и успешный брат и собрат расчистит им дорогу… Он брался редактировать «рукой мастера» (написанное «неграми) – (придавать) нужные формы из глины, которую разомнут «негритянские» руки, ну и, конечно, пристраивать в печать.
Впоследствии он спрашивал себя, почему выбрал именно эту пару для литературного скрещивания, и, не находя ответа, винил во всем свой «собачий нюх»: «Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы». И согласились»
Как создавался роман «12 стульев»
(Поставив задачу) Катаев отправился на Зеленый Мыс под Батумом.., а от сотворенной им парочки требовалось, пускай и вчерне, начать писать. Он хвастал, что уехал, «оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа». По версии Петрова, схему с двенадцатью стульями расписали он с Ильфом и лишь представили ее на суд мэтра:
«– Валюн, пройдитесь рукой мастера сейчас, – сказал Ильф, – вот по этому плану.
– Нечего, нечего, вы негры и должны трудиться».
По Катаеву, пока он плавал, выпивал и сочинительствовал, они принялись бомбить его телеграммами, требуя инструкций по поводу сюжетных коллизий. «Сначала я отвечал им коротко: “Думайте сами”. А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь»….
А Ильф и Петров писали без остановки – после рабочего дня в редакции с вечера и до глубокой ночи…Петров вспоминал: «Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова».
Когда через месяц отсутствия Катаев вернулся, перед ним развернули папку с первой внушительной частью романа. К унылому Воробьянинову, изначально Катаевым придуманному и близкому его «растратчикам», добавился наступательно-победительный Остап Бендер.
«Мы никак не могли себе представить – хорошо мы написали или плохо, – признавался Петров. – Если бы…Валентин Катаев, сказал нам, что мы принесли галиматью, мы нисколько не удивились бы. Мы готовились к самому худшему».
Но, слушая чтение, «старик», по его признанию, уже через десять минут понял, что книге предстоит «мировая слава». Он немедленно благородно отказался от соавторства и пообещал перезаключить договор на публикацию, который уже успел подписать: «Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас Бог». Теперь он попросил лишь о двух условиях: во-первых, посвятить ему роман и чтобы это посвящение было во всех изданиях, а во-вторых, с гонорара за книгу одарить золотым портсигаром» (С. Шаргунов «Катаев», серия ЖЗЛ)
Условия были выполнены. Любое издание книги на любом языке обязательно начинается посвящением Валентину Петровичу Катаеву
Портсигар Катаев тоже получил…, «правда, раза в два меньше ожидаемого. «Эти жмоты поскупились на мужской». Младший брат осадил старшего чеховским: «Лопай, что дают», и все трое «отправились обмыть дамский портсигарчик в “Метрополь”»
Прототипы героев «12 стульев»
- Остап Бендер — Осип Беньяминович Шор, брат приятеля В. Катаева, одесского поэта Анатолия Фиолетова (Натана Беньяминовича Шора; 1897-1918)
«чью внешность романисты передали почти полностью: «атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер». Согласно изысканиям нескольких украинских журналистов, Осип в 1918–1919 годах, возвращаясь из Петрограда в Одессу, дабы не пропасть, проворачивал разные комбинации: представился художником и устроился на агитационный волжский пароход; слабо умея играть в шахматы, назвался гроссмейстером; выдал себя за агента подпольной антисоветской организации, провел всю зиму у пухленькой женщины, обнадеживая ее скорой женитьбой. Шор рассказывал своим одесским знакомым об этих и других авантюрных приключениях. В 1937 году он загремел на пять лет в лагерь, а под конец жизни работал проводником поездов дальнего следования. Умер в 1978 году»
- Эллочка-людоедка — тётя жены В. Катаева Тамара Сергеевна
- Фимка Собак, подруга Эллочки — подруга Тамары Сергеевны Раиса Аркадьевна Сокол, впоследствии прошедшая всю войну медсестрой
- И. П. Воробьянинов — двоюродный дядя Катаевых – председатель уездной управы
- Инженер Брунс и его жена Мусик — сам В. Катаев и его жена Анна Коваленко, которую в семье тоже звали Мусик
- Никифор Ляпис-Трубецкой — по мнению некоторых литературоведов в этом образе просматривается В. Маяковский, готовый писать на любые темы («О хлебе, качестве продукции и о любимой», посвященной Хине Члек» («12 стульев», глава «Автор «Гаврилиады»)
- Хина Члек — любовница Маяковского Лиля Брик
- Старгород — город Старобельск Ростовской области
- Газета «Станок» — газета «Гудок», где работали в качестве литсотрудников и фельетонистов Ильф и Петров
- Дом народов, где размещалась редакция «Станка» — Дворец труда ВЦСПС на Москворецкой набережной
- Комнаты «Общежития имени монаха Бертольда Шварца» списаны с жилища Ильфа при редакции «Гудка»
«нужно было иметь большое воображение и большой опыт по части ночевок в коридоре у знакомых, чтобы назвать комнатой это ничтожное количество квадратных сантиметров, ограниченных половинкой окна и тремя перегородками из чистейшей фанеры. Там помещался матрац на четырех кирпичах и стул. Потом, когда Ильф женился, ко всему этому был добавлен еще и примус. Четырьмя годами позже мы описали это жилище в романе «Двенадцать стульев» в главе «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца»» (из воспоминаний Е. Петрова)
Фразы из «12 стульев», ставшие крылатыми
- Ключ от квартиры, где деньги лежат
- Пролетарий умственного труда, работник метлы
- Почём опиум для народа?
