Литература «потерянного поколения»

Словосочетание «потерянное поколение» впервые использует американская писательница Гертруда Стайн в одной из частных бесед. Его услышал Э. Хемингуэй и сделал одним из эпиграфов к своему роману «Фиеста», опубликованному в 1926 г. и ставшему одним из центральных в той группе произведений, которую и назвали литературой «потерянного поколения». Эта литература создавалась писателями, прошедшими так или иначе Первую мировую войну и написавшими о тех, кто был на фронтах, погиб или выжил, чтобы пройти через испытания, уготованные им в первое послевоенное десятилетие. Литература «потерянного поколения» интернациональна, так как ее основные идеи стали общими для представителей всех стран, имевших отношение к войне, осмыслявших сс опыт и пришедших к единым выводам, независимо от того, какое положение они занимали па фронте, на какой стороне они сражались. Главными именами здесь сразу были названы Эрих Мария Ремарк (Германия), Эрнест Хемингуэй (США), Ричард Олдингтон (Великобритания).

Эрих Мария Ремарк (Remarque, Remark , 1898 -1970) входит в литературу со своим романом «На Западном фронте без перемен» (1928), принесшим ему мировую известность. Он родился в 1898 г. в городке Оснабрюк в семье переплетчика. В 1915 г., по достижении возраста семнадцати лет, был призван на фронт и принял участие в сражениях Первой мировой войны. После нее был учителем начальной школы, торговым служащим, репортером, пытался писать бульварные романы. К концу двадцатых годов Ремарк был уже хорошо зарекомедовавшим себя журналистом, редактором спортивного еженедельника.

В центре его первого романа коллективный герой - целый класс немецкой школы, который добровольно отправляется на войну. Все эти ученики поддались патриотической пропаганде, сориентировавшей их на защиту отечества, призывая к тем чувствам, которые на протяжении уже нс столетий, а тысячелетий признавались человечеством самыми священными. «Почетно умереть за родину» - известное латинское изречение. Основной пафос романа сводится к опровержению этого тезиса, как ни странно это звучит для нас сегодня, поскольку святость этих слов и сегодня не подлежит сомнению.

Ремарк описывает фронт: и передовую, и места отдыха солдат, и госпитали. Его часто упрекали в натурализме, излишнем, как казалось его современникам, и нарушавшем требования хорошего литературного вкуса, по мнению тогдашней критики. Надо отметить, что в своем творчестве Ремарк никогда не придерживался принципов натурализма как литературного направления, но здесь он прибегает именно к фотографической и даже к физиологической точности деталей. Читатель должен узнать о том, какова война на самом деле. Напомним, что Первая мировая война - это первое в истории человечества уничтожение людей в таких масштабах, впервые многие достижения науки и техники так широко использовались для такового массового убийства. Смерть с воздуха - ее не знали еще люди, так как впервые использовалась авиация, смерть, несомая в страшных громадах танков, невидимая и, может быть, самая страшная смерть от газовых атак, смерть от тысяч разрывов снарядов. Ужас, испытанный на полях этих сражений, был так велик, что первый роман, подробно описывавший это, появляется далеко не сразу после окончания войны. Люди тогда еще не привыкли убивать в таких масштабах.

Страницы Ремарка производят неизгладимое впечатление. Писателю удается сохранить потрясающую беспристрастность повествования - манеру хроники, четкой и скуповатой на слова, очень точной в подборе слов. Здесь особенно сильно действует прием рассказа от первого лица. Рассказчик - один ученик из класса, Пауль Боймср. Он вместе со всеми на фронте. Мы сказали уже, что герой - коллектив. Это интересный момент, характерный для литературы первой трети века - вечный поиск решения дилеммы - как сохранить индивидуальность в массе и можно ли из хаоса индивидуальностей сформировать осмысленное единство, а не толпу. Но в данном случае мы имеем дело с особенным ракурсом. Сознание Пауля сформировала немецкая культура с ее богатейшими традициями. Именно как ее наследник, стоявший только у истоков усвоения этого духовного богатства, но уже воспринявший его лучшие идеи, Пауль является достаточно обозначившейся индивидуальностью, он далеко не часть толпы, он личность, особенное «Я», особый «микрокосм». И та же Германия сначала пытается оболванить его, помещая в казарму, где единственным способом подготовить вчерашнего школьника к фронту является стремление подвергнуть Пауля, как и остальных, такому количеству унижений, которые должны истребить в нем как раз личностные качества, подготовить как часть будущей нерассуждающей массы людей, которых называют солдатами. Далее последуют все тс испытания на фронте, которые он и описывает с беспристрастностью хроникера. В этой хронике не менее сильно, чем описания ужасов передовой, действуют и описания перемирия. Здесь особенно ощутимо, что на войне человек превращается в существо, имеющее только физиологические инстинкты. Таким образом, убийство совершается не только солдатами вражеской армии. Планомерное убийство личности совершает прежде всего та Германия, за которую, как предполагается вначале, так почетно умереть и так необходимо это сделать.

Вот в этой логике и появляется естественный вопрос - кому это нужно? Ремарк находит здесь исключительно мастерский с точки зрения писательского дела ход. Он предлагает ответ на этот вопрос не в форме пространных философских или даже публицистических рассуждений, он вкладывает его в уста недоучившихся школьников и находит кристальной ясности формулировки. Любая война кому-то выгодна, она не имеет никакого отношения к тому пафосу защиты отечества, который доселе знало человечество. Все страны, участвующие в ней, - одинаково виновны, вернее, виновны те, кто стоит у власти и преследует свои частные экономические интересы. За эту частную выгоду и умирают тысячи людей, подвергаясь мучительным унижениям, страданиям и, что очень важно, сами вынужденно становясь убийцами.

Так в романс разрушается само представление о патриотизме в том виде, как его представляла национальная пропаганда. Именно в этом романе, как и в других произведениях «потерянного поколения», понятие национальное как предшествующее национализму становится особенно опасным для любого рода обобщений политического характера.

Когда разрушилось самое священное, тогда оказалась поверженной в прах и вся система нравственных ценностей. Те, кто смог выжить, остались в разрушенном мире, лишенном привязанности и к родителям - матери сами послали на войну своих детей, и к отечеству, разрушившему их идеалы. Но выжить удалось не всем. Из своего класса Пауль погибает последним. В день его смерти пресса передает: «На Западном фронте без перемен». Гибель уникальной личности, ибо каждый из нас уникален и для этой уникальности рожден, не имеет значения для высокой политики, обрекающей на жертвенное заклание такое количество уникальностей, какое потребно дня нее.

Собственно «потерянное поколение», т. е. те, кому удалось выжить, появляется в следующем романс Ремарка «Три товарища». Это книга о фронтовом братстве, сохранившем свое значение и после войны, о дружбе и о чуде любви. Роман удивителен и тем, что в эпоху увлечения изысканной писательской техникой модернизма Ремарк не использует ее и создает честную, прекрасную в своей простоте и ясности книгу. «Товарищество - единственно хорошее, что породила война», - говорит герой первого романа Ремарка Пауль Боймер. Эту мысль продолжает автор в «Трех товарищах». Роберт, Готтфрид и Отто были на фронте и сохранили чувство дружбы после войны. Они оказываются во враждебном им мире, равнодушном и к их служению отечеству в годы войны, и к перенесенным ими страданиям, и к страшным воспоминаниям о виденных трагедиях смерти, и к их послевоенным проблемам. Им чудом удается добывать себе средства на жизнь: в стране, разоренной войной, главными словами становятся безработица, инфляция, нужда, голод. В практическом плане их жизнь сосредоточена на попытках спасти от неминуемого разорения авторемонтную мастерскую, приобретенную на небольшие средства Кестера. В духовном плане их существование пусто и бессодержательно. Однако бессодержательность эта, столь очевидная на первый взгляд - героев как будто бы удовлетворяет более всего «танец напитков в желудке», - на поверку оборачивается напряженной духовной жизнью, позволяющей им сохранить в своем товариществе благородство и чувство чести.

Сюжет построен как история любви. В мировой литературе, в конечном счете, не так уж много произведений, где любовь была бы описана так безыскусственно и так возвышенно прекрасно. Когда-то

А.С. Пушкин написал удивительные строки: «Мне грустно и легко, печаль моя светла». Та же светлая печаль и является главным содержанием книги. Печаль потому, что все они обречены. Погибает от туберкулеза Пат, убит «парнями в высоких сапогах» Ленц, разорена мастерская, и мы не знаем, сколько еще страданий судьбой уготовано Роберту и Кестеру. Светла потому, что победительна энергия благородного человеческого духа, который есть во всех этих людях.

Характерна ремарковская манера повествования. Ирония автора, очевидная уже с первых строчек книги (Роберт входит в мастерскую ранним утром и обнаруживает уборщицу, «снующую с грацией бегемота»), сохраняется до конца. Три товарища обожают свою машину, которую называют человеческим именем «Карл» и воспринимают как еще одного близкого друга. Замечательны в своей изящной ироничности описания поездок на ней - этом странном сочетании «раздрыз- ганного» кузова с необыкновенно мощным и любовно собранным двигателем. Роберт и его друзья относятся с иронией ко всем отрицательным проявлениям окружающего их мира, и это помогает выжить и сохранить нравственную чистоту - не внешнюю, они как раз грубоваты в обращении друг с другом и остальными, - а внутреннюю, позволяющую сохранить удивительную трепетность души.

Лишь некоторые страницы написаны без иронии, это те, что посвящены Пат. Пат и Роберт в театре слушают музыку и как бы возвращаются во времена, когда не было войны, и немцы гордились своей страстью к хорошей музыке, и действительно умели и создавать, и чувствовать ее. Теперь уж им не дано это, так как самое прекрасное испачкано грязью войны и послевоенной агрессивной борьбой за собственное выживание. Как не дано понимать и живопись, и философию (талантливый художник, еще один из когорты не погибших во время боевых действий, но медленно умирающий во мраке беспросветности теперь, может писать только фальшивые портреты с фотографий умерших; Роберт был студентом факультета философии, но от этого периода осталась лишь его визитная карточка). И все же Пат и Роберт слушают музыку, как когда-то, потому что любят друг друга. Их друзья счастливы одним созерцанием их чувства, они готовы на любые жертвы, чтобы спасти и сохранить его.

Пат больна, и опять нет места для иронии в сценах, где автор прослеживает се медленный уход из жизни. Но и здесь подчас проскальзывает мягкий юмор. В последние дни и ночи Роберт пытается отвлечь Пат от страданий и рассказывает смешные истории из своего детства, и мы улыбаемся, читая о том, как удивилась дежурная ночная сестра, обнаружив Роберта, накинувшего на себя пелерину Пат, нахлобучившего се шляпу, изображая директора школы, строго отчитывающего ученика. Улыбка перед смертью говорит о мужестве этих людей, которое философы этого времени определили простой и великой формулой - «мужество быть». Оно и стало смыслом всей литературы «потерянного поколения».

Эрнест Хемингуэй (Ernest Heminqway, 1899 -1961) -лауреат Нобелевской премии по литературе (1954). Его роман «И восходит солнце» («The Sun Also Rises», 1926, вышедший в Англии в 1927 году под названием «Фиеста» - «Fiesta»), становится первым очевидным свидетельством появления литературы «потерянного поколения». Сама жизнь этого человека - одна из легенд XX века. Основными мотивами и жизни, и творчества Хемингуэя стали идеи внутренней честности и непобежденности.

В 1917 г. он добровольцем отправился в Италию, был шофером санитарного автомобиля на итало-австрийском фронте, где получил тяжелое ранение. Но окончании войны являлся корреспондентом «Торонто Стар» на Ближнем Востоке, 20-е годы провел в Париже, освещал международные конференции в Генуе (1922), Рапалло (1923), события в Германии после мировой войны. Он одним из первых журналистов даст публицистический портрет фашиста и осуждает итальянский фашизм. В 30-е годы Хемингуэй пишет очерки о событиях в Абиссинии, обвиняет власти США в преступном равнодушии к бывшим фронтовикам (знаменитый очерк «Кто убил ветеранов во Флориде?»). Во время гражданской войны в Испании Хемингуэй принимает сторону республиканцсв-антифашистов и в качестве военного корреспондента телеграфного агентства НАНА четыре раза приезжает в эту страну, весну 1937 г. проводит в осавденном Мадриде, участвует в боях 37-39 годов. Это уже другая война, против фашизма, «лжи, изрекаемой бандитами». Участие в ней приводит автора к выводу о личной ответственности каждого за то, что совершается в мире. Эпиграфом к роману «По ком звонит колокол» (1940) становятся слова из проповеди Джона Донна: «...Я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе». Герой, который появляется в этом и других произведениях Хемингуэя, получает название «героя кодекса», и свой путь он начинает в первом романе писателя.

