Какие элементы комического в этой сцене ревизор. Передача персонажем прямой речи другого персонажа

Обращает на себя внимание и такая особенность гоголевской утопии. Самое важное должно совершиться уже за пределами непосредственного восприятия «Ревизора». Обновляющие читателя или зрителя переживания и вся порождаемая ими духовная работа должны развернуться лишь тогда, когда чтение или спектакль уже останутся позади (напомним, что всё сценическое действие «Развязки» воссоздаёт ситуацию после представления). Переписка Гоголя по поводу «Развязки “Ревизора”» тоже выносит проблему преображения аудитории за рамки её прямого контакта с самим «Ревизором». Любопытен в этом отношении проект практической реализации изложенных в новой пьесе утопических идей. Речь идёт о новом отдельном издании и новом представлении «Ревизора», приуроченном к бенефису М. С. Щепкина. И нельзя не заметить, что Гоголь при этом ставит два обязательных, с его точки зрения, условия. Во-первых, « » должен быть представлен в том виде, какой он приобрёл после доработки в 1841–1842 годах, когда заметнее обозначилось присутствие в комедии утопического замысла. Во-вторых, «Ревизор» должен быть поставлен только вместе с «Развязкой “Ревизора”» (“с прибавлением хвоста”, как выразился Гоголь в письме к Щепкину 24 октября 1846 года). На втором условии автор «Ревизора» настаивал особенно упорно. Натолкнувшись на сопротивление Щепкина и отчасти С. П. Шевырёва, которого он тоже пытался привлечь к осуществлению своего проекта, Гоголь старается их переубедить и даже идёт на уступки, перерабатывая новую пьесу. Когда же становится ясно, что «Развязка “Ревизора”» в любом варианте неприемлема для его корреспондентов, он отказывается от своего проекта. Логика его позиции ясна: или его комедия будет заново обнародована вместе с дополняющей её пьесой (по существу, вместе с поучением, наставлением, проповедью), или её не следует печатать или ставить на театральной сцене. Выходит, что его утопический замысел представляется ему неосуществимым без объединения двух пьес в одно целое. По-видимому, Гоголь подозревал, что «Ревизор» сам по себе не может создать эффект, нужный для достижения его цели, что в самой художественной природе его комедии кроется какое-то препятствие, мешающее превратить её в силу, несущую “грозное очищение”.

В поисках этого внутреннего препятствия нельзя пройти мимо двух очевидных закономерностей, прослеживаемых в сценической и творческой историях «Ревизора». Первая из них сводилась к следующему: в тех из постановок, в которых удавалось достигнуть потрясающего трагизма в звучании финала (в постановке В. Э. Мейерхольда, например), пьеса переставала быть смешной

Судя по всему, Гоголь не ошибался. Оба смеховых начала совмещаются в «Ревизоре» нераздельно, причём совмещаются на всём протяжении действия. С одной стороны, всё время соблюдается важнейший закон сатирической структуры: никто из персонажей не исправляется на протяжении действия, их исходные качества остаются теми же самыми, лишь раскрываясь всё глубже и полней. Но с другой стороны, здесь всё время происходят комедийные метаморфозы, “расстроивающие”, как сказал бы Галич, “действительные формы и отношения” изображённого мира.

Уже известие о предстоящем появлении ревизора нарушает рутинный в жизни гоголевского города. Улица тут же спутывается с метлой, футляр со шляпой, супружеское послание с трактирным счётом. Вещи и представления сдвинуты новой ситуацией со своих мест, в систему проникает хаос, и хаос этот порождает нечто вроде творческого брожения. Первичный толчок дан извне, но он пробуждает внутренние стихии “городской” жизни. В характерах действующих лиц усиливается и приобретает взрывчатый характер какая-то латентная одержимость или, вернее, множество разных одержимостей, напоминающих “задоры” героев «Мёртвых душ». Судья, не переставая, умничает, попечитель богоугодных заведений непрестанно гадит своим коллегам, почтмейстер, повинуясь порывам любопытства, то и дело вскрывает и навсегда оставляет у себя чужие письма и т. п. Подобная одержимость у каждого своя, но все они сближены способностью почти мгновенно достигнуть предельного напряжения и неудержимым напором излиться в слово, в действие, в эмоциональное возбуждение, захватывающее окружающих.

Здесь кроются источники иррациональной энергии, гротескно преображающей изображённый Гоголем мир. Эту энергию излучают прежде всего Бобчинский и Добчинский: они не просто возвещают о появлении всеми ожидаемого ревизора, но и буквально создают его из немногих оказавшихся в их распоряжении деталей. Желание первыми встретить ревизора и первыми возвестить о нём всем обретает едва ли не магическую силу. Им нужен ревизор, и Хлестаков немедленно ревизором становится, пока ещё только для них. Затем страстный порыв их передаётся другим действующим лицам.

Сила этой коллективной одержимости разжигает собственные амбиции и собственную энергию Хлестакова. В сцене вранья он и впрямь выглядит таким, каким окружающим людям нужно его видеть. А потом акт всеобщего совместного творчества создаёт новую реальность. В сценах четвёртого действия Хлестаков как бы становится ожидаемым всеми ревизором, полностью выполняя все его предполагаемые функции. А все остальные, словно заражаясь его лёгкостью, вовлекаются в его игру и уже осмеливаются на ранее немыслимые желания, просьбы, поступки, возносясь в безудержных мечтах к недосягаемым в реальности чинам, известности, роскоши, комфорту.

Ещё позднее стремительный, почти водевильный темп действия даёт возможность вплести в его динамику ещё одну эксцентричную метаморфозу: садясь писать письмо своему приятелю Тряпичкину, Хлестаков мгновенно превращается в бойкого обличителя-фельетониста. А в сцене чтения этого письма, перехваченного почтмейстером, несколько чиновников, как в клоунаде, поочерёдно выступают своеобразными заместителями Хлестакова, повторяя и акцентируя отпущенные им хлёсткие оценки и характеристики.

Известие о настоящем ревизоре и всеобщее “окаменение” оказываются ещё одной метаморфозой. Конечно, это метаморфоза совсем иного рода, чем все предшествующие. Финал является чудом в точном смысле слова: это резкое нарушение уже обозначенных законов изображённого мира. И всё-таки это ещё одна метаморфоза, к тому же в известном смысле подготовленная. Подготовлена она хотя бы тем, что сознание читателя или зрителя уже приучено к самой возможности непрестанных превращений одного в другое. Изображённый мир достаточно пластичен для того, чтобы в нём могло совершиться чудо. И вместе с тем он достаточно несостоятелен для того, чтобы в нём могла произойти катастрофа. Оба главных качества этого мира соединяются в потенциальной устремлённости к инобытию.