- Согласие есть продукт полного непротивления сторон
- Заграница нам поможет
- Вам некуда торопиться. ГПУ за вами само придёт
- Контробанду делают в Одессе на Малой Арнаутской улице
- Голубой воришка
- Великий комбинатор
- Не корысти ради, а токмо волей пославшей мя больной жены
- Гигант мысли, особа, приближенная к императору
- Слесарь-интеллигент
- Отец русской демократии
- От мёртвого осла уши
- Жертва аборта
- Дышите глубже, вы взолнованы
- Бриллиантовая вдовушка
- Спасение утопающих, дело рук самих утопающих
- Гроссмейстера бьют!
- Нью-Васюки
- Эллочка-людоедка
- Лёд тронулся, господа присяжные заседатели
Судьба романа. Кратко
Сначала критика встретила «12 стульев» упреками в «пустоте», «безыдейности», «уклонизме», Затем он и его продолжение «Золотой телёнок» приобрели огромную популярность. Гром грянул в 1948 году. Попытка переиздания «Советским писателем» натолкнулась на противодействие. Романы именовались «пасквилянсхими и клеветническими» и могущими «вызвать только возмущение советских людей». Они были запрещены и получили свободу только в 1956 году
Экранизации
- 1966 — фильм-спектакль Александра Белинскиого, в роли Остапа Бендера Игорь Горбачев
- 1971 — двухсерийный художественный фильм Леонида Гайдая, в роли Остапа Бендера — Арчил Гомиашвили
- 1976 — 4-х-серийный телефильм Марка Захарова, в роли Остапа Бендера Андрей Миронов
В страстную пятницу 15 апреля 1927 г. в городе N умирает тёща Ипполита Матвеевича Воробьянинова, бывшего предводителя дворянства. Перед смертью она сообщает ему, что в один из стульев гостиного гарнитура, оставшегося в Старгороде, откуда они бежали после революции, ею зашиты все фамильные драгоценности. Воробьянинов срочно выезжает в родной город. Туда же отправляется исповедовавший старуху и узнавший о драгоценностях священник Федор Востриков.
Примерно в то же время в Старгород входит молодой человек лет двадцати восьми в зелёном в талию костюме, с шарфом и с астролябией в руках, сын турецко-подданного Остап Бендер. Случайно он останавливается ночевать в дворницкой особняка Воробьянинова, где и встречается с его бывшим хозяином. Последний решает взять Бендера себе в помощники, и между ними заключается что-то вроде концессии.
Начинается охота за стульями. Первый хранится здесь же, в особняке, который ныне «2-й дом соцобеса». Заведующий домом Александр Яковлевич (Альхен), застенчивый вор, устроил в дом кучу своих родственников, один из которых продал этот стул за три рубля неизвестному. Им оказывается как раз отец Федор, с которым Воробьянинов вступает на улице в схватку за стул. Стул ломается. Драгоценностей в нем нет, но зато становится ясно, что у Воробьянинова с Остапом появился конкурент.
