Дворянское гнездо анализ. Комплексный анализ романа "Дворянское гнездо" И.С

Размышления И.С.Тургенева о судьбе лучших в среде русского дворянства лежат в основе романа «Дворянское гнездо» (1858).

В этом романе дворянская среда представлена почти во всех ее состояниях - от захолустной мелкопоместной усадьбы до правящих верхов. Все в дворянской морали Тургенев осуждает в самой основе. Как дружно в доме Марьи Дмитриевны Калитиной и во всем «обществе» осуж­дают Варвару Павловну Лаврецкую за ее заграничные по­хождения, как жалеют Лаврецкого и, кажется, вот-вот готовы помочь ему. Но стоило только появиться Варваре Павловне и пустить в ход чары своего шаблонно-кокотского обаяния, как все - и Мария Дмитриевна, и весь губерн­ский бомонд - пришли от нее в восторг. Это развращенное существо, пагубное и исковерканное той же дворянской моралью, вполне по вкусу и высшей дворянской среде.

Паншин, воплощающий в себе «образцовую» дворян­скую мораль, подан автором без саркастических нажимов. Можно понять Лизу, которая долго не могла как следует определить своего отношения к Паншину и по существу не сопротивлялась намерению Марьи Дмитриевны выдать ее замуж за Паншина. Он обходителен, тактичен, в меру образован, умеет поддерживать беседу, он даже интересу­ется искусством: занимается живописью - однако пишет всегда один и тот же пейзаж, - сочиняет музыку и стихи. Правда, одаренность его поверхностна; сильные и глубокие переживания ему просто недоступны. Подлинный артист Лемм это видел, а Лиза об этом, может быть, только смутно догадывалась. И кто знает, как бы сложилась судьба Лизы, если бы не спор. В композиции тургеневских романов идейные споры всегда играют огромную роль. Обыкновен­но в споре или образуется завязка романа, или борьба сторон достигает кульминационного накала. В «Дворян­ском гнезде» важное значение имеет спор между Панши­ным и Лаврецким о народе. Тургенев позднее заметил, что это был спор между западником и славянофилом. Эту авторскую характеристику нельзя понимать буквально. Дело в том, что Паншин - западник особого, казенного толка, а Лаврецкий - не правоверный славянофил. В своем отношении к народу Лаврецкий больше всего похож на Тургенева: он не пытается дать характеру русского народа какое-то простое, удобно запоминаемое определение. Как и Тургенев, он считает, что прежде, чем изобретать и навя­зывать рецепты устроения народной жизни, нужно понять характер народа, его нравственность, его подлинные идеа­лы. И вот в тот момент, когда Лаврецкий развивает эти мысли, рождается любовь Лизы к Лаврецкому.

Тургенев не уставал развивать мысль о том, что любовь по самой своей глубинной природе - чувство стихийное и всякие попытки рационального ее истолкования чаще всего просто бестактны. Но любовь большинства его геро­инь почти всегда сливается с альтруистическими устремле­ниями. Они отдают свои сердца людям самоотверженным, великодушным и добрым. Эгоизм для них, как, впрочем, и для Тургенева, самое неприемлемое человеческое каче­ство.

Пожалуй, ни в одном романе Тургенев не проводил так настойчиво ту мысль, что в лучших людях из дворян все их хорошие качества так или иначе, прямо или косвенно связаны с народной нравственностью. Лаврецкий прошел школу педагогических причуд своего отца, вынес бремя любви своенравной, эгоистичной и тщеславной женщины и все-таки не утратил своей человечности. Тургенев прямо сообщает читателю, что своей душевной стойкостью Лав­рецкий обязан тому, что в его жилах течет крестьянская кровь, что в детстве он испытал на себе влияние матери-крестьянки.

В характере Лизы, во всем ее мироощущении начало народной нравственности выражено еще определеннее. Всем своим поведением, своей спокойной грацией она, пожалуй, больше всех тургеневских героинь напоминает Татьяну Ларину. Но в ее личности есть одно свойство, которое в Татьяне только намечено, но которое станет главной отличительной чертой того типа русских женщин, который принято называть «тургеневским». Это свойст­во - самоотверженность, готовность к самопожертвова­нию.

В судьбе Лизы заключен тургеневский приговор обще­ству, которое убивает все чистое, что рождается в нем.

Гончаров. Обыкновенная история 1848

Это летнее утро в деревне Грачи начиналось необычно: с рассветом все обитатели дома небогатой помещицы Анны Павловны Адуевой были уже на ногах. Лишь виновник этой суеты, сын Адуевой, Александр, спал, «как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном». Суматоха царила в Грачах потому, что Александр собирается в Петербург на службу: знания, полученные им в университете, по мысли юноши, необходимо применить на практике служения Отечеству.

Горе Анны Павловны, расстающейся с единственным своим сыном, сродни печали «первого министра в хозяйстве» помещицы Аграфены - вместе с Александром в Петербург отправляется его камердинер Евсей, сердечный друг Аграфены, - сколько приятных вечеров провела эта нежная пара за картами!.. Страдает и возлюбленная Александра, Сонечка, - ей посвящались первые порывы его возвышенной души. Лучший друг Адуева, Поспелов, в последнюю минуту врывается в Грачи, чтобы напоследок обнять того, с кем проведены были в беседах о чести и достоинстве, о служении Отечеству и прелестях любви лучшие часы университетской жизни...

Да и самому Александру жаль расставаться с привычным укладом жизни. Если бы высокие цели и ощущение своего назначения не толкали его в дальнюю дорогу, он, конечно, остался бы в Грачах, с безгранично любящими его матерью и сестрой, старой девой Марией Горбатовой, среди гостеприимных и хлебосольных соседей, рядом с первой своей любовью. Но честолюбивые мечты гонят юношу в столицу, ближе к славе.

В Петербурге Александр сразу же отправляется к своему родственнику, Петру Ивановичу Адуеву, который в своё время так же, как и Александр, «двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим братом, отцом Александра, и жил там безвыездно семнадцать лет». Не поддерживая связи с оставшимися после смерти брата в Грачах его вдовой и сыном, Петр Иванович сильно удивлён и раздосадован появлением восторженного молодого человека, ждущего от дядюшки забот, внимания и, главное, разделённости его повышенной чувствительности. С первых же минут знакомства Петру Ивановичу приходится едва ли не силой удерживать Александра от излияний чувств с попыткой заключить родственника в объятия. Вместе с Александром прибывает письмо от Анны Павловны, из которого Петр Иванович узнает, что на него возлагаются большие надежды: не только почти забытой невесткой, которая уповает на то, что Петр Иванович будет спать с Александром в одной комнате и прикрывать юноше рот от мух. В письмо вложено немало просьб от соседей, о которых Петр Иванович вот уже почти два десятилетия и думать забыл. Одно из этих писем принадлежит перу Марьи Горбатовой, сестры Анны Павловны, на всю жизнь запомнившей день, когда молодой ещё Петр Иванович, гуляя с ней по деревенским окрестностям, влез по колено в озеро и сорвал ей на память жёлтый цветок...

С первой же встречи Петр Иванович, человек суховатый и деловой, начинает воспитание своего восторженного племянника: он снимает Александру квартиру в том же доме, где живёт сам, советует, где и как питаться, с кем общаться. Позже находит ему и вполне конкретное дело: службу и - для души! - переводы статей, посвящённых проблемам сельского хозяйства. Высмеивая, порой достаточно жестоко, пристрастия Александра ко всему «неземному», возвышенному, Петр Иванович постепенно пытается разрушить тот вымышленный мир, в котором живёт его романтический племянник. Так проходит два года.

По прошествии этого времени мы встречаем Александра уже отчасти привыкшим к сложностям петербургской жизни. И - без памяти влюблённым в Наденьку Любецкую. За это время Александр успел продвинуться по службе, достиг и определённых успехов в переводах. Теперь он стал достаточно важным человеком в журнале: «он занимался и выбором, и переводом, и поправкою чужих статей, писал и сам разные теоретические взгляды о сельском хозяйстве». Продолжал писать и стихи и прозу. Но влюблённость в Наденьку Любецкую словно закрывает перед Александром Адуевым весь мир - теперь он живёт от встречи к встрече, одурманенный той «сладостной негой, на которую сердился Петр Иванович».

Влюблена в Александра и Наденька, но, пожалуй, лишь той, «маленькой любовью в ожидании большой», которую испытывал сам Александр к забытой им теперь Софье. Счастье Александра непрочно - на пути к вечному блаженству встаёт граф Новинский, сосед Любецких по даче.