Можно говорить о своеобразной интерференции сатирического обличения и собственно комедийной динамики. Растущее напряжение “ситуации ревизора” способствует беспощадному разоблачению общественной неправды: именно оно выявляет её законы и “механизм”. Но ведь оно же вносит в мир привычных форм жизни и сознания комедийную “весёлую смуту” (выражение Н. Я. Берковского), превращая абсурд в творческий хаос, вызывая “дионисийское” брожение разбуженных стихий и стремительный поток разрушительно-созидательных превращений. Обе функции не только совмещены, но и связаны: метаморфозы обнаруживают “одержимости” действующих лиц, “одержимости” порождают энергию метаморфоз.

Правда, нераздельность двух взаимодействующих структурно-смысловых начал создаёт противоречия, требующие разрешения. То, что весёлая игра творческих сил жизни и сознания постоянно воплощается в превращениях, при всей их осязаемости - обманных, придаёт динамике действия явную амбивалентность. Она-то и требует исхода: метаморфозы, преображающие комедийный мир, увлекают воспринимающее их сознание, но не могут его удовлетворить. В них есть что-то обольстительное и одновременно неистинное: чувство чудесного возбуждено, но и удержано постоянным ощущением того, что все превращения происходят “не взаправду”. А сатирическое осмеяние - то самое, которое удерживает своей резкостью готовый воспарить в беспредельное комедийный восторг,- оно в свою очередь удержано тем, что не может проявиться в безусловной чистоте, тем, что осложняется весёлым авантюризмом комедийного смеха, тем, наконец, что наслаждение, доставляемое комедийной игрой с изображённой реальностью, способно любое безобразие превратить в “перл создания”. “Гоголь невольно примиряет смехом”,- писал об этом Герцен в книге «Былое и думы»

Как скачать бесплатное сочинение? . И ссылка на это сочинение; О соотношении комического и трагического в пьесе Гоголя “Ревизор” уже в твоих закладках.

Дополнительные сочинения по данной теме

логического мышления

программе Microsoft

Стихия Гоголя — смех , сквозь который он смотрит на жизнь и в повестях, и в поэме «Мертвые души», однако именно в драматургических произведениях («Ревизор», «Женитьба», «Игроки») комическая природа гоголевского гения выявилась особенно полно. В лучшей комедии «Ревизор » художественный мир Гоголя-комедиографа предстает оригинальным, цельным, одушевленным ясной нравственной позицией автора.

Со времени работы над « Ревизором » писатель много размышлял о глубокой духовной обусловленности смеха.

По мнению Гоголя, «высокий» смех истинного писателя не имеет ничего общего с «низким» смехом, порождаемым легкими впечатлениями, беглою остротою, каламбуром или карикатурными гримасами. «Высокий» смех исходит «прямо от души», его исток — ослепительный блеск ума, наделяющего смех этическими и педагогическими функциями. Смысл такого смеха — осмеяние « прячущегося порока» и поддержание «возвышенных чувств».

В сочинениях, ставших литературными спутниками « Ревизора» («Отрывок из письма, писанного автором после первого представления «Ревизора» к одному литератору», «Театральный разъезд после представления новой комедии», «Развязка "Ревизора"), Гоголь, отводя обвинения в безыдейности комедии, осмыслил свой смех как «высокий», соединяющий остроту критики с высокой нравственной задачей, открывшейся писателю и воодушевившей его. Уже в «Ревизоре» он хотел предстать перед публикой не только как комический писатель, но и как проповедник, учитель.

Смысл комедии в том, что в ней Гоголь и смеется, и учит одновременно. В «Театральном разъезде» драматург подчеркнул, что единственным «честным, благородным лицом» в «Ревизоре» является именно смех, и уточнил: «... тот смех, который весь излетает из светлой природы человека, излетает из нее потому, что на дне ее заключен вечно биющий родник его, который углубляет предмет, заставляет выступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы которого мелочь и пустота жизни не испугала бы так человека ».

Комизм в литературном произведении всегда основан на том, что писатель отбирает в самой жизни несовершенное, низкое, порочное и противоречивое. Писатель обнаруживает «прячущийся порок» в несоответствии внешней формы и внутреннего содержания жизненных явлений и событий, в характерах и поведении людей. Смех — реакция писателя на комические противоречия, объективно существующие в действительности или созданные в литературном произведении. Смеясь над общественными и человеческими недостатками, комический писатель устанавливает свой масштаб ценностей. В свете его идеалов раскрывается несовершенство или порочность тех явлений и людей, которые кажутся или претендуют на то, чтобы казаться образцовыми, благородными или добродетельными. За «высоким» смехом скрывается идеал, позволяющий дать точную оценку изображаемого. В «высокой» комедии «отрицательный» полюс должен уравновешиваться «положительным». Отрицательное связано со смехом, положительное — с другими видами оценки: негодованием, проповедью, защитой подлинных нравственных и социальных ценностей.

«Ревизор» — новаторское произведение, во многом отличающееся от предшествующей и современной Гоголю комедиографии. Главное отличие в том, что в комедии нет «положительного» полюса, «положительных» персонажей, выражающих авторские представления о том, какими должны быть чиновники, нет героев-резонеров, «рупоров» авторских идей. Идеалы писателя выражены другими средствами. По существу Гоголь, задумав произведение, которое должно было оказать прямое нравственное воздействие на публику, отказался от традиционных для общественных, «обличительных» комедий форм выражения авторской позиции.

Зрители и читатели не могут обнаружить прямых авторских указаний, какими должны быть «образцовые» чиновники, нет намеков и на существование какого-либо иного нравственного уклада жизни, чем тот, который изображен в пьесе. Можно сказать, что все гоголевские персонажи — одного «цвета», созданы из похожего «материала», выстраиваются в одну цепочку. Чиновники, изображенные в «Ревизоре», представляют один социальный тип — это люди, не соответствующие тем «важным местам», которые они занимают. Более того, ни один из них никогда даже и не задумывался над вопросом, каким должен быть чиновник, как следует выполнять свои обязанности.

Изображая чиновников , Гоголь использует метод реалистической типизации: общее, характерное для всех чиновников проявляется в индивидуальном. Персонажи гоголевской комедии обладают неповторимыми, только им присущими человеческими качествами.

Неповторим облик городничего Сквозник-Дмухановского : он показан как «очень неглупый по-своему человек», недаром все уездные чиновники, за исключением «несколько вольнодумного» судьи, внимательно относятся к его замечаниям о непорядках в городе. Он наблюдателен, точен в своих грубоватых мнениях и оценках, хитер и расчетлив, хотя и кажется простоватым. Городничий — взяточник и казнокрад, уверенный в своем праве использовать административную власть в личных интересах. Зато, как заметил он, парируя выпад судьи, «в вере тверд» и каждое воскресенье бывает в церкви. Город для него — семейная вотчина, а колоритные полицейские Свистунов, Пуговицын и Держиморда не столько наблюдают за порядком, сколько выполняют роль слуг городничего.