Компаньоны переезжают в гостиницу «Сорбонна». Бендер отыскивает на окраине города архивиста Коробейникова, хранящего у себя на дому все ордера на национализированную новой властью мебель, в том числе и на бывший воробьяниновский ореховый гарнитур работы мастера Гамбса. Оказалось, что один стул был отдан инвалиду войны Грицацуеву, а десять переданы в московский музей мебельного мастерства. Пришедшего вслед за Бендером отца Федора архивариус обманывает, продавая ему ордера на гарнитур генеральши Поповой, переданный в своё время инженеру Брунсу.
На Первомай в Старгороде пускают первую трамвайную линию. Случайно узнанного Воробьянинова приглашают на ужин к его давней любовнице Елене Станиславовне Боур, подрабатывающей ныне гаданием. Бендер выдаёт собравшимся на ужин «бывшим» своего напарника за «гиганта мысли, отца русской демократии и особу, приближённую к императору» и призывает к созданию подпольного «Союза меча и орала». На будущие нужды тайного общества собирается пятьсот рублей.
На следующий день Бендер женится на вдове Грицацуевой, «знойной женщине и мечте поэта», и в первую же брачную ночь уходит от неё, прихватив помимо стула ещё и другие вещицы. Стул - пуст, и они с Воробьяниновым уезжают на поиски в Москву.
Концессионеры останавливаются в студенческом общежитии у знакомых Бендера. Там Воробьянинов влюбляется в молоденькую жену чертёжника Коли - Лизу, ссорящуюся с мужем на предмет вынужденного, из-за нехватки средств, вегетарианства. Случайно оказавшись в музее мебельного мастерства, Лиза встречает там наших героев, ищущих свои стулья. Выясняется, что искомый гарнитур, семь лет провалявшийся на складе, именно завтра будет выставлен на аукцион в здании Петровского пассажа. Воробьянинов назначает Лизе свидание. На половину суммы, полученной от старгородских заговорщиков, он везёт девушку на извозчике в кинотеатр «Арс», а затем в «Прагу», ныне «образцовую столовую МСПО», где позорно напивается и, потеряв даму, оказывается наутро в отделении милиции с двенадцатью рублями в кармане. На аукционе Бендер выигрывает торг на цифре двести. Столько денег у него есть, но нужно ещё заплатить тридцать рублей комиссионного сбора. Выясняется, что денег у Воробьянинова нет. Парочку выводят из зала, стулья пускают в продажу розницей. Бендер нанимает окрестных беспризорников за рубль проследить судьбу стульев. Четыре стула попадают в театр Колумба, два увезла на извозчике «шикарная чмара», один стул покупает на их глазах блеющий и виляющий бёдрами гражданин, живущий на Садово-Спасской, восьмой оказывается в редакции газеты «Станок», девятый в квартире у Чистых прудов, а десятый исчезает в товарном дворе Октябрьского вокзала. Начинается новый виток поисков.
«Шикарная чмара» оказывается «людоедкой» Эллочкой, женой инженера Щукина. Эллочка обходилась тридцатью словами и мечтала заткнуть за пояс дочь миллиардера Вандербильдшу. Бендер легко меняет один её стул на украденное ситечко мадам Грицацуевой, но незадача в том, что инженер Щукин, не выдержав трат супруги, съехал накануне с квартиры, взяв второй стул. Живущий у приятеля инженер принимает душ, неосмотрительно выходит, намыленный, на лестничную площадку, дверь захлопывается, и, когда тут появляется Бендер, вода уже льётся вниз с лестницы. Открывшему дверь великому комбинатору стул был отдан едва ли не со слезами благодарности.
Попытка Воробьянинова овладеть стулом «блеющего гражданина», оказавшегося профессиональным юмористом Авессаломом Изнуренковым, заканчивается крахом. Тогда Бендер, выдав себя за судебного исполнителя, уносит стул сам.
В бесконечных коридорах Дома народов, в котором находится редакция газеты «Станок», Бендер наталкивается на мадам Грицацуеву, приехавшую в Москву искать мужа, о котором узнала из случайной заметки. В погоне за Бендером она запутывается в многочисленных коридорах и уезжает в Старгород ни с чем. Тем временем арестованы все члены «Союза меча и орала», распределившие между собой места в будущем правительстве, а затем в страхе донёсшие друг на друга.