Роман «Фиеста» во многом определяет основные параметры литературы «потерянного поколения»: распад ценностных ориентиров как определенной системы; праздность и прожигание жизни теми, кто остался в живых, но дар жизни использовать уже не может; ранение Джейка Барнса, главного героя романа, от лица которого ведется повествование (как символ станет тоже определенной традицией литературы «потерянных»: увечье - единственная солдатская награда, увечье, несущее бесплодие и нс дающее перспективы в буквальном смысле слова); определенный распад личности, наделенной и интеллектом, и высокими душевными качествами, и поиск нового смысла существования.

Насколько роман оказался созвучным настроению умов современных Хемингуэю читателей и нескольких последующих поколений, настолько сегодня он часто не вполне понимается нашими современниками и требует определенного умственного усилия при чтении. В какой-то мере это вызвано манерой письма, теорией стиля Хемингуэя, получившей название «теории айсберга». «Если писатель хорошо знает то, о чем пишет, он может многое опустить из того, что он знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует все, что опущено, так же сильно, как если бы автор сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над водой», - так говорит Хемингуэй о своей манере. А. Старцев, автор работ о Хемингуэе, пишет: «Многие рассказы Хемингуэя построены на взаимодействии сказанного и подразумеваемого; эти элементы повествования тесно соединены, и невидимое «подводное» течение сюжета сообщает силу и смысл видимому.... В «Фиесте» герои умалчивают о своих трудностях, и порою кажется, что, чем тяжелее у них на душе, тем непринужденнее течет беззаботный диалог - таковы «условия игры», - однако равновесие текста и подтекста нигде не нарушено автором, и психологическая характеристика персонажей остается высоко убедительной» 1 . Как важный элемент особого вЕдения мира следует рассматривать предпочтение всего конкретного, однозначного и простого перед отвлеченным и мудреным, за которым герою Хемингуэя всегда видится фальшь и обман. На этом делении чувств и предметов внешнего мира он строит не только свое понятие о нравственности, но и свою эстетику.

Действие первых глав «Фиесты» разворачивается в Париже. В качестве видимой части айсберга выступает вполне непритязательное повествование о журналисте Джейке Барнсе, его друге - писателе Роберте Коне, молодой женщине по имени Брет Эшли и их окружении. В «Фиесте» точно, даже педантично намечены маршруты передвижения героев, например: «Мы прошли по бульвару дю Пор-Рояль, пока он не перешел в бульвар Монпарнас, и дальше мимо Клозе- ри-де-Лила, ресторана Лавинь, Дамуа и всех маленьких кафе, пересекли улицу против Ротонды и мимо огней и столиков дошли до кафе Селект», дан перечень их действий и внешне малосодержательных диалогов.

1 Старцев Л. От Уитмена до Хемингуэя. М., 1972. С. 320.

Чтобы воспринять «подводную» часть, надо представить себе Париж двадцатых годов, куда приезжают сотни американцев (численность американской колонии во Франции достигала 50-ти тысяч человек и наибольшая плотность их расселения наблюдалась в квартале Монпарнас, где и происходит действие романа). Американцев привлекали и очень выгодный курс доллара, и возможность уехать от сухого закона, усилившего пуританское лицемерие в США, и некоторых из них - особая атмосфера города, сконцентрировавшего европейскую гениальность на весьма ограниченном клочке земли. Сам Хемингуэй со своим романом становится создателем «прекрасной сказки о Париже».

Название его автобиографической книги о Париже - «Праздник, который всегда с тобой» - вышедшей через много десятилетий, после других грандиозных социальных катаклизмов, уже заложено в подтексте «Фиесты». Париж для автора - это жизнь интеллекта и творческого озарения одновременно, символ сопротивления «потерянности», выражающегося в активной жизни творческого начала в человеке.

В Испании, куда отправятся герои, чтобы присутствовать на фиесте, продолжается мучительный поиск ими возможностей внутреннего сопротивления. Внешняя часть айсберга - рассказ о том, как Джейк и его друг Билл отправляются к горной реке на рыбалку, потом спускаются на равнину и вместе с другими участвуют в фиесте, празднике, сопровождающимся боем быков. Самая светлая часть романа связана с картинами рыбной ловли. Человек здесь возвращается к изначальным ценностям бытия. Это возвращение и наслаждение от чувства слияния с природой - важный момент нс только для понимания романа, но и всего творчества Хемингуэя и его жизни. Природа дарует высшее наслаждение - чувство полноценности бытия, очевидно, временное, но и необходимое для каждого. Не случайно часть легенды об авторе - образ Хемингуэя - охотника и рыболова. Полнота жизни, испытываемая в самом изначальном смысле слова, передается особым, хемингуэевским стилем. Он стремится «не описывать, а называть, он не столько воссоздает реальность, сколько описывает условия се существования. Фундамент подобного описания составляют глаголы движения, существительные, однотипные ремарки, многократное употребление союза «и». Хемингуэй создает как бы схему восприятия элементарных раздражителей (жар солнца, холод воды, вкус вина), которые лишь в читательском восприятии становятся полновесным фактом чувственного опыта» . Сам автор по этому поводу замечает: «Если душевные качества имеют запах, то храбрость дня меня пахнет дубленой кожей, заледеневшей в мороз дорогой или морем, когда ветер рвет пену с волны» («Смерть после полудня»). В «Фиесте» он пишет: «Дорога вышла из лесной тени на жаркое солнце. Впереди была река. За рекой вставал крутой горный склон. По склону росла гречиха, стояло несколько деревьев, иод ними мы увидели белый домик. Было очень жарко, и мы остановились в тени деревьев возле плотины.

Билл прислонил мешок к дереву, мы свинтили удилища, надели катушки, привязали поводки и приготовились ловить рыбу...

Под плотиной, там, где вода пенилась, было глубокое место. Когда я стал наживлять, из белой пены на водоскат прыгнула форель, и ее унесло вниз. Я еще нс успел наживить, как вторая форель, описав такую же красивую дугу, прыгнула на водоскат и скрылась в грохочущем потоке. Я нацепил грузило и закинул лесу в пенистую воду у самой плотины».

Хемингуэй абсолютно исключает любые оценочные комментарии, отказывается от всех видов романтической «красивости» при изображении природы. В то же время хсмингуэсвский текст обретает свои «вкусовые» качества, которые во многом определяют его неповторимость. Все его книги обладают вкусом и прозрачной холодной ясностью горной реки, поэтому с эпизодом рыбной ловли в горах Испании так много связано у каждого, кто по-настоящему любит читать Хемингуэя. Ностальгия по органической целостности мира и поиск новой идеальности характерны для этого поколения писателей. Для Хемингуэя достижение такой целостности возможно лишь при создании в себе чувства некоего артистизма по отношению к миру, причем глубоко скрытого и ни в коем случае не манифестируемого в каких-либо словах, монологах, выспренностях. Сравним это с мыслью Т. Элиота, автора «Бесплодной земли», который писал, что жестокости и хаосу мира способна противостоять «ярость творческого усилия». Очевидна соотнесенность такой позиции с основными принципами философии экзистенциализма.

Еще одна цитата из этой части текста: «Было немного за полдень, и тени маловато, но я сидел, прислонившись к стволу двух сросшихся деревьев, и читал. Читал я А.Э. Мэзона - замечательный рассказ о том, как один человек замерз в Альпах и провалился в ледник и как невеста его решила ждать ровно двадцать четыре года, пока тело его покажется среди морен, и ее возлюбленный тоже ждал, и они все еще ждали, когда подошел Билл». Здесь, как нельзя лучше, проявляется принципиальная антиромантичность Джейка Барнса, его ироничное отношение к невозможной уже для него философии жизни. Человек «потерянного поколения» боится самообмана, он выстраивает для себя новый канон. В этом каноне необходимо отчетливо ясное пониманис взаимоотношения жизни и смерти. Соответственно в центре романа - рассказ о корриде, которая воспринимается как честный поединок со смертью. Матадор не должен имитировать опасность с помощью известных ему приемов, он должен всегда быть в «зоне быка», и, если ему удастся победить, это должно произойти с помощью абсолютной чистоты приемов, абсолютной формы его искусства. Понимание тончайшей грани межлу имитацией и подлинным искусством борьбы со смертью есть основа стоицизма хемингуэевского «героя кодекса».

Начинается противостояние смерти. Что значит иметь и не иметь, что значит жить, и, наконец, вершинное «мужество быть»? Это противостояние лишь намечено в «Фиесте» с тем, чтобы быть гораздо более полным в следующем романе «Прощай, оружие» («А Farewell to Arms!», 1929). Не случайно появляется этот, еще один, гимн любви (вспомним «Трех товарищей» Ремарка). Не побоимся банальности, как не боялись ее авторы «потерянного поколения». Они берут чистую сущность этих слов, не замутненную множественными наслоениями, которые может добавить дурной вкус толпы. Чистый смысл истории «Ромео и Джульетты», которая не может быть пошлой. Чистота смысла особенно необходима Хемингуэю. Это входит в его нравственную программу «мужества быть». Они вообще не боятся быть нравственными, его герои, хотя входят в историю как раз как люди, лишенные представления об этике. Бессмысленность существования, пьянство, случайные связи. Можно прочитать и так, если не заставить себя проделать весь этот труд души, и не помнить постоянно о том, что позади них ужас бойни, который они пережили, будучи еще совсем детьми.

Лейтенант Генри, главный герой романа, говорит: «Меня всегда приводят в смущение слова священный, славный, жертва... Мы слышали их иногда, стоя под дождем, на таком расстоянии, что только отдельные выкрики долетали до нас... но ничего священного я нс видел, и то, что считалось славным, на заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю». Понятно поэтому, что он считает такие «абстрактные слова», как подвиг, доблесть или святыня, ненадежными и даже оскорбительными «рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами». Пребывание на войне для лейтенанта Генри постепенно из необходимого для настоящего мужчины становится ложным, так как его угнетает осознание бессмысленности взаимоуничтожения, мысль о том, что все они лишь марионетки в чьих-то безжалостных руках. Генри заключает «сепаратный мир», уходит с поля бессмысленного боя, т.е. формально дезертирует из армии. «Сепаратный мир» становится еще одним параметром определения героя «потерянного поколения». Человек постоянно находится в состоянии «военных действий» с враждебно-равнодушным к нему миром, главные атрибуты которого - армия, бюрократия, плутократия. Возможен ли в этом случае уход с поля боя и, если нет, можно ли в этом бою победить? Или «победа в поражении» - «это стоическое следование лично сформулированному представлению о чести, которое по большому счету не может принести никаких практических преимуществ в мире, утратившем координаты общезначимого смысла?»

Стержневая идея моральных исканий Хемингуэя - это мужество, стоицизм перед лицом враждебных обстоятельств, тяжких ударов судьбы. Заняв такую позицию, Хемингуэй начинает разрабатывать жизненную, моральную, эстетическую систему поведения своего героя, получившую известность под названием хемингуэевского кодекса, или канона. Он развернут уже в первом романе. «Герой кодекса» - человек мужественный, немногословный, хладнокровный в самых экстремальных ситуациях.

Положительное активное начало в человеке находит у Хемингуэя наивысшее выражение в мотиве непобежденности, ключевом в его дальнейшем творчестве.

Ричард Олдингтон (Richard Aldington, 1892 -1962) в период творческой юности занимался литературным трудом, сотрудничал в газетах и журналах, был сторонником имажизма (главой этой литературной группы был Эзра Паунд, близок к ней Т.С. Элиот). Для имажи- стов была характерна абсолютизация поэтического образа, темному веку варварства, коммерческого духа они противопоставили «острова культуры, сохраненные избранными» (образы античного мира как антитеза «торгашеской цивилизации»). В 1919 году Олдингтон публикует сборник «Образы войны» («Images of War») уже в другой поэтической системе.

В 20-е годы он выступает в качестве рецензента отдела французской литературы в «Таймс литерари саплмент». В этот период Олдингтон ведет активную деятельность в качестве критика, переводчика, поэта. В 1925 году выпускает в свет книгу о вольнодумце Вольтере. Во всех работах выступает против узкого снобистского представления о поэзии как о том, что создается «для одного гипотетического интеллектуального читателя», такая поэзия рискует «превратиться в нечто, полное темных намеков, рафинированное, непонятное».

И собственная литературно-критическая практика (Эддингтона, и та среда «высоколобых», к которой он относился, предопределили качества его главного романа «Смерть героя» («Death of Него»,

1929), ставшего выдающимся произведением в дитературе «потерянного поколения». В целом, это сатира на буржуазную Англию. Все авторы этого направления уделяли внимание той системе, которая привела к войне, но ни один из них не дал столь развернутой и художественно убедительной критики, как Олдингтон. Само название является уже частью протеста автора против пафоса ложного патриотизма, опошляющего слово «герой». Эпиграф - «Morte (Тип егое» - взят из названия третьей части двенадцатой сонаты Бетховена - траурного марша на смерть безымянного героя. В этом смысле эпиграф готовит читателя к восприятию романа как реквиема по напрасно погибшим на бессмысленной войне людям. Но очевиден и иронический подтекст: те не герои, кто позволил сделать из себя пушечное мясо, время героев миновало. Главное действующее лицо, Джордж Уинтерборн, слишком пассивен, слишком убежден в неизменной отвратительности жизни, чтобы оказать сколько-нибудь действенное сопротивление обществу, настойчиво ведущему его к трагическому концу. Англии не нужна его жизнь, ей нужна его смерть, хотя он не преступник, а человек, способный быть вполне достойным членом общества. Проблема во внутренней порочности самого общества.