Сквозник-Дмухановский , несмотря на свою ошибку с Хлестаковым, дальновидный и проницательный человек, ловко пользующийся особенностью российской бюрократии: раз нет чиновника без греха — значит, всякого, будь он хоть губернатор, хоть «столичная штучка», можно «купить» или «обмануть».

Большая часть событий в комедии происходит в доме городничего: здесь-то и выясняется, кто держит «под каблуком» светило уездной бюрократии — жена Анна Андреевна и дочь Марья Антоновна. Ведь многие из «грехов» городничего — следствие их капризов. Кроме того, именно их фривольные отношения с Хлестаковым усиливают комизм его положения, порождают совсем уж нелепые мечты о генеральском чине и службе в Петербурге. В « Замечаниях для господ актеров », предшествующих тексту комедии, Гоголь указал, что городничий начал «тяжелую службу с низших чинов». Это важная деталь: ведь «электричество» чина не только возвысило Сквозник-Дмухановского, но и загубило его, сделав человеком «с грубо развитыми склонностями души». Заметим, что это комический вариант пушкинского капитана Миронова, прямодушного и честного коменданта Белогорской крепости («Капитанская дочка»). Городничий — полная противоположность капитану Миронову. Если в герое Пушкина человек выше чина, то в Сквозник-Дмухановском, наоборот, чиновная спесь убивает человеческое.

Яркие индивидуальные черты есть в Ляпкине-Тяпкине и в Землянике. Судья — уездный «философ», «прочитавший пять или шесть» книг, любящий порассуждать о сотворении мира. От его слов, по словам городничего, «просто волосы дыбом поднимаются» — вероятно, не только потому, что он «волтерианец», в Бога не верует, позволяет себе пререкаться со Сквозник-Дмухановским, но и просто в силу абсурда и нелепости его «философствований».

Как тонко заметил мудрый городничий, «ну, в ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было». Попечитель богоугодных заведений выделяется среди других чиновников склонностью к наушничеству и доносительству.

Земляника , пожалуй, по-настоящему страшный человек, чиновник-оборотень: он не только морит людей голодом в своих богоугодных заведениях и не лечит их («лекарств дорогих мы не употребляем»), но и губит человеческие репутации, мешая правду с ложью и наговором. Лука Лукич Хлопов, смотритель училищ, — непроходимо глупый и трусливый человек, образец ученого холопа, заглядывающего в рот любому начальству. «Не приведи бог служить по ученой части! — сетует Хлопов. — Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек».

Индивидуализация комических персонажей — один из основных принципов Гоголя-комедиографа. В каждом из них он находит комическое, «скрытый порок», достойный осмеяния. Однако вне зависимости от своих индивидуальных качеств каждый чиновник — это вариант «всеобщего уклонения» от истинного служения царю и Отечеству, которое должно быть обязанностью и делом чести дворянина. В то же время необходимо помнить, что социально-типическое в героях «Ревизора» — только часть их человеческого облика. Индивидуальные недостатки становятся формой проявления в каждом гоголевском персонаже общечеловеческих пороков. Смысл изображенных характеров значительно масштабнее их общественного положения: они представляют не только уездное чиновничество или российскую бюрократию, но и «человека вообще» с его несовершенствами, с легкостью забывающего о своих обязанностях гражданина небесного и земного гражданства.

Создав один социальный тип чиновника (такой чиновник либо ворует, либо берет взятки, либо просто совершенно ничего не делает), драматург дополнил его типизацией нравственно-психологической. В каждом из персонажей есть черты определенного нравственно-психологического типа: в городничем легко увидеть властного лицемера, твердо знающего, в чем его выгода; в Ляпкине-Тяпкине — «философа»-брюзгу, любящего продемонстрировать свою ученость, но выставляющего напоказ только свой ленивый, неповоротливый ум; в Землянике — наушника и льстеца, прикрывающего свои «грехи» чужими «грешками»; в почтмейстере, «угощающем» чиновников письмом Хлестакова, — любопытного, любителя подглядывать в замочную скважину... И конечно, сам мнимый «ревизор» Иван Александрович Хлестаков — воплощение бездумного вранья, легкого отношения к жизни и распространенной человеческой слабости — приписывать себе чужие дела и чужую славу. Это человек-« лабардан », то есть смесь глупости, бессмыслицы и чепухи, которые претендуют на то, чтобы их принимали за ум, смысл и порядок. «Я везде, везде», — говорит о себе Хлестаков и не ошибается: как заметил Гоголь, «всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым, но, натурально, в этом не хочет только признаться...».

Все персонажи — чисто комические характеры . Гоголь не изображает их какими-то экстраординарными людьми — его интересует в них то, что встречается повсеместно и из чего состоит обычная, повседневная жизнь. Многие второстепенные персонажи усиливают впечатление, что драматург изображает вполне заурядных людей, не выше «обыкновенного роста». Второй зритель в «Театральном разъезде» в ответ на реплику Первого зрителя «... Неужели существуют такие люди? А между тем ведь они не то чтобы злодеи» — заметил: «Ничуть, они вовсе не злодеи. Они именно то, что говорит пословица: "Не душой худ, а просто плут". Исключительна сама ситуация, вызванная самообманом чиновников, — она расшевелила их, вырвала из привычного порядка жизни, только укрупнив, говоря словами Гоголя, «пошлость пошлого человека». Самообман чиновников вызвал цепную реакцию в городе, сделав соучастниками комического действа и купцов, и слесаршу с унтер-офицершей, обиженных городничим. Особую роль в комедии сыграли два персонажа, которые в списке действующих лиц — «афише» комедии — названы «городскими помещиками»: Добчинский и Бобчинский. Каждый из них является простым удвоением другого (их образы созданы по принципу: два человека — один характер). Они первыми сообщили о странном молодом человеке, которого увидели в гостинице. Эти ничтожные люди («сплетники городские, лгуны проклятые») и стали причиной переполоха с мнимым «ревизором», чисто комичеткими лицами, которые привели уездных мздоимцев и казнокрадов к трагической развязке.

Комизм в «Ревизоре», в отличие от догоголевских комедий, комизм последовательный, всеобъемлющий. Выявить комическое в общественной среде, в характерах уездных чиновников и помещиков, в мнимом «ревизоре» Хлестакове, — таков принцип автора комедии.

Комизм характеров в «Ревизоре» выявляется в трех комедийных ситуациях. Первая - ситуация страха, вызванного полученным сообщением о скором приезде ревизора из Петербурга, вторая — ситуация глухоты и слепоты чиновников, внезапно переставших понимать смысл слов, которые произносятся Хлестаковым. Они истолковывают их превратно, не слышат и не видят очевидного. Третья ситуация — ситуация подмены: Хлестаков был принят за ревизора, истинный ревизор подменен мнимым. Все три комедийные ситуации взаимосвязаны настолько тесно, что отсутствие хотя бы одной из них могло разрушить комический эффект пьесы.