Вскрыв стул в кабинете редактора «Станка», Остап Бендер добирается и до стула в квартире стихоплёта Никифора Ляписа-Трубецкого. Остаётся стул, пропавший в товарном дворе Октябрьского вокзала, и четыре стула театра Колумба, уезжающего на гастроли по стране. Посетив накануне премьеру гоголевской «Женитьбы», поставленную в духе конструктивизма, сообщники убеждаются в наличии стульев и отправляются вслед за театром. Сначала они выдают себя за художников и проникают на корабль, отправляющийся вместе с актёрами на агитацию населения для покупки облигаций выигрышного займа. В одном стуле, похищенном из каюты режиссёра, концессионеры находят ящичек, но в нем оказывается только именная пластинка мастера Гамбса. В Васюках их сгоняют с парохода за дурно изготовленный транспарант. Там, выдав себя за гроссмейстера, Бендер проводит лекцию на тему «плодотворная дебютная идея» и сеанс одновременной игры в шахматы. Перед потрясёнными васюкинцами он развивает план преображения города в мировой центр шахматной мысли, в Нью-Москву - столицу страны, мира, а затем, когда будет изобретён способ межпланетного сообщения, и вселенной. Играя в шахматы второй раз в жизни, Бендер проигрывает все партии и бежит из города в заранее подготовленной Воробьяниновым лодке, переворачивая барку с преследователями.
Догоняя театр, сообщники попадают в начале июля в Сталинград, оттуда в Минеральные Воды и, наконец, в Пятигорск, где монтёр Мечников соглашается за двадцатку похитить необходимое: «утром - деньги, вечером - стулья или вечером - деньги, утром - стулья». Чтобы добыть деньги, Киса Воробьянинов просит милостыню как бывший член Государственной думы от кадетов, а Остап собирает деньги с туристов за вход в Провал - пятигорскую достопримечательность. Одновременно в Пятигорск съезжаются бывшие владельцы стульев: юморист Изнуренков, людоедка Эллочка с мужем, воришка Альхен с супругой Сашхен из собеса. Монтёр приносит обещанные стулья, но только два из трёх, которые и вскрываются (безрезультатно!) на вершине горы Машук.
Тем временем колесит по стране в поисках стульев инженера Брунса и обманутый отец Федор. Сперва в Харьков, оттуда в Ростов, затем в Баку и наконец на дачу под Батумом, где на коленях просит Брунса продать ему стулья. Жена его распродаёт все, что можно, и высылает отцу Федору деньги. Купив стулья и разрубив их на ближайшем пляже, отец Федор, к своему ужасу, ничего не обнаруживает.
Театр Колумба увозит последний стул в Тифлис. Бендер и Воробьянинов едут во Владикавказ, а оттуда идут пешком в Тифлис по Военно-Грузинской дороге, где им и встречается несчастный отец Федор. Спасаясь от погони конкурентов, он залезает на скалу, с которой не может слезть, сходит там с ума, и через десять дней его снимают оттуда владикавказские пожарные, чтобы отвезти в психиатрическую больницу.
Концессионеры добираются наконец до Тифлиса, где находят одного из членов «Союза меча и орала» Кислярского, у которого «одалживают» пятьсот рублей на спасение жизни «отца русской демократии». Кислярский спасается бегством в Крым, но друзья, пропьянствовав неделю, отправляются туда же вслед за театром.
Сентябрь. Пробравшись в Ялте в театр, сообщники уже готовы вскрыть последний из театральных стульев, как тот вдруг «отпрыгивает» в сторону: начинается знаменитое крымское землетрясение 1927 г. Все же вскрыв стул, Бендер и Воробьянинов ничего в нем не обнаруживают. Остаётся последний стул, канувший в товарном дворе Октябрьского вокзала в Москве.
В конце октября Бендер находит его в новом клубе железнодорожников. После шуточного торга с Воробьяниновым за проценты с будущего капитала Остап засыпает, и несколько повредившийся в рассудке за полгода поисков Ипполит Матвеевич перерезает ему бритвой горло. После чего пробирается в клуб и вскрывает там последний стул. Бриллиантов нету и в нем. Сторож рассказывает, что весной случайно нашёл в стуле сокровища, спрятанные буржуазией. Оказывается, на эти деньги и было построено, ко всеобщему счастью, новое здание клуба.
Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды.
«Золотой телёнок»
Разоблачение талантливой мистификации всегда вызывает интерес; если к тому же это мистификация вокруг достаточно известного художественного произведения - интерес оказывается общим. Что же говорить о том, какой взрыв интереса вызовет предлагаемая здесь информация: романы «12 стульев» и «Золотой телёнок» на самом деле написаны Булгаковым?! Предвижу первую реакцию большинства читателей: да ладно, это хорошая шутка, но не морочьте нам голову!
