Архив рубрики: Пелевин «Generation П. Проблематика романа Виктора Пелевина "Generation "П"


Роман «Generation П»

«Generation П» («Поколение „П“») - постмодернистский роман Виктора Пелевина, впервые опубликован в 1999 г.

Это роман о поколении россиян, которое взрослело и формировалось во времена политических и экономических реформ 1990-х годов. Действие романа разворачивается в Москве 1990-х годов. Главный герой романа -- Вавилен Татарский, интеллигентный юноша, выпускник Литературного института, своё необычное имя он получил от отца -- поклонника Василия Аксенова и Владимира Ленина. Татарский -- собирательный образ «поколения П» -- поколения семидесятых.

Благодаря случайности он попадает в мир рекламы и открывает у себя талант -- сочинять рекламные слоганы. Таким образом, он становится сначала копирайтером, затем «криэйтором». Задачей Вавилена становится адаптация рекламы зарубежных товаров к отечественной ментальности. Затем Татарский становится творцом телевизионной реальности, замещающей реальность окружающую. Татарский участвует в создании телеобразов государственных деятелей и самой политической жизни страны с помощью компьютерных технологий. Однако он постоянно мучается «вечными вопросами», кто же всё-таки этим управляет, и в конце становится живым богом, земным мужем богини Иштар.

Вавилен Татарский - собирательный образ, который обобщает в себе поколение людей 1990-х годов. В итоге мы понимаем предназначение героя и вместе с ним предназначение целого поколения - отдать свою жизнь «главному мифу общества потребления: мифу рекламы, обусловливающему правильное кровообращение капитализма» . «Он и всё Поколение "П" отдают свои жизни ради денег. Татарский стал жертвой своего сознания».

Роман повествует не об эволюции героя, а о процессе его самопроникновения, нахождения себя в мире, узнавании своего назначения, заданного изначально. Важна не столько точка отправления героя и конечный пункт его пути, сколько постепенное разворачивание сути, углубление сознания персонажа. пелевин роман чапаев пустота

Главная проблема, поднятая в романе В. О. Пелевина «Generation "П"», - это проблема идеологии потребления, установившейся в стране с падением тоталитарного режима и крушением Советского Союза .

Большинство исследователей рассматривают роман В. О. Пелевина «Generation "П"» в русле постмодернизма. М. Князева выделила следующие черты постмодернизма в романе: неоднозначность трактовки названия, смешение жанров в рамках одного произведения, многоплановость восприятия содержания, интертекстуальность, обилие цитат из других произведений, нарочитая перевернутость изображаемого мира.

Что касается смысла названия романа, то следует отметить тот факт, что существует несколько вариантов его интерпретации: Поколение «Пепси», Поколение П... (синоним конца), Поколение PR, Поколение Пы, Поколение Пелевина, Поколение Попсы, Поколение Пса, Поколение Постмодернизма, Поколение Потребителей, Поколение Посредников, Поколение Порошка, Поколение Пустоты, Поколение Прямых попаданий; просто первая буква слова generation располагается на одной клавише с буквой «П».

Еще одной отличительной чертой романа В. О. Пелевина «Generation "П"» является жанровая многоплановость . Под жанром мы понимаем устойчивую форму произведения, предопределенную его содержанием. Жанр анализируемого произведения сложно определить: автор сочетает множество разнообразных жанровых элементов. Некоторые исследователи определяют жанр романа как мистика или драма, однако, наиболее общепринятой точкой зрения является определение жанра «Generation "П"», как современная проза. По мнению В. В. Плясовой, в тексте присутствуют элементы фантастики, мистики, детектива, боевика, наркоромана и киберпанка.

М. Князева о стиле В. О. Пелевина пишет следующее: «Стиль Виктора Пелевина - смешение литературных стилей и форм, стилизация и пародирование, коллаж и лубок, калейдоскоп и пазл, сборник афоризмов и анекдотов, ирония».

Следующая черта постмодернизма - многоплановость восприятия содержания . Специфика данного произведения в том, что реалии его текста можно воспринимать под любым углом зрения, «хочешь - как глубокую эзотерику, или как блестящее надругательство над рекламой».

Также одним из приёмов постмодернизма, ярко представленным у В. О. Пелевина, является интертекстуальность. Буквально интертекстуальность означает включение одного текста в другой.

Далеко не каждый даже образованный человек способен расшифровать все интертекстуальные коды в романе В. О. Пелевина «Generation "П"». «Это самые разные мифы и архетипы, различные религиозные традиции и философские системы, всевозможные мистические практики и магические техники. Также необходимо ориентироваться и в современной «наркотической мифологии».

В интернет-энциклопедии «Википедия» также приводится список различных цитат в «Generation «П»:

  • · песня группы ДДТ «Что такое осень» (впрочем, цитата из неё неточна: строки «Что такое осень -- это листья» в песне нет)
  • · песня Леонарда Коэна «Democracy» (…I"m sentimental, if you know what I mean…)
  • · книги Эла Райса: реально существующая «Positioning: а battle for your mind» и, видимо, выдуманная «The Final Positioning»
  • · «Звездные войны»
  • · фильм «Звёздный десант»
  • · фильм «Золотой глаз»
  • · фильм «Кин-Дза-Дза!»
  • · цитаты из произведений Грибоедова
  • · книга «Confessions of an Advertising Man» («Признание рекламщика») Дэвида Огилви
  • · роман «1984» Джорджа Оруэлла
  • · произведения «Буря» и «Гамлет» Шекспира
  • · романы Харольда Роббинса
  • · «Роза Мира»
  • · стихотворение Тютчева («Умом Россию не понять…»)
  • · песня Pet Shop Boys «Go West»
  • · «Песнь о вещем Олеге»
  • · фильм «Hellraiser» («Восставший из ада»)
  • · фильм «The Deer Hunter» («Охотник на оленей»)
  • · фильм «Ben-Hur» («Бен-Гур»)
  • · книга (сборник) «Сумерки богов»
  • · «Алиса в Стране чудес»
  • · фильм «Кавказский пленник»
  • · притча «Зеркало и Маска» Хорхе Луис Борхес
  • · стихотворение «Роза» из сборника «Страсть к Буэнос-Айресу» Хорхе Луис Борхес («Какая роза персов?.. Какой Ариосто?..»)
  • · фильм «Андалузский пёс» Луиса Бунюэля
  • · книга Достоевского «Преступление и наказание». Практически полностью пересказан монолог Свидригайлова о вечности (про баньку с пауками).
  • · книга Роберта Пирсига «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» о философии первичности моральных ценностей.
  • · часто упоминаются различные торговые марки и рекламные слоганы.

Этот список ярко подчеркивает интертекстуальность текста В.Пелевина.

Пелевин нередко использует чужие тексты, что весьма распространено в современной литературе, заимствует он их не потому, что у него не хватает своих идей - он дополняет и переосмысливает чужие мысли, выводя новые концепции.