Петр Иванович не в силах излечить Александра от бушующих страстей: Адуев-младший готов вызвать графа на дуэль, отомстить неблагодарной девушке, не способной оценить его высокие чувства, он рыдает и пылает гневом... На помощь обезумевшему от горя юноше является жена Петра Ивановича, Лизавета Александровна; она приходит к Александру, когда Петр Иванович оказывается бессилен, и нам неизвестно, чем именно, какими словами, каким участием удаётся молодой женщине то, что не получилось у её умного, рассудительного мужа. «Через час он (Александр) вышел задумчив, но с улыбкой, и уснул в первый раз покойно после многих бессонных ночей».

И ещё один год промелькнул с той памятной ночи. От мрачного отчаяния, которое удалось растопить Лизавете Александровне, Адуев-младший перешёл к унынию и равнодушию. «Ему как-то нравилось играть роль страдальца. Он был тих, важен, туманен, как человек, выдержавший, по его словам, удар судьбы...» И удар не замедлил повториться: неожиданная встреча с давним другом Поспеловым на Невском проспекте, встреча, тем более случайная, что Александр даже не ведал о переезде своего задушевного товарища в столицу, - вносит сумятицу в и без того потревоженное сердце Адуева-младшего. Друг оказывается совсем не таким, каким помнится по годам, проведённым в университете: он поразительно схож с Петром Ивановичем Адуевым - не ценит ран сердца, испытанных Александром, говорит о карьере, о деньгах, радушно принимает старого друга в своём доме, но особых знаков внимания к нему не проявляет.

Излечить чувствительного Александра от этого удара оказывается почти невозможным - и кто знает, до чего дошёл бы наш герой на этот раз, не примени к нему дядюшка «крайнюю меру»!.. Рассуждая с Александром об узах любви и дружбы, Петр Иванович жестоко упрекает Александра в том, что он замкнулся лишь в собственных чувствах, не умея ценить того, кто верен ему. Он не считает своими друзьями дядю и тётушку, он давно не писал к матери, живущей лишь мыслями о своём единственном сыне. Это «лекарство» оказывается действенным - Александр снова обращается к литературному творчеству. На этот раз он пишет повесть и читает её Петру Ивановичу и Лизавете Александровне. Адуев-старший предлагает Александру послать повесть в журнал, чтобы узнать истинную цену творчеству племянника. Делает это Петр Иванович под своим именем, считая, что так будет справедливее суд и лучше для участи произведения. Ответ не замедлил явиться - он ставит последнюю точку в надеждах честолюбивого Адуева-младшего...

И как раз в это время Петру Ивановичу понадобилась услуга племянника: его компаньон по заводу Сурков неожиданно влюбляется в молодую вдову бывшего приятеля Петра Ивановича Юлию Павловну Тафаеву и совсем забрасывает дела. Выше всего прочего ценящий дело, Петр Иванович просит Александра «влюбить в себя» Тафаеву, вытеснив Суркова из её дома и сердца. В качестве вознаграждения Петр Иванович предлагает Александру две вазы, которые так нравились Адуеву-младшему.

Дело, однако, принимает неожиданный поворот: Александр влюбляется в молодую вдову и вызывает у неё ответное чувство. Причём чувство столь сильное, столь романтическое и возвышенное, что сам «виновник» не в состоянии выдержать порывов страсти и ревности, которые обрушивает на него Тафаева. Воспитанная на любовных романах, слишком рано вышедшая замуж за богатого и нелюбимого человека, Юлия Павловна, встретившись с Александром, словно в омут кидается: все, о чем читалось и мечталось, обрушивается теперь на её избранника. И Александр не выдерживает испытания...

После того как Петру Ивановичу неизвестными нам доводами удалось привести в себя Тафаеву, прошло ещё три месяца, в которые жизнь Александра после пережитого потрясения нам неизвестна. Мы встречаемся с ним вновь, когда он, разочарованный во всем, чем жил прежде, «играет с какими-то чудаками в шашки или удит рыбу». Апатия его глубока и неизбывна, ничто, кажется, не может вывести Адуева-младшего из тупого равнодушия. Ни в любовь, ни в дружбу Александр больше не верит. Он начинает ездить к Костикову, о котором некогда писал в письме к Петру Ивановичу сосед по Грачам Заезжалов, желая познакомить Адуева-старшего со старинным своим приятелем. Этот человек оказался для Александра как нельзя кстати: он в молодом человеке «душевных волнений пробудить не мог».

И однажды на берегу, где они ловили рыбу, появились неожиданные зрители - старик и хорошенькая молодая девушка. Они появлялись все чаще. Лиза (так звали девушку) начала пытаться различными женскими хитростями увлечь тоскующего Александра. Отчасти девушке это удаётся, но на свидание в беседку вместо неё приходит оскорблённый отец. После объяснения с ним Александру не остаётся ничего другого, как переменить место рыбалки. Впрочем, о Лизе он помнит недолго...

Все ещё желая пробудить Александра от сна души, тётушка просит его однажды сопровождать её в концерт: «приехал какой-то артист, европейская знаменитость». Потрясение, испытанное Александром от встречи с прекрасной музыкой, укрепляет созревшее ещё раньше решение бросить все и вернуться к матери, в Грачи. Александр Федорович Адуев покидает столицу по той же дороге, по которой несколько лет назад въехал в Петербург, намереваясь покорить его своими талантами и высоким назначением...

А в деревне жизнь словно остановила свой бег: те же хлебосольные соседи, только постаревшие, та же любящая безгранично матушка, Анна Павловна; только вышла замуж, не дождавшись своего Сашеньку, Софья, да по-прежнему вспоминает о жёлтом цветке тётка, Марья Горбатова. Потрясённая переменами, произошедшими с сыном, Анна Павловна долго допытывается у Евсея, как жил Александр в Петербурге, и приходит к выводу, что сама жизнь в столице настолько нездорова, что состарила сына и притупила его чувства. Дни проходят за днями, Анна Павловна все надеется, что у Александра вновь вырастут волосы и заблестят глаза, а он думает о том, как бы вернуться в Петербург, где так много пережито и безвозвратно потеряно.

Смерть матери избавляет Александра от мук совести, не позволяющих признаться Анне Павловне в том, что он снова замыслил побег из деревни, и, отписав Петру Ивановичу, Александр Адуев вновь едет в Петербург...

Проходит четыре года после повторного приезда Александра в столицу. Много изменений произошло с главными героями романа. Лизавета Александровна устала бороться с холодностью мужа и превратилась в спокойную рассудительную женщину, лишённую каких бы то ни было стремлений и желаний. Петр Иванович, огорчённый переменой характера жены и подозревающий у неё опасное заболевание, готов отказаться от карьеры надворного советника и подать в отставку, чтобы увезти Лизавету Александровну хоть на время из Петербурга. Зато Александр Федорович достиг вершин, о которых некогда мечтал для него дядюшка: «коллежский советник, хорошее казённое содержание, посторонними трудами» зарабатывает немалые средства да ещё и готовится жениться, взяв за невестой триста тысяч и пятьсот душ...

На этом мы расстаёмся с героями романа. Какая, в сущности, обыкновенная история!..

Анализ романа ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Сюжет романа. Портрет Анны Павловны : "Обыкновенная история" – произведение небольшое, состоит из двух частей с эпилогом. Читатель, открыв первую страницу, попадает в позапрошлый уже век, «в деревню Грачи <…> небогатой помещицы <…> Адуевой». С начальных строк, помимо «Анны Петровны да Александра Федорыча» Адуевых, их друзей и дворни, заявляет о себе еще одно лицо – автор. Читать далее...

Характеристика Александра Адуева. : В.Г. Белинский в своей статье о романе назвал Александра «трижды романтиком – по натуре, воспитанию и обстоятельствам жизни». В понимании Гончарова последние два тезиса (воспитание и обстоятельства) неразрывно связаны. Александра можно назвать баловнем судьбы. Но человека с притязаниями на собственную исключительность рождает не высшая сила, формируют не горькие столкновения с жизнью (как толковала романтическая литература). Его личность творит вся атмосфера дворянской усадьбы, в которой он – царь и бог, и десятки людей готовы исполнить любое его желание. Читать далее...

Контрасты в романе: провинциальный город и Петербург, мечтатель-племянник и практический дядя : Деревня и Петербург. Два мира, два мировоззрения. Развитие действия построено на принципах контраста. Контраст распространяется и на персонажей. Не по возрасту только, а как личности разных взглядов на жизнь противопоставлены два главных героя – Александр и его петербургский дядюшка Петр Иваныч. Читать далее...