Война высветила облик Англии. «Несомненно, со времен французской революции не бывало такого крушения ценностей». Семья - «проституция, освященная законом», «под тонкой пленкой благочестия и супружеского согласия, будто бы связующих дражайшую матушку и добрейшего папашу, кипит ключом неукротимая ненависть». Вспомним, как это было сказано у Голсуорси: «Эпоха, так канонизировавшая фарисейство, что для того, чтобы быть респектабельным, достаточно было казаться им». Все, что было важно, оказалось ложным и не имеющим право на существование, но как раз весьма жизнеспособным. Сравнение с Голсуорси мы приводим не случайно, так как большинство аспектов викторианской эпохи даются с помощью литературных ассоциаций. Семья приучает Джорджа быть мужественным. Это идеал, на рубеже веков с особенной силой выразившийся в творчестве Киплинга, барда Империи (во всяком случае так понимали его буржуа). Именно Киплингу противостоит автор, когда говорит: «Нет Истины, нет Справедливости - есть только британская истина и британская справедливость. Гнусное святотатство! Ты - слуга Империи; неважно, богат ты, беден ли, - поступай, как велит тебе Империя, - и коль скоро Империя богата и могущественна, ты обязан быть счастливым».

В нравственном отношении Джордж пытается найти опору в канонах Красоты по образцу прерафаэлитов, Уайльда и т.п. Олдингтон пишет свой роман в манере, очень характерной для интеллектуальной элиты своего времени - как Хаксли, как Уэллс (автор социальных романов, о которых мы часто забываем, зная его только как фантаста), как Милн и т.д. Иногда очень трудно отличить страницы (Эллингтона от страниц названных писателей. В то же время, как и они, он критичен по отношению к своей среде обитания. Мир литературы он рисует как «ярмарку на площади» (образ французского писателя Ромена Роллана, назвавшего так часть своего огромного романа «Жан-Кристоф»). Журналистика в его восприятии «умственная проституция», «унизительный вид унизительнейшего порока». Множество персонажей романа имеют реальные прототипы из литературной среды (мистер Шобб - редактор «Инглиш ревью», художник Апд- жон - Эзра Паунд, мистер Тобб - Т.С. Элиот, мистер Бобб-Лоуренс). И все они подвержены тем же порокам, что и другие викторианцы. Они пытаются преодолеть стену, которая непреодолима, и гибнут. В этом пафос великой трагедии человека.

ЛИТЕРАТУРА

Грибанов 5. Хемингуэй. М., 1970.

Жантиева Д.Г. Английский роман XX века. М„ 1965.

Старцев А. От Уитмена до Хемингуэя. М.. 1972.

Сучков В.Л. Лики времени. М., 1976.

• Андреев Л.Г. «Потерянное поколение» и творчество Э. Хемингуэя // История зарубежной литературы XX века. М., 2000. С. 349.
• Андреев Л.Г. «Потерянное поколение» и творчество Э. Хемингуэя. С. 348.

По роду деятельности, мне как психологу, приходится работать с трудностями и проблемами людей. Работая с какой- либо конкретной проблемой, не думаешь, в целом об этом поколения и том времени, из которого они. Но не заметить одну повторяющуюся ситуацию я не смог. Тем более что касалась она поколения, из которого я сам. Это поколение, рожденное в конце 70-х начале 80-х.

Почему я назвал статью потерянное поколение и что именно было потеряно?

Давайте по порядку.
Эти наши граждане были рождены в конце 70-х начале 80-х. В школу они пошли в 1985-1990гг. То есть период роста, взросления, полового созревания, формирование и становление личности проходил лихие 90-е.

Что же это за годы? И что я такое заметил как психолог и пережил сам?

В эти годы преступность была нормой жизни. Более того, это считалось очень круто, и многие подростки стремились к криминальному образу жизни. Цена у этого образа жизни была соответствующая. Алкоголизм, наркомания, места не столь отдаленные «выкосили» (не побоюсь этого слова) многих мои сверстников. Одни умерли в то время, будучи еще подростками (от передозировки, насилие в армии, преступных разборки). Другие позже от алкоголя и наркотиков.

До недавнего времени я думал что это единственные наши потери (нашего поколения). Пока не осознал следующую вещь. В 90-е годы в наше информационное поле очень мощно ворвалась западная культура. Причем далеко не лучшая ее часть. И пропагандировала она «крутую» жизнь. Дорогие машины, секс, алкоголь, красивые рестораны и отели. Деньги встали во главу угла. А быть «работягой» стало позором. Одновременно с этим, полностью обесценивались наши традиционные ценности.

Этот процесс обесценивание наших ценностей начался раньше и стал одним из элементов развала СССР. И развалил он не только СССР, но еще и жизни конкретных людей и продолжает это делать до сих пор.
Произошедшая подмена ценностей оставила негативный отпечаток на всем этом поколении.
Если одни попали под каток преступности, алкоголя и наркотиков. То другие, которые были хорошими девочками и мальчиками, попали под информационную обработку.

Что же это за информация обработка, и какой вред она наносит до сих пор?

Это разрушенные и исковерканные семейные ценности. Эти люди не знают, не умеют и не ценят семейные отношения. Они росли в том, что неважно кто ты, важно, что ты имеешь. Культ потребления вышел на первое место, а духовность ушла второй план.
Многие из этих людей могут шикарно выглядеть, но иметь за плечами по несколько разводов. Они могут заработать, но атмосфера в доме оставляет желать лучшего. Во многих семья не понятно кто что делает, какое распределение ролей в семье. Женщина перестала быть женой и матерью, а мужчина отцом и мужем.
Они выросли в том, что круто — это белый мерседес. Но реальность такова, что только единицы могут это себе позволить. И в итоге многие из них переживают чувство собственного не соответствия, ущербности. И одновременно с этим обесценивают своего партнера.
Побывав в обществах, в которых люди осознано работают над семейными ценностями и культурой семейных отношений (различные христианские, масульманские, ведические и т.д), понимаешь сколь много упущено моим поколением. И насколько подрезаны их корни.
Размытые семейные ценности, ведут к несчастливым семьям. Если ценность роль семьи снижается, то весь род человека, для самого человека, становиться не так важен. Не ценишь род — не ценишь малую родину, а затем и большую родину. Многие из них мечтаю о Лас-вегасах, Парижах и т.д. Связь Я-Семья-Род-Родина была серьезно нарушена. А обесценивая любой элемент из этой связки, человек обесценивает себя.

У таких людей способ существования «быть», заменен способом существования «иметь».
Но вся беда не в этом. А в том, что в этой среде растут их дети. И отпечаток, полученный их детьми, еще проявит себя.
Вот так события далеких 90-х ломают жизни в 10-х и будут продолжать и в 20-х годах.
Конечно же, не все так плохо. Ситуация улучшается. И именно в наших силах изменить себя и свою жизнь. А наши изменения, конечно же, отразятся на наших близких. Но само собой это не произойдет. Заниматься этим необходимо целенаправленно, ответственно и постоянно.

«Потерянное поколение»

Ностальгия по цельности

«Потерянное поколение» - образ, предложенный американской писательницей Г. Стайн для обозначения новой литературной генерации, которая ярко обозначила свой особый путь в искусстве в 1920-х гг., после Первой мировой войны. Один из самых знаменитых писателей этого поколения Э. Хемингуэй вынес фразу Г. Стайн на обложку своего первого романа «И восходит солнце» (1926).

Представители «потерянного поколения» проявили в своих произведениях ярко выраженный скепсис по отношению к традиционной системе ценностей, к традициям «благопристойности». Возникшая ностальгия по цельности, человеческому единению привели к поискам нового идеала. Многие писатели этого направления были участниками войны, ощутили жестокость и хаос мира в собственной судьбе, трагическое неумение обрести себя, «войти в колею» мирной жизни.

Сцепление военного и послевоенного опыта особенно характерно для произведений, изданных во второй половине 1920-х гг. События прошлого получили «статус трагического алиби»: человек постоянно находится в состоянии военных действий с враждебным и равнодушным миром, главные атрибуты которого - бюрократия и пошлость: «Мы хотели было воевать против всего, всего, что определило наше прошлое, - против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких никогда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? …А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих и мужественных мечтаний. Торжествовали дельцы. Продажность. Нищета».

Познание через отрицание, поиск идеала в разочаровании, иллюзия «соловьиной песни» сквозь «дикий голос катастроф» (В. Ф. Ходасевич) - все это признаки мировидения «потерянного поколения» (Э. Хемингуэй, Ф. С. Фицджеральд, Э. М. Ремарк, Р. Олдингтон).

Опыт прозрения (Э М Ремарк)

Мотивы мужественного противостояния жестокости бытия, силы фронтового товарищества, любви звучат в полных грустной иронии романах выдающегося немецкого писателя Эриха Марии Ремарка (настоящее имя Эрих Пауль Ремарк): «Три товарища» (1938), «Триумфальная арка» (1946), «Черный обелиск» (1956). В книге «Время жить и время умирать» (1954) писатель осмысляет повторение трагического опыта «прозрения» новым поколением в годы Второй мировой войны на Восточном фронте.

Ремарк родился 22 июня 1898 г. в городе Оснабрюк, в семье переплетчика. Еще в школе будущий писатель решил связать свою жизнь с искусством: серьезно занимался рисованием и музыкой. Но Первая мировая война помешала его планам. В 17 лет Ремарк был призван на фронт. На передовой он получил тяжелые ранения и несколько послевоенных лет работал учителем в сельской школе.

После войны Ремарк перебрался в Берлин и пытался устроить свою жизнь: попробовал стать профессиональным автогонщиком, работал органистом в церкви при психиатрической лечебнице, время от времени писал репортажи для различных газет и журналов. В 1919 г. была опуликована его повесть «Женщина с золотыми глазами», а на следующий год издан первый роман «Мансарда снов». Но эти произведения остались незамеченными, не смогли выделиться из потока бульварной литературы, заполонившей немецкие книжные лавки в послевоенные годы.

С 1924 г. начинающий писатель отправляется путешествовать по Европе в качестве корреспондента ганноверской газеты «Эхо континенталь». В 1928 г. в берлинской газете «Фоззише цайтунг» на протяжении нескольких месяцев публиковался роман Ремарка «На Западном фронте без перемен». Выпущенный вскоре отдельной книгой, он принес своему создателю всемирную славу. Успех этой книги сравним в истории немецкой литературы со «Страданиями юного Вертера» - первым романом Гёте. Роман сразу же был переведен на все европейские языки и везде был неслыханно популярен. Агентам писателя удалось на выгодных условиях продать права на экранизацию романа в Голливуде.

В 1931 г. Ремарк выпустил свой второй значительный роман - «Возвращение», повествующий о проблемах, с которыми сталкивалось его поколение. В том же году, опасаясь травли со стороны национал-социалистов, писатель вынужден оставить Германию. Он переехал в Швейцарию. Последним произведением Ремарка, изданным до начала Второй мировой войны, стал знаменитый роман «Три товарища», вышедший в 1938 г. сначала в Америке на английском языке и только затем в Голландии на немецком. На родине писателя к тому времени его книги были запрещены как «подрывающие немецкий дух» и принижающие «героику немецкого солдата». Нацистское правительство лишило Ремарка немецкого гражданства. Он был вынужден бежать из Швейцарии во Францию, а оттуда - в Соединенные Штаты. В трудные военные годы Ремарк помогал, порой анонимно, многим своим соотечественникам - деятелям культуры, которые, как и он, спасались от гитлеровского режима, но чье финансовое положение было удручающим.

Вновь после войны получив немецкое гражданство, Ремарк вернулся в Европу. С 1947 г. он жил в Швейцарии, где и провел в основном последние 16 лет своей жизни. Умер Эрих Мария Ремарк 25 сентября 1970 г. Год спустя вышел в свет его последний роман «Тени в раю».

«И после войны нет мира»

Роман «Три товарища», содержащий много автобиографических деталей, был закончен Ремарком в 1937 г.

Главные герои, друзья Отто Кестер, Готтфрид Ленц и Роберт Локамп, пройдя войну, разочаровались в стремлениях юности, потеряли веру в фальшивые проповеди официальной пропаганды о гуманизме, справедливости, цивилизации и пресловутой «защите отечества». Мироощущение друзей весьма трагично. Они не видят для себя будущего, не принимают настоящего, прошлое таит в себе страшные воспоминания о гибели товарищей, муках отравленных ядовитым газом, издевательствах над новобранцами.