В романе «Generation П» Пелевин излагает некую социально-философскую концепцию , оценивающую современный западный мир и происходящую вестернизацию России.

Композиции романа свойственна «многослойность».

Свободно дробящаяся композиция романа позволила вставить в текст множество остроумных реприз. Многие критики утверждают, что роман «Поколение „П“» состоит из смеси разрозненных анекдотов, городского фольклора, американского масскульта, а язык романа состоит из бандитской фени, молодёжного сленга, терминологического волапюка, рекламы и PR. Для Пелевина характерен образ инициации простодушного, когда путь героя и самого читателя составляют переходы от незнания к знанию. В романе присутствуют постоянные англоязычные вкрапления в текст

Все повествовательные линии итогово пересекаются в финале (глава «Золотая комната»), где читатель находит развернутое толкование символов, периодически встречавшихся ему в процессе прочтения романа.

Все эти символические образы предстают на черной базальтовой плите в Золотой комнате Иштар, рисуя схематическую картину мира. По сути, о каждом из изображенных на ней символов говорилось в предыдущих главах романа, но именно здесь они впервые предстают в совокупности, их значение окончательно проясняется во взаимодействии. Примечательно, что, в сущности, автор эксплуатирует детективную конструкцию.

Одна из главных тем творчества Пелевина -- это миф с учётом всех его форм, вариаций и трансформаций, от классической мифологии до современной социальной и политической мифологии. Роман представляет собой пародию на антиутопию с описанием многочисленных рекламных роликов и изображением выдуманной реальности. В самом романе Фарсейкин обращается к главному герою со следующими словами: «Ты, Ваван, не ищи во всем символического значения, а то ведь найдешь» , таким образом автор обращается к критикам и читателем, ожидая разоблачение замысла. Критики выделяют следующие основные темы романа:

  • · Шумеро-аккадская мифология, эзотерика и религиозные вопросы.
  • · Рекламные и маркетинговые стратегии, их влияние на человека, а также адаптация зарубежных маркетинговых стратегий к русской ментальности.
  • · Вера в СМИ, отечественная ментальность и национальная идея.
  • · Теории заговора (в книге обыгрывается идея того, что миром правит «ложа рекламщиков»).
  • · Роль наркотиков в творчестве. Тематика влияния наркотиков на творчество осуществлена путём включения описаний бредового состояния главного героя после употребления наркотических средств. Употребление мухоморов вызывает у героя дисфункцию речи, что наводит Татарского на мысль, что «абсолютной истины нет, она зависит от наблюдателя и свидетеля событий». В эпизоде вызова духа Че Гевары показывается зависимость человека от телевизора и превращение его в «виртуальный субъект».

Пелевин на одной из интернет-конференций сказал, что в его романе «Generation П» героев нет, а есть лишь персонажи и действующие лица. Персонажи взяты непосредственно из жизни России 1980-х и 1990-х годов. Здесь «новые русские» и простой народ, бандиты и руководящая элита, наркоманы, люмпены-пролетарии и циничные рекламщики, управляющие всем происходящим. По мнению некоторых критиков, герои романа разделены на три группы персонажей. Для связки сюжета автором была создана группа персонажей, которую составляют Гусейн, Морковин и Фарсейкин. Другую группу персонажей составляют Пугин, Ханин, Малюта, Бло, Гиреев, Азадовский, в момент общения с ними личность Татарского как бы раздваивается, и части его личности ведут между собой диалог. Гусейн встречается главному герою на начальной фазе и ещё один раз пытается ворваться в повествование. Но их дороги расходятся оба раза.

Писатель дает характеристику своим персонажам через сравнение. Люди похожи на столбы: «…Подобно фонарному столбу он выпадал из поля восприятия из-за полной визуальной неинформативности», а столбы -- на людей: «Довольно долго Татарский ждал продолжения, пока не понял, что Гусейн -- это столб с прибитым плакатом «Костров не жечь!», плохо различимым в полутьме». Автор не описывает портрет героев, потому что, по его мнению, «настоящего облика» у них нет не может быть. Пелевин изображает их схематично, без подробностей: «Его лицо было очень интеллигентным», «черты его лица вполне интеллигентны ».

Задача автора не изображение внутреннего мира, ведь цель духовных исканий героев всего лишь деньги, персонажей, а их самопостижение в изменившемся внешнем мире, поэтому он использует в их описании стандартные клише и сухой язык «на неглубоком дне его глаз уже закипала ярость»; « его глаза заволокло холодной белой яростью»; «лицо Азадовского было белым от ярости».

Виктор Пелевин - яркий, обладающий своеобразным видением мира, писатель. И именно это может как привлекать, так и отталкивать его читателей. Но равнодушным не остается никто.

3. Анализ романа «Generation П»

Роман В. Пелевина «Generation "П"», главным пафосом которого является отрицание идеологии потребления, представляет в этом смысле большой интерес. Это история карьерного роста «невостребованного эпохой» выпускника Литературного института по имени Вавилен Татарский, становящегося тружеником рекламы - сначала копирайтером, затем криэйтором. Затем творцом телевизионной реальности, замещающей реальность окружающую, и, наконец, - остается один шаг - живым богом, земным мужем богини Иштар. Одна из важных прикладных тем романа - гуманистически-образовательная. Хотя большинство людей и так догадывается, что реклама и политика (граница между которыми очень расплывчата) по сути вещи недобросовестные и что жевать «Тампакс» без сахара- это вовсе не высшее счастье в жизни, Пелевин четко и профессионально, на уровне терминологических и технических подробностей, лишь слегка утрируя, показывает, каким именно образом изготавливается рекламно-политическое вранье. Этот роман затрагивает один из нервных центров современной жизни.