Основной источник комического в «Ревизоре» — страх , буквально парализующий уездных чиновников, превращающий их из властных самодуров в людей суетливых, заискивающих, из взяточников — в дающих взятки. Именно страх лишает их разума, делает глухими и слепыми, конечно, не в буквальном, а в переносном смысле. Они слышат, что говорит Хлестаков, как он неправдоподобно врет и то и дело «провирается», но до них не доходит истинный смысл сказанного: ведь, по мнению чиновников, в устах «значительного лица» даже самая наглая и фантастическая ложь превращается в правду. Вместо того чтобы трястись от смеха, слушая россказни об арбузе «в семьсот рублей», о «тридцати пяти тысячах одних курьеров», скачущих по петербургским улицам для того, чтобы пригласить Хлестакова «департаментом управлять», о том, как «в один вечер» он написал и все сочинения барона Брамбеуса (О.И.Сенковского), и повесть «Фрегат "Надежда"» (А.А.Бестужева) и даже журнал «Московский телеграф»,

« городничий и прочие трясутся от страха», поощряя опьяневшего Хлестакова «горячиться сильнее», то есть нести полную чушь: «Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш...». Еще во время первой встречи с Хлестаковым городничий увидел, но не «узнал» в нем полное ничтожество. И страх, и вызванные им глухота и ослепление стали почвой, на которой возникла ситуация подмены, определившая «призрачный» характер конфликта и комедийного сюжета «Ревизора».

Гоголь использовал в «Ревизоре» все возможности ситуационного комизма, доступные комедиографу. Три основные комедийные ситуации, каждую из которых можно найти практически в любой комедии, в гоголевской пьесе убеждают читателя всей «массою» комического в жесткой обусловленности всего происходящего на сцене. «... Комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел», — заметил Гоголь в «Театральном разъезде».

В «Ревизоре» немало фарсовых ситуаций, в которых показаны скудоумие и неуместная суетливость уездных чиновников, а также легкомыслие и безалаберность Хлестакова. Эти ситуации рассчитаны на стопроцентный комический эффект: они вызывают смех, независимо от смысла происходящего. Например, лихорадочно отдавая последние распоряжения перед поездкой к Хлестакову, городничий «вместо шляпы хочет надеть бумажный футляр». В явлениях ХII-ХIV четвертого действия Хлестаков, только что объяснявшийся в любви Марье Антоновне и стоявший перед ней на коленях, едва та ушла, изгнанная матерью, «бросается на колени» и просит руки... у жены городничего, а затем, застигнутый внезапно вбежавшей Марьей Антоновной, просит «маменьку» благословить их с Марьей Антоновной «постоянную любовь». Молниеносная смена событий, вызванная непредсказуемостью Хлестакова, заканчивается превращением «его превосходительства» в жениха.

Комическая однородность «Ревизора» определяет две важнейшие особенности произведения. Во-первых, нет оснований считать смех Гоголя только «обличающим», бичующим пороки. В «высоком» смехе Гоголь видел «очистительную», дидактическую и проповедническую функции. Смысл смеха для писателя богаче критики, отрицания или бичевания: ведь, смеясь, он не только показывал пороки людей и несовершенство российской бюрократии, но и делал первый, самый необходимый шаг к их избавлению.

Гоголевский смех — своеобразное «увеличительное стекло», с помощью которого можно рассмотреть в людях то, что они сами и себе или не замечают, или хотят скрыть. В обычной жизни «искривление» человека, закамуфлированное должностью или чином, не всегда очевидно. «Зеркало» комедии показывает истинную суть человека, делает видимыми реально существующие недостатки. Зеркальное отражение жизни ничуть не хуже самой жизни, в которой лица людей превратились в «кривые рожи». Об этом и напоминает эпиграф к «Ревизору».

В комедии используется излюбленный прием Гоголя — синекдоха. Показав «видимую» часть мира русской бюрократии, посмеявшись над незадачливыми «отцами» уездного города, писатель указал на гипотетическое целое, то есть на недостатки всей русской бюрократии и на общечеловеческие пороки. Самообман чиновников уездного города, обусловленный конкретными причинами, прежде всего естественным страхом возмездия за содеянное, — часть всеобщего самообмана, который заставляет людей поклоняться ложным кумирам, забывая о подлинных жизненных ценностях.

Своеобразие сюжета и композиции «Ревизора» определяется характером конфликта. Он обусловлен ситуацией самообмана чиновников: желаемое они принимают за действительное. Якобы узнанный, разоблаченный ими чиновник — «инкогнито» из Петербурга — заставляет их действовать так, как если бы перед ними был настоящий ревизор. Возникшее комическое противоречие делает конфликт призрачным, несуществующим. Ведь только в том случае, если бы Хлестаков был на самом деле ревизором, поведение чиновников было бы вполне обоснованным, а конфликт — вполне обычным столкновением интересов ревизора и «ревизуемых», участь которых полностью зависит от их ловкости и умения «пустить пыль в глаза».

Хлестаков — мираж, возникший потому, что у «страха глаза велики», так как именно боязнь оказаться застигнутыми врасплох, не успев скрыть «беспорядок» в городе, и привела к возникновению комического противоречия, мнимого конфликта. Однако облик Хлестакова вполне конкретен, читателю или зрителю с самого начала (второе действие) ясна его истинная сущность: он всего лишь мелкий петербургский чиновник, проигравшийся в карты и потому застрявший в уездном захолустье. Только «легкость в мыслях необыкновенная» помогает Хлестакову не унывать в абсолютно безнадежных обстоятельствах, по привычке надеясь на «авось». Он проездом в городе, чиновникам же кажется, что он приехал именно ради них. Стоило Гоголю заменить настоящего ревизора мнимым — и реальный конфликт стал тоже конфликтом мнимым, призрачным.

Необычность комедии не столько в том, что Гоголь нашел совершенно новый сюжетный ход, а в реальности всего происходящего. Каждое из действующих лиц как будто на своем месте, добросовестно играет свою роль. Уездный город превратился в подобие сценической площадки, на которой разыгрывается вполне «натуральная», поражающая своим правдоподобием пьеса. Сценарий и список действующих лиц заранее известны, вопрос только в том, как справятся «актеры»-чиновники со своими «ролями» в будущем «спектакле».

В самом деле, можно оценить актерское мастерство каждого из них. Главное действующее лицо, настоящий «гений» уездной чиновничьей сцены, — городничий Антон Иванович Сквозник-Дмухановский, в прошлом трижды успешно сыгравший свою «роль» («трех губернаторов обманул»), остальные чиновники — кто лучше, кто хуже — тоже справляются с ролями, хотя городничему приходится иногда подсказывать им, «суфлировать», как бы напоминая текст «пьесы». Почти все первое действие похоже на «генеральную репетицию», проведенную впопыхах. За ней сразу же последовал незапланированный «спектакль». После завязки действия — сообщения городничего — следует очень динамичная экспозиция. В ней представлен не только каждый из «отцов» города, но и сам уездный город, который они считают своей вотчиной. Чиновники убеждены в своем праве творить беззакония, брать взятки, обирать купцов, морить голодом больных, грабить казну, читать чужие письма. «Занавес» поспешили распихнуть суетливые Бобчинский и Добчинский, примчавшие на «секретное» совещание и переполошившие всех сообщением о странном молодом человеке, обнаруженном ими в гостинице.