Должен признаться, что, пусть не так категорично, но всё же недоверчиво отреагировал и я на звонок Ирины Амлински , автора книги «12 стульев от Михаила Булгакова» (Берлин, 2013). Хотя степень моего скепсиса была достаточно высокой, я более или менее подготовлен к восприятию даже столь неожиданной информации, будучи хорошо знаком с литературными мистификациями Шекспира, Стерна, Пушкина. Кроме того, я знаю, что и Булгаков был гениальным мистификатором и что его литературные мистификации до сих пор прочтены лишь единичными читателями, а их исследования А.Н. Барковым и П.Б. Маслаком практически не освоены нашим литературоведением. Но эти два огромных романа?..
Разумеется, дело не только в объёме - хотя и в объёме тоже. Скрыть такую грандиозную мистификацию непросто. Но это только первое, что приходит на ум; стоит предположить, что и в самом деле имела место литературная мистификация , как сразу же возникает множество вопросов:
Зачем эта мистификация понадобилась Булгакову? Кто принимал в ней участие , кроме Булгакова, Ильфа и Петрова? Откуда взялся стиль «12 стульев» (в дальнейшем, говоря о «12 стульях» я буду подразумевать оба романа), так отличающийся от стиля вещей Ильфа и Петрова, написанных до этого романа? Откуда взялся Остап Бендер и другие главные герои? Каким образом удалось Булгакову написать «12 стульев» и «Золотого телёнка» в разные годы так, что это не было замечено женой (Л.Е. Белозёрской)? Или она была посвящена в мистификацию и, наравне с Петровым и Ильфом, честно промолчала до самой смерти? Как быть с воспоминаниями о том, что Ильф и Петров писали «12 стульев» вечерами и ночи напролёт? И, наконец, как согласовать мировоззрение участвовавших в мистификации писателей? Булгаков был непримиримым антисоветчиком и в этом смысле никогда себе не изменял, а Ильф и Петров были вполне советскими писателями - и в этом вроде бы тоже были неизменны. Между тем, при всей сущностной антисоветскости этих двух романов, в них присутствует и некий советский элемент, для Булгакова совершенно неприемлемый.
Правда, на последний вопрос мне ответить было достаточно просто, поскольку я знаю, какими приёмами пользовался Булгаков-мистификатор, чтобы сказать, что думал, и не быть обвинённым в «белогвардейщине», - но и без этого вопросов, требовавших ответа, хватало. Я предложил Амлински прислать книгу.
По мере вчитывания мой скепсис стал таять с опережающей чтение быстротой. Огромное количество приведённых Амлински цитат со следами участия в текстах Булгакова заставили меня признать: у этих романов было как минимум три автора, а не два. Но и здесь я сам же нашёл контраргумент: да, это так, но ведь они работали - и как раз в то время - в одной редакции (московской газеты «Гудок»), можно сказать, сидели за одним столом, без конца перебрасывались шутками и остротами, делились замыслами. К тому же Булгаков был человеком щедрым, он многое мог подарить - и, вероятно, дарил.
Но многое - это не всё. А из книги Амлински выходило, что эти тексты не могли быть написаны ни в подобном соавторстве , ни в каком бы то ни было ещё. Она «пропахала» все произведения Булгакова (в том числе - редакции глав, не вошедших в окончательный текст «Мастера и Маргариты», «12 стульев» и «Золотого телёнка»), все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них - обо всех троих.
Проанализировав тексты по множеству «сечений», она обнаружила,
Что в этих двух романах имеют место поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки на военное сопротивление, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д. и т.п.);
Что главные образы «12 стульев» перекочевали туда из прежних произведений Булгакова;
Что стиль прозы романов - тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях;
И что дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений.
Причём всё это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков . Но не Ильф и Петров .
Но в таком случае нам следует отвлечься от этих хотя и множественных, но частностей и попытаться ответить на вопросы, заданные в начале статьи. И начинать следует, конечно же, со стиля . Амлински, например, приводит две фразы - из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:
«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми». («12 стульев»)
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»)
Да, действительно, музыка, ритм этих двух фраз практически совпадает - но по одной фразе судить нельзя, даже понимая, что такое совпадение не может быть случайным. А вот если продолжить этот начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что и вокруг этих фраз в тех же местах обоих романов ритм - с небольшими вариациями - тот же.