Главным структурным элементом «Generation П» является троица. Ее образуют две группы персонажей. Часть персонажей романа - это альтернативные состояния психики главного героя Татарского. В момент общения с Пугиным и Ханиным, Малютой и Бло, Гиреевым и Азадовским он как бы раздваивается. Части его личности ведут между собой диалог. Другую группу составляют трое - Гусейн, Морковин и Фарсейкин. Они нужны для связки сюжета. Морковин выступает в качестве как бы главного телевизионного ведущего разворачивающегося в романе действа. Он завершает всяческие эволюции, исчерпав свою функцию, в самом финале повествования, когда Татарский достигает Золотой комнаты, то есть гармоничного конечного состояния души. Именно в тот момент роль ведущего переходит к Фарсейкину. Гусейн ведет судьбу героя на начальной фазе и пытается еще раз ворваться в повествование. Но дорога, по которой собирался вести Татарского Гусейн отвергается оба раза. Таким образом, мы видим комбинацию в виде двойной троицы: трое ведущих и три альтернативные пары состояний, из которых герой временно выбирает одно, а затем преодолевает оба. Первая пара возможных состояний Татарского- Пугин и Ханин. Вернувшийся из Америки таксист и комсомольский функционер, как промежуточные несамостоятельные состояния поочередно умирают в душе героя. Их физическая смерть в результате бандитских разборок - это, само собой разумеется, аллегория. «…Этот виртуальный Пугин, подобно тяжелому металлу из конца периодической таблицы, просуществовал в сознании Татарского считанные секунды и распался». А Ханин задержался чуть подольше. Малюта и Бло - вторая пара состояний. Ориентированный на запад Бло и почвенный Малюта имеют сходные черты с первой парой (эмигрант и чиновник). Они представляют собой более длительное состояние. Под самый занавес Малюту удаляют из «Института пчеловодства». Таков выбор Пелевина, надо думать. Мол, всечеловеческое одержало победу над национальным. «Убей в себе государство». «Войти в цивилизованную семью народов». И прочие замечательные перспективы, персонифицированные в образе Бло. Его братья делают бизнес на гробах, спрос на которые усилился из-за банковских разборок (Похоронное бюро братьев Дебирсян). Третья пара состояний - Гиреев и Азадовский - символизирует социальный выбор Татарского. Первый олицетворяет собой свободный полет души, к которому главный герой всю жизнь стремился. Но «следы унизительной бедности» в одежде и в квартире (дыры на штанах, дешевые сорта водки) Гиреева останавливают движение Татарского к этому состоянию. Кроме того, Гиреев несмотря на свою одухотворенность оказывается всецело в плену у телевизионного монстра, поддается чужим бредовым рекламным фантазиям, которые мастерит «Институт пчеловодства». Азадовский - сам мастер телевизионного бреда. Азадовский - состояние, к которому стоит стремиться. И Татарский достигает его. Правда, Татарский не повторяет Азадовского, а достигает нового состояния, постигает Самость и оборачивается мужем богини Иштар, то есть сам обожествляется. Отражение символического существования в романе Все упирается в деньги, потому что деньги давным-давно уперлись сами в себя. В. Пелевин После крушения тоталитаризма средства имитации перестают быть послушными орудиями диктатуры, но не исчезают, приобретают автономное существование. Главный герой романа, клипмейкер Татарский не может не предположить, что управляющие государством «средства электронной коммуникации» все же являются орудием некой тайной диктатуры, но, в конце концов, убеждается, что нет диктатуры более могущественной, чем диктатура самой виртуальности. Выраженная во вставном трактате философская идея романа заключается в том, что поскольку телевидение делают люди, а сознание людей формируется телевидением, то таким образом суть современной социальности заключается в самодостаточном, закольцованном существовании телевизионного изображения. В современном мире нет человека, человек редуцируется к телевизионному изображению, которого – по сути, в конечном итоге – тоже нет, поскольку оно лишь изображает, копирует реальность, а реальности нет. Пройдя путь снизу доверху в структуре СМИ, герой осваивает цели и принципы работы этой структуры, цели и принципы создания ложных имен-символов. В основе принципа создания ложных символов лежит принцип столпотворения, то есть смешения всего: языков (прежде всего русского и английского), культур, религий, исторических фактов, персоналий и т.д. (здесь все без разбора: восточные символы, Латинская Америка с Че Геварой, русские березки и косоворотки, ковбои в джинсах, средневековая романтика, христианская символика и т.п.). Гигант рекламной мысли тот, кто может срифмовать штаны хоть с Шекспиром, хоть с русской историей. С эрой телевидения наступает эра смешения времен и пространств, в которой есть единственная мера - деньги, а все остальное - товар. Товаром становятся даже пространство и время (они сдаются и продаются). Символы, будучи вырванными из своей культурно-исторической парадигмы, лишаются своего истинного содержания, в результате чего открывается возможность толковать их на основе каких угодно ассоциаций. Так Вещий Олег, символизируя национальный характер, осмысливается как символ вещизма, и возникает слоган «Как ныне сбирается Вещий Олег в Царьград за вещами. На том стояла и стоит русская земля». Демократия (внутри корпоративной струны телевизионщиков) трактуется как демоверсия для ботвы. Ложные символы рождают и ложные стили. Возникают два основных стиля - западнический и ложнославянский. Суть западнического стиля в пропаганде через пепси-колу победы нового над старым, победы всего «крутого» и способного двигаться напролом. Суть ложнославянского стиля - игра на чувстве обывательского патриотизма и приверженности «нашим» традициям, использующийся набор образов здесь примитивен: березки, церкви, колокола, красные рубахи навыпуск, бороды, сарафаны, подсолнухи, лузга и некоторые другие подобные. В целом же все разнородное и разнообразное множество рекламных образов создает один единственный образ - образ счастливого человека (причем счастливого примитивно - как правило, это телесный комфорт, шкурная безопасность). Реклама показывает людям других людей, которые сумели обмануться и найти счастье в обладании материальными объектами. Она стремится убедить, что потребление рекламируемого продукта ведет к высокому и благоприятному перерождению, причем не после смерти, а сразу же после акта потребления.

В те дни в языке и в жизни вообще было очень много сомнительного и странного. Взять хотя бы само имя «Вавилен», которым Татарского наградил отец, соединявший в своей душе веру в коммунизм и идеалы шестидесятничества. Оно было составлено из слов «Василий Аксенов» и «Владимир Ильич Ленин». Отец Татарского, видимо, легко мог представить себе верного ленинца, благодарно постигающего над вольной аксеновской страницей, что марксизм изначально стоял за свободную любовь, или помешанного на джазе эстета, которого особо протяжная рулада саксофона заставит вдруг понять, что коммунизм победит. Но таков был не только отец Татарского, - таким было все советское поколение пятидесятых и шестидесятых, подарившее миру самодеятельную песню и кончившее в черную пустоту космоса первым спутником - четыреххвостым сперматозоидом так и не наставшего будущего.

Татарский очень стеснялся своего имени, представляясь по возможности Вовой. Потом он стал врать друзьям, что отец назвал его так потому, что увлекался восточной мистикой и имел в виду древний город Вавилон, тайную доктрину которого ему, Вавилену, предстоит унаследовать. А сплав Аксенова с Лениным отец создал потому, что был последователем манихейства и натурфилософии и считал себя обязанным уравновесить светлое начало темным.

Несмотря на эту блестящую разработку, в возрасте восемнадцати лет Татарский с удовольствием потерял свой первый паспорт, а второй получил уже на Владимира.

После этого его жизнь складывалась самым обычным образом. Он поступил в технический институт - не потому, понятное дело, что любил технику (его специальностью были какие-то электроплавильные печи), а потому, что не хотел идти в армию. Но в двадцать один год с ним случилось нечто, решившее его дальнейшую судьбу.

