Cочинение «Стихийность крестьянского движения в повести А. С

Часть 1-я

Глава I

День угасал; лиловые облака, протягиваясь по западу, едва пропускали красные лучи, которые отражались на черепицах башен и ярких главах монастыря. Звонили к вечерни; монахи и служки ходили взад и вперед по каменным плитам, ведущим от кельи архимандрита в храм; длинные, черные мантии с шорохом обметали пыль вслед за ними; и они толкали богомольцев с таким важным видом, как будто бы это была их главная должность. Под дымной пеленою ладана трепещущий огонь свечей казался тусклым и красным; богомольцы теснились вокруг сырых столбов, и глухой, торжественный шорох толпы, повторяемый сводами, показывал, что служба еще не началась.

У ворот монастырских была другая картина. Несколько нищих и увечных ожидали милости богомольцев; они спорили, бранились, делили медные деньги, которые звенели в больших посконных мешках; это были люди, отвергнутые природой и обществом (только в этом случае общество согласно бывает с природой); это были люди, погибшие от недостатка или излишества надежд, олицетворенные упреки провидению; создания, лишенные права требовать сожаления, потому что они не имели ни одной добродетели, и не имеющие ни одной добродетели, потому что никогда не встречали сожаления.

Их одежды были изображения их душ: черные, изорванные. Лучи заката останавливались на головах, плечах и согнутых костистых коленах; углубления в лицах казались чернее обыкновенного; у каждого на челе было написано вечными буквами нищета! – хотя бы малейший знак, малейший остаток гордости отделился в глазах или в улыбке!

В толпе нищих был один – он не вмешивался в разговор их и неподвижно смотрел на расписанные святые врата; он был горбат и кривоног; но члены его казались крепкими и привыкшими к трудам этого позорного состояния; лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как облако, покрывающее солнце в день бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины; губы, тонкие, бледные, были растягиваемы и сжимаемы каким-то судорожным движением, и в глазах блистала целая будущность; его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона – но не человека: – он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их; в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали в незнакомце чудесного обманщика. Ему казалось не больше 28 лет; на лице его постоянно отражалась насмешка, горькая, бесконечная; волшебный круг, заключавший вселенную; его душа еще не жила по-настоящему, но собирала все свои силы, чтобы переполнить жизнь и прежде времени вырваться в вечность; – нищий стоял сложа руки и рассматривал дьявола, изображенного поблекшими красками на св. вратах, и внутренно сожалел об нем; он думал: если б я был чорт, то не мучил бы людей, а презирал бы их; стоят ли они, чтоб их соблазнял изгнанник рая, соперник бога!.. другое дело человек; чтоб кончить презрением, он должен начать с ненависти!

И глаза его блистали под беспокойными бровями, и худые щеки покрывались красными пятнами: всё было согласно в чертах нищего: одна страсть владела его сердцем или лучше он владел одною только страстью, – но зато совершенно!

«Христа ради, барин, – погорелым, калекам, слепому... Христа ради копеечку!» – раздался крик его товарищей; он вздрогнул, обернулся – и в этот миг решилась его участь. – Что же увидал он? русского дворянина, Бориса Петровича Палицына. Не больше.

[Глава II]

Представьте себе мужчину лет 50, высокого, еще здорового, но с седыми волосами и потухшим взором, одетого в синее полукафтанье с анненским крестом в петлице; ноги его, запрятанные в огромные сапоги, производили неприятный звук, ступая на пыльные камни; он шел с важностью размахивая руками и наморщивал высокий лоб всякий раз, как докучливые нищие обступали его; – двое слуг следовали за ним с подобострастием. – Палицын положил серебряный рубль в кружку монастырскую и, оттолкнув нищих, воскликнул: «Прочь, вы! – лентяи. – Экие молодцы – а просят христа ради; что вы не работаете? дай бог, чтоб пришло время, когда этих бродяг без стыда будут морить с голоду. – Вот вам рубль на всю братию. – Только чур не перекусайтесь за него».

Между тем горбатый нищий молча приблизился и устремил яркие черные глаза на великодушного господина; этот взор был остановившаяся молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться и не мог отвечать ему тем же, как будто свинцовая печать тяготела на его веках; если магнетизм существует, то взгляд нищего был сильнейший магнетизм.

Когда старый господин удалился от толпы, он поспешил догнать его.

Палицын обернулся.

– Что тебе надобно?

– Очень мало! – я хочу работы...

С язвительной усмешкой посмотрел старик на нищего, на его горб и безобразные ноги... но бедняк нимало не смутился, и остался хладнокровен, как Сократ, когда жена вылила кувшин воды на его голову, но это не было хладнокровие мудреца – нищий был скорее похож на дуэлиста, который уверен в меткости руки своей.