Но сюда прекрасно ложится и ещё одна фраза - из романа «Золотой телёнок», - которой, как и в двух предыдущих случаях, повествователь впервые знакомит читателя с новым героем:
«Человек без шляпы, в серых парусиновых брюках, кожаных сандалиях, надетых по-монашески на босу ногу, и белой сорочке без воротничка, пригнув голову, вышел из низенькой калитки дома номер шестнадцать».
Более того, в прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа её в обоих случаях идентична. (Разумеется, речь идёт о прозе повествования, а не о диалогах.) Но ритм прозы индивидуален, если не заимствован .
Мне могут возразить: «Мастер и Маргарита» написан после «12 стульев». Тем более! Если мы признаем это поразительное ритмическое сходство, но не согласимся с тем, что «12 стульев» написаны Булгаковым, нам придётся признать Булгакова эпигоном Ильфа и Петрова!
И, наконец, Ильф и Петров во всех своих произведениях до «12 стульев» и «Золотого телёнка» писали совершенно другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х - короткими предложениями (пресловутый «метельный» стиль»).
Перейдём к главному герою.
Близнецы-братья Остапа - Аметистов (пьеса «Зойкина квартира»), рождённый до Бендера, и Жорж Милославский (пьеса «Иван Васильевич»), созданный после Остапа». И, как она показывает в дальнейшем, в большой степени - Чарнота из пьесы «Бег». А В.Лосев, кроме Аметистова и Милославского, включает в эту галерею ещё и Коровьева из «Мастера и Маргариты».
«Последовательно, из произведения в произведение (Булгакова - В.К.), мы встречаем образ Остапа Бендера, - пишет Амлински. - Это ловкий, авантюрный, неглупый, обаятельный и симпатичный жулик, …не лишённый актёрских способностей, достаточно эрудированный, способный к месту сказать пару французских, реже - немецких слов, быстро принимающий решения в затруднительных ситуациях, карточный игрок, балагур, находящий со всеми общий язык, старающийся взять от жизни по максимуму и владеющий способностью подчинять своему влиянию разных людей, …который приживается в любой среде и меняет от произведения к произведению лишь фамилию и имя, оставаясь верным своему создателю Булгакову, - тогда как образа героя, схожего с Остапом нет ни в одном произведении Ильфа и Петрова.
Интересно, что, независимо от Амлински, практически те же черты сходства между Остапом Бендером и Аметистовым выявил и изложил в Интернете в статье «12 стульев из «Зойкиной квартиры» А.Б.Левин. Я не сомневаюсь в том, что исследовательница и сама обнаружила то, что заметил и описал Левин (она знакома с этой публикацией и ссылается на неё), но дело здесь не в том, «кто первый кукарекнул». Важно, что, в случае состоявшейся литературной мистификации и сложившейся в связи с этим непростой литературоведческой ситуацией, Амлински приобрела неожиданного и наблюдательного союзника (полностью текст его статьи можно найти по адресу).
«Приведённые… многочисленные совпадения исключают, как мне кажется, их случайность, - пишет Левин. - Если принять, что каждое из отмеченных совпадений независимо от остальных, а вероятность каждого (заведомо завышенная) составляет одну вторую, то вероятность их одновременного появления в дилогии лежит между одной миллионной и одной десятимиллионной. Всех русских романов во много тысяч раз меньше, чем нужно для случайного появления такой последовательности совпадений. В то же время установить причины возникновения каждого из этих совпадений через полвека после смерти всех трёх авторов вряд ли возможно».
Замечательно, что Левин применяет в рассуждении вероятностный подход: в самом деле, с учётом и множества других сходств, которые обнаружены Амлински, случайность такого количества совпадений столь ничтожно мала, что просто не может быть принята во внимание. Вместе с тем вызывает возражение последнее предложение процитированного здесь абзаца из его статьи, никак не следующее из предыдущего. Именно очевидная неслучайность этих совпадений и должна была рано или поздно заставить кого-нибудь заняться расследованием их причины, невзирая на «срок давности». Таким исследователем и стала Ирина Амлински.