Летом, в деревне, он прочитал маленький томик Бориса Пастернака. Стихи, к которым он раньше не питал никакой склонности, до такой степени потрясли его, что несколько недель он не мог думать ни о чем другом, а потом начал писать их сам. Он навсегда запомнил ржавый каркас автобуса, косо вросший в землю на опушке подмосковного леса. Возле этого каркаса ему в голову пришла первая в жизни строка – «Сардины облаков плывут на юг» (впоследствии он стал находить, что от этого стихотворения пахнет рыбой). Словом, случай был совершенно типичным и типично закончился - Татарский поступил в Литературный институт. Правда, на отделение поэзии он не прошел - пришлось довольствоваться переводами с языков народов СССР. Татарский представлял себе свое будущее примерно так: днем - пустая аудитория в Литинституте, подстрочник с узбекского или киргизского, который нужно зарифмовать к очередной дате, а по вечерам - труды для вечности.

Потом незаметно произошло одно существенное для его будущего событие. СССР, который начали обновлять и улучшать примерно тогда же, когда Татарский решил сменить профессию, улучшился настолько, что перестал существовать (если государство способно попасть в нирвану, это был как раз такой случай).

Поэтому ни о каких переводах с языков народов СССР больше не могло быть и речи. Это был удар, но его Татарский перенес. Оставалась работа для вечности и этого было довольно.

И тут случилось непредвиденное. С вечностью, которой Татарский решил посвятить свои труды и дни, тоже стало что-то происходить. Этого Татарский не мог понять совершенно. Ведь вечность - так, во всяком случае, он всегда думал - была чем-то неизменным, неразрушимым и никак не зависящим от скоротечных земных раскладов. Если, например, маленький томик Пастернака, который изменил его жизнь, уже попал в эту вечность, то не было никакой силы, способной его оттуда выкинуть.

Оказалось, что это не совсем так. Оказалось, что вечность существовала только до тех пор, пока Татарский искренне в нее верил, и нигде за пределами этой веры ее, в сущности, не было. Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, - потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией. А с другими - в том числе и теми, кто учил Татарского держать равнение на вечность, - начало твориться что-то странное.

Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет. Само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды (взгляд ведь всегда куда-то направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталось только микроскопическое пятнышко на ветровом стекле ума. Вокруг замелькали совсем другие ландшафты.

Татарский пробовал бороться, делая вид, что ничего на самом деле не происходит. Сначала это получалось. Тесно общаясь с другими людьми, которые тоже делали вид, что ничего не происходит, можно было на некоторое время в это поверить. Конец наступил неожиданно.

Однажды во время прогулки Татарский остановился у закрытого на обед обувного магазина. За его витриной оплывала в летнем зное толстая миловидная продавщица, которую Татарский почему-то сразу назвал про себя Манькой, а среди развала разноцветных турецких поделок стояла пара обуви несомненно отечественного производства.

Татарский испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания. Это были остроносые ботинки на высоких каблуках, сделанные из хорошей кожи.

Желто-рыжего цвета, простроченные голубой ниткой и украшенные большими золотыми пряжками в виде арф, они не были просто безвкусными или пошлыми.

Они явственно воплощали в себе то, что один пьяненький преподаватель советской литературы из Литинститута называл «наш гештальт», и это было так жалко, смешно и трогательно (особенно пряжки-арфы), что у Татарского на глаза навернулись слезы. На ботинках лежал густой слой пыли - они были явно не востребованы эпохой.

Татарский знал, что тоже не востребован эпохой, но успел сжиться с этим знанием и даже находил в нем какую-то горькую сладость. Оно расшифровывалось для него словами Марины Цветаевой: «Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». Если в этом чувстве и было что-то унизительное, то не для него - скорее для окружающего мира. Но, замерев перед витриной, он вдруг понял, что пылится под этим небом не как сосуд с драгоценным вином, а именно как ботинки с пряжками-арфами. Кроме того, он понял еще одно: вечность, в которую он раньше верил, могла существовать только на государственных дотациях - или, что то же самое, как нечто запрещенное государством. Больше того, существовать она могла только в качестве полуосознанного воспоминания какой-нибудь Маньки из обувного. А ей, точно так же, как ему самому, эту сомнительную вечность просто вставляли в голову в одном контейнере с природоведением и неорганической химией. Вечность была произвольной – если бы, скажем, не Сталин убил Троцкого, а наоборот, ее населяли бы совсем другие лица. Но даже это было неважно, потому что Татарский ясно понимал: при любом раскладе Маньке просто не до вечности, и, когда она окончательно перестанет в нее верить, никакой вечности больше не будет, потому что где ей тогда быть?

Деньги - главная мифологема романа. Большинство остальных символов, по сути, лишь контекстные метафоры денег. На мой взгляд, роман Пелевина «Generation П» хорошо обрисовал картину, сложившуюся на переходе от социалистической власти к демократической. Хорошо показан психологический склад людей того времени, который, в принципе и сейчас остается почти неизменным в плане символики. Этот роман стал для меня очень познавательным, указывая на многие недостатки правительства, «дыры» в сознании людей. Все книги Пелевина хороши по - своему, «Generation П» - вобрало в себя некоторые моменты из уже вышедших в печать его творений: Отец называет сына странным именем, связанным с древней цивилизацией – из романа «Омон Ра», главный герой встречает старого друга, тоже литератора, и эта встреча выводит унылую судьбу главного героя на новый виток – из романа «Чапаев и Пустота», эпизоды «из жизни крутых», неповторимо остроумный взгляд на механизмы российского бизнеса – из рассказа «История паинтбола в России», и еще немного идей, удачно использованных в работах Пелевина. Но книгу читать все равно очень интересно – при чтении погружаешься в проблемы главного героя, понимаешь их смысл, и все встает на свои места. «Generation П» дает четкое представление о том, как человеческая личность может деградировать под влиянием извне, превращаясь в марионетку рекламы и потока общественности, потеря индивидуальности.

Предполагать, что подобный качественный скачок, по мнению Пелевина, способна и должна совершить Россия. 2. Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина 2.1 Массовая литература / постмодернизм в прозе В. Пелевина Важным направлением исследования современного литературного процесса является изучение проблемы иерархии и взаимодействия двух существенных элементов художественной...

Влиятельным метарассказам, транслируемым и одновременно воспринимаемым, как к причине и цели структурирования индивидуального сознания.2. Неомифологизм и концепция пустоты в романе «Чапаев и Пустота» 2.1 Неомифологизм как элемент структуры романа «Чапаев и Пустота» В романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота» используется более традиционный подход к романному конфликту, то есть система образов не...

Ему автор «доверяет» сказать те самое слова-коды, которые сам не может произнести в силу своей «отстранённости» от написанного текста. II.VII. Буддийская концепция Освобождения и Абсолютной Пустоты, интертекстуально раскрываемая В. Пелевиным. Категория Пустоты в русском постмодернизме в отличие от западного приобретает иную направленность. Так, например, для М.Фуко пустота – это некая почти...