Бывшие фронтовики невольно сопоставляют ужасы прошлого и «мирные» времена. Глядя на убитого фашиствующими молодчиками Ленца, Роберт вспоминает события 1917 г. Оказывается, что и после войны нет мира и покоя для человека, по-прежнему властвует зло, гибнут невинные. Спасение героев - в их дружбе, верности братству, неравнодушии к подлости, в умении сострадать. Они покупают на аукционе старый разбитый автомобиль только для того, чтобы помочь ее бедствующему владельцу.

Повествование Ремарка, несмотря на кажущуюся сухость, пронизано глубоким лиризмом. В «Трех товарищах» рассказ ведется от первого лица. Такой литературный прием отражает подлинное отношение художника к событиям и героям. Роберт Локамп видит мир и воспринимает людей во многом как сам автор. Особый дар Ремарка состоит в создании немногословных, но очень выразительных иронических диалогов. Ему чужда позиция моралиста. Он не осуждает непрерывного пьянств героев, их легкого, даже циничного отношения к любви. При этом в их внутренних монологах Ремарк создает патетическую приподнятость суровой и стыдливой мужской нежности, грубоватого, но подлинного целомудрия.

На первый взгляд в последних главах книги воплощены только безнадежность и отчаяние. Но уже в самой сущности человеческих характеров героев романа, в их грубоватой сердечности, которую не поколебали весь горький опыт, вся грязь и все уродство их жизни, теплится робкая, но живая надежда на силу верной дружбы, доброго товарищества, настоящей любви.

Жизнь как приключенческий роман (Э. Хемингуэй)

Калейдоскоп поразительной судьбы

Эрнест Миллер Хемингуэй родился 21 июля 1899 г. в Оук-Парк, привилегированном пригороде Чикаго. Он рос в культурной, обеспеченной семье. Отец, врач по профессии и этнограф-любитель по душевной склонности, увлекался охотой, брал с собой старшего сына в лес, стараясь приучить его наблюдать природу, приглядываться к необычной жизни индейцев. Мать получила музыкальное образование, дебютировала в нью-йоркской филармонии.

Старший из шести детей, Эрнест учился в школах Оук-Парка, печатая рассказы и стихотворения в школьных газетах. После окончания учебы в 1917 г. будущий писатель работал корреспондентом в канзасской газете «Стар», где получил много полезных профессиональных навыков: лаконизм, объективное изложение. Шесть месяцев спустя он ушел добровольцем на фронт, служил шофером американского отряда Красного Креста на итало-австрийском фронте. В июле 1918 г. он получил серьезное ранение в ногу. За воинскую доблесть Хемингуэй дважды награждался итальянскими орденами. Находясь на излечении в госпитале, будущий писатель влюбился в американскую сестру милосердия. Через десять лет эта любовная история, а также военный опыт лягут в основу его романа «Прощай, оружие!» (1929).

Возвратившись с войны, Хемингуэй поступил на работу в редакцию чикагского журнала, где познакомился с писателем Ш. Андерсоном, который убедил его уехать в Париж.

Шервуд Андерсон (1876-1941) - выдающийся американский писатель, один из родоначальников новой концепции стиля, автор сборника рассказов «Уайнсберг, Огайо» (1919), названного «книгой гротесков».

Живя за границей, Хемингуэй много путешествовал, писал статьи на самые различные темы для «Торонто стар» («Toronto Star»), познакомился с американскими писателями, жившими в то время в Париже, - Г. Стайн, Э. Паундом, С. Фицджеральдом и др. В Париже вышли первые книги Хемингуэя: «Трирассказа и десять стихотворений» (1923), написанные под влиянием Ш. Андерсона, а также сборник рассказов «В наше время» (1924). В октябре 1926 г. был опубликован роман «И восходит солнце», который был благосклонно принят критикой и создал Хемингуэю прочную репутацию многообещающего молодого писателя.

После выхода в свет еще одного сборника рассказов, «Мужчины без женщин» (1927), Хемингуэй возвратился в США и, поселившись в Ки-Уэсте (Флорида), завершил свой второй роман - «Прощай, оружие!», который имел огромный успех как у критики, так и у широкого круга читателей. Многие литературоведы считают этот роман, наряду с «По ком звонит колокол» (1940), лучшим произведением Хемингуэя, в котором его стиль, ясный, сжатый, емкий, достигает совершенства.

Однако в 1930-е гг. в творчестве писателя отмечается некоторый спад. Именно в этот период он заболевает «звездной болезнью», изображает из себя «настоящего мужчину» (интерес к испанской корриде, африканской охоте на хищников, вызывающее поведение), что многими воспринималось как позерство, самым пагубным образом сказавшееся на его творчестве. В это время им были написаны «Смерть после полудня» (1932), документально выверенный рассказ об испанской корриде; «Зеленые холмы Африки» (1935), дневник первого сафари писателя; «Иметь и не иметь» (1937), повесть о том, как главный герой вынужден из-за тягот Великой депрессии стать контрабандистом. Признание критики получили лишь два мастерски написанных рассказа, действие которых происходит в Африке: «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» и «Снега Килиманджаро».

В полной мере личность Хемингуэя раскрылась во время Гражданской войны в Испании. В 1937 г., собрав деньги для республиканцев, писатель отправился в Испанию в качестве военного корреспондента и сценариста документального фильма «Земля Испании» (режиссер Йорис Ивенс). Роман «По ком звонит колокол», в заглавие которого вынесены слова английского поэта Джона Донна («…Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол; он звонит по тебе»), является призывом к братству людей. Роман имел огромный успех. По мнению известного критика К. Бейкера, эта книга до сих пор остается непревзойденным шедевром среди всех произведений, посвященных испанской трагедии тех лет.

В 1940-е гг. Хемингуэй продолжает активно участвовать в политических событиях: пишет военные корреспонденции о японо-китайской войне; участвует в полетах британских ВВС, описывая высадку союзников в Нормандии. После нескольких лет напряженной работы он завершает роман «За рекой в тени деревьев» (1950), действие которого происходит во время Второй мировой войны в Италии. Критика единодушно признала этот роман неудачным: манерным, сентиментальным, самодовольным. В 1952 г. Хемингуэй опубликовал в журнале «Лайф» повесть «Старик и море», лирическое повествование о старом рыбаке, который поймал, а потом упустил самую большую рыбу в своей жизни. Повесть пользовалась огромным успехом как у критики, увидевшей в этом произведении гимн моральной победе, которую одерживает потерпевший поражение человек, так и у читателей. В 1953 г. писатель получает за повесть Пулитцеровскую премию, а в 1954 г. - Нобелевскую премию по литературе.

В 1960 г. Хемингуэй перенес серьезное нервное заболевание. Выйдя из больницы и убедившись, что он не в состоянии больше писать, он возвратился в свой дом, в Кетчем (штат Айдахо), и 2 июня 1961 г., приставив к виску ружье, покончил жизнь самоубийством.

«Папа Хэм»

Некоторые произведения Хемингуэя («Острова в Океане», «Праздник, который всегда с тобой») были опубликованы посмертно. Среди литературоведов немало тех, кто считает, что творчество Хемингуэя не имеет большой художественной ценности. Так, Роберт П. Уикс в предисловии к книге «Собрание критических эссе о творчестве Хемингуэя» (1962) пишет о том, что герои Хемингуэя молчаливы и бесчувственны.

Но, несмотря на подобного рода критику, Хемингуэй остается одним из самых крупных американских писателей, книги которого переведены на многие языки мира. По его произведениям создано более 40 кино-и анимационных фильмов.

Для российской культуры Эрнест Хемингуэй означает нечто большее, чем писатель. Он стал культовой фигурой поколения «шестидесятников», создав как в прозе, так и в личной жизни ярко выраженный стиль, которому принялись подражать во всем мире, в том числе и в Советском Союзе, где соответствующая эпидемия началась после выхода его двухтомника в 1959 г.

Описывая феномен «папы Хэма» в Советском Союзе 1960-х гг., современные культурологи и литературоведы П. Л. Вайль и А. А. Генис замечают: «Хемингуэй существовал не для чтения. Важны были формы восприятия жизни, выстроенные писателем».

Портрет Хемингуэя с трубкой и в свитере грубой вязки стоял на почетном месте почти в каждом «интеллигентном доме». Такой образ совпадал с представлением о мужественном человеке, верном кодексу чести, прошедшем через четыре войны, предпочитавшем кабинету охоту, рыбную ловлю и спорт. Герои Хемингуэя поражали советских людей невиданной внутренней свободой и чудесным умением «слышать» другого человека. Вызывала восхищение и видимая бессюжетность при огромном внутреннем напряжении текста. Произведения писателя воспринимались во многом как глубокие философские притчи.

Многие крупнейшие советские писатели искренне признавались в своей любви к творчеству Хемингуэя. Так, Ю. В. Трифонов отмечал в своих «Воспоминаниях о муках немоты, или Фединский семинар 40-х годов», что был «инфицирован» любовью к Хемингуэю. Очевидное влияние стилистической манеры хемингуэевской прозы ощущается и в рассказах С. Д. Довлатова.

Текст как «айсберг»

Эрнест Хемингуэй получил Нобелевскую премию 1954 г. с формулировкой «за повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в «Старике и море», и вляние на современную прозу». Влияние этого писателя на современную прозу без преувеличения огромно. Декларируя свою неприязнь ко всему возвышенно-романтическому, Хемингуэй создал концепцию принципиально «некнижного» стиля.

Писатель любил сравнивать экспрессивность текста с айсбергом, только на одну восьмую возвышающимся над поверхностью воды. В своих произведениях он отказывается от риторики, предпочитая не «описывать», а «называть». Фундамент подобного повествования составляют глаголы движения, существительные, однотипные ремарки, многократное употребление соединительного союза «и». Писатель создает только схему восприятия (жар солнца, холод воды, вкус вина и т. д.), лишь в читательском сознании все это воплощается в полновесный чувственный опыт.

Огромное влияние на стиль Хемингуэя оказали картины П. Сезанна, стремившегося передать в своих полотнах, как говорил он сам, «природу-в-глубине», не эфемерную, а замкнутую в себе, кристальную вещность. Хемингуэй признавался, что именно у Сезанна научился придавать рассказу «объемность и глубину». Персонажи Хемингуэя как бы не имеют души. Их сознание растворяется во внешнем мире (город под дождем, парижские улицы). Писатель нанизывает факты, собирая их в пейзаж, подчиненный достаточно жесткой логике и имеющий в целом трагический характер. Печаль растворяется на страницах почти всех произведений Хемингуэя. Даже пребывание на «празднике в празднике» укореняет героя в его «искусстве страдать» («И восходит солнце»).

Хемингуэевские герои обречены, как будто над ними изначально тяготеет рок («Прощай, оружие!»).

Хемингуэй считал своей основной целью писать только о том, что знает, и писать правду. Традиционный для произведений писателя парадокс «Утрачивая - обретаю» указывает на намерение сделать смыслом само отсутствие смысла. Чем горше поражение, тем настойчивее заявляет о себе стремление человека во что бы то ни стало утвердить свое достоинство.

Летописец «века джаза» (Ф. С. Фицджеральд)

Блеск «сладкой жизни»

Фрэнсис Скотт Фицджеральд (1896-1940) считал, что подлинная культура проверяется способностью одновременно удерживать в сознании две прямо противоположные идеи. Действительно, дуализм - наиболее характерная черта мироощущения этого замечательного американского писателя, прославленного летописца «века джаза», эпохи 1920-х гг.

Центральные мотивы творчества Фицджеральда - богатство, успех, блестящая жизнь, превращенная в «самую дорогостоящую оргию в истории», «шумный карнавал» и т. д. Писатель создает поэтические, волнующие образы роскошных красавиц - Дэзи Бьюкенен («Великий Гэтсби» (1925)), Николь Уоррен, в которой «все было рассчитано на полет, на движение» («Ночь нежна» (1934)). В то же время блеск богатства в лучших произведениях Фицджеральда поражает прежде всего своей непрочностью, двойственностью соединения с тайной, роком, даже проклятием.

Так, в романе «Ночь нежна» блеск «сладкой жизни» уподобляется «мертвечине»: Николь загорает, «подставив солнцу подвешенную к жемчужному колье спину». В новелле «Алмазная гора» (1922) баснословное богатство оборачивается предельно отталкивающими чертами.

Свой первый большой успех Фицджеральд снискал, опубликовав в 24-летнем возрасте роман «По эту сторону рая», в котором достаточно верно передан дух времени, его ритм, стиль. Но, почти полностью сливаясь со своим «джазовым» героем, студентом Принстонского университета Эмори Блейном, автор утрачивал возможность объективного взгляда на мир. Поэтому «век джаза» отразился в романе по преимуществу внешними чертами. Эмори Блейн жил в атмосфере мифа, практически не испытывая сопротивления непридуманной реальности.