Итак, похоже, действительно имела место литературная мистификация , и автором «12 стульев» и «Золотого телёнка» был Михаил Булгаков. В связи с этим нам предстоит ответить на главный вопрос: кому и зачем понадобилась эта мистификация. Но прежде чем отвечать на него, следует задать другой: а не оставил ли нам Булгаков какого-нибудь намёка, какого-нибудь «ключика», который помог бы нам на этот вопрос ответить? Ведь зная Булгакова, мы понимаем, что он просто не мог не дать нам такой подсказки, если он и в самом деле осуществил эту мистификацию. Похоже, Амлински этот ключик нашла:
«Самое интересное послание будущим читателям, - пишет Амлински, - автор оставил в начале повествования романа «12 стульев», в котором он называет причину «передачи» своего таланта и авторства Ильфу и Петрову»:
«…Лазурная вывеска «Одесская бубличная артель - Московские баранки». На вывеске был изображён молодой человек в галстуке и коротких французских брюках. Он держал в одной, вывернутой наизнанку руке сказочный рог изобилия, из которого лавиной валили охряные московские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики. При этом молодой человек сладострастно улыбался».
Расшифруем булгаковское послание. «Одесская бубличная артель» - фельетонисты-одесситы Катаев, Ильф и Петров; «Московские баранки» - фельетонист Булгаков, который любил стильно одеваться. «Сказочный рог изобилия» характеризует булгаковскую скоропись: он легко и быстро писал фельетоны - а «12 стульев» и является, по существу, большим фельетоном, или, точнее, романом в фельетонах. «Вывернутая наизнанку рука» (как необычно, странно сказано, привлекая к сказанному внимание!) - булгаковский мистификационный приём скрытнописи, когда роль повествователя передаётся антагонисту. В нашем случае Булгаков делает повествователем некого советского фельетониста, который и произносит в «12 стульях» слова: «Сокровище осталось. Оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям»; а в «Золотом телёнке» скажет: «Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями». Немудрено, что Ильф и Петров без каких-либо опасений поставили на обложку свои имена.
«Московские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики»: Булгаков пошёл на вынужденную мистификацию, согласившись выдать свой роман за написанный Ильфом и Петровым. «Молодой человек сладострастно улыбался» - ну, что ж, опубликовав этот роман-фельетон, нашпигованный антисоветскими высказываниями - пусть и из уст «отрицательных» персонажей, - Булгаков вполне мог улыбнуться и сладострастно. Здесь уместно процитировать запись из дневника Е.С. Булгаковой от 15 сентября 1936 года: «Сегодня утром М.А. подал письмо Аркадьеву, в котором отказывается от службы в Театре и от работы над «Виндзорскими». Кроме того - заявление в дирекцию. Поехали в Театр, оставили письмо курьерше.[...] М.А. говорил мне, что это письмо в МХАТ он написал «с каким-то даже сладострастием ».
Теперь мы можем попытаться реконструировать эту мистификацию, заодно ответив и на те вопросы, которые пока остались неотвеченными.
Из того, что общеизвестно о «возникновении замысла» и его осуществлении, кроме Ильфа и Петрова не вызывает сомнения участие в этой мистификации Валентина Катаева . Но его роль может быть оценена только с пониманием того, зачем вообще эта мистификация была затеяна и осуществлена. Ведь Булгаков в тот момент жил безбедно: начиная с 1926 года, его прозу перестали печатать, но его пьесы шли во множестве театров, за один 1927 год он заработал более 28.000 рублей; он купил и обставил квартиру и впервые в жизни добился комфорта, который ему был так необходим для спокойного писательского труда. Стало быть, роман был написан не для денег .
В то же время увидеть своё имя на опубликованной прозе Булгаков уже не рассчитывал. С одной стороны, лютая ненависть к нему советской критики, а с другой - вызовы в ГПУ и беседы там по поводу «Роковых яиц» и «Дьяволиады», обыск и изъятие дневника и рукописи «Собачьего сердца» - всё свидетельствовало, что надежды на публикацию прозы нет.
Так зачем же он взялся за этот роман-фельетон - притом что прежде он жаловался на необходимость писать фельетоны, которые отнимали у него силы и время, и, как мы теперь понимаем, заведомо зная (с первых строк романа), что он может быть опубликован только под чужим именем?
Логика подводит нас к единственно возможному ответу. Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, - заказ ГПУ. Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? - Его согласие написать советскую прозу. Его остросатирическое перо намеревались использовать в развернувшейся в это время борьбе с троцкизмом. Булгаков знал, что ему по плечу написать эту прозу так, что придраться к нему будет невозможно и что все поймут её, как хотелось бы им её понять.