Анализ споров между Александром и Петром Адуевыми : Значение полемических сцен романа первым понял Л.Н. Толстой. Не тот Толстой, каким мы привыкли его представлять – почтенным старцем-писателем с седою бородой. Тогда жил никому еще не известный юноша девятнадцати лет, и была девушка, которая очень ему нравилась, Валерия Арсеньева. Ей он и посоветовал в письме: «Прочтите эту прелесть ("Обыкновенную историю" ). Вот где учиться жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми не можешь ни с одним согласиться, но зато свой собственный становится умнее, яснее». Читать далее...

Жена Петра Адуева: Лизавета Александровна : К началу второй части расстановка персонажей и наше к ним отношение постепенно меняются. Причиной становится появление новой героини – молодой жены Петра Адуева, Лизаветы Александровны. Сочетая в своей натуре житейскую опытность и духовную тонкость, она становится олицетворением своего рода «золотой середины». Героиня смягчает противоречия племянника и дяди. «Она была свидетельницею двух страшных крайностей – в племяннике и муже. Один восторжен до сумасбродства, другой – ледян до ожесточения». Читать далее...

Героини Гончарова. Наденька : Еще Белинский заметил, что «к особенностям его (Гончарова) таланта принадлежит необыкновенное мастерство рисовать женские характеры. Он никогда не повторяет себя, ни одна его женщина не напоминает собою другой, и все, как портреты, превосходны». Русские писатели ценили в своих героинях не внешнюю красоту. В эпилоге романа писатель восклицает: «Нет, не пластической красоты надо искать в северных красавицах: они – не статуи. Читать далее...

Психологическое содержание романа : Богатство психологического содержания романа проявляет себя и в обыденном разговоре влюбленных персонажей. При этом почти полностью отсутствуют поясняющие ремарки; автор ограничивается коротким «сказал», «сказала», «заговорила», «заговорил». Меж тем подробно рассказывает о внешних действиях – не исключая неведомо как попавшей на эти страницы букашки. Попробуем провести самостоятельный психологический анализ и представить, какие чувства и побуждения стоят за каждой из произнесенных фраз и сделанных движений. Читать далее...

Вторая любовь Александра. Юлия Тафаева. : Встрече со своей второй возлюбленной Александр всецело обязан дядюшке. После того, как его жена отчаялась вывести молодого человека из мрачного состояния духа (как бы сейчас сказали – депрессии), за дело берется Петр Иваныч. В интересах «завода» необходимо отвлечь слишком влюбчивого компаньона от траты общих капиталов на Юлию. Поэтому старший Адуев знакомит племянника с молодой красивой вдовой. Читать далее...

Александр и Юлия : Александру встреча с Тафаевой дает уникальный шанс на практике подтвердить все, что написано о любви в любимых обоими романтических книгах. «Они живут нераздельно в одной мысли, в одном чувстве: у них одно духовное око, один слух, один ум, одна душа...» Реальность вносит коррективы в прекрасные, на первый взгляд, слова. «Жизнь друг для друга» на деле оказывается проявлением эгоизма, разновидностью домашнего деспотизма Читать далее...

Александр и Лиза : Случайно компаньоны знакомятся с очаровательной дачницей и ее отцом. Обстоятельства знакомства и прогулок воскрешают в памяти дачное увлечение Александра Наденькой. Своей романтической экзальтацией незнакомка напоминает нам Юлию Тафаеву. Имя же ее – Лиза – заставляет вспомнить не только Лизавету Александровну. Имя это восходит к героине сентиментальной повести Н.М. Карамзина, земляка Гончарова. Читать далее...

Александр с тетушкой на концерте. Влияние музыки. : Тетушка просит Александра ее сопроводить на концерт известного музыканта, «европейской знаменитости». Его теперешний товарищ, недалекий пошляк Костяков возмущен ценой билета и в качестве альтернативы предлагает посещение бани, «славно проведем вечер». Однако Александр не может противиться просьбе тетки, что в конечном итоге приносит ему пользу, несопоставимую с посещением банного заведения.Читать далее...

Анализ возвращения Алексанра в деревню : Кольцевая композиция подводит к тому моменту, с которого началось повествование. Вновь действие разворачивается «прекрасным утром», снова перед нами «знакомое читателю озеро в селе Грачах». Опять мы видим Анну Павловну, которая «с пяти часов сидит на балконе», ожидая сына с тем же волнением, с каким восемь лет назад отпускала. Читать далее...

Анализ эпилога. Финальная сцена романа : Финальная сцена романа потому может называться итоговой, что в ней приходят к логическому завершению споры Адуевых, символически представленные образами «объятий», «желтых цветов» и, наконец, ассигнаций. Александр, который к тому времени сделал блестящую карьеру, собирается жениться по расчету. И обрадованный дядюшка наконец отверзает ему свои объятия. Читать далее...

Анализ литературных реминисценций в романе. Строки Пушкина и Крылова. : Литературная и творческая тема занимает столь важное место в сюжете романа. Она требует отдельного самостоятельного рассмотрения. Прежде всего нужно обратить внимание на имена писателей, прямо упоминаемых в тексте, цитаты, их место, значение. Об одном мы уже говорили. Перечень любимых французских авторов помогает понять воспитание Юлии, которая «вероятно, читает и теперь» Эжена Сю, Гюстава Друино, Жюля Жанена. И все же центральные из звучащих на страницах романа творческих имен – имена двух великих русских писателей – баснописца И.А. Крылова и А.С. Пушкина. Читать далее...

Белинский о романе : В обзорной статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года», подводя литературные итоги, Белинский с удовлетворением отмечал: «Прошлый 1847 год был особенно богат замечательными романами, повестями и рассказами». Прежде всего проницательный критик отметил произведения начинающих писателей – помимо «Обыкновенной истории», первый рассказ знаменитых «Записок охотника» («Хорь и Калиныч») и роман «Кто виноват?» Искандера.

В романе "Дворянское гнездо"большое место автор уделяет теме любви, потому что это чувство помогает высветить все лучшие качества героев, увидеть главное в их характерах, понять их душу. Любовь изображена Тургеневым как самое прекрасное, светлое и чистое чувство, пробуждающее в людях все лучшее. В этом романе, как ни в одном другом романе Тургенева, любви героев посвящены самые трогательные, романтические, возвышенные страницы. Любовь Лаврецкого и Лизы Калитиной проявляется не сразу, она подступает к ним исподволь, через многие размышления и сомнения, а потом внезапно обрушивается на них своей неодолимой силой. , испытавший многое на своем веку: и увлечения, и разочарования, и потерю всех жизненных целей,- сначала просто любуется Лизой, ее невинностью, чистотой, непосредственностью, искренностью- всеми теми качествами, которые отсутствуют у Варвары Павловны, лицемерной, развратной жены Лаврецкого, бросившей его.

Лиза близка ему по духу: "Случается иногда, что два уже знакомых, но не близких друг другу человека внезапно и быстро сближаются в течение нескольких мгновений, - и сознание этого сближения тотчас выражается в их взглядах, в их дружелюбных и тихих усмешках, в самих их движениях. Именно это случилось с Лаврецким и Лизой". Они много беседуют и понимают, что у них очень много общего. Лаврецкий серьезно относится к жизни, к другим людям, к России, Лиза тоже глубокая и сильная девушка, имеющая собственные идеалы и убеждения. По мнению Лемма, учителя музыки Лизы, она "девица справедливая, серьезная, с возвышенными чувствами".

За Лизой ухаживает молодой человек, столичный чиновник с прекрасным будущим. Мать Лизы была бы рада отдать ее замуж за него, она считает это прекрасной партией для Лизы. Но Лиза не может любить его, она чувствует фальшь в его отношении к ней, Паншин - человек поверхностный, он ценит в людях внешний блеск, а не глубину чувств. Дальнейшие события романа подтверждают это мнение о Паншине. Только когда Лаврецкий получает известие о кончине в Париже своей жены, он начинает допускать мысль о личном . Тургенев в своей излюбленной манере не описывает чувства человека, освободившегося от стыда и унижения, он использует прием "тайной психологии", изображая переживания своих героев через движения, жесты, мимику. После того как Лаврецкий прочитал известие о смерти жены, он "оделся, вышел в сад и до самого утра ходил взад и вперед все по одной аллее".