В зрелых произведениях Фицджеральда герои, сохраняя веру в «свет неимоверного будущего счастья», оказываются и на почве реальности, где «сказками века джаза» не проживешь. Подобной многомерностью и определяется выдающаяся художественная сила произведений Фицджеральда, значение сделанного им в искусстве слова.

«Великий» Джей Гэтсби оказывается неразборчивым в средствах бутлегером. Он жалок и смешон в своей погоне за «девушкой из хорошего общества» Дэзи, но он подлинно велик как носитель бескорыстной иллюзии, веры в возможность построить рай на земле. Писатель вместе с рассказчиком (эту роль в романе выполняет Ник Каррауэй) постепенно раскрывает очень важную мысль о том, что человек, устремившись к идеалу, придал своим незаурядным силам ложное направление и обрек себя на духовную гибель.

Исповедь писателя

Роман «Ночь нежна» (1934), потребовавший десяти лет изнурительной работы, Фицджеральд считал своей исповедью. Название роману дала строка из «Оды соловью» Дж. Китса. Поначалу будущая книга виделась автору могильным памятником «веку джаза», резко оборвавшемуся в октябре 1929 г., когда на нью-йоркской фондовой бирже разразилась паника и Америка ощутила мнимость своего традиционного благополучия. В ходе создания романа хронологические границы действия (1924-1929) остались неизменны, но сам его характер значительно углубился.

Роман превратился в художественное исследование национальной мифологии, что потребовало пересечения точек зрения, столкновения противоположностей. В сюжет была введена юная киноактриса Розмэри Хойт, воплощение «американской невинности». В ее глазах компания Дайверов и их окружение кажутся воплощением элегантности, «стиля», она горячо откликается на расточительные шалости, «не догадываясь, что все это тщательно отобрано на ярмарке жизни…»

В центре романа - история молодого талантливого врача-психиатра Дика Дайвера, женившегося на своей пациентке Николь Уоррен, наследнице миллионного состояния. Идиллическая завязка оборачивается, однако, трагедией: Дик Дайвер все более остро ощущает зависимость от миллионов своей жены. Карнавальная суета, непрерывные развлечения отвлекают его от подлинно серьезных занятий, природное богатство души и ума постепенно подменяется внешним блеском. Пустоту жизни Дик стремится компенсировать, прибегая к проверенному способу - бутылке. Расставшись с Николь, он возвращается в Америку, где, перебираясь из госпиталя в госпиталь, так и не обретает стабильной опоры в жизни.

Последним, оставшимся незавершенным, произведением Фицджеральда стал роман «Последний магнат», в котором писатель опять обращается к взаимоотношениям «мечты» и реальности, задумываясь о мере личной ответственности человека за свою собственную судьбу и судьбы культуры.

Примечания

62. Ремарк Э. М. Три товарища//http://znaj.ru/kratkoe/remark/tritovarischa/page3/

63. Цит по: Парамонов Е. Подростку исполнилось сто//http://www.svoboda.org/programs/RQ/1999/RQ21asp.

Каждый раз начало столетия приносит нам особую культуру «потерянного поколения». Раньше мы читали их книги, слушали их музыку, теперь еще смотрим их фильмы и сериалы - а также фильмы и сериалы про них.

2014 год - особенный. Весь мир вспоминает одну из страшных страниц в истории не только Европы, но и человечества - начало Первой мировой войны. Сто лет назад Старый свет вместе с Россией вступил в эпоху нескончаемых территориальных споров и геополитических интриг, которые прикрывали непомерно растущую человеческую алчность. Конечно, на языке экономистов это должно называться закономерное развитие капиталистического уклада, но факт остаётся фактом: из-за политических и меркантильных амбиций сильных мира сего пострадали миллионы невинных жертв.

Фактически 1914-й год продолжается до сих, ибо человечество пережило уже две страшнейшие Мировые войны, и сегодня, по оценкам экспертов, стоит на пороге новой. Так или иначе, сто лет назад Первая мировая война принесла людям не только горе, смерть и страдания, но, как бы парадоксально это не звучало, подарила цивилизации такое явление как литературу «потерянного поколения».

В любом учебнике истории или литературы мы найдём хрестоматийное описание этого направления человеческой мысли. Потерянное поколение (фр. Génération perdue , англ. Lost Generation ) - понятие, возникшее в период между двумя войнами (Первой и Второй мировой). Оно стало лейтмотивом творчества таких писателей, как Эрнест Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Анри Барбюс, Ричард Олдингтон, Эзра Паунд, Джон Дос Пассос, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Шервуд Андерсон, Томас Вулф, Натаниэль Уэст, Джон О"Хара. Потерянное поколение - это молодые люди, призванные на фронт в возрасте 18 лет, часто ещё не окончившие школу, рано начавшие убивать. После войны такие люди часто не могли адаптироваться к мирной жизни, спивались, заканчивали жизнь самоубийством, некоторые сходили с ума.

Образное выражение «писатели потерянного поколения» вошло в обиход благодаря Гертруде Стайн, которая называла так парижскую богему первой четверти прошлого века, куда входили те самые теперь уже классики мировой литературы. Популяризовал этот термин ярчайший представитель «потерянного поколения» - великий Эрнест Хемингуэй в своём автобиографическом романе «Праздник, который всегда с тобой. Выражение быстро распространилось на Западе, и Lost Generation стали называть молодых фронтовиков, которые воевали между 1914 и 1918 годами, и вернулись домой морально или физически искалеченными. Также их называют «неучтёнными жертвами войны». Вернувшись с фронта, эти люди не могли снова жить нормальной жизнью. После пережитых ужасов войны всё остальное казалось им мелочным и недостойным внимания. Через некоторое время Ремарк в своём романе «Три товарища» дал исчерпывающую характеристику самим представителям «потерянного поколения». Это люди жёсткие, решительные, признающие только конкретную помощь, ироничные с женщинами. Чувственность у них стоит впереди чувств.

С тех пор прошло сто лет, сменилось уже не одно поколение, но в 2014-м термин «потерянное поколение» вновь привлёк к себе внимание. Выражение опять стало активно использоваться уже по отношению к тем, кому сегодня около 30 лет: в Америке это яппи, в Европе - Generation Y, а в России - поколение NEXT. Дети, родившиеся в 80-е, взрослевшие в революционные 90-е, в «нулевые» вошли такими, что их легко можно объединить с фронтовиками Первой Мировой войны - это люди без смысла к дальнейшей жизни, без цели к существованию, люди, обречённые ни на что. С одной стороны, дети рубежа веков - самое продвинутое поколение за всю историю человечества. Они выросли в условиях невероятных компьютерных достижений, что называется - в век высоких технологий, когда информация правит миром. Но, с другой стороны, это поколение имело самое счастливое детство, потому что не знало военных конфликтов, не знало ужасов голода и лишений, оно - продукт тепличных условий. Это самое апатичное поколение, которому не интересно ничего, кроме консюмеризма и «мимимишных штучек» на Youtube, своих аккаунтов в социальных сетях и клёвых «сэлфи». Поколение Youtube представляет собой исключительно позитивно настроенное мышление без каких-либо поползновений к нонконформизму. Потому что оно ему не нужно в принципе.

Уже не первый год с подачи социологов и прочих представителей неравнодушной общественности журналисты и психологи исследуют самое беспроблемное поколение в истории. Люди опытные, взрослые уверены: каждое следующее поколение глупее и аморальнее предыдущего. Особенно стыдно старикам за последнее поколение, так называемое - дети Интернета, мобильника и безоблачного кондиционера над головой. Модные журналы, расцвет которых как раз и пришёлся на период становления нового потерянного поколения, сформулировали 10 основных признаков современной молодёжи. Сначала авторитетное издание Time разродилось статьей о поколении «ЯЯЯ» (англ. - MeMeMe). Как и положено уважающему себя изданию, ничего нового оно не открыло, только свело воедино имеющиеся факты.

О том, что планету начинают населять люди, сильно не похожие на своих мам, пап, бабушек и дедушек, говорят давно и много. Но сейчас пришло время, когда можно делать первые выводы. К поколению «ЯЯЯ» (его еще называют millennials - поколением Миллениума) относят граждан 1980–2000 года рождения, то есть старшие из них уже достигли возраста Христа, а младшие вступили в бурное время тинейджерства. В России «миллениумы» моложе: потрясения конца 80-х - начала 90-х внесли свои коррективы в воспитание рождённых тогда детей, поэтому многие социологи полагают, что наши «миллениумы» начинаются примерно с 1989 года рождения. Так или иначе, читаемый «миллениумами» журнал MAXIM вычленил те самые 10 основных особенностей поколения «ЯЯЯ».

1. Это первое небунтующее поколение в наблюдаемой истории
2. Они дружат с родителями
3. Они неагрессивны и осторожны
4. Они привыкли к одобрению и абсолютно уверены в собственной ценности и важности вне зависимости от того, что они делают и чего добились
5. Они желают жить в зоне абсолютного комфорта и не терпят серьезных не-удобств
6. Они активно не любят ответственности
7. Они помешаны на славе
8. Они некреативны и неэрудированны, предпочитают пользоваться готовыми схемами и не стремятся изобретать что-то новое
9. Они не любят принимать решений
10. Они милы, позитивны и беспроб-лемны

Можно соглашаться или нет с подобными выводами, но кинематограф на то и существует, чтобы рефлексировать по поводу того, что волнует современное общество. Голливуд решил сам нарисовать образ «поколения прозака». В итоге, эфир телеканалов заполонили сериалы, в которых «миллениумы» предстали без купюр.

«Американская история ужасов» (American Horror Story)

Казалось бы, самый немолодёжный сериал современного хоррор-жанра вызвал небывалый всплеск популярности именно у аудитории 12-35 лет. Третий сезон «Американской истории ужасов» - «Шабаш» - стал безапелляционным приговором поколению 90-х. Показав три основных типа современных девушек, авторы сериала в жёсткой форме обратили внимание общества на тех, кто придёт на смену нынешним 50-летним. В уста одной из юных ведьм сценаристы вложили квинтэссенцию всего образа поколения «ЯЯЯ»:

«Я - представительница Поколения Y, родилась между появлением СПИДа и 11 сентября. Нас называют Поколением NEXT. Мы отличаемся самомнением и нарциссизмом. Возможно, потому что мы - первое поколение, где каждый ребёнок получает награды просто за участие. А, возможно, от того, что соцсети позволяют нам выставлять каждый свой пердёж или сэндвич на всеобщее обозрение. Но, возможно, главная наша черта - это равнодушие, безразличие к страданиям. Лично я делала всё, чтобы не чувствовать: секс, наркотики, бухло - лишь бы избавиться от боли, не думать о матери, об уроде-отце, обо всех тех мальчиках, которые не любили меня в ответ. И, вообще, меня изнасиловали, а два дня спустя я, как ни в чём ни бывало, пришла на уроки. Большинство бы людей не смогло это пережить. А я - такая: шоу должно продолжаться! Я бы отдала всё, что у меня есть или будет, чтобы снова почувствовать боль, страдать».

«Сплетница» (Gossip Girl)

Если в 90-е главной телевизионной Библией для всех, кто родился в 70-е, стали два культовых сериала, теперь уже считающиеся телевизионной классикой - «Беверли-Хиллз 90210» и «Мелроуз Плэйс», то поколение «миллениумов» росло на ставшей культовой «Сплетнице». Американская телевизионная подростковая драма, основанная на популярной одноимённой серии романов писательницы Сесили фон Цигезар, за шесть сезонов показала изнанку мира «золотой молодёжи». Сюжет развивается вокруг жизни молодых людей, живущих в элитном районе Нью-Йорка и посещающих привилегированную школу. Помимо учёбы они дружат, ссорятся, принимают наркотики, ревнуют, страдают, любят, ненавидят и всё остальное, что присуще героям подростковых драм. Обо всём этом зрители и сами герои узнают ежедневно из популярного блога таинственной «Сплетницы», озвученной Кристен Белл. Никто из персонажей так и не знает, кто скрывается под этим ником, и сама актриса лишь в финале появляется в кадре. Фактически, мы стали свидетелями мнения со стороны относительно потерянного поколения 2000-х.

«Как преуспеть в Америке» (How to Make It in America)

Богатый ты или бедный, живёшь в Верхнем Манхэттене или в Бронксе, никто не отменял такого понятия как «Американская мечта» или более международного значения этого крылатого выражения - «из грязи в князи». 2 сезона в эфире телесети HBO продержалась драмеди «Как преуспеть в Америке» от исполнительного продюсера Марка Уолберга, подарившего поколению яппи гламурный сериал «Красавцы». «How to Make It in America» - сериал о двух молодых бизнесменах, Кэме и Бене, стремящихся к американской мечте. Они разбираются в модных шмотках, ходят по стильным тусовкам, но сами пока не нашли себя в жизни. Они перебиваются тем, что нелегально перепродают всякие стильные эксклюзивные шмотки, чем и зарабатывают на жизнь. В итоге их главная мечта - создать свой бренд одежды в стиле casual - натыкается на вероломство крупных шоу-румов и сэйлз-компаний, и парни, разочаровавшись во всём, а, прежде всего, в себе самих, забивают на собственную идею. Неспособность бороться за место под солнцем - одна из главных особенностей поколения «ЯЯЯ».