Городничий и чиновники стараются «пустить пыль в глаза» мнимой важной особе и трепещут перед ней, порой теряя дар речи не только из страха перед возможным наказанием, но и потому, что надо трепетать перед любым начальством (это определено ролью «ревизуемых»). Они дают взятки Хлестакову, когда он просит об «одолжении», потому что их и надо давать в этом случае, тогда как обычно они взятки получают. Городничий любезен и предупредителен, но это всего лишь составная часть его «роли» заботливого «отца» города. Словом, у чиновников все идет как по нотам.

Даже Хлестаков легко входит в роль важной особы: и с чиновниками знакомится, и прошения принимает, и начинает, как и положено «значительному лицу», ни за что «распекать» хозяев, заставляя их «трястись от страха». Хлестаков не способен наслаждаться властью над людьми, он просто повторяет то, что, вероятно, сам не раз испытывал в своем петербургском департаменте. Неожиданная роль преображает Хлестакова, вознося его над всеми, делает из него человека умного, властного и волевого, а действительно обладающий этими качествами городничий, опять-таки в полном соответствии со своей «ролью», на время превращается в «тряпку», «сосульку», полное ничтожество. Комическая метаморфоза спровоцирована «электричеством» чина. Все действующие лица — и уездные чиновники, обладающие реальной властью, и Хлестаков, «винтик» петербургской бюрократической системы, — словно поражены мощным разрядом тока, который сгенерирован Табелью о рангах, подменившей человека чином. Даже мнимая чиновничья «величина» способна привести и движение в общем неглупых людей, сделав из них послушных марионеток.

Читатели и зрители комедии прекрасно понимают, что произошла подмена, определившая поведение чиновников до пятого действия, до появления почтмейстера Шпекина с письмом Хлестакова. Участники же «представления» неравноправны, так как Хлестаков почти сразу догадался, что его с кем-то спутали. Но роль «значительного лица» настолько хорошо ему известна, что он блестяще справился с ней. Чиновники, скованные и непритворным, и положенным им по «сценарию» страхом, не замечают вопиющих несообразностей в поведении мнимого ревизора.

«Ревизор» — необычная комедия, так как комическими ситуациями не исчерпывается смысл происходящего. В пьесе сосуществуют три драматургических сюжета. Один из них — комедийный — реализовался во втором, третьем, четвертом и в начале пятого действия: мнимость (Хлестаков) стал в глазах чиновников величиной (ревизором). Завязка комедийного сюжета не в первом, а во втором действии — это первый разговор городничего с Хлестаковым, где они оба искренни и оба заблуждаются. Хлестаков, по словам наблюдательного городничего, «невзрачный, низенький, кажется ногтем бы придавил его ». Однако с самого начала мнимый ревизор в глазах испуганного «градоначальника здешнего города» превращается в исполинскую фигуру: Сквозник-Дмухановский «робеет», выслушивая «угрозы» Хлестакова «вытянувшись и дрожа всем телом». Городничий искренне заблуждается и ведет себя так, как следует вести с ревизором, хотя и видит, что перед ним ничтожество. Хлестаков вдохновенно «хлестаковствует», напуская на себя вид «значительного лица», но при этом говорит сущую правду («Я еду в Саратовскую губернию, в собственную деревню»). Слова Хлестакова городничий, вопреки здравому смыслу, принимает за ложь: «Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется!»

В конце четвертого действия, к обоюдному удовольствию Хлестакова и чиновников, еще не ведающих о своем обмане, мнимого «ревизора» уносит из города самая быстрая тройка, но его тень остается и в пятом действии. Сам городничий начинает «хлестаковствовать», мечтая о петербургской карьере. Ему кажется, что получил он «экой богатый приз» — «с каким дьяволом породнились!» С помощью будущего зятя Сквозник-Дмухановский надеется «большой чин зашибить, ведь он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит». Комическое противоречие в начале пятого действия достигает особой остроты.

Кульминация комедийного сюжета — сцена торжества городничего, который ведет себя так, словно уже получил генеральский чин. Он стал выше всех, вознесся над уездной чиновничьей братией. И чем выше он возносится в своих мечтах, принимая желаемое за действительное, тем больнее ему падать, когда почтмейстер «впопыхах» приносит распечатанное письмо — на сцене появляется Хлестаков-сочинитель, писака, а писак городничий на дух не переносит: для него они страшнее черта. Именно положение городничего особенно комично, но в нем есть и трагический оттенок. Сам незадачливый герой комедии рассматривает происшедшее как наказание Божье: «Вот, подлинно, если Бог хочет наказать, так отнимет прежде разум». Добавим к этому: и лишит ирония и слуха.

В письме Хлестакова все обнаруживают еще более «пренеприятное известие», чем в письме Андрея Ивановича Чмыхова, читанном городничим в начале пьесы: ревизор оказался мнимым, «вертопрахом», «сосулькой», «тряпкой». Чтение письма — развязка комедии.

Все встало на свои места — обманувшаяся сторона и смеется, и негодует, боясь огласки и, что особенно обидно, смеха: ведь, как заметил городничий, теперь «пойдешь в посмешище — найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши». Городничий больше всего не опечален своим человеческим унижением, а возмущен возможным оскорблением своего «чина, звания». В его негодовании есть горький комический оттенок: человек, замаравший чин и звание, обрушивается на «щелкоперов», «бумагомарак», отождествляя себя с чином и потому считая закрытым для критики.

Смех в пятом действии становится всеобщим: ведь каждый чиновник хочет посмеяться над другими, признавая точность оценок Хлестакова. Смеясь друг над другом, смакуя тычки и затрещины, которые дает в письме разоблаченный «ревизор», чиновники смеются над самими собой. Смеется сцена — смеется зрительный зал. Знаменитая реплика городничего — «Чему смеетесь? — Над собою смеетесь!.. Эх вы!..» — обращена и к присутствующим на сцене, и к залу. Один Сквозник-Дмухановский не смеется: он самое пострадавшее лицо во всей этой истории. Кажется, что с чтением письма и выяснением истины круг замкнулся, комедийный сюжет исчерпан. Но ведь все первое действие — это еще не комедия, хотя в поведении и словах участников совещания у городничего, в появлении Бобчинского и Добчинского и в спешных сборах городничего много комических несообразностей.