Как мистификатор Булгаков, искусству мистификации учившийся у Пушкина, о своих тайных ходах никогда никому не рассказывал. Свидетельство этому - «Белая гвардия» (1923), где он сделал повествователем своего антипода (в жизни - В.Б.Шкловского; см. об этом работу П.Б.Маслака «Образ рассказчика в «Белой гвардии»), - что переворачивало идеологические знаки в романе и защищало автора от обвинений в белогвардейщине. В «переговорах» и с ГПУ, и с Булгаковым посредником стал Катаев. Он же убедил Ильфа и Петрова, что, с одной стороны (со стороны ГПУ), мистификация ничем им не грозит, а с другой - может сделать имя; при этом они делали доброе дело, выручая Булгакова.
Булгаков, поистине свято относившийся к любимым женщинам, тем не менее их способности хранить тайну не доверял. Писал он легко и быстро, главным образом по ночам, а потому и ни одна из жён Булгакова ни сном ни духом не ведали о его литературных мистификациях. Амлински считает, что «12 стульев» Булгаков написал в июле - сентябре 1827 года, что хорошо согласуется с выкладками М.П.Одесского и Д.М.Фельдмана о том, что уже в октябре началась редподготовка публикации в журнале. Что же касается воспоминаний Ильфа и Петрова о том, как они писали «12 стульев», то иными их воспоминания быть и не могли: все участники мистификации , как могли и умели, вводили в заблуждение окружающих и прочих современников.
Разумеется, само участие в мистификации поставило их в сложное положение, особенно Ильфа, который ещё долгое время чувствовал себя не в своей тарелке. Дочь Ильфа, А.И. Ильф вспоминала: «Петрову запомнилось поразительное признание соавтора: «Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: «Послушайте, какой вы к чёрту писатель: занимались бы каким-нибудь другим делом!»
Тем не менее Ильф и Петров не проронили ни звука и тайну сохранили. Более того, им пришлось теперь оправдывать взятые на себя обязательства. По этой причине после публикации «12 стульев» с ведома Булгакова они и стали использовать в своих рассказах и фельетонах булгаковские мотивы, детали и образы, как из опубликованной редакции романа, так и из оставшихся неопубликованными глав (а впоследствии - и из «Золотого телёнка») - вплоть до специально для них написанных Булгаковым рассказов, тем самым вводя в заблуждение и будущих исследователей их творчества. Именно с 1927 года в записной книжке Ильфа появляются записи, в дальнейшем укрепившие его авторитет как бесспорно талантливого соавтора романов.
Обе стороны (Булгаков и ГПУ) пришли к согласию в том, что книга в этой ситуации не может выйти под истинным авторским именем, которое стало красной тряпкой для советской критики. Для реализации проекта было предложено приемлемое для обеих сторон имя Катаева, который и осуществил дальнейшую «сцепку». И если принять эту версию, становится понятным поведение Катаева : он был посредником в этих переговорах и, в конечном счёте, участником мистификации.
Результат оказался удачным для всех. Вот почему Булгакову после выхода «12 стульев» вернули рукопись и дневник и ГПУ оставило его в покое. Но прозе его уже не суждено было быть опубликованной при его жизни. Советская критика и без ГПУ сделала для этого всё возможное.
Остался последний вопрос: почему эту мистификацию проглядело литературоведение? На этот вопрос сегодня ответ уже очевиден. Нашим литературоведением недооценён гений и Пушкина, и Булгакова, как писателей-мистификаторов. Проблема повествователя в их романах у нас практически не рассматривалась - в противном случае мы бы уже давно догадались, как именно и Пушкин, и Булгаков использовали возможность передачи этой роли своему антагонисту. Эту задачу впервые решил А.Н.Барков в его двух основных трудах «Мастер и Маргарита. Альтернативное прочтение» (1994) и «Прогулки с Евгением Онегиным» (1998), но обе книги академическим литературоведением замалчиваются.
Я не строю иллюзий по поводу признания этой мистификации литературоведами. Однако даже в случае их вынужденного согласия с изложенным в книге Амлински нам предстоит упорядочить уже имеющиеся знания о процессе создания и публикации «12 стульев» и «Золотого телёнка» и попытаться найти дополнительные сведения, проливающие свет на причину, по которой Булгаков выдавал московские баранки за одесские бублики. Или предложить какую-то иную версию событий того времени, которая смогла бы объяснить все эти необъяснимые в рамках существующей теории авторства этих романов «совпадения». В любом случае проблема потребует обсуждения.