«Девочки» (Girls)

После того, как перспективный сериал «Как преуспеть в Америке» потерпел свое рейтинговое фиаско, канал HBO запустил новый проект от самого Джадда Апатоу - «Девочки». Очередное драмеди о четырёх подружках, застрявших в переходном возрасте в районе 25 лет в Нью-Йорке, создала самая талантливая ученица известного комедиографа - Лена Данэм. Актриса никогда не скрывала, что сделала сериал про себя, про своих сверстниц, которые ничего не могут добиться в жизни. Они в детстве засматривались «Сексом в большом городе», а на практике вышло всё не как в жизни культовой Кэрри Брэдшоу и её разношёрстных подружек. Сериал «Девочки» только что вышел в эфир полноценным третьим сезоном, канал HBO благополучно продлил его на четвёртый, а все телекритики и зрители признали третий сезон лучшим. Лена Данэм добила всех своим собственным выводом о поколении Y - ему уже ничего не поможет! По меткому высказыванию киножурналистов, в глазах персонажей то и дело мелькает немой вопрос «What the fuck am I doing?» - его переживание и осмысление в том или ином контексте и является содержанием «Girls», становится тем опытом, который наживают героини. Только вот процесс накопления этого опыта на Манхэттене, всё-таки, несколько затянулся, и скоро 25-летние девочки превратятся в 40-летних лузерш. Но это уже сюжет совсем другого телесериала.

«В поиске» (Looking)

Новинкой этого телесезона стала ещё одна драма HBO на модную нынче тему - как трудно геям жить: «В поиске». Первый сезон нового сериала отгремел, и к радости соответствующей аудитории шоу было продлено на второй сезон. Это история троих друзей-геев, один из которых - художник, второй - официант в ресторане, а третий - разработчик компьютерных игр. С приятелями по ходу шоу случаются невероятные истории, а основным местом действия стал знаменитый гей-район Мишн в Сан-Франциско, где живёт эта троица, ищет своё счастье и любовь, а кто-то просто сексуальных приключений в асфальтовых джунглях. Невооружённый взглядом заметно, что «В поиске» - очередная разновидность «Секса в большом городе», который уже клонировался с учётом ЛГБТ-тематики в два знаковых сериала начала 2000-х - «Близкие друзья» и «Секс в другом городе». Российские кинокритики были едины во мнении относительно новинки американского телеэфира. Тем не менее после сериала «В поиске» гей-тема на телевидении уже не будет прежней - на наших глазах она перестаёт быть погремушкой для борцов за права меньшинств, пугалом для встревоженных охранителей и козырем для демагогов в дорогих костюмах. Она обретает естественность - что ещё нужно? Гей-тема уже давно стала must have всех иностранных телесериалов - от ситкомов до жуткой драмы, но в случае с «Looking» Generation NEXT здесь показано в самом что ни на есть жутком отчаянии - героям под 30, а счастья всё нет, сплошной misunderstanding по всем фронтам!

«Новенькая» (New Girl)

В конце прошлого века телесериалы были разные. Те, кто сегодня подошёл к рубикону в 30 лет, без преувеличения, выросли на величайшем ситкоме всех времён и народов - «Друзья». Спустя 10 лет после их финала создатели «Friends» подарили поколению Y ситком «Новенькая». Герои - новые, место действия - не многоэтажка в Нью-Йорке на Манхэттене, а лофт где-то в Лос-Анджелесе, но принцип действия - всё тот же. Четыре субъекта - три парня и одна девушка - снимают одну квартиру, один из них - вроде как успешный менеджер, а вот трое других - полные лузеры и нищеброды. Сюжет «Новенькой» внешне строится на любовных переживаниях всех героев, каждый из которых, в результате, окажется с тем персонажем, с кем надо, а вот подтекст сериала пугающе актуален: эти 30-летние герои, которые, по большому счёту, ничего в жизни так и не добились, они живут одним днём и ни к чему не стремятся, или боятся к чему-то стремиться, потому что уж слишком безвольными их воспитало общество рубежа веков. Но не будем о грустном: сериал «Новенькая» был продлён на четвёртый сезон, а, значит, есть надежда, что герои образумятся.

Толмачев В.М. «Потерянное поколение» и творчество Э. Хемингуэя

Толмачев В.М. – "Зарубежная литература ХХ века" – 2-е изд. – М., 2000

1920-е годы - период «сменовеховства» в литературе США. Он отмечен как разносторонним осмыслением историко-культурного сдвига, так и вступлением в права новой литературной генерации, представление о которой так или иначе ассоциировалось с образом «потерянного поколения». Эти слова (произнесенные по-французски, а затем переведенные на английский язык) приписываются писательнице Г. Стайн и были адресованы молодым людям, побывавшим на фронтах первой мировой войны, потрясенным ее жестокостью и не сумевшим в послевоенное время на прежних основаниях «войти в колею» мирной жизни. Прославил же сентенцию Стайн («Все вы - потерянное поколение») Э. Хемингуэй,

Вынесший ее в виде одного из эпиграфов на титульный лист своего первого романа "И восходит солнце " (1926).

Однако смыслу этой, как оказалось, эпохальной характеристики суждено было перерасти «гамлетизм» неприкаянных молодых людей. «Потерянность» в широком смысле - это следствие разрыва и с системой ценностей, восходящих к «пуританизму», «традиции благопристойности» и т. д., и с довоенным представлением о том, какими должны быть тематика и стилистика художественного произведения. В отличие от поколения Б. Шоу и Г. Уэллса, «потерянные» проявляли ярко выраженный индивидуалистический скепсис в отношении любых проявлений прогрессизма. Вместе с тем мучительное осмысление «заката Запада», собственного одиночества, равно как и проснувшаяся ностальгия по органической цельности мира, привели их к настойчивым поискам новой идеальности, которую они формулировали прежде всего в терминах художественного мастерства. Отсюда и тот резонанс, который получила в Америке элиотовская «Бесплодная земля». Жестокости и хаосу мира способна противостоять «ярость» творческого усилия - таков подтекст хрестоматийных произведений «потерянного поколения», общими чертами которых являются трагическая тональность, интерес к теме самопознания, а также лирическое напряжение.

Мотивы «потерянности» по-разному заявили о себе в таких романах, как «Три солдата» (1921) Дж. Дос Пассоса, «Громадная камера» (1922) Э. Э. Каммингса, «Великий Гэтсби» (1925) Ф. С. Фицджеральда, «Солдатская награда» (1926) У. Фолкнера, «И восходит солнце» (1926), «Прощай, оружие!» (1929) Э. Хемингуэя . К ним следует отнести и романы, изданные в Европе, но имевшие большой успех в США: «На западном фронте без перемен» (1929) Э. М. Ремарка, «Смерть героя» (1929) Р. Олдингтона.

Не все названные писатели приняли участие в войне (в частности, Фицджеральд, Фолкнер), но и для них «потерянность» - факт более чем весомый: показатель заброшенности человека в историю, лишившуюся привычных контуров, и обостренной артистической восприимчивости.

Жестокость современности не могла не облечься в метафору войны. Если в начале 1920-х годов она трактуется достаточно конкретно, то к концу десятилетия становится олицетворением важнейшего измерения человеческого существования вообще. Подобное сцепление военного и послевоенного опыта под общим трагическим знаком в особенности показательно для романов, изданных в 1926-1929 гг., т. е. тогда, когда события прошлого состоялись как художественное событие и получили, по выражению одного из современников, статус трагического «алиби»: человек постоянно находится в состоянии «военных» действий с враждебно-равнодушным к нему миром, главные атрибуты которого - армия, бюрократия, плутократия. «Я рос с моими сверстниками под

Бой барабанов первой мировой войны, и наша история с тех пор не переставала быть историей убийств, несправедливости или насилия»,- писал позже А. Камю, словно видя в американских писателях 1920-х годов литературных предшественников экзистенциализма. Наиболее ярко о протесте против «норм» цивилизации в свете опыта Соммы и Вердена говорит Хемингуэй устами лейтенанта Фредерика Генри, центрального персонажа романа «Прощай, оружие!»: «Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами».

Выражая неприятие системы ценностей, которая допустила бойню, и выспренности соответствующего этим ценностям литературного словаря, Хемингуэй намеренно проводит апологию своего рода примитива и нередко заявляет п себе как антиромантике. Однако подобная характеристика не должна ставить под сомнение его «антиромантический романтизм». В пользу этого говорят историко-литературные контексты его творчества.

С одной стороны, Хемингуэй, с одинаковым успехом творивший миф отверженного обществом героя и в своих сочинениях, и в жизни, бесспорно выступает фигурой байроновского масштаба и стиля. С другой - трагические «поиски абсолюта», о которых идет речь в хемингуэевском творчестве, разворачиваются не в свойственной для классического романтизма ситуации «двоемирия», а в постницшевском посюстороннем мире.

Познание через отрицание, поиск идеала в разочаровании, иллюзия «соловьиной песни» сквозь «дикий голос катастроф» (Ходасевич), - вот те романтические приметы мировидения «потерянного поколения», которые помогают понять творческую зависимость писателей США 1920-х годов от их старших английских современников (Р. Киплинг, Дж. Конрад). Признание долга перед конрадовскими идеями «победы в поражении» и живописности стиля - лейтмотив творческой эстетики не только Хемингуэя, но и Фиццжералда.

Сопоставление романов этих писателей позволяет понять, каким образом разворачивался спор между двумя влиятельными версиями романтического мышления.

В восприятии современников Френсис Скотт Фицджеральд (1896-1940) Стал одним из летописцев «века джаза», эпохи, непосредственно предшествовавшей временам «великой депрессии». Практически на всю жизнь Фицджеральд, родившийся в Сент-Поле (католической столице Среднего Запада), сохранил по-детски наивное и отчасти «карнавальное» представление об успехе - о том, что «все возможно». Мотив богатства - центральный в Фицджеральдовских произведениях, но отношение писателя к двум наиболее

Интересующим его символам благосостояния (роковая женщина, нувориш) неоднозначно, пропущено через собственный опыт мечтавшего о славе подростка, безнадежно влюбленного в Джиневру Кинг (девочку из состоятельной сент-полской семьи), затем молодого человека, бракосочетание которого с южной красавицей Зель-дой Сейр стало возможным из-за сенсационного успеха его первого романа «По ту сторону рая» (1920), но в конечном счете не принесло ему счастья. К концу 1920-х годов у Зельды открылась душевная болезнь.

В своих лучших произведениях - романах «Великий Гэтсби», (1925), «Ночь нежна» (1934) -Фицджеральд стремится быть флоберианцем, но по темпераменту он слишком лирик, слишком очарован поэзией материальной избыточности мира. Поэтому самый близкий писателю персонаж - он сам, Фицджеральд, а мир богатых - кровно родственный ему мир. Этим проникнут и смысл его заявления: «Мы обязаны своим появлением на свет благосостоянию общества. Все самое лучшее создается тогда, когда правят богатые». Так родилось романтическое родство, которое установил Фицджеральдовский Дик Дайвер между другом писателя, состоятельным экспатриантом Джералдом Мэрфи, и автором романа «Ночь нежна».

В попытке быть «не собой» Фицджеральд в своей прозе всегда терпел поражение, что крайне возмущало Хемингуэя с его лозунгом «правдивости письма». Он считал, что Мэрфи никогда не стал бы вести себя по-Фицджеральдовски, а потому еще раньше обвинил своего друга в «дешевой ирландской влюбленности в поражение», в «идиотическом сусальном романтизме».

Впрочем, красота, реализованная в богатстве (рэгтайм, сверкающий никелем паккард, фешенебельный бар), интересует Фицджеральда не сама по себе, а в своей непрочности. Писатель сквозь призму своего представления об изменчивости успеха чересчур внимателен к красоте, чтобы не замечать ее двойственности: тайны, блеска и рока, проклятия. Контрасты красоты как материал современной трагедии - находка Фицджеральда. Богатство у него подвержено закону своего рода спенсеровского равновесия. Дик Дайвер и Николь меняются местами с той же непреложностью, что и Герствуд с Керри у Драйзера.

Закономерно, что оды Китса задевали самые сокровенные струны писательской души. Он признавался, что никогда не мог читать «Оду соловью» без слез на глазах, и строка из этого стихотворения («Как ночь нежна!») составила заглавие романа о трагедии четы Дайверов. В свою очередь, «Ода греческой вазе» прочитывалась Фицджеральдом в плане неумолимого романтического вопроса - как попытка объяснить противоречие между реальностью, увяданием (преходящим) и нетленным (вечностью красоты и воображения). «Ты видел, ты погиб!» - мог бы сказать Фицджеральд вместе с лирическим героем китсовской оды. У американского писателя романтический скепсис по этому поводу приобретает образ «прекрасных и проклятых» (название второго романа), «всех грустных молодых людей».