Два других сюжета — драматический и трагический — намечены, но полностью не реализованы. Первые слова городничего: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», дополненные уточнениями, что этот ревизор едет из Петербурга (а не из губернии), инкогнито (тайно, без огласки), «и еще с секретным предписаньем», вызвали нешуточный переполох. Задача, возникшая перед уездными чиновниками, — вполне серьезная, по выполнимая: «взять предосторожность», как следует приготовиться к встрече с грозным «инкогнито»: замазать, подлатать кое-что в городе — авось и пронесет. Завязка действия — драматическая, жизненная: страшный ревизор не свалится как снег на голову, ритуал приема ревизора и его облапошивания мог бы реализоваться. Ревизора в первом действии пока нет, но завязка есть: чиновники пробудились от спячки, засуетились. Нет и намека на возможную подмену, только страх оттого, что могут не успеть, беспокоит чиновников, прежде всего городничего: «Так и ждешь, что вот отворится дверь и — шасть...»

Итак, в первом действии обозначены контуры будущей драмы, в которой только от чиновников мог зависеть благоприятный исход ревизии. Сообщение городничего о полученном им письме и возможном приезде ревизора — почва для возникновения драматического конфликта, вполне обычного в любой ситуации, связанной с внезапным приездом начальства. Со второго действия и до финала пьесы развертывается комедийный сюжет. В комедии как в зеркале отразился реальный мир чиновной бюрократии. В смехе этот мир, показанный с изнанки, обнаружил свои обычные черты: фальшь, показуху, лицемерие, лесть и всевластие чина. Поспешив в гостиницу, где остановился неизвестный приезжий из Петербурга, городничий поспешил в комедийное «за-зеркалье», в мир фальшивых, но вполне правдоподобных чинов и отношений между людьми.

Если бы действие в «Ревизоре» закончилось чтением письма Хлестакова, Гоголь точно реализовал бы «мысль» произведения, подсказанную ему Пушкиным.

Но писатель пошел дальше, завершив пьесу «Явлением последним» и «Немой сценой»: финал «Ревизора» вывел героев из «зазеркалья», в котором царил смех, напомнив им, что их самообман не позволил им «взять предосторожность», притупил их бдительность. В финале намечен третий сюжет — трагический. Внезапно появившийся жандарм сообщает о приезде не мнимого, а подлинного ревизора, страшного для чиновников не своим «инкогнито», а ясностью задачи, поставленной перед ним самим царем. Каждое слово жандарма подобно удару судьбы, это пророчество о близкой расплате чиновников — и за грехи, и за беспечность: «Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице». Сбылись опасения городничего, высказанные в первом действии: «Это бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчики! А кто, скажет, здесь судья? — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо!» Появление жандарма — это навязка нового действия, начало трагедии, которая вынесена автором за пределы сцены. Новая, серьезная «пьеса», в которой всем будет не до смеха, должна, по убеждению Гоголя, не играться а театре, а свершиться в самой жизни.

Три сюжета начинаются сообщениями: драматический — сообщением городничего, комический — сообщением Бобчинского и Добчинского, трагический — сообщением жандарма. Но только комический сюжет-призрак развернут полностью. В драматическом сюжете, оставшемся нереализованным, Гоголь обнаружил комический потенциал, продемонстрировав не только нелепость поведения одураченных чиновников, но и нелепость самого действа, в котором роли заранее расписаны: и ревизор, и ревизуемые старательно пускают друг другу «пыль в глаза». Возможность воплощения авторского идеала намечена в финале комедии: последний и самый важный акцент сделан Гоголем на неотвратимости наказания.

Пьеса завершается сценой «окаменения». Это внезапная остановка действия, которое с этого момента могло превратиться из комедийного, окончившегося разоблачением Хлестакова, в трагическое. Все произошло вдруг, внезапно. Случилось самое худшее: над чиновниками нависла уже не гипотетическая, а реальная опасность. «Немая сцена» — момент истины для чиновников. Их заставляет «окаменеть» страшная догадка о близком возмездии. Гоголь-моралист утверждает в финале «Ревизора» мысль о неотвратимости суда над взяточниками и казнокрадами, забывшими о своем служебном и человеческом долге. Этот суд, по убеждению писателя, должен свершиться по именному повелению, то есть по воле самого царя.

Жандарм — вестник из того идеального мира, который создан воображением Гоголя. В этом мире монарх не только наказывает, но и исправляет своих подданных, хочет не только проучить их, но и научить. Указующий перст Гоголя-моралиста обращен и в сторону императора, недаром Николай I заметил, выходя из ложи после спектакля 19 апреля 1836 г.: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне — более всех!». Гоголь не льстил императору. Прямо указав, откуда должно прийти возмездие, писатель в сущности «надерзил» ему, уверенный в своем праве проповедовать, учить и наставлять, в том числе и самого царя. Уже в 1835 г., когда создавалась первая редакция комедии, Гоголь был твердо убежден, что его смех — смех, вдохновленный высоким моральным идеалом, а не смех зубоскала или равнодушного критика общественных и человеческих пороков.

Веру Гоголя в торжество справедливости, в нравственный эффект своей пьесы можно оценить как разновидность социально-нравственной утопии, порожденной его просветительскими иллюзиями. Но если бы не было этих иллюзий, не было бы и «Ревизора». В нем на первом плане оказались комическое и смех, но за ними стоит вера Гоголя в то, что зло наказуемо, а само наказание осуществляется во имя освобождения людей от призрачной власти чина,от «скотского», во имя их духовного просветления. «Увидевши свои недостатки и погрешности, человек уже вдруг становится выше самого себя, — подчеркнул писатель. — Нет зла, которого бы нельзя было исправить, но нужно увидеть, в чем именно состоит зло». Приезд ревизора — вовсе не «дежурное» мероприятие. Ревизор важен не как конкретный персонаж, а как символ. Это как бы рука самодержца, справедливого и беспощадного к беззакониям, дотянувшаяся до уездного захолустья.

В «Развязке "Ревизора"», написанной в 1846 г., Гоголь подчеркнул возможность более широкой трактовки финала комедии. Ревизор — это «наша проснувшаяся совесть», посланная «по Именному Высшему повелению», по воле Бога, напоминающего человеку о его «высоком небесном гражданстве»: «Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот — наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется. ... Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос». Разумеется, эта трактовка — только одно из возможных истолкований символически многозначного финала комедии, который, по замыслу автора, должен воздействовать и на разум, и на душу зрителей и читателей.
(по материалам Интернета)

В 1836 г. комедия Н.В. Гоголя "Ревизор" впервые появилась на сцене Александринского театра. Русское общество пришло в замешательство, на лице каждого зрителя после просмотра пьесы отражалось недоумение: все нашли "Ревизор" чем-то неожиданным, не известным ранее.