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

хорошую работу на сайт">

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

    Главный мистификатор современной литературы. Отношение писателя к методам постмодернистов. Жизнь героев романа Пелевина "Чапаев и Пустота". Мир темной "достоевщины", преследующей русского человека. Проблема идеологии потребления в романе "Generation П".

    реферат , добавлен 17.04.2015

    Жизнь и творческая деятельность русского писателя Виктора Пелевина. Публикации в журнале "Наука и религия". Статья "Гадание по рунам", инструкция к набору рун. Книги В. Пелевина во Франции. Виртуальная конференция с В. Пелевиным. Анализ романа "Омон Ра".

    реферат , добавлен 08.06.2010

    Замысел своего романа. Сюжет романа "Преступление и наказание", особенностях его структуры. Три этапа работы Достоевского. Ответ на главный вопрос романа. Идея любви к людям и идея презрения к ним. Идея двучастного замысла и его отражение в названии.

    презентация , добавлен 12.02.2015

    Жизнь и творчество В.М. Гюго. Историческое и вымышленное в романе "Собор Парижской Богоматери". Противопоставление Средневековья и Эпохи Возрождения; основная идея романа. Нравственные ценности и изобразительно-выразительные средства в произведении.

    курсовая работа , добавлен 25.04.2014

    Особенности поэтики романа М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Концепция личности и система образов в романе. Язык и стиль романа. "Герой нашего времени" как религиозно-философский роман. Структура композиции романа. Религиозно-философское начало.

    курсовая работа , добавлен 25.07.2012

    Русский постмодернизм и его представители. Особенности постмодернистской прозы В. Пелевина, "экзотические" мотивы и темы творчества, культурный контекст: от русской литературной классики до современной молодежной субкультуры. Анализ романа "Generation П".

    курсовая работа , добавлен 04.12.2009

    История создания романа "Герой нашего времени". Характеристика персонажей романа. Печорин и Максим Максимыч - два главных героя – две сферы русской жизни. Философский взгляд Лермонтова на духовную трагедию героя нового времени. Белинский о героях романа.

    Анализ романа «Generation П»

    Роман В. Пелевина «Generation "П"», главным пафосом которого является отрицание идеологии потребления, представляет в этом смысле большой интерес. Это история карьерного роста «невостребованного эпохой» выпускника Литературного института по имени Вавилен Татарский, становящегося тружеником рекламы -- сначала копирайтером, затем криэйтором. Затем творцом телевизионной реальности, замещающей реальность окружающую, и, наконец, -- остается один шаг -- живым богом, земным мужем богини Иштар. Одна из важных прикладных тем романа -- гуманистически-образовательная. Хотя большинство людей и так догадывается, что реклама и политика (граница между которыми очень расплывчата) по сути вещи недобросовестные и что жевать «Тампакс» без сахара-- это вовсе не высшее счастье в жизни, Пелевин четко и профессионально, на уровне терминологических и технических подробностей, лишь слегка утрируя, показывает, каким именно образом изготавливается рекламно-политическое вранье. Этот роман затрагивает один из нервных центров современной жизни.

    Главным структурным элементом «Generation П» является троица. Ее образуют две группы персонажей. Часть персонажей романа -- это альтернативные состояния психики главного героя Татарского. В момент общения с Пугиным и Ханиным, Малютой и Бло, Гиреевым и Азадовским он как бы раздваивается. Части его личности ведут между собой диалог. Другую группу составляют трое -- Гусейн, Морковин и Фарсейкин. Они нужны для связки сюжета. Морковин выступает в качестве как бы главного телевизионного ведущего разворачивающегося в романе действа. Он завершает всяческие эволюции, исчерпав свою функцию, в самом финале повествования, когда Татарский достигает Золотой комнаты, то есть гармоничного конечного состояния души. Именно в тот момент роль ведущего переходит к Фарсейкину. Гусейн ведет судьбу героя на начальной фазе и пытается еще раз ворваться в повествование. Но дорога, по которой собирался вести Татарского Гусейн отвергается оба раза. Таким образом, мы видим комбинацию в виде двойной троицы: трое ведущих и три альтернативные пары состояний, из которых герой временно выбирает одно, а затем преодолевает оба. Первая пара возможных состояний Татарского-- Пугин и Ханин. Вернувшийся из Америки таксист и комсомольский функционер, как промежуточные несамостоятельные состояния поочередно умирают в душе героя. Их физическая смерть в результате бандитских разборок -- это, само собой разумеется, аллегория. «…Этот виртуальный Пугин, подобно тяжелому металлу из конца периодической таблицы, просуществовал в сознании Татарского считанные секунды и распался». А Ханин задержался чуть подольше. Малюта и Бло -- вторая пара состояний. Ориентированный на запад Бло и почвенный Малюта имеют сходные черты с первой парой (эмигрант и чиновник). Они представляют собой более длительное состояние. Под самый занавес Малюту удаляют из «Института пчеловодства». Таков выбор Пелевина, надо думать. Мол, всечеловеческое одержало победу над национальным. «Убей в себе государство». «Войти в цивилизованную семью народов». И прочие замечательные перспективы, персонифицированные в образе Бло. Его братья делают бизнес на гробах, спрос на которые усилился из-за банковских разборок (Похоронное бюро братьев Дебирсян). Третья пара состояний -- Гиреев и Азадовский -- символизирует социальный выбор Татарского. Первый олицетворяет собой свободный полет души, к которому главный герой всю жизнь стремился. Но «следы унизительной бедности» в одежде и в квартире (дыры на штанах, дешевые сорта водки) Гиреева останавливают движение Татарского к этому состоянию. Кроме того, Гиреев несмотря на свою одухотворенность оказывается всецело в плену у телевизионного монстра, поддается чужим бредовым рекламным фантазиям, которые мастерит «Институт пчеловодства». Азадовский -- сам мастер телевизионного бреда. Азадовский -- состояние, к которому стоит стремиться. И Татарский достигает его. Правда, Татарский не повторяет Азадовского, а достигает нового состояния, постигает Самость и оборачивается мужем богини Иштар, то есть сам обожествляется. Отражение символического существования в романе Все упирается в деньги, потому что деньги давным-давно уперлись сами в себя. В. Пелевин После крушения тоталитаризма средства имитации перестают быть послушными орудиями диктатуры, но не исчезают, приобретают автономное существование. Главный герой романа, клипмейкер Татарский не может не предположить, что управляющие государством «средства электронной коммуникации» все же являются орудием некой тайной диктатуры, но, в конце концов, убеждается, что нет диктатуры более могущественной, чем диктатура самой виртуальности. Выраженная во вставном трактате философская идея романа заключается в том, что поскольку телевидение делают люди, а сознание людей формируется телевидением, то таким образом суть современной социальности заключается в самодостаточном, закольцованном существовании телевизионного изображения. В современном мире нет человека, человек редуцируется к телевизионному изображению, которого - по сути, в конечном итоге - тоже нет, поскольку оно лишь изображает, копирует реальность, а реальности нет. Пройдя путь снизу доверху в структуре СМИ, герой осваивает цели и принципы работы этой структуры, цели и принципы создания ложных имен-символов. В основе принципа создания ложных символов лежит принцип столпотворения, то есть смешения всего: языков (прежде всего русского и английского), культур, религий, исторических фактов, персоналий и т.д. (здесь все без разбора: восточные символы, Латинская Америка с Че Геварой, русские березки и косоворотки, ковбои в джинсах, средневековая романтика, христианская символика и т.п.). Гигант рекламной мысли тот, кто может срифмовать штаны хоть с Шекспиром, хоть с русской историей. С эрой телевидения наступает эра смешения времен и пространств, в которой есть единственная мера - деньги, а все остальное - товар. Товаром становятся даже пространство и время (они сдаются и продаются). Символы, будучи вырванными из своей культурно-исторической парадигмы, лишаются своего истинного содержания, в результате чего открывается возможность толковать их на основе каких угодно ассоциаций. Так Вещий Олег, символизируя национальный характер, осмысливается как символ вещизма, и возникает слоган «Как ныне сбирается Вещий Олег в Царьград за вещами. На том стояла и стоит русская земля». Демократия (внутри корпоративной струны телевизионщиков) трактуется как демоверсия для ботвы. Ложные символы рождают и ложные стили. Возникают два основных стиля - западнический и ложнославянский. Суть западнического стиля в пропаганде через пепси-колу победы нового над старым, победы всего «крутого» и способного двигаться напролом. Суть ложнославянского стиля - игра на чувстве обывательского патриотизма и приверженности «нашим» традициям, использующийся набор образов здесь примитивен: березки, церкви, колокола, красные рубахи навыпуск, бороды, сарафаны, подсолнухи, лузга и некоторые другие подобные. В целом же все разнородное и разнообразное множество рекламных образов создает один единственный образ - образ счастливого человека (причем счастливого примитивно - как правило, это телесный комфорт, шкурная безопасность). Реклама показывает людям других людей, которые сумели обмануться и найти счастье в обладании материальными объектами. Она стремится убедить, что потребление рекламируемого продукта ведет к высокому и благоприятному перерождению, причем не после смерти, а сразу же после акта потребления.