Через некоторое время Лаврецкий убеждается в том, что любит Лизу. Он не рад этому чувству, так как он уже испытывал его, и оно принесло ему только разочарование. Он пытается найти подтверждение известия о смерти жены, его мучает неопределенность. А любовь к Лизе все растет: "Он любил не как мальчик, не к лицу ему было вздыхать и томиться, да и сама Лиза не такого рода чувство возбуждала; но любовь на всякий возраст имеет свои страданья, - и он испытал их вполне".

Чувства героев автор передает через описания природы, которая особенно прекрасна перед их объяснением: "У каждого из них сердце росло в груди, и ничего для них не пропадало: для них пел соловей, и звезды горели, и деревья тихо шептали, убаюканные и сном, и негой лета, и теплом". Сцена объяснения в любви Лаврецкого и Лизы написана Тургеневым удивительно поэтично и трогательно, автор находит самые простые и в то же время самые нежные слова для выражения чувств героев. Лаврецкий бродит ночью вокруг дома Лизы, смотрит на ее окно, в котором горит свеча: "Лаврецкий ничего не думал, ничего не ждал; ему приятно было чувствовать себя вблизи Лизы, сидеть в ее саду на скамейке, где и она сидела не однажды..."В это время Лиза выходит в сад, как будто чувствуя, что там Лаврецкий: "В белом платье, с нерасплетенными косами по плечам, она тихонько подошла к столу, нагнулась над ним, поставила свечку и чего-то поискала; потом, обернувшись ли цом к саду, она приблизилась к раскрытой двери и, вся белая, легкая, стройная, остановилась на пороге". Происходит объяснение в любви, после которого Лаврецкого переполняет счастье: "Вдруг ему почудилось, что в воздухе над его головою разлились какие-то дивные, торжествующие звуки; он остановился: звуки загремели еще великолепней; певучим, сильным потоком струились они, - ив них, казалось, говорило и пело все его счастье". Это была музыка, которую сочинил Лемм, и она полностью соответствовала настроению Лаврецкого: "Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилас

Роман Тургенева при появлении в печати вызвал восторженные отклики читателей. ""Дворянское гнездо" имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю. Со времени появления этого романа я стал считаться в числе писателей, заслуживающих внимание публики", - писал сам Тургенев в предисловии к собранию своих романов в издании сочинений 1880 г. {Любопытный рассказ о том, как расхватывались и перепродавались по спекулятивным ценам экземпляры журнала, где был опубликован роман, приводится в воспоминаниях книгопродавца Н. И. Свешникова, - Н. И. Свешников. Воспоминания пропащего человека. "Academia", M.-Л. 1930, стр. 361.} Большое количество статей и рецензий, которыми откликнулась пресса на появление "Дворянского гнезда", свидетельствовала о выдающемся литературно-общественном значении этого события.
Роман был замечен и высоко оценен современниками, принадлежавшими к самым различным общественным кругам. О высоких художественных достоинствах "Дворянского гнезда", о впечатляющей силе его образов писали и представители эстетической критики Н. Ахшарумов {Н. Ахшарумов. "Дворянское гнездо" И. С. Тургенева ("Современник", январь 1859). - В кн.: "Весна", Литературный сборник на 1859 г., СПб., 1859, стр. 358-374.}, А. Пятковский {А. Пятковский. "Дворянское гнездо". Повесть И. С. Тургенева ("Современник", 1859, Э 1). - "Журнал министерства народного просвещения", 1859, Э 5, отд. VI, стр. 95-111.}, М. Де-Пуле {М. Де-Пуле. "Дворянское гнездо" И. С. Тургенева, - P Сл, 1859, Э 11, отд. Ц, стр. 1-22; Нечто о литературных мошках и букашках. - "Время", 1861, Э 2, отд. III, стр. 115-131.}, и "почвенник" Ап. Григорьев {Ап. Григорьев. И. С. Тургенев и его деятельность. (По поводу романа "Дворянское гнездо"), - P Сл, 1859, ЭЭ 4, 5, 6, 8.}, и публицист либерального направления П. В. Анненков {П. В. Анненков. "Дворянское гнездо". Роман И. С. Тургенева. - P Вести, 1859, т. XXII, Э 8, стр. 508-538.}. В течение года четыре раза высказывал свое мнение о "Дворянском гнезде" на страницах "Современника" Н. А. Добролюбов {С, 1859, ЭЭ 2, 5, 6; 1860, Э 3 - в рецензиях на комедию Островского "Воспитанница", на сборник "Весна" и в статьях "Что такое обломовщина", "Когда же придет настоящий день".}. Горячо отзывался о новом произведении Тургенева M. E. Салтыков-Щедрин {Салтыков-Щедрин, т. XVIII, стр. 142-144.}, несколько статей посвятил этому произведению в разное время Д. И. Писарев {Д. И. Писарев. "Дворянское гнездо". Роман И. С. Тургенева. - "Рассвет", 1859, Э И, отд. II, стр. 23-40; Писемский, Тургенев и Гончаров. - P Сл, 1861, Э И, стр. 1-47; Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова. - P Сл, 1861, Э 12, отд. И, стр. 1-52.}.
С более или менее развернутыми отзывами о романе выстудили газеты "С. - Петербургские ведомости" (1859, Э 284, 31 декабря, в анонимном обзоре петербургских журналов), "Русский мир" (1859, Э 11, статья А. С. Гиероглифова), "Русский инвалид" (1859, Э 217, статья Л. Л-о), "Le Nord" (1859, Э 84), а также журналы (кроме названных выше) "Сын отечества" (1860, Э 6), "Северный цветок" (1859, Э 10) и "Искра" (1860, Э 1), где был помещен критический отклик на статью М. Де-Пуле в "Русском слове".
При видимом единодушии хвалебных оценок в критике, посвященной "Дворянскому гнезду", отразились разные точки зрения на роман Тургенева и развернулась иногда скрытая, иногда явная полемика между авторами противоположных идеологических ориентации. В самом подходе к рецензируемому произведению и в особом внимании к той или иной стороне романа сказывалась иногда весьма определенная позиция критика. Так, в ряде рецензий общественное звучание романа Тургенева либо не замечалось вовсе, либо намеренно отрицалось, что особенно явственно проявилось в позиции критика "С. - Петербургских ведомостей". "В "Дворянском гнезде", - писал этот критик, - при всей наклонности нашего времени во всем видеть поучение или обличение, чрезвычайно трудно отыскать хотя бы малейший намек на тенденцию. Иные хотели видеть в романе г. Тургенева изображение трех поколений - екатерининского, александровского и николаевского - с целью указать, что все эти поколения оказались несостоятельными в жизни, и что настоящая жизнь принадлежит четвертому, будущему поколению, которое на минуту является в конце рассказа С.." Эти социальные и практические вопросы, которые на каждом шагу останавливают читателя "Обломова" - им нет места в "Дворянском гнезде"
роман г. Тургенева - высокая, чистая поэзия" (СПб Вед, 1859, Э 284).
Критики той же ориентации видели в "Дворянском гнезде" гимн жизни со всеми ее светлыми и трагическими сторонами, восхищались Тургеневым как живописателем дворянского усадебного быта, как поэтом, который противостоит писателям критического направления {Обстоятельный разбор реакционной критики "Дворянского гнезда" в ее столкновении с революционно-демократической критикой дан в статье: М. О. Габель. Роман Тургенева "Дворянское гнездо" в общественно-политической и литературной борьбе конца 50-х годов. - Ученые записки Харьковского гос. библиотечного ин-та, Харьков, 1956, вып. II, стр. 199-210; ср. A. H. Meнзоpова. Роман И. С. Тургенева "Дворянское гнездо" (Идеи и образы). Новосибирск, 1959, стр. 3-4.}.
С развернутым возражением против такой оценки романа выступил в журнале "Русский вестник" П. В. Анненков {Поскольку идейная позиция П. В. Анненкова была во многих отношениях близка Тургеневу в конце 50-х годов, когда создавался роман "Дворянское гнездо", и автор более, чем с другими, считался с мнениями Анненкова о своем произведении, целесообразно обратиться к ряду забытых ныне суждений Анненкова - особенно в той части, которая характеризует реакцию автора статьи на произведенные Тургеневым изменения в тексте романа при его доработке.}. Задавшись целью "серьезно подумать о причинах того единогласного сочувствия и одобрения, того восторга и увлечения, которые вызваны были появлением "Дворянского гнезда"", автор приходит к выводу, что единодушие это вызвано не столько "торжеством поэзии и художнического таланта, самовластно подчиняющих себе разнороднейшие оттенки общественной мысли", сколько непониманием внутреннего значения произведения со стороны ряда критиков и недоразумением, которое нуждается в раскрытии (П. В. Анненков. Воспоминания и критические очерки, отд. II. СПб., 1879, стр. 194-195). Свое "раскрытие" идейного содержания "Дворянского гнезда" как произведения, связанного тончайшими нитями с современностью, Анненков полемически направляет против тех "искателей идеалов", которые стремятся прикрыть "щегольскими ширмами умиления" неприятные житейские истины, "требующие скорой и деятельной помощи", отвернуться от явлений и со- бытий, "волнующих общественную совесть и нарушающих безмятежное состояние души".
"Сквозь запутанные определения идеал их, - пишет Анненков, - часто выглядывает не в образе эстетического понятия, а в форме полезной меры благочиния" (там же, стр. 200).
Далее автор анализирует образ Лизаветы Михайловны, который привлек "искателей идеалов" своей видимой покорностью судьбе и благочинной нравственностью. "Но так ли все это? - спрашивает автор. - Кто из поклонников Лизаветы Михайловны заметил, что в нежную, грациозную и обаятельную форму ее облеклась такая строгая идея, какая часто бывает не под силу и более развитым и более крепким мышцам?" (стр. 199). Рассматривая драму Лизы как драму несоответствия ее внутреннего мира интересам того круга, к которому она принадлежит и который описан Тургеневым без какого-либо "потворства быту", Анненков видит действительное содержание нравственного чувства Лизы в той внутренней энергии, которая противопоставляет ее "условиям, притязаниям и понятиям" окружающей среды. Критик подчеркивает, что уход Лизы в монастырь, которому особенно рукоплещут новейшие искатели идеалов, желавшие сделать покорное отречение от радостей жизни законом для всех людей, является убежищем от требований проснувшейся мысли. Это протест, который приводит к поражению; чистая поэзия самоотречения, по мысли автора романа, лишает человека воли, простора и движения. "Иногда кажется даже, - пишет Анненков, - будто роман написан с целию подтвердить старое замечание, что великие жертвы, приносимые отдельными лицами ежедневно и по своему произволу, точно так же свидетельствуют о болезни общества, как и великие преступления" (стр. 215).
Очевидно, Анненков сыграл какую-то роль в обнажении этой мысли в романе в процессе его совершенствования, так как, характеризуя критические интонации Тургенева по отношению к Лизе, он отмечает их относительную недостаточность: "От превосходного образа Лизы, даже и теперь, после тщательной его обработки, все-таки отделяется мысль, что зародыш настоящей поэзии, питающей сердце, заключается в свободном обмене чувств, подобно тому, как условия общественного просвещения заключаются в обмене мыслей" (стр. 215).
Если в этой своей мысли критик солидаризировался с принципами демократической этики, оказавшей несомненное воздействие и на Тургенева, то в другом вопросе, касавшемся социальных теорий современности, Анненков занимает позицию критическую - и по отношению к революционному содержанию этих теорий, и по отношению к роману Тургенева, где нашла место мысль о неизбежности демократизации деятельных сил общества.
Признавая необходимость "изменения порядка вещей", разрушающего устои государства, т. е. признавая необходимость экономической реформы, Анненков считает, что этому радикальному изменению порядка должно предшествовать изменение в образе жизни самих людей и, прежде всего, обновление того круга, которому Тургенев дал название "Дворянское гнездо". Более того, Анненков признает очевидной необходимость "освежения" и даже "упрощения" этого круга (стр. 219). Но как только речь заходит о конкретном, классовом раскрытии понятия "упрощения" и, в частности, когда в "Дворянском гнезде" Тургенев привлекает внимание читателя к демократическому происхождению Лаврецкого, объясняя этим врожденное гуманное чувство героя, Анненков реагирует на это весьма иронически: "Плебейская кровь, которая отчасти течет в его жилах, помогает его усилиям, но не создала их, как намекает автор, не вполне основательно, по нашему мнению: плебейская кровь также нуждается в обуздании ее духовным началом, может быть даже более, чем какая-либо другая. Энергическое управление своим внутренним миром - вот где единственная доблесть Лаврецкого, не имеющего других доблестей" (стр. 210).
Либерально-славянофильские тенденции проявились в той оценке "Дворянского гнезда", которую дал Ап. Григорьев в статье "И. С. Тургенев и его деятельность (по поводу романа "Дворянское гнездо")". Анализируя роман с точки зрения его близости к русской национальной стихии, критик видит в образах Лизы и Лаврецкого идеальное выражение вечной и неизменной сущности русского народа, он подчеркивает их органичную связь с родной почвой - со всем укладом русской жизни, с ее бытом и поэзией. К числу исконных национальных особенностей Ап. Григорьев относит и обломовские черты Лаврецкого, которые, по мнению критика, представляют собой явление вневременное и не подлежащее изменениям. Раскрытие этих черт в их поэтическом проявлении делает Тургенева певцом народной правды, перед которой смиряется не только Лаврецкий, но и сам писатель {В первой статье молодого Писарева о "Дворянском гнезде" также подчеркивается национальная самобытность писателя, выразившаяся в создании истинно русских типов и в том числе Лаврецкого, отличительной чертой которого является мужественное смирение перед жизнью ("Рассвет", 1859, Э 11).}. Такое осмысление романа заключало в себе полемику против революционных демократов, видевших в обломовщине явление социально обусловленное и тормозящее ход истории.
По воспоминаниям современников, особую позицию в оценке романа Тургенева занял А. Н. Островский, которому оказался чужд замысел Тургенева показать героиню в момент острого конфликта между ее нравственными убеждениями и естественным влечением сердца. Сохранился следующий отзыв А. Н. Островского: ""Дворянское гнездо", напр., очень хорошая вещь, но Лиза для меня невыносима: эта девушка точно страдает вогнанной внутрь золотухой" {Л. Новский (H. H. Луженовский) Воспоминания об А. Н. Островском. - P Вед, 1887, Э 134, от 18 мая.}.
Вопросы нравственно-философские заняли в полемике значительное место. Именно в этом русле чаще всего рассматривалась проблема смирения и долга, столь явственно выделяющаяся не только в "Дворянском гнезде", но и в ряде других произведений Тургенева.
Часть критики истолковала основную этическую коллизию романа в духе христианской морали. ""Дворянское гнездо" - это произведение, выражающее идеал язычника, который еще не отказался от поклонения Венере, но уже познал прелесть более сурового культа, к которому его влекут, порой против собственной воли, стремления его больной и растроганной души", - так отозвалась о романе в письме к Тургеневу E. E. Ламберт, увидевшая в этом произведении отражение своих собственных нравственно-философских воззрений {H. Granjard. Ivan Tourguenev, la comtesse Lambert et "Nid de seigneurs". Paris, 1960, стр. 60-61.}.
Сходные мысли были высказаны в статье Евгении Тур, написанной по поводу выхода в свет романа "Отцы и дети".
По словам этой писательницы, "сокрушение Лаврецкого, его смирение перед судьбою, выражение, что он стих и покорился, было очень знакомо многим и многим" {"Северная пчела", 1862, Э 91 от 4 апреля.}.
Как уже говорилось, полное развитие эта мысль применительно к "Дворянскому гнезду" получила в статьях Ап. Григорьева и встретила решительный отпор со стороны демократической критики, в частности Писарева. В статье "Писемский. Тургенев и Гончаров" Писарев отвечает "нестройным критикам", пришедшим "в неописуемый восторг оттого, что наши повествователи преклоняются будто бы перед народною правдою и святынею". Поставив перед собой задачу "оправдать Тургенева и Писемского от упрека в славянофильстве", Писарев напоминает о том, что Лаврецкий, мягкий и терпимый к глупостям и подлостям других людей, не заслуживает порицания как личность гуманная, но должен быть признан несостоятельным на поприще широкой деятельности ("Как деятель, он - нуль"), по приговору самого Тургенева.
Тургенев далек, по мнению критика, от славянофильской точки зрения и там, где он противополагает самородные полудикие натуры натурам, обесцвеченным цивилизацией, не думая выхвалять один народ за счет другого и лишь обнимая своим могучим синтезом все разнообразие явлений жизни. При этом Писарев подчеркивает, что отношение Тургенева к явлениям современной жизни носит преимущественно отрицательный характер {P Сл, 1861, Э 11, отд. II, стр. 1-47.}.
В другой своей статье: "Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова" - Писарев развивает мысли предыдущей статьи на примере женских судеб, выведенных Тургеневым в "Рудине", "Асе", "Фаусте", "Дворянском гнезде" и "Накануне". Критик намеренно избирает аспект, противоположный славянофильскому. Он предупреждает: "Я буду выбирать только те личности, которые еще борются с жизнью и чего-нибудь от нее требуют. Женщины, уже помирившиеся с известною долею, не войдут в мой обзор потому, что они, собственно говоря, уже перестали жить" {P Сл, 1861, Э 12, отд. II, стр. 9.}. Говоря об огромной нравственной силе тургеневских героинь, поставленных в трагические отношения к действительности, к жестокому миру господствующей морали, Писарев отмечает движение, которое совершает Тургенев от умозрительной и мало связанной с задачами времени постановки этических проблем к жизненно-конкретной и граждански значимой. Намекая на "невозможность договориться до последнего слова" по цензурным соображениям, Писарев пишет: "Лиза ближе Веры стоит к условиям нашей жизни; она вполне правдоподобна; размеры ее личности совершенно обыкновенные; идеи и формы, сдавливающие ее жизнь, знакомы как нельзя лучше каждому из наших читателей по собственному горькому оиыту. Словом, задача, решенная Тургеневым в абстракте в повести "Фауст", решается им в "Дворянском гнезде" в приложении к нашей жизни" {P Сл, 1861, Э 12, отд. II, стр. 44.}.
Характерно, что новый общественный смысл, который приобрели в "Дворянском гнезде" издавна волновавшие Тургенева проблемы счастья, долга, смирения, был замечен не только в демократическом лагере. В статье "Нечто о литературных мошках и букашках (по поводу героев г. Тургенева)" представитель идеалистической критики М. Де-Пуле писал: "При внимательном чтении "Дворянского гнезда.", это произведение представляет весьма заметный перелом в авторской деятельности г. Тургенева. Лаврецкий смиряется перед народностью, т. е. простонародностью, следовательно, низводится с литературной высоты, на которой стоял и (что делать, сознаемся в своей слабости!) должен стоять тот тип, которого он является представителем" {"Время", 1861, Э 2, стр. 126.}.
Заметной идейной перестройкой Тургенева после появления в свет повести "Ася" и критических статей, направленных в его адрес, и объясняется та поощрительная позиция, с которой было встречено "Дворянское гнездо" революционно-демократической критикой, не нашедшей в новом произведении автора полного единомыслия, но горячо приветствовавшей критический пафос и демократические тенденции романа.
Неоднократные отклики Добролюбова на появление "Дворянского гнезда" содержат признание его высоких художественных достоинств. Наиболее подробно критик анализирует роман в статье "Когда же придет настоящий день?", написанной в связи с появлением романа "Накануне", но в большой мере относящейся и к "Дворянскому гнезду" {С, 1860, т. LXXX, Э III, отд. 3, стр. 31-72.}.
Добролюбов подчеркивает, что главной задачей литературной критики он считает разъяснение тех явлений действительности, которые вызвали к жизни известное художественное произведение. По отношению к творчеству Тургенева эта задача имеет особенный смысл, так как Тургенева "по справедливости можно назвать живописателем и певцом той морали и философии, которая господствовала в нашем образованном обществе в последнее двадцатилетие. Он быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях обыкновенно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество" {Добролюбов, т. II, стр. 208.}.
Далее Добролюбов определяет просветительское значение произведений Тургенева, предшествовавших "Дворянскому гнезду". Героями Тургенева были "вносители новых идей в известный круг, просветители, пропагандисты, хоть для одной женской души, да пропагандисты" - и дело их, по мнению критика, в свое время было очень полезно и благотворно. Но после осознания известных идей и стремлений в истории общества наступил период их осуществления, когда "за размышлениями и разговорами должно следовать дело". По заключению Добролюбова, сознание этой перемены и выразилось в "Дворянском гнезде". Тургенев "умел поставить Лаврецкого так, что над ним неловко иронизировать, хотя он и принадлежит к тому же роду бездельных типов, на которые мы смотрим с усмешкой. Драматизм его положения заключается уже не в борьбе с собственным бессилием, а в столкновении с такими понятиями и нравами, с которыми борьба действительно должна устрашить даже энергического и смелого человека самое положение Лаврецкого, самая коллизия, избранная г. Тургеневым и столь знакомая русской жизни, должны [служить сильною пропагандою и] наводить каждого читателя на ряд мыслей о значении целого огромного отдела понятий, заправляющих нашей жизнью" {Там же, стр. 211-212.}.
Раскрывая свою мысль, Добролюбов пересказывает последний разговор Лаврецкого с Лизой о счастье, - разговор, в котором последнее слово остается за Лизой: "...счастье зависит не от нас, а от бога". В пассивности, с которой Лаврецкий принимает эту чуждую всему его существу философию, и в самом трагическом завершении темы счастья в романе Добролюбов и видит силу критической позиции писателя.
О нравственной силе воздействия романа Тургенева высказал свои впечатления "в том виде, как они сложились тотчас после прочтения "Дворянского гнезда"", M. E. Салтыков-Щедрин в своем письме к П. В. Анненкову от 3 февраля 1859 г. "Я давно не был так потрясен", - признается автор письма, глубоко взволнованный "светлой поэзией, разлитой в каждом звуке этого романа". Обобщая свою мысль, критик пишет: "Да и что можно сказать о всех вообще произведениях Тургенева? То ли, что после прочтения их легко дышится, легко верится, тепло чувствуется? Что ощущаешь явственно, как нравственный уровень в тебе поднимается, что мысленно благословляешь и любишь автора? Но ведь это будут только общие места, а это, именно это впечатление оставляют после себя эти прозрачные, будто сотканные из воздуха образы, это начало любви и света, во всякой строке бьющее живым ключом..." {Салтыков-Щедрин, т. XVIII, стр. 144.}.