В “Ревизоре” Гоголь умело сочетает “правду” и “злость”, то есть реализм и смелую, беспощадную критику действительности. При помощи смеха, издевательской сатиры Гоголь обличает такие пороки русской действительности, как чинопочитание, коррупцию, произвол властей, невежество и плохое воспитание. В “Театральном разъезде” Гоголь писал: “Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место... Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?”

В комедии “Ревизор” представлена целая “корпорация разных служебных воров и грабителей”, блаженно существующих в уездном городе N.

При описании мира взяточников и казнокрадов Гоголь использовал ряд художественных приемов, которые усиливают характеристики персонажей.

Гоголь дал критические характеристики каждого из главных действующих лиц. Эти характеристики помогают лучше понять суть каждого персонажа. Городничий: “Хоть и взяточник, но ведет себя очень солидно”; Анна Андреевна: “Воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей”; Хлестаков: “Без царя в голове. Говорит и действует без всякого соображения”, Осип: “Слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет”; Ляпкин-Тяпкин: “Человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен”; почтмейстер: “Простодушный до наивности человек”.

Яркие портретные характеристики даны также и в письме Хлестакова в Петербург своему приятелю. Так, говоря о Землянике, Хлестаков называет попечителя богоугодных заведений “совершенной свиньей в ермолке”.

Основным литературным приемом, которым пользуется Н. В. Гоголь при комическом изображении чиновника, является гипербола. Ослепленные страхом за свое будущее чиновники и хватающиеся за Хлестакова, как за соломинку, городское купечество и обыватели не в состоянии оценить всей абсурдности происходящего. Несуразности нагромождаются одна на другую: тут и унтер-офицерша, которая “сама себя высекла”, и Бобчинский, просящий довести до сведения его императорского величества, что “в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинский”, и т. п.

Кульминация и следующая сразу за ней развязка наступают резко, жестоко. Письмо Хлестакова дает такое простое и даже банальное объяснение всего происшедшего, что в этот момент оно выглядит для городничего, например, гораздо более неправдоподобным, чем все хлестаковские фантазии. Следует сказать несколько слов об образе городничего. По всей видимости, ему придется расплатиться за грехи всего своего окружения. Разумеется, он и сам не ангел, но удар настолько силен, что у городничего наступает нечто вроде прозрения: “Ничего не вижу: вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего...”

Далее Гоголь применяет прием, ставший таким популярным в наше время: городничий, ломая принцип так называемой четвертой стены, обращается прямо в зал: “Чему смеетесь? Над собой смеетесь”. Этой репликой Гоголь показывает, что действие комедии на самом деле выходит далеко за пределы сцены театра, переносится из уездного города на необъятные просторы России. Есть даже легенда о том, что Николай I, посмотрев пьесу, вымолвил: “Всем досталось, а больше всех мне!”

Немая сцена: как громом пораженные стоят обитатели провинциального городка, погрязшие во взятках, пьянстве, сплетнях. Но вот идет очищающая гроза, которая смоет грязь, накажет порок и наградит добродетель. В этой сцене Гоголь отразил свою веру в справедливость высшей власти, бичуя тем самым, по выражению Некрасова, “маленьких воришек для удовольствия больших”. Надо сказать, что пафос немой сцены не вяжется с общим духом этой гениальной комедии.

Жанр «Ревизора» — комедия, в ней Гоголь развивает традиции общественной комедии, заложенные Фонвизиным и Грибоедовым и поддержанные другими русскими комедиографами. «Ревизор» является сатирической комедией, в которой резко и язвительно высмеиваются социальные и нравственные пороки российского общества и государственно-бюрократической структуры власти. В художественном мире «Ревизора» не оказалось места для положительного или высокого героя, в отличие от великих комедий Фонвизина и Грибоедова. Честным и благородным героем комедии, по замечанию самого автора, явился смех, вызывающий праведное обличение и гневное отрицание недостойного и низкого. Примечательно также отсутствие в комедии любовного конфликта — это свидетельствует об отказе Гоголя от сложившихся традиций, о его принципиальной позиции не отступать от реальности: во-первых, в свете общественного конфликта все люди равны, а во-вторых, в искажённом мире «Ревизора» нет любви, есть лишь пародия на неё.

Для создания сатирических портретов чиновников Гоголь применяет различные приёмы, ведущим из которых является гротеск. Преувеличение отрицательных качеств и черт поведения чиновников выходит за пределы узнаваемого в обычной жизни; герои воспринимаются как куклы, благодаря чему для зрителя (читателя) на первый план выступают не личные качества героев, а их пороки. Этот приём характеризует своеобразие гуманизма сатиры Гоголя: его сатира направлена не на человека, а на изобличение порока и греха в человеке. Иными словами, Гоголь обрушивается не на некоего человека Ляпкина-Тяпкина, а на тупое самодовольство, бесчувственность, эгоизм, которые показаны без всякого снисхождения, неизбежного при изображении личного характера героя.

Действию в комедии свойственны суетливость, суматоха, водевильность. Всё в комедии совершается быстро, бестолково, нелепо. Например, заслышав шаги Хлестакова (начальная сцена четвёртого действия), чиновники в страхе бросаются к дверям, но не могут выйти все сразу, мешают друг другу. Подобные комедийные эффекты характерны для всей пьесы. Тем не менее Гоголь прибегал к комическим положениям не только для того, чтобы вызвать простой, бездумный смех. Писатель активно использует фарсовость в действии (фарс является комедийным жанром и одновременно это — вид комического смеха, основанного на создании внешних эффектов). Так, в первом действии городничий, собираясь ехать к Хлестакову в гостиницу, в спешке вместо шляпы надевает на голову бумажный футляр. Бобчинский во втором действии, подслушивая разговор городничего с Хлестаковым, так увлёкся, что попросту лёг всем телом на разделяющую их дверь, и она сорвалась с петель, а незадачливый герой вместе с дверью влетел на середину комнаты и при падении расшиб нос. Разумеется, Гоголь вводит эти сцены вовсе не с целью просто рассмешить: комедиограф делает зримыми две силы, движущие развитие сюжетного действия, — страх городничего и любопытство горожан, прежде всего Бобчинского и Добчинского.

Авторский смех содержит в себе сарказм и иронию, в меньшей мере проскальзывают юмористические интонации. Помимо гротеска, в пьесе используется приём гиперболы и элементы фантастики. Ярким примером гиперболы (в данном случае количественной метафоры) служат детали из рассказа Хлестакова о своих балах: на десерт там сервируют арбуз «в семьсот рублей», а суп на пароходе прибывает «прямо из Парижа». Арбуз и суп — привычная еда мелкого чиновника Хлестакова, а поскольку в высшем обществе он не принят и воображение у него скудное, то, чтобы произвести впечатление на слушателей, он до невероятности преувеличивает стоимость арбуза, а суп «доставляет» издалека. Элемент фантастики проявляется, к примеру, в «тридцати пяти тысячах курьеров», посланных по улицам Петербурга к нему домой с просьбой возглавить департамент.