    В те дни в языке и в жизни вообще было очень много сомнительного и странного. Взять хотя бы само имя «Вавилен», которым Татарского наградил отец, соединявший в своей душе веру в коммунизм и идеалы шестидесятничества. Оно было составлено из слов «Василий Аксенов» и «Владимир Ильич Ленин». Отец Татарского, видимо, легко мог представить себе верного ленинца, благодарно постигающего над вольной аксеновской страницей, что марксизм изначально стоял за свободную любовь, или помешанного на джазе эстета, которого особо протяжная рулада саксофона заставит вдруг понять, что коммунизм победит. Но таков был не только отец Татарского, - таким было все советское поколение пятидесятых и шестидесятых, подарившее миру самодеятельную песню и кончившее в черную пустоту космоса первым спутником - четыреххвостым сперматозоидом так и не наставшего будущего.

    Татарский очень стеснялся своего имени, представляясь по возможности Вовой. Потом он стал врать друзьям, что отец назвал его так потому, что увлекался восточной мистикой и имел в виду древний город Вавилон, тайную доктрину которого ему, Вавилену, предстоит унаследовать. А сплав Аксенова с Лениным отец создал потому, что был последователем манихейства и натурфилософии и считал себя обязанным уравновесить светлое начало темным.

    Несмотря на эту блестящую разработку, в возрасте восемнадцати лет Татарский с удовольствием потерял свой первый паспорт, а второй получил уже на Владимира.

    После этого его жизнь складывалась самым обычным образом. Он поступил в технический институт - не потому, понятное дело, что любил технику (его специальностью были какие-то электроплавильные печи), а потому, что не хотел идти в армию. Но в двадцать один год с ним случилось нечто, решившее его дальнейшую судьбу.

    Летом, в деревне, он прочитал маленький томик Бориса Пастернака. Стихи, к которым он раньше не питал никакой склонности, до такой степени потрясли его, что несколько недель он не мог думать ни о чем другом, а потом начал писать их сам. Он навсегда запомнил ржавый каркас автобуса, косо вросший в землю на опушке подмосковного леса. Возле этого каркаса ему в голову пришла первая в жизни строка - «Сардины облаков плывут на юг» (впоследствии он стал находить, что от этого стихотворения пахнет рыбой). Словом, случай был совершенно типичным и типично закончился - Татарский поступил в Литературный институт. Правда, на отделение поэзии он не прошел - пришлось довольствоваться переводами с языков народов СССР. Татарский представлял себе свое будущее примерно так: днем - пустая аудитория в Литинституте, подстрочник с узбекского или киргизского, который нужно зарифмовать к очередной дате, а по вечерам - труды для вечности.

    Потом незаметно произошло одно существенное для его будущего событие. СССР, который начали обновлять и улучшать примерно тогда же, когда Татарский решил сменить профессию, улучшился настолько, что перестал существовать (если государство способно попасть в нирвану, это был как раз такой случай).

    Поэтому ни о каких переводах с языков народов СССР больше не могло быть и речи. Это был удар, но его Татарский перенес. Оставалась работа для вечности и этого было довольно.

    И тут случилось непредвиденное. С вечностью, которой Татарский решил посвятить свои труды и дни, тоже стало что-то происходить. Этого Татарский не мог понять совершенно. Ведь вечность - так, во всяком случае, он всегда думал - была чем-то неизменным, неразрушимым и никак не зависящим от скоротечных земных раскладов. Если, например, маленький томик Пастернака, который изменил его жизнь, уже попал в эту вечность, то не было никакой силы, способной его оттуда выкинуть.

    Оказалось, что это не совсем так. Оказалось, что вечность существовала только до тех пор, пока Татарский искренне в нее верил, и нигде за пределами этой веры ее, в сущности, не было. Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, - потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией. А с другими - в том числе и теми, кто учил Татарского держать равнение на вечность, - начало твориться что-то странное.

    Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет. Само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды (взгляд ведь всегда куда-то направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталось только микроскопическое пятнышко на ветровом стекле ума. Вокруг замелькали совсем другие ландшафты.

    Татарский пробовал бороться, делая вид, что ничего на самом деле не происходит. Сначала это получалось. Тесно общаясь с другими людьми, которые тоже делали вид, что ничего не происходит, можно было на некоторое время в это поверить. Конец наступил неожиданно.

    Однажды во время прогулки Татарский остановился у закрытого на обед обувного магазина. За его витриной оплывала в летнем зное толстая миловидная продавщица, которую Татарский почему-то сразу назвал про себя Манькой, а среди развала разноцветных турецких поделок стояла пара обуви несомненно отечественного производства.