Столкновение статики и динамики, переживание жизни как рокового предназначения в духе Уайльда, намерение увидеть «я» в зеркале «другого» - все это делает творческий метод Фицджеральда достаточно целостным. «Мне так хотелось бы, чтобы читатели восприняли мой новый роман как очередную вариацию на тему иллюзии (она, пожалуй, будет самой главной в моих серьезных вещах),- вариацию, куда более... в романтическом ключе продуманную, чем составившую содержание "По эту сторону рая"»,- писал он в связи с выходом в свет «Великого Гэтсби». В проспекте к роману «Ночь нежна» Фицджеральд еще сильнее подчеркивает романтический акцент, называя своего протагониста Идеалистом и «Священником».

Богатство в подобной перспективе неожиданно становится фицджераддовским эквивалентом стоического кодекса у Хемингуэя. Его честолюбцы, влекомые возможностью утвердить себя в «воле к обладанию», - парадоксальная аналогия хемингуэевским бедным (матадорам, гангстерам, барменам и т. д.),- пример того, что «поиски Грааля», какой бы вид они ни приобретали в грубую и безыдеальную эпоху, всегда перекликаются с трагедией.

Сопоставление композиционных принципов повести «Сердце тьмы» и «Великого Гэтсби» (Ник Каррауэй выполняет у Фицджеральда такую же функцию, какую у Конрада - фигура Марлоу) помогает понять, в чем именно американский писатель сходен, а в чем разительно отличается от прозаиков, которые тяготеют, подобно английским неоромантикам, к живописному показу мира в разрезе «здесь и сейчас». Стержень лучшего фицджераддовского романа образует не фактическая сторона достаточно традиционной американской мелодрамы - описания попытки таинственным образом разбогатевшего Гэтсби вернуть прошлое, связать свою судьбу с женщиной, союз с которой ранее был немыслим из-за социального и материального мезальянса. Превращают же роман из водевиля в трагедию темы самопознания и истории, прежде всего связанные с судьбой Ника Каррауэя.

Ник - не только рассказчик, собирающий информацию о своем таинственном друге Гэтсби, но и писатель, постепенно начинающий сочинять автобиографическое произведение, в котором Гэтсби -самый надежный ориентир, или, в согласии со словарем Г. Джеймса, «точка зрения». Линия Каррауэя (проверка собственных взглядов на жизнь, своей честности, а также приверженности традиционалистской системе ценностей Среднего Запада) развивается параллельно с линией Гэтсби, коллизии кото-

Рой вскрывают неразрешимое противоречие между платонической мечтой - в следовании ей Гэтсби действительно незауряден, «велик» - и грубо материалистическими, «великими» разве что в сугубо ироническом смысле, средствами ее достижения.

Благодаря этому параллелизму выясняется, что Ник -единственный персонаж романа, характер и взгляды которого меняются по ходу действия. Познавательное свойство «Великого Гэтсби» является как бы лирическим ферментом этого романа. Романтическая неудовлетворенность по поводу поисков Эльдорадо, фатальной запоздалости и неутешительности самоопределения выдает в Фиц-джералде не столько ученика Конрада, сколько продолжателя традиции Г. Джеймса. Именно способность к глубокому пониманию делает в конечном счете из Ника не пытливого «натуралиста» (подобно собирателю бабочек Штейну из конрадовского романа «Лорд Джим»), а «последнего пуританина».

Путь Каррауэя - от жесткости к гибкости, от слишком безапелляционных суждений в духе джеймсовского Уинтерборна к неясным сожалениям и душевной теплоте. Он становится невольным свидетелем вульгаризации как платонического начала в человеке и его стремления к идеалу, так и магии богатства, этого единственного вида «религии», на которую способно общество изобилия. «Роман воспитания» Каррауэя исподволь соотнесен Фицджераддом с темой Америки.

«Вина» Гэтсби -общая, родовая вина всех американцев, утративших детскость и чистоту, которые были в целом свойственны первым новоанглийским поселенцам. На последних страницах романа истинное лицо «мечты» представлено воспоминаниями повествователя о праздновании Рождества в снежных глубинах Америки. И Каррауэй, и Гэтсби, и Дэзи - все они «блудные дети» Среднего Запада, заблудившиеся в Вавилоне Северо-Востока.

Эрнест Хемингуэй (1899-1961) Учился писать приблизительно у тех же литературных наставников, что и Фицджеральд. В своем творчестве он коснулся примерно тех же проблем, которые затронул и его друг-соперник, однако дал им в корне иное прочтение. Обвиняя Фицджеральда во влюбленности в рок и творческой недисциплинированности, а также декларируя свою неприязнь ко всему возвышенно-«романтическому», Хемингуэй создал концепцию принципиально «некнижного» стиля. Антитеза Фицджеральд/Хемингуэй позволяет вспомнить ситуацию в английской литературе рубежа веков. Смена героя - уайльдовского художника-прерафаэлита на солдата колониальной армии у Киплинга - говорила о снижении интереса к сравнительно традиционному типу романтической личности и внимании к символике практически сформулированного вопроса «как жить?». Лаконично это новое настроение отражено в киплинговском стихотворении «Королева» (1896): «Романтика, прощай навек!»

Тематически Хемингуэй очень многим обязан Конраду. И у того и у другого писателя персонаж заброшен, как об этом говорит Хемингуэй, в «другую страну»,- помещен независимо от своей воли в условия, когда человек проходит проверку на прочность на подмостках некоего космического театра (глубины Африки, гражданская война в Латинской Америке, тайфун; арена боя быков, Латинский квартал в Париже, гражданская война в Испании), но сталкивается прежде всего в поединке с самим собой.

«Победа в поражении», по Конраду и по Хемингуэю,- это стоическое следование лично сформулированному представлению о чести, которое по большому счету не может принести никаких практических преимуществ в мире, утратившем координаты общезначимого смысла. Сравнение произведений Конрада и Хемингуэя указывает на то, что американский прозаик гораздо последовательнее своего предшественника работал над идеей стиля, который бы передавал представление о жестокости мира не прямо, а по-символистски суггестивно. Хемингуэй с эмоциональной стороны глубоко знал то, о чем писал.

В 1917 г. он, не пройдя военную комиссию, отправился в Италию, был шофером санитарного автомобиля на итало-австрийском фронте, оказался тяжело раненным. По окончании войны Хемингуэй некоторое время являлся корреспондентом «Торонто стар» на Ближнем Востоке. 1920-е годы он провел преимущественно в Париже среди артистической богемы (Г. Стайн, Дж. Джойс, Э. Паунд) и целеустремленно учился искусству прозы. Крайне тяжело писатель пережил самоубийство отца.

Тема войны образует нерв первых книг рассказов Хемингуэя «В наше время» (1925), «Мужчины без женщин» (1927). Композиция книги «В наше время» указывает на явное знакомство ее автора с «Уайнсбургом, Огайо» Ш. Андерсона. Однако линия «романа воспитания» проведена Хемингуэем гораздо решительнее, чем его наставником. Главное открытие, которое совершается Ником Адамсом и ему подобными юношами, вернувшимися с германской войны в провинциальную тишь Америки (Кребс в рассказе «Дома »),- это открытие того, что война для побывавшего на ней в определенном смысле никогда не кончается. Самые знаменитые хемингуэевские новеллы («Кошка под дождем », «На Биг-Ривер », «Белые слоны ») строятся на одинаковом эффекте: главное в них с эмоциональной точки зрения не проговаривается, вынесено за скобки; это ядро содержания то приходит в противоречие с импрессионистическим описанием текущих событий, то ему соответствует. Наличие «двойного виденья» иронически отражено в заглавии «В наше время», которое состоит из фрагмента молитвы о «мире всего мира». Главный урок воспитания Ника Адамса сводится к тому, что ломкость бытия и человеческая жестокость, свойственные для «нашего времени», стирают грань между «войной» и «миром».

Хемингуэй любил сравнивать принципы экспрессивности текста с айсбергом, только на одну восьмую возвышающимся над поверхностью воды: при реальном знании писателем своей темы практически любой фрагмент повествования может быть опущен без ущерба для общего эмоционального воздействия. Хемингуэевский иллюзионизм во многом опирается на идею отказа от «риторики», в свое время провозглашенную французскими поэтами-символистами. Писатель предпочитает не описывать, а называть; он не столько воссоздает реальность, сколько описывает условия ее существования. Фундамент подобного описания составляют глаголы движения, существительные, однотипные ремарки, многократное употребление соединительного союза «и». Хемингуэй создает как бы схему восприятия элементарных раздражителей (жар солнца, холод воды, вкус вина и т. д.), которые лишь в читательском сознании становятся полновесным фактом чувственного опыта. Увлечение писателя в связи с этим Сезанном и другими постимпрессионистами закономерно.

Как известно, зрелый Сезанн стремился к созданию полотен, раскрывавших бы в несколько утрированной плоскостности не импрессионистическую текучесть жизни, а ее «структуры», не подвластные переменам. Сезанновское художественное пространство (к примеру, «Мост через реку Кретее») - чуть тяжеловатое, почти намеренно спрессованное - находится в недвижном покое. Создается это впечатление не тематически. Естественные краски природы (зеленые, желтые, голубые), словно расчертив объем строгим узором, «останавливают мгновение» - начинают символизировать Форму, своего рода легкую тяжелую вещность, но не эфемерную, а замкнутую в себе, холодновато-блестящую, кристальную, Особая вещность Сезанна, которую он сам облек в формулу «природа-в-глубине», оказалась близкой творческим намерениям американского прозаика: «Живопись Сезанна учила меня тому, что одних настоящих простых фраз мало, чтобы придать рассказу ту объемность и глубину, какой я пытался достичь. Я учился у него очень многому, но не мог бы внятно объяснить, чему именно». Думается, важен для Хемингуэя и другой императив Сезанна: «Импрессионизму следует придать нечто... музейное».

Подобно почерку Вердена, хемингуэевский стиль разряжен. В какой-то мере это достигается за счет того, что персонажи Хемингуэя как бы не имеют души. Их сознание представлено декоративно, растворяется в «узорах» внешнего мира (стойка бара, город под Дождем, сетка парижских улиц). Нанизывание фактов, собирание их в «пейзаж» подчинено достаточно жесткой логике, которая указывает на ограниченность удовольствий (бар должен быть закрыт, перно выпито, а поездка в горы закончена), что сообщает несколько монотонной, монохромной натурализации внутреннего мира у Хемингуэя трагический характер. Яркость красок, осязаемость форм («аполлонийское») выступают оборотной стороной «ничто» («дионисийского» начала), у которого нет очертаний,- которое может быть представлено только в отраженном виде и образует разновидность черной подкладки для узора слов-камушков.

В суггестивном описании смерти, в воссоздании силуэта явления на фоне «черного квадрата» - одна из броских черт хемингуэевского примитивизма как стилистики современной трагедии.

В сущности, в трактовке «ничто» Хемингуэй выступает как писатель, «от противного», в пародийном аспекте подступающийся к христианской проблематике. Это не ускользнуло от внимания Дж. Джойса: «Застрелит ли меня Хемингуэй или нет, но рискну сказать... что я всегда считал его глубоко религиозным человеком». Также и известный американский критик М. Каули подчеркнул в предисловии к первому изданию хемингуэевского «Избранного» (1942), что его современник дает в романе «И восходит солнце» трактовку той же проблеме, которая занимала Т. С. Элиота в «Бесплодной земле».

Хемингуэевский эквивалент «поискам Грааля» (лейтмотив «Бесплодной земли») парадоксален. Способы преодоления «размыва контуров» и «болезни» (это также и тема «Волшебной горы» Т. Манна) намеренно даются американским писателем в ряду сниженном, «бытовом»: профессиональной выучки матадора или репортера, отношений между мужчиной и женщиной и т. д.-в ряду фактов, право на реальное, а не «книжное» знание которых способно по логике творчества Хемингуэя обеспечить лишь одно: переживание смерти как главного удела человеческого существования, как религиозного феномена.

«И восходит солнце» - роман о поисках именно абсолютного смысла. На это указывают два спорящих между собой эпиграфа. Автор одного - Г. Стайн, другой представлен стихом из Екклезиаста о вечно заходящем и восходящем солнце.

Джейк Барнс, повествователь и центральное действующее лицо романа, выступает принципиальным «антиромантиком». На войне ему нанесено мучительное увечье - Барнс оскоплен «оружием». Он трагически жаждет любви, которую не в состоянии разделить с близкой ему женщиной. Стремясь к трезвости и боясь самообмана, Барнс пытается строжайше контролировать свои эмоции. На фоне стоического кодекса его поведения, которое в романе последовательно характеризуется как должное, постепенно становится очерченной и позиция, воспринимаемая «недолжной», «романтической».