Важнейшим средством комического в пьесе выступает приём «говорящих фамилий», который за время развития русской комедии конца XVIII — начала XIX века претерпел значительные изменения. В соответствии с классицистической традицией Фонвизин в «Недоросле» даёт персонажу имя, полностью отвечающее главной характеристике образа и его роли в комедии: Стародум, Простакова, Скотинин, Правдин и т.п. Грибоедов в «Горе от ума» применяет уже довольно сложную систему говорящих имён, где герои названы не только по одной ведущей черте характера (например, Молчалин или Фамусов), но вводятся и наглядные, оценочные, ассоциативные имена. Гоголевская система говорящих имён чрезвычайно разнообразна. Здесь и наглядность грибоедовских фамилий (сравним Хлёстову и Хлестакова), и их ассоциативность (Загорецкий — Пошлёпкина), и подчёркнутая парность (Г. N . и Г. D . у Грибоедова, Бобчинский и Добчинский у Гоголя). Несмотря на некоторую простоту фамилий полицейских, они даны персонажам с целью детально охарактеризовать деятельность полицейского ведомства в городе: так, Свистунов следит за порядком, Пуговицын находится при начальстве, Держиморда подходит для оцепления и охраны, а частный пристав Уховёртов занят «назиданием» и «воспитанием» населения. Интересны и фамилии отставных чиновников (Люлюков, Коробкин, Растаковский), отражающие их бывший образ поведения на службе. Отдельных комментариев требуют имена чиновников: имя судьи образовано от сочетания «тяп-ляп», однако он настолько нелеп, что основой имени становится перепутанное «ляп-тяп». Курьёзная фамилия Земляника заключает в себе противоречие имени и поведения человека, что вызывает особую неприязнь по отношению к этому персонажу, а столкновение имени Христиан и фамилии Гибнер уездного лекаря ясно выражает авторскую мысль о гибели, которую несёт его деятельность.

Действенным средством комического в пьесе служит речь персонажей. Прежде всего сатирической характеристикой чиновников выступает их общий речевой портрет, состоящий из просторечий, ругательных слов и бездушно-бюрократических канцеляризмов. Речь остальных персонажей точно передаёт их социальный статус, особенности характера, а также присущую им манеру выражаться. Бобчинский и Добчинский говорят торопливо, сумбурно, перебивают друг друга; речь слесарши Пошлёпкиной тяжела и гневлива; купцы разговаривают льстиво и угодливо. В речи персонажей велика доля алогичности и абсурдности высказываний, ими пестрит речь жены городничего и городских помещиков. В русскую речевую культуру навсегда вошла фраза городничего, что жена унтер-офицера «сама себя высекла». Гоголь использует и такой приём, как изменение устойчивых (фразеологических) выражений, так, Земляника говорит Хлестакову, что у него «больные, как мухи, выздоравливают».

Новаторство Гоголя-драматурга выразилось в том, что он соединил в «Ревизоре» два традиционных вида комедии: комедию положений и комедию характеров. В комедии характеров комическое основывается на изображении смешных характеров героев, их недостатков, пороков, страстей, недостойных нравов. Такой, видимо, поначалу и должна была стать комедия «Ревизор», однако с введением «миражной» ситуации, то есть с изменением направления в развитии сюжета, она становится и комедией положений, где смешное возникает на основе разных сюжетных ситуаций.

Решающую роль в создании персонажа играет имя героя, являющееся важнейшим юмористическим и сатирическим средством в поэтике Гоголя. Известно, что Гоголь "придумывал" имена, отчества и фамилии своим героям чрезвычайно кропотливо

Благодаря своему жалкому невзрачному виду, гоголевский комический персонаж уже с первых страниц произведения получает определенно трагическую окраску, поднимается до статуса трагикомического героя. Такую особенность гоголевских характеров подчеркивал и Ю. Тынянов: "Маски могут быть либо комическими, либо трагическими - у Гоголя два плана: высокий, трагический, и низкий, комический. Они обычно идут рядом, последовательно сменяя друг друга".

О языковых комических средствах Н. В. Гоголя. Необходимо сразу отметить, что не существует единого и установленного " комического языка". Язык комического персонажа наряду с комическим языком рассказчика у каждого автора свой, не похожий на других, так как он определяется различными причинами: индивидуальным авторским стилем, причастностью к различным литературным движениям и школам, унаследованным литературным традициям, историческими и политическими событиями данного времени и так далее. Обязательным условием является то, что речь героев должна выявлять их основные характеристики, как персональные, так и социальные, должна отображать жизнь, мысли, суждения и поведение персонажей.

Необходимо также отметить, что в создании своего неповторимого комического стиля Гоголь опирается как на европейскую, так и на русскую литературную традицию. В гоголевской иронии можно заметить влияние Стерна, но Гоголь трансформирует иронический прием английского писателя, включив его в свою особую систему взаимодействующих юмористических и сатирических средств. Ирония становится эффективным оружием в комическом сказе писателя, который он использует для обнаружения и разоблачения слабостей и пороков своих персонажей и комической ситуации в целом. В повести "Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" есть ироническое описание "единственной", "удивительной" и "прекрасной" лужи Миргорода, которая "занимает почти всю площадь" и которую городничий называет "озером". Кроме иронии в данном отрывке используется также прием торжественного и хвалебного тона, который помогает Гоголю разоблачить предмет комического - город Миргород и его жителей, подчеркнув всю их банальность и ничтожность.

«Ревизор» как новый тип комедии:

Новаторское понимание комического в « Ревизоре » выразилось

1) через определение сути комедии (правит пьесой идея, мысль);

2) в выборе единственного положительного героя - это смех (в «Театральном разъезде» Гоголь скажет, что его никто не заметил);

3) в способе создания характеров (они не карикатура, не комедийные типы, в основе каждого - несоответствие своей сути представлениям о себе);

4) в создании типа Хлестакова и «родившемся» от него понятии хлестаковщины.

Гоголь никого в комедии не собирался конкретно уничтожать, сатирически разоблачать и т. п. Гоголь через одного человека изображает всех. С « Ревизора » начинается осуществление его нравоучительных тенденций и проявляется притчевость его творческого почерка. В этом причина бессмертия комедии, ее жизни на вечные времена. С этим же связано понимание Бахтиным смеха Гоголя как светлого, положительного. Неслучайно распространено сравнение гоголевского смеха с позицией Сервантеса. Конечно, в комедии есть и чисто комедийные ситуации. Из комедии положений - многочисленные примеры: Бобчинский и Добчинский в каждом своем шаге, письмо губернатора жене на трактирном счете, «соперничество» матери с дочерью и т. п. Гоголь, как и в других, будущих произведениях, блестяще использует ономастику. Но все это было и до Гоголя. Не было гоголевского принципа «общечеловеческого выражения роли», О чем он писал в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „ Ревизора “