    Татарский испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания. Это были остроносые ботинки на высоких каблуках, сделанные из хорошей кожи.

    Желто-рыжего цвета, простроченные голубой ниткой и украшенные большими золотыми пряжками в виде арф, они не были просто безвкусными или пошлыми.

    Они явственно воплощали в себе то, что один пьяненький преподаватель советской литературы из Литинститута называл «наш гештальт», и это было так жалко, смешно и трогательно (особенно пряжки-арфы), что у Татарского на глаза навернулись слезы. На ботинках лежал густой слой пыли - они были явно не востребованы эпохой.

    Татарский знал, что тоже не востребован эпохой, но успел сжиться с этим знанием и даже находил в нем какую-то горькую сладость. Оно расшифровывалось для него словами Марины Цветаевой: «Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». Если в этом чувстве и было что-то унизительное, то не для него - скорее для окружающего мира. Но, замерев перед витриной, он вдруг понял, что пылится под этим небом не как сосуд с драгоценным вином, а именно как ботинки с пряжками-арфами. Кроме того, он понял еще одно: вечность, в которую он раньше верил, могла существовать только на государственных дотациях - или, что то же самое, как нечто запрещенное государством. Больше того, существовать она могла только в качестве полуосознанного воспоминания какой-нибудь Маньки из обувного. А ей, точно так же, как ему самому, эту сомнительную вечность просто вставляли в голову в одном контейнере с природоведением и неорганической химией. Вечность была произвольной - если бы, скажем, не Сталин убил Троцкого, а наоборот, ее населяли бы совсем другие лица. Но даже это было неважно, потому что Татарский ясно понимал: при любом раскладе Маньке просто не до вечности, и, когда она окончательно перестанет в нее верить, никакой вечности больше не будет, потому что где ей тогда быть?

    Деньги - главная мифологема романа. Большинство остальных символов, по сути, лишь контекстные метафоры денег. На мой взгляд, роман Пелевина «Generation П» хорошо обрисовал картину, сложившуюся на переходе от социалистической власти к демократической. Хорошо показан психологический склад людей того времени, который, в принципе и сейчас остается почти неизменным в плане символики. Этот роман стал для меня очень познавательным, указывая на многие недостатки правительства, «дыры» в сознании людей. Все книги Пелевина хороши по - своему, «Generation П» - вобрало в себя некоторые моменты из уже вышедших в печать его творений: Отец называет сына странным именем, связанным с древней цивилизацией - из романа «Омон Ра», главный герой встречает старого друга, тоже литератора, и эта встреча выводит унылую судьбу главного героя на новый виток - из романа «Чапаев и Пустота», эпизоды «из жизни крутых», неповторимо остроумный взгляд на механизмы российского бизнеса - из рассказа «История паинтбола в России», и еще немного идей, удачно использованных в работах Пелевина. Но книгу читать все равно очень интересно - при чтении погружаешься в проблемы главного героя, понимаешь их смысл, и все встает на свои места. «Generation П» дает четкое представление о том, как человеческая личность может деградировать под влиянием извне, превращаясь в марионетку рекламы и потока общественности, потеря индивидуальности.

    Образ поколения переходного периода в романе Виктора Пелевина

    «Generation «П»

    Помялов Артем Викторович,

    аспирант Череповецкого государственного университета.

    Весь роман представляет собой типичную историю «героя нашего времени». Главный герой – выпускник Литинститута Вавилен Татарский (как и сам Пелевин) не востребован эпохой, так как профессия, для которой его готовили, просто перестала существовать: «Правда, на отделение поэзии он не прошёл – пришлось довольствоваться переводами с языков народов СССР. Потом незаметно произошло одно существенной для его будущего события. СССР, который начали обновлять и улучшать примерно тогда же, когда Татарский решил сменить профессию, улучшился настолько, что перестал существовать (если государство способно попасть в нирвану, это был как раз такой случай). Поэтому ни о каких переводах с языков народов СССР больше не могло быть и речи»

    Вообще «поколенческая» тематика становится наиболее востребованной в искусстве постмодернизма. Это связано с глобальными изменениями в общественной жизни на рубеже 90-х годов прошлого века. Если в статичном социуме писателя интересует отличие одной группы или класса людей от другой, то в переходный период на авансцену выходят большие по историческому масштабу общности. В трактовке понятия «поколения» Пелевин ориентируется на «социологию знания» Карла Мангейма, который одним из первых определил сущность поколения и границы этого понятия.

    В первую очередь, чтобы получить ясное представление об основной структуре поколений, надлежит разъяснить специфические возможности индивидов, составляющих одно поколение. «Поколение не образует сообщество через посредство социальных уз того типа, что ведут к формированию конкретных групп, хотя иногда может случиться, что чувство единства сознается в качестве основания для создания конкретных групп по возрастному признаку, но в этом случае группы чаще всего представляют собой просто клики с единственной отличительной чертой: образование группы основано на сознании принадлежности к одному поколению, а не на определенных целях».

    Для объяснения специфики поколения Мангейм вводит понятие «местоположение», понимая под ним общность места одного поколения в социальной структуре общества: «единство поколения составляется, главным образом, сходным местоположением множества индивидов в социальном пространстве» .

    Характерный для литературы постмодернизма тезис о стереотипности мышления человека, в социологии знания так же рассмотрен через «поколенческую» призму, что сближает такого рода социологию и собственно литературный метод. «Факты принадлежности к одному и тому же классу и к одному и тому же поколению или возрастной группе имеют общую черту: в обоих случаях индивиды наделены положением в социальном и историческом процессе; тем самым до определенного уровня ограничивается их потенциальный опыт, и они склоняются к специфическому образу мыслей и характерному, исторически уместному образу действий. Если так, то конкретное местоположение исключает большое разнообразие стилей мысли, опыта, чувств и поступков, обозначает предел для персонального самовыражения. Однако эта негативная граница не исчерпывает существа дела. Каждому местоположению в позитивном смысле присуща тенденция, ориентирующаяся на определённые способы поведения, чувствования и мышления» .

    Мы можем сделать вывод о том, что «поколение» представляет собой не более чем особый тип тождественности местонахождения в историко-социальном процессе «возрастных групп». В современной социологии существует понятие поколения переходного периода, то есть поколение, обладающее чертами предшествующей ему общности и приходящей ему на смену. Именно такого рода поколение является основой постсоветского общества в романе « Generation «П». Само поколение переходного периода неоднородно по своей структуре – это, с одной стороны, советское поколение 50-60-х, которое пытается найти место своим идеалам в новой действительности: «Отец Татарского, видимо, легко мог представить себе верного ленинца, благодарно постигающего над вольной аксеновской страницей, что марксизм изначально стоял за свободную любовь, или помешанного на джазе эстета, которого особо протяжная рулада саксофона заставить вдруг понять, что коммунизм победит. Но таков был не только отец Татарского, - таким было все советское поколение пятидесятых и шестидесятых, подарившее миру самодеятельную песню и кончившее в черную пустоту космоса первым спутником – четыреххвостым сперматозоидом так и не наступившего будущего» ; и с другой стороны, «новые русские» - класс людей, заработавших достаточно большие деньги на весьма сомнительных операциях, зачастую преступным путем.