Идеи и образы "Дворянского гнезда" нашли отклик в ряде позднейших произведений русской литературы.
Уже в 1859 г. в романе Л. Н. Толстого "Семейное счастье" запечатлелись некоторые следы влияния Тургенева - ив тональности лирических описаний природы, и в образах действующих лиц (Сергей Михайлович), и в отдельных мотивах, сходных с "Дворянским гнездом" (сожаление об уходящей молодости, надежды на счастье молодого поколения). Особенно заметны тургеневские настроения в последней главе романа Толстою, где рассказывается о возвращении героини в старый покровский дом, наполненный "девичьими мечтами" {См. об этом: Б. Эйхенбаум. Лев Толстой, кн. I. Изд. "Прибой", Л., 1928, стр. 361-362.}. В 1861 г. появилась повесть Помяловского "Молотов", продолжавшая многие темы и мотивы "Дворянского гнезда", самое содержание которой - рассказ о "мещанском счастье", бескрылом стяжательском существовании, обусловленном нормами буржуазной морали, - было преемственно связано с этической концепцией "Дворянского гнезда". В "Молотове", как и в "Дворянском гнезде", повествованию предшествует предыстория героев - родословная Дороговых. Героиня повести Надя Дорогова зачитывается романами Тургенева, ее любви сопутствуют тургеневский "Фауст", размышления о счастье и долге, и самое крушение надежд на полное, истинное счастье объясняется, как и в "Дворянском гнезде", несовершенством общественного устройства - уже в иной, не дворянской, а чиновничьей среде.
Популярности "Дворянского гнезда" в значительной мере способствовало то, что в 1866 г. А. Д. Галахов включил отрывки из романа в "Полную русскую хрестоматию" (Образцы красноречия и поэзии, заимствованные из лучших отечественных писателей, ч, II, раздел VI). В конце 70-х годов Н. С. Лесков, описывая Орел, дважды обращался мыслями к героям "Дворянского гнезда" ("Несмертельный Голован", "Мелочи архиерейской жизни") {См. Н. С. Лесков. Собрание сочинений, т. VI. М., 1957, стр. 355-356 и 486.}.
Своеобразное развитие проблематика тургеневского "Дворянскою гнезда" получила в "Пошехонской старине" M. E. Салтыкова-Щедрина (1887-1889). "...Герои Тургенева не кончают своего дела", - писал о "Дворянском гнезде" Салтыков-Щедрин в уже цитированном письме к Анненкову.
По-своему довел до конца рассказ об обитателях "дворянских гнезд" сам Щедрин, показав на примере пошехонских дворян из рода Затрапезных, до какой степени умственного оскудения, нравственного уродства и бесчеловечности доходило поместное дворянство в своих массовых, а не лучших, как у Тургенева, образцах. Преемственность от романа Тургенева подчеркивается у Щедрина и названием отдельных глав (произведение открывается главой "Гнездо"), и избранными аспектами повествования (происхождение героя, система его воспитания, нравственное воздействие природы и общения с народом, религия, эмоциональная сфера - любовь и брак). При этом автор постоянно избирает полемическое по отношению к Тургеневу освещение темы, отрицательное ее толкование: в воспитании детей Затрапезных подчеркивается отсутствие всяческой системы, в пейзаже родовых гнезд - отсутствие какой-либо поэтической прелести, как и в самом образе жизни их обитателей - отсутствие общения с природой. Параллельный эпизод рыбной ловли описывается как чисто коммерческое предприятие. Бесконечно менявшиеся няньки, забитые и озлобленные, не рассказывали детям сказок. Любовь и брак, лишенные даже намека на поэзию, приобретали чудовищно уродливые формы. Наследие крепостнических времен, "поросших быльем" в период, когда создавалась "Пошехонская старина", определило многие привычки и "складки" в характерах и судьбах современников Щедрина, - это и вызвало к жизни произведение, отправным пунктом для которого послужило "Дворянское гнездо" Тургенева. "В современной русской беллетристической литературе, - писал Салтыков-Щедрин в некрологе, посвященном Тургеневу, - нет ни одного писателя, который не имел бы в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою".
В этом же преемственном русле устанавливается влияние, которое имело творчество Тургенева, и в частности роман "Дворянское гнездо", на Чехова. В литературе отмечалось, что Чехов, во многом воспринявший и лиризм Тургенева, и чуткость его к вопросам "нравственного состава" личности, и гражданскую требовательность, по-разному относился в различные периоды к "Дворянскому гнезду", но всегда его ценил как глубокое и поэтическое произведение. В рассказах "Безнадежный", "Контрабас и флейта" (1885) он высмеивает обывателей, поверхностно и понаслышке судивших о красотах "Дворянского гнезда" или засыпавших над его страницами.
Обитатели "дворянских гнезд", поэтические, "полуразрушенные усадьбы во вкусе Тургенева" вызывали сочувствие молодого Чехова ("Чужая беда"), но в 90-е годы он относится уже иронически к отжившей поэзии прошлого. В образах "Вишневого сада" много сходного с "Дворянским гнездом", как сходна и сама ведущая тема (судьбы дворянства на поворотном пункте истории), но симпатия автора к милым и беспомощным обитателям "вишневых садов", исчезающих с лица земли, не содержит надежд на какое бы то ни было обновление класса, историческая роль которого была до конца исчерпана {Г. Князев. О Чехове. СПб., 1911, стр. 18; М. Л. Семанова, "Тургенев и Чехов. - Ученые записки Ленинградского госуд. педагог, ин-та им. А. И. Герцена, 1957, т. 134, стр. 180 и следующие.}.
"Дворянское гнездо" продолжало вдохновлять писателей и в дальнейшем. В. Вересаев в своих воспоминаниях рассказывает, что именно "Дворянское гнездо" пробудило в нем самом поэтическое вдохновение. Разговор Лаврецкого и Лемма о музыке вызвал к жизни его первое стихотворение "Звезды" {В. Вересаев. Мои литературные дебюты (Из воспоминаний). - Журнал "30 дней", 1926, Э 1 (10), стр. 29.}.
"Дворянское гнездо" неоднократно инсценировалось для русского театра. Наиболее известна инсценировка П. И. Вейнберга ("Дворянское гнездо". Драма в 4-х действиях. Из романа Тургенева. М., б-ка С. О. Рассохина, 1894) {К. Ф. Тиандер. П. И. Вейнберг. - Известия ОРЯС, 1909, т. XIV, кн. 4, стр. 146.}. В этой инсценировке "Дворянское гнездо" долгое время господствовало на сцене московских и петербургских театров в исполнении лучших русских артистов. Существовала также инсценировка И. С. Напойкина ("Дворянское гнездо". Драма в 5 действиях, переделанная из романа И. С. Тургенева. Театральная б-ка И. С. Напойкина, 1886). Еще одна инсценировка принадлежит Н. И. Собольщикову-Самарину ("Дворянское гнездо". Повесть в 5 действиях, 13 сцен. Изд. Собольщикова-Самарина, Кисловодск, 1912).
По мотивам романа Тургенева композитором В. И. Ребиковым в 1916 г. была создана опера "Дворянское гнездо". Музыкально-психологическая драма в 4-х действиях, 5 картин, оп. 55. Либретто написано самим композитором.