– Если ты, барин, думаешь, что я не могу перенесть труда, то я тебя успокою на этот счет. – Он поднял большой камень и начал им играть как мячиком; Палицын изумился.

– Хочешь ли быть моим слугою?

Нищий в одну минуту принял вид смирения и с жаром поцеловал руку своего нового покровителя... из вольного он согласился быть рабом – ужели даром? – и какая странная мысль принять имя раба за 2 месяца до Пугачева.

– Клянусь головою отца моего, что исполню свою обязанность! – воскликнул нищий, – и адская радость вспыхнула на бледном лице.

– Твое имя? -

– Прелестное имя для такого урода!

Слуги подхватили шутку барина и захохотали; нищий взглянул на них с презрением, и неуместная веселость утихла; подлые души завидуют всему, даже обидам, которые показывают некоторое внимание со стороны их начальника.

– Следуй за мной!.. сказал Палицын, и все оставили монастырь. Часто Вадим оборачивался! на полусветлом небосклоне рисовались зубчатые стены, башни и церковь, плоскими черными городами, без всяких оттенок; но в этом зрелище было что<-то> величественное, заставляющее душу погружаться в себя и думать о вечности, и думать о величии земном и небесном, и тогда рождаются мысли мрачные и чудесные, как одинокий монастырь, неподвижный памятник слабости некоторых людей, которые не понимали, что где скрывается добродетель, там может скрываться и преступление.

Глава III

Поздно, поздно вечером приехал Борис Петрович домой; собаки встретили его громким лаем, и только по светящимся окнам можно было узнать строение; ветер шумя качал ветелки, насаженные вокруг господского двора, и когда топот конский раздался, то слуги вышли с фонарями навстречу, улыбаясь и внутренне проклиная барина, для которого они покинули свои теплые постели, а может быть, что-нибудь получше. Палицын взошел в дом; – в зале было темно; оконницы дрожали от ветра и сильного дождя; в гостиной стояла свеча; эта комната была совершенно отделана во вкусе 18-го века: разноцветные обои, три круглые стола; перед каждым небольшое канапе; глухая стена, находящаяся между двумя высокими печьми, на которых стояли безобразные статуйки, была вся измалевана; на ней изображался завядшими красками торжественный въезд Петра I в Москву после Полтавы: эту картину можно бы назвать рисованной программой.

Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!.. жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа, когда он в духе... какая завидная жизнь! и всё это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же... и будут оплакивать ее кончину... и будут помнить ее, и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть... чудо что за жизнь! особливо как сравнишь с нею наши бури, поглощающие целые годы, и что еще ужаснее – обрывающие чувства человека, как листы с дерева, одно за другим.

На скамейке, у ног <Натальи> Сергевны (так я назову жену Палицына), сидела молодая девушка, ее воспитанница. – Это был ангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве. – Сальная свеча, горящая на столе, озаряла ее невинный открытый лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить мелкий золотой пушок; остальная часть лица ее была покрыта густой тенью; и только когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте; это лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда. – Ее грудь тихо колебалась, порой она нагибала голову, всматриваясь в свою работу, и длинные космы волос вырывались из-за ушей и падали на глаза; тогда выходила на свет белая рука с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла бы быть целою картиной!

Борис Петрович взошел; обе встали.

– Я привез нового холопа, – сказал он. – Клад! – нищий, который захотел работать! – он не должен быть слишком боек – это видно по лицу – но зато будет послушен!.. – вот ты увидишь сама – эй! – Вадимка! – живо.

Взошел безобразный нищий. Госпожа осмотрела его без внимания, как краденый товар... «Какой урод!» – воскликнула она. Но Вадим не слыхал – его душа была в глазах.

Долго супруг разговаривал с супругой о жатве, льне и хозяйственных делах; и вовсе забыли о нищем; он целый битый час простоял в дверях; куда смотрел он? что думал? – он открыл новую струну в душе своей и новую цель своему существованию. Целый час он простоял; никто не заметил; <Наталья> Сергевна ушла в свою комнату, и тогда Палицын подошел к ее воспитаннице.

– Как тебе нравится мой новый холоп?

– Урод! – отвечала Ольга, и вдруг ей послышалось что-то похожее на скрежет зубов. – Охота привозить таких пугал, – продолжала она, – нам бедным пленным птичкам и без них худо!..

– Оттого худо, что ты не хочешь согласиться, – возразил Борис Петрович и намеревался ее обнять.

Ольга покраснела и оттолкнула его руку; это движение было слишком благородно для женщины обыкновенной.

– Плутовка! если бы ты знала, как ты прекрасна: разве у стариков нет сердца, разве нет в нем уголка, где кровь кипит и клокочет? – а было бы тебе хорошо! – если бы – выслушай... у меня есть золотые серьги с крупным жемчугом, персидские платки, у меня есть деньги, деньги, деньги...