Фальшь, позы, многословие в романе представляет Роберт Кон. Субъектом приложения должного и недолжного делается роковая дама Брет Эшли, а ареной столкновения - «другая страна» испанской фиесты. Верх романтизма Кона в оценке Барнса проявляется в склонности к самодраматизации, в мечтах о фатальной любви. Малопривлекательные для Барнса черты Кона подчеркнуты его неумением быть ироничным и соблюдать стиль жизни американских экспатриантов в Париже 1920-х годов: если женщина покидает мужчину, то требовать объяснений по этому поводу несерьезно; если вести разговор, то непременно сдержанно, на языке водителей такси или жокеев и т. д. Право Джейка и его друзей на особый кодекс поведения выстрадано. В отличие от Кона, никогда не сталкивавшегося с серьезными жизненными испытаниями, они покалечены войной, что в некоторой степени спасает их от «праздника» вольной жизни в его сугубо буржуазном варианте.

Трагическая тональность повествования не скрадывается даже во второй, казалось бы, пасторальной части романа, где рассказывается о поездке Барнса со своим другом Биллом Гортоном на рыбную ловлю в испанские горы. Нельзя не заметить, что для Джейка важна не столько безмятежность природы, сколько участие в ней человека - посвященного, знатока, получающего удовольствие от пребывания в горах никак не «естественно», а согласно системе правил. Поэтому все же не красота ручьев, а присутствие близкого Барнсу друга дарует временное - тщательно просчитанное по часам и минутам, количеству съеденного и выпитого,- раз-два в год, преодоление одиночества.

Джейк сумел бы стать счастливым и в Париже, если бы постоянно был подле отчаянно любимой им Брет. Его особое чувство эстетического способно извлекать такое же чистое удовольствие из обеда в ресторане, как и из рыбной ловли: суть дела не во влиянии среды - среда не оказывает решающего воздействия на индивидуалистическое сознание, хотя человек биологически от нее неотторжим и страдает от своей биологической «неполноценности»,- а в сугубо личном решении вопроса («Мне все равно, что такое мир. Все, что я хочу знать, это - как в нем жить») об «искусстве жизни».

Красота природы в Бургете несколько несовременна, слишком безмятежна, вряд ли способна удовлетворить до конца человека, побывавшего на передовой и столкнувшегося там с «разгулом» природы, со стихией, квинтэссенция которой - «ничто». Именно поэтому главным ценностным ориентиром романа выступает реалия искусства, а не природы - эстетические принципы боя быков. Коррида - центральный символ романа, в ней объединены традиция, канон (абсолютная чистота приема) и новаторство. Матадор постоянно обязан изобретать новые ходы, иначе его поединок начнет лишь имитировать опасность (история матадора Бельмонте).

Накал же этому до мелочей ритуализованному действу придает близость смерти. Матадор ведет бой в «зоне быка». Стоит ему на мгновение отступить от правил спектакля - позволить обреченному животному «очаровать», загипнотизировать себя,- и гибели не миновать. Таким образом, коррида и поведенческий кодекс матадора символизируют в романе все главные грани преодоления потерянности.

В этом ракурсе блестящий матадор Ромеро вовсе не народный герой, а герой искусства, к постижению принципов которого стремится повествователь и которое изначально недоступно для понимания Кона, скучающего и в горах на лоне природы, и на поединке, но зато без конца бегающего в парикмахерскую. Варне явно привносит в свое восприятие корриды нечто такое, что вряд ли понимают простые испанцы, любители тонкостей боя быков.

Джейк считает себя мистиком в свете близкого столкновения со смертью на войне. В отличие от передовой смерть на арене стадиона заключена в рамки «театра», где абсурдная жестокость жизни отрицается системой правил и условно побеждается искусством. Существенно заметить, что коррида для жителей Памплоны не самоценна, а является составной частью семидневного католического праздника. Повествователя же в праздничных событиях интересуют лишь «карнавальные» аспекты. Другими словами, рассказчик намерен различать в происходящем не традиционное (обряд церковного праздника, который отчасти ассоциируется Барнсом с общественным лицемерием), а нетрадиционное - ситуацию переоценки ценностей. Доведение корриды до религиозного образца становится очевидным в романе тогда, когда речь заходит о христианстве, которое привлекательно для Барнса прежде всего как «форма», наполняемая сугубо личным содержанием.

Испанский опыт поэтому вряд ли что-то изменил в жизни повествователя. Пребывание на «празднике в празднике» (жрицей которого выступает Брет Эшли) лишь укореняет его в «искусстве» страдать. Стоический кодекс Барнса еще раз проходит проверку во все более жестокой «любви-муке». Пожертвовав Брет Эшли матадору Ромео в соответствии с артистическим духом дионисийско-карнавального веселья, Варне не может не сознавать, что способен обретать, лишь постоянно трагически утрачивая. Соответственно и Брет Эшли жертвует своим увлечением «мастером красоты» ради «жестокой» любви к Джейку Барнсу. Заключительные строки романа (вновь встретившиеся Варне и Эшли кружат в автомобиле по площади) намекают на «вечное возвращение» -неисчерпаемое страдание физического бытия, от глубины осознания которого зависят всходы красоты отчаяния.

«Выбор» Барнса - безусловно, свободный по экзистенциалистским понятиям выбор, «безнадежный» оптимизм которого предвосхищает ту концепцию действия, которая философски и эстетически была обоснована во Франции только на рубеже 1930-1940-х годов. Далеко не произвольно Ж.-П. Сартр (отказ от любви в концовке «Тошноты» и фигура Самоучки позволяют вспомнить заключительные главы «И восходит солнце» и фигуру Кона), анализируя «Постороннего» Камю, счел возможным назвать Хемингуэя в числе предшественников своего собрата по перу.

Роман «Прощай, оружие!» можно считать прологом к той ситуации, которая выведена в «И восходит солнце». И в этом произведении Хемингуэй использовал в названии своей книги цитату. Она взята из поэмы английского драматурга и поэта конца XVI в. Джорджа Пила, написанной по поводу ухода на покой прославленного воина. Ирония Хемингуэя очевидна: в его романе показана не слава оружия, а трагическое поражение. О каком же «оружии» идет речь? Прежде всего о романтической идее войны, связанной с фигурой Наполеона, войны планомерных наступлений и отходов, с торжественной сдачей городов, освященной ритуалом,- словом, об идее, содержание которой блестяще обыграно Л. Н. Толстым в «Войне и мире». Нелогичность, жестокая абсурдность современной бойни (расстрел под Капорето) разрушает иллюзию лейтенанта Фредерика Генри о долге по отношению к системе военных и социальных отношений, дозволяющих торжество хаоса, но вместе с тем освящаемой громкими, но малозначащими лозунгами о «героизме».

По замыслу автора, «Прощай, оружие!» не является антимилитаристским романом наподобие «Огня» А. Барбюса. Лейтенант Генри не против войны как таковой,- война в его представлении является мужественным ремеслом настоящего мужчины. Однако, как показывает Хемингуэй, этот ритуал полностью теряет общезначимый смысл на фоне сражений, которые убийственно нелогичны и играют людьми, как марионетками. Линия фронта на этой «новой» войне, где по сути дела нет ни своих, ни чужих (австрийцы в романе практически не персонифицированы), сугубо условна. Открытие этого измерения войны происходит и под влиянием ранения, и в результате разговоров лейтенанта с простыми людьми, которые, как это часто случается у Хемингуэя, выступают знатоками самых надежных истин («Войну не выигрывают победами»). Оно не дает Фредерику ничего, кроме урока самопознания: война становится неоспоримым, экзистенциальным событием его внутреннего мира. С этой войны, разумеется, дезертировать уже невозможно, что лишний раз подчеркивает ироническую многозначность названия романа.

По мере того как война начинает отождествляться с абсолютной жестокостью мира, на первый план повествования выдвигается любовь, которая до этого считалась для настоящего мужчины в отличие от «славных ратных дел» биологической ловушкой. Ринальди, друг Фредерика, к примеру, болен сифилисом. В результате развития темы любви роман с полным правом мог быть назван и «Прощай, любовь!». То есть прощай «романтическая», возвышенная любовь, столь же невозможная в современном мире, как и романтическая война. Фредерик и Кэтрин сознают это, когда рассуждают о том, как безличная машина войны («они») убивает наиболее достойных. Не строя никаких иллюзий относительно своего будущего, хемингуэевские герои обречены, как и в романе «И восходит солнце», на любовь-муку, любовь-утрату.

Меняются декорации, мрачная гора (возвышающаяся над передовой) и буря уступают место залитой солнцем Швейцарии, но это не упраздняет трагическую закономерность: Кэтрин погибает во время исполнения исключительно мирного долга, в родах. Следование драме рока превращает персонажей Хемингуэя в искателей откровения, суть которого определима ими только «от противного». «Утрачивая - обретаю» - этот традиционный для произведений американского писателя парадокс указывает на намерение Хемингуэя сделать смыслом само отсутствие смысла: чем горше поражение, тем настойчивее заявляет о себе стремление человека во что бы то ни стало утвердить свое достоинство.

Лучшие произведения Хемингуэя - о метафизическом голоде. Эта тема в первых двух романах помещена в контекст проблем искусства и любви. В романе «По ком звонит колокол» (1940) традиционный хемингуэевский индивидуалист проходит испытание политикой.

Книга Хемингуэя об Испании , быть может, и не столь с творческой точки зрения совершенна (в ней заметны элементы самоповторения), но это компенсируется емкостью ее обобщений. Если персонажи раннего Хемингуэя ощущали невозможность уйти от наваждения войны даже в мирной жизни, то герои «Колокола», наверное, согласились бы со словами Т. С. Элиота из эссе о Мильтоне: «Гражданская война никогда не кончается...» Как очевидец испанских событий, Хемингуэй счел возможным поставить эпиграфом к роману сходный по содержанию с элиотовской формулой фрагмент из проповеди Джона Донна. «...Я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе» - в этом утверждении поэта Хемингуэй нашел подтверждение своим наблюдениям о гражданской войне в Испании: человеческое в человеке важнее его политической принадлежности. Писатель словно предвидел критику советской пропаганды за беспристрастное изображение в романе испанских коммунистов и руководителей Интербригад, когда устами своего персонажа, советского журналиста Каркова (его прототипом был М. Кольцов), обвинил Роберта Джордана в «слабом политическом развитии». В 1960-е годы Д. Ибаррури направила специальное письмо в Политбюро КПСС, где говорила о нежелательности публикации хемингуэевского романа в СССР. Как следствие, отечественные читатели до сих пор по инерции знакомятся с переводом, который полон цензурных пропусков.

Глубина «Колокола» в том, что это роман и антифашистский, и антитоталитарный. Антифашизм в нем прежде всего не политическая позиция, а проявление личного мужества и категория личной свободы. Противопоставление франкистов и республиканцев Хемингуэй моментами делает условным: и те и другие отличаются жестокостью. Демагогию, трусость, пропагандистскую фальшь писатель достаточно привычно для себя сталкивает со стоическим мужеством простых людей (Эль Сордо, Ансельмо), которые воюют, как пашут землю, и убивают, ненавидя убийство. Внимательный читатель не может пройти мимо двойного парадокса заключительных страниц повествования. С позиции военной стратегии гибель Джордана - он прикрывает в одиночку отход партизан - не имеет большого смысла, но, как и в аналогичных романах А. Мальро («Удел человеческий»), которые посвящены «странным» гражданским войнам, герой побеждает тогда, когда отказывается от любых форм «корыстолюбия» и жертвует собой ради других. Но у моста должны погибнуть двое в разной степени достойных людей: как «республиканец» Джордан, так и первый, кто по трагической иронии попадет в прицел его автомата,- роялист лейтенант Беррендо.

Центральную тему романа, каким его видел автор, следует поэтому сформулировать как познание человеком себя вопреки обществу, которое предлагает ему лишь видимость решения проблемы свободы. В «Колоколе» речь идет фактически о двух войнах: войне идеологий (на равнине) и войне партизанской (в горах). Именно двойная жертва - «горнее» испытание смертью, а также любовью испанской девушки - показывает цену истинного мужества, позволяет американскому мечтателю-интеллигенту, попавшему в Испанию добровольцем, уйти от прекраснодушного («книжного») идеализма и утвердить себя, как сказал бы Мальро, в идеализме «антисудьбы». В своем художественном видении испанских событий Хемингуэй был не одинок. В чем-то сходные акценты характерны для творчества Дж. Оруэлла («Дань Каталонии», 1938), поэзии У. Х. Одена рубежа 1930-1940-х годов.

Послевоенное творчество Хемингуэя (роман "За рекой, в тени деревьев ", 1950; повесть "Старик и море ", 1952) уступают по уровню его произведениям 1920-1930-х годов. Однако это обстоятельство Уже не могло изменить репутацию Хемингуэя (Нобелевская премия 1954 г.) как одного из главных создателей художественной мифологии современного индивидуализма.