«Дворянское гнездо» — лирический роман, в центре которого проблема соотношения идеологических концепций современной дворянской интеллигенции, ее духовных исканий с традиционным народным мировоззрением, — поразил современников после «Рудина», где эта проблема не ставилась.

Помимо того, само построение романа с двумя равноправными героями (Лаврецкий и Лиза Калитина), с подчеркнутым воспроизведением обстановки, передающим органическую связь героя с родной страной, с почвой, резко отличалось от лаконичной организации материала в «одноцентренном» романе «Рудин».

В «Дворянском гнезде» идейный спор героев впервые занимает центральное место и впервые «сторонами» этого спора становятся любящие. Сама любовь превращается в арену борьбы идеалов.

Интерес к народу, желание быть полезным ему, найти свое место в исторической жизни страны, главным смыслом развития которой должно быть улучшение народного быта, основанное на познании потребностей и устремлений народа, характерны для Лаврецкого.

Лаврецкий — мыслитель. Сознавая необходимость действия, он считает главной для себя заботой разработку смысла и направления этого действия. Уже в первой молодости он погрузился в ученые занятия, которые должны были придать теоретические основания его деятельности.

Тургенев одновременно работал над «Дворянским гнездом» и статьей «Гамлет и Дон-Кихот». В роман «Дворянское гнездо» введено немало моментов, долженствующих подчеркнуть гамлетизм главного героя. Автор сталкивает Лаврецкого с тремя людьми деятельного характера, с тремя носителями законченных, устоявшихся убеждений, с людьми, живущими в соответствии со своими убеждениями.

Со всеми этими тремя персонажами его герой вступает в споры. Спор с Михалевичем, наиболее полно и прямо воплощающим образ тургеневского Дон-Кихота с его бесконечной добротой, убежденностью и непрактичностью, рисуется как обмен мнениями, бурный и ожесточенный характер которого определяется и противоположностью натур героев, и родством их умственных интересов.

Михалевичу Лаврецкий задает важный для них обоих вопрос: «Что делать?». Вопрос этот для них имеет не узкопрактическое значение, а соотносится с самими основами теоретического решения проблем истории, политики и философии.

Подлинный Дон-Кихот — Михалевич считает этот вопрос решенным, и решенным не разумом, а чувством, интуицией и верой.

Для него задача человека — не размышления о смысле деятельности и ее плодотворности, а активная, практическая работа по воплощению добытой интуицией истины.

Укажем на черту, характеризующую друзей-антагонистов и затем нередко встречающуюся в литературе 60-х гг. при характеристике подобной «пары», столкновении гамлетического и донкихотского характеров: Лаврецкий оказывается практически гораздо более состоятельным, чем превозносящий значение «работы, деятельности» Михалевич. Михалевич счел бы достижение результатов, которых добился Лаврецкий, прямым путем в царство свободы и благоденствия. Лаврецкого же эти результаты не спасают от чувства глубокой неудовлетворенности.

Принципиально иной характер, чем спор Лаврецкого с Михалевичем, носит его спор с Паншиным, также убежденным человеком «дела». Паншин не только не Дон-Кихот, он противостоит этому роду людей. Главные его черты — эгоизм, честолюбие и животная жажда благ жизни.

Он до мозга костей петербургский чиновник, «исполнитель». Вместе с тем он готов проводить в жизнь самые решительные реформы, ломать и крушить. Идеалы его ограничиваются последними «видами» правительства, так как верность этим «видам» и безоглядность деятельности по их выполнению сулит ему личные выгоды.

Реформаторский зуд «сугубого» (выражение Салтыкова) молодого администратора — камер-юнкера, внешний либерализм его речей яснее всяких датировок свидетельствуют о том, какая эпоха изображена в романе.

Еще более ясно это следует из конспективного авторского пересказа возражений Лаврецкого Паншину: «...отдавал себя, свое поколение на жертву, — но заступался за новых людей, за их убеждения и желания». Таким образом, речь идет о новом, молодом поколении, которое должно сменить людей, живших под гнетом николаевского царствования.

Оговоримся, что историко-политический план здесь хронологически не совпадает со временем, необходимым для осуществления лирического сюжета.

Между спорами, о которых идет речь, и эпилогом романа, рисующим последнюю встречу Лаврецкого с молодежью дома Калитиных и с Лизой-монахиней, проходит 8 лет. Именно поэтому Тургенев, очевидно, вынужден был отнести начало действия романа к 1850 году вопреки всей исторической обстановке, изображенной в нем.

Характерно, что Паншин называет Лаврецкого отсталым консерватором.

Неприятие лжи как характерная черта Лаврецкого выразилось в его отрицательном отношении к Паншину, в бескомпромиссном его нежелании в чем-либо согласиться с последним. Широковещательным планам Паншина, которые он воспринимает как «фразу», Лаврецкий противопоставляет требование изучения родной страны и «признания народной правды и смирения перед нею».

На нетерпеливый вопрос Паншина «...что же Вы намерены делать?» (как видим, и Паншина интересует вопрос «что делать?», но для этого чиновника «делать» — значит безотчетно и бездумно перекраивать жизнь народа, пользуясь его безропотностью) Лаврецкий дает ответ, облеченный в форму нарочитой простоты и прозаичности: «Пахать землю <...> и стараться как можно лучше ее пахать».

В этой позиции Лаврецкого есть сходство с позицией героя Толстого — Левина, также иронически относившегося к «административному восторгу» бюрократов и либеральных помещиков, проводивших всякого рода реформы, также видевшего свою задачу в организации земледелия на новых основах, также неоднократно слышавшего в свой адрес обвинения в консерватизме. Впоследствии подобный тип, названный Михайловским «кающимся дворянином», привлек к себе внимание писателей и критиков.

Любовь, интерес и уважение Лаврецкого к народу роднит его с Лизой Калитиной, девушкой, поступки которой прямо и непосредственно следуют из ее убеждений.

Говоря о преданности людей типа Дон-Кихота определенному, раз навсегда принятому идеалу, Тургенев утверждал: «Многие получают свой идеал уже совершенно готовым, в определенных, исторически сложившихся формах; они живут, соображая жизнь свою с этим идеалом, иногда отступая от него под влиянием страстей или случайностей, — но они не рассуждают о нем, не сомневаются в нем...».

Именно к такому типу людей относится Лиза Калитина. Ее убежденность, а также и то, что ее «свои мысли» являются по существу лишь применением традиционной, бытующей в патриархальной крестьянской среде и освященной веками системы представлений к данной ситуации, делают ее поступки непонятными и неожиданными для людей, воспитанных в традициях дворянского быта.

Лиза ведет с Лаврецким постоянный спор, пытается обратить его в свою «веру». Сюжет «пропаганды», идейного воспитания девушки мужчиной, который Добролюбов считал типичным для Тургенева, в «Дворянском гнезде» как бы перевертывается. Лиза не только глубоко убеждена в нравственных истинах, которые усвоила с детства, — она, подобно Михалевичу, «верует» в них, и где-то эта вера граничит с фанатизмом.

Недаром ее воспитательница Агафья ушла в старообрядческий скит. Религия для Лизы — источник готовых нравственных ответов на самые глубокие тайны бытия, на самые трагические противоречия человеческой жизни. Любя свою страну, простых людей, простой быт, Лиза встречает в Лаврецком единомышленника, человека, который уважает Россию и ее народ; однако Лиза видит и скептицизм, и неверие Лаврецкого, его равнодушие к религии. Она надеется обратить его к религии.

Религиозность Лизы овеяна чувством трагизма жизнии неотделима от присущей ей высшей этической требовательности по отношению к самой себе. Михалевич утверждал, что в современной России «на каждой отдельной личности лежит долг, ответственность великая перед богом, перед народом, перед самим собою!». Лиза Калитина инстинктивно чувствует эту ответственность.

Внешние трагические обстоятельства, не дающие соединиться Лизе и Лаврецкому, воспринимаются Лизой как сигнал той сложной связи самых, по видимости, далеких друг от друга явлений, вследствие которой счастливая любовь может восприниматься как грех в то время, когда страдают, голодают, дичают крестьяне в деревне.

Отцы современных либеральных помещиков грабили, пытали, убивали отцов современных крестьян. Эта роковая вина тяготеет над людьми нового поколения. Лаврецкий замечает в Лизе черты фатализма и покорности — патриархальные добродетели, которые пугают его. Ей «все жребии равны», но не потому, что она испытала любовное разочарование, а потому, что ее окружает море народных страданий и в этих страданиях она считает повинными своих предков.

Эти настроения понятны Лаврецкому, но он не может принять старинную мораль отречения и смирения. Лаврецкий пытается предостеречь, убедить ее и вынужден говорить на ее же языке.

Его уверения, что свобода чувства — высшее благо, что нарушение этой свободы влечет за собою несчастье и тот, кто нарушает ее, отвечает за последствия такого нарушения, — наталкивается на сопротивление Лизы, источником упорства которой является ее приверженность определенной этической системе.

От образа Лизы прямые нити тянутся к героине рассказа Тургенева «Странная история» — барышне Софи, которую все находят «странной» и самый жизненный подвиг которой (подвиг самоотречения и религиозного служения — традиционный, древний подвиг паломничества и послушничества), освященный идеей, но идеей ложной, выглядит не более как «странной историей».

Она не нашла пути к великому, к подлинно полезному для человечества приложению своих сил и осталась не более как «странным человеком». Последовательно отрицательно относясь к религиозному фанатизму, полемизируя с Герценом, видевшим в старообрядчестве и сектантстве возможный источник революционных настроений, Тургенев вместе с тем сравнил Софи с юными революционерками-народницами, которые впоследствии, как подчеркивает писатель, шли на подвиг ради того, что «они считали правдой и добром», воплощая свои «незыблемые и неискоренимые убеждения». В статье «Гамлет и Дон-Кихот» сказано: «Все люди живут <...> в силу своего <...> идеала, т. е. в силу того, что они почитают правдой, красотою, добром».

Убеждения Лаврецкого не соответствуют аскетическим взглядам Лизы, он спорит с нею, но его смирение перед народнойправдой, готовность, с которой он покоряется ложному, не по его вине возникшему положению (ведь он мог развестись с женой) и отказывается от борьбы за свое счастье, упреки, которые он адресует себе, противопоставляя труд на благо обездоленного народа любви и радостям жизни, — свидетельствуют о том, что и он не верит в свое право на счастье.

Расставшись с Лизой и аскетически посвятив себя работе на благо своих крестьян, Лаврецкий, забытый всеми и одинокий, «перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях», и именно поэтому «сожалеть ему было о чем, стыдиться — нечего».

Роман «Дворянское гнездо» проникнут сознанием течения исторического времени, уносящего жизни людей, надежды и мысли поколений и целые пласты национальной культуры.

Самый образ «дворянского гнезда», образ, локально и социально «отмежеванный» от большого обобщенного образа России, родины, все же представляет собой производное от него, и эта сторона созданного в романе мира не менее важна, чем выраженное в нем «чувство истории».

В «Дворянском гнезде», в старинном доме, в котором жили поколения дворян и крестьян, обитает дух родины, России, от него веет «дымом отечества». Лирическая тема России, противопоставленной Западу, сознание особенности русских исторических условий и характеров в «Дворянском гнезде» предвосхищают проблематику романа «Дым».

В «Дворянском гнезде», в домах Лаврецких и Калитиных, родились и созрели духовные ценности, которые навсегда останутся достоянием русского общества, как бы оно ни переменилось.

«Светлую поэзию, разлитую в каждом звуке этого романа», по определению Салтыкова-Щедрина, следует видеть не только в любви писателя к прошлому и его смирении перед высшим законом истории, а в его вере во внутреннюю органичность развития страны. В конце романа новая жизнь «играет» в старом доме и старом саду, а не уходит из этого дома, отрекаясь от него.

Ни в одном произведении Тургенева в такой степени, как в «Дворянском гнезде», отрицание не связано с утверждением, ни в одном противоположности не сплетены в такой тесный узел. Рисуя исторический закат помещичьих гнезд, Тургенев показал, что непреходящие ценности дворянской культуры были созданы в процессе ее взаимодействия с духовной жизнью народа, крестьянства.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.