    Постмодернисты фиксируют изменения в мире и человеке, посредством смешения разных объектов и предметов действительности. Пелевин обозначает время выхода на сцену своего « generation “П”» как «историческую победу красного над красным», то есть мы можем утверждать, что автора интересуют не внешние изменения картины мира, а внутренняя сущность происходящих событий – изменение психологии человека, приводящее к потере каких-либо целей существования, моральных ценностей («вечность исчезла»), что выражено в пространстве как размывание границ между несочетаемыми объектами, соединение антонимических понятий во всех плоскостях существования героя. «Во всем царила странноватая неопределенность. <…> Этот мир был очень странным. Внешне он изменился мало – разве что на улицах стало больше нищих, а все вокруг – дома, деревья, скамейки на улицах – вокруг как-то сразу постарело и опустилось.… По телевизору между тем показывали те же самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что раньше сажали других, только были гораздо смелее, тверже и радикальнее. Татарский часто представлял себе Германию сорок шестого года, где доктор Геббельс истерически орет по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию, бывший комендант Освенцима возглавляет комиссию по отлову нацистских преступником, генералы СС просто и доходчиво говорят о либеральных ценностях, а возглавляет всю лавочку прозревший наконец гауляйтер Восточной Пруссии» .

    Легко увидеть в этом определении не только свойственную Пелевину иронию, но и отождествление с реальными российскими политиками начала 90-х (например, гаулейтер Восточной Пруссии – Борис Ельцин, выходец с востока страны, из Екатеринбурга).

    Теперь попытаемся обозначить средства, к которым прибегает Пелевин для создания образа « generation “П”», разумеется, в постмодернистском ключе. Для этого введем понятие «образ». М. Н. Эпштейн пишет: «Образ как отражение действительности наделён чувственной достоверностью, пространственной протяжённостью, предметной законченностью и самодостаточностью…. Будучи идеальным объектом, образ обладает некоторыми свойствами понятий, представлений, моделей и прочих мыслительных конструкций. Образ не просто отражает, но и обобщает действительность, раскрывает в единичном, преходящем, случайном – сущностное, вечное» .

    В постмодернизме образ определяется тем, что творит автор, то есть он отражает вымышленный мир в большей степени, чем реальный. «Образ – это пересечение предметного и смыслового рядов, словесно-обозначенного и подразумеваемого» .

    Мы будем ориентироваться на определение художественного образа данного В. А. Скиба и Л. В. Чернец в статье «Образ художественный», где наиболее точно выражены специфические черты этого понятия:

    1) «художественный образ всегда несёт в себе обобщение, то есть имеет типическое значение»;

    2) «максимальная емкость содержания»;

    3) «он есть форма содержания в искусстве»;

    4) «выражает идейно-эмоциональное отношение автора к предмету».

    Из этого мы должны сделать вывод, что художественный образ как средство постижения и моделирования действительности является единственно возможной реальностью в постмодернистском романе. А. Генис пишет: «Образы тут очерчены грубо и резко, как на фантиках. Автор не гонится за точностью детали, отчего обстоятельства места и времени стёрты у него до серийной универсальности» .

    Вавилен Татарский выступает как знак своего поколения, он не герой (в классическом понимании литературоведения), а образ-плакат, растворенный в типическом содержании. Это человек, не имеющий своего лица (где-то 27 лет, нет портрета и т.д.), он изначально виртуален. Поэтому герои в романе обретают свое лицо, лишь при «обретении вещей», то есть характеристику героя Пелевин заменяет на список предметов, тем самым, подтверждая свою идею о том, что главная черта современной онтологии – виртуализация. Происходит потеря человеческого «Я», превращение индивида в сеть симулякров – модель, где происходит окончательная замена духовных ценностей материальными. Вслед за физической, по меткому определению Льва Рубинштейна «телесной или оболочной виртуальностью», наступает виртуальность духовная. «На следующий день Морковин приехал к Татарскому домой рано. Он привез с собой большой полиэтиленовый пакет ярко-жёлтого цвета. В пакете был бордовый пиджак из материала, похожего на шинельное сукно. На его нагрудном кармане посверкивал сложный герб, напоминающий эмблему с пачки «Мальборо». Морковин сказал, что этот пиджак – клубный. Татарский не понял, но послушно надел. Ещё Морковин достал из пакета пижонский блокнот в кожаной обложке, невероятно толстую ручку с надписью « Z оо m » и пейджер – тогда они только появились в Москве» . Именно такой вид («клубный») и позволяет человеку войти в новую виртуальную реальность, а, следовательно, окончательно заменить все различия между людьми набором вещей, марок и брендов.

    В романе Виктора Пелевина прослеживается характерное для литературы постмодернизма тройственное деление персонажей. Поэтому, следует признать, что основным структурным элементом романа является троица. Ее образуют соотношение трех групп персонажей с образом главного героя произведения Вавилен Татарский. Пугин и Ханин, Малюта и Бло, Гиреев и Азадовский, по большому счету, являются лишь состояниями психики Татарского. Части его личности ведут между собой диалог. Герой временно выбирает одно из оппозиционных состояний, но только для того, чтобы затем преодолеть оба. Таким образом, поколение переходного периода – это поколение, утратившее мироощущение предыдущей эпохи и еще не обретшее черты наступающей. Оно ассимилирует в себе черты обеих, но лишь на поверхностном уровне, заменяя идеологическую основу сугубо материальной. По мнению писателя, в переходную эпоху не может быть индивидуальностей, на авансцену истории выходят однотипные люди-функции вроде Вавилена Татарского.

    Следовательно, автор может с присущей всем постмодернистам иронией перейти от объяснения что такое « generation «П» к его определению, к выводу символа эпохи и поколения в целом: «Если вдуматься, уже тогда можно было понять, что дело не в пепси-коле, а в деньгах, с которыми она прямо связывалась. … Для нас важно только то, что окончательным символом поколения «П» стала обезьяна на джипе» .

    Литература

    1. Генис А. Виктор Пелевин: границы и метаморфозы//Знамя. – 1995. - №12.

    2. Мангейм К. Очерки социологии знания. – М., 1999.

    3. Пелевин В . Generation « П ». – М ., 2003.

    4. Эпштейн М. Образ художественный//Литературный энциклопедический словарь /Под общ. Ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. – М: Советская энциклопедия, 1987. – С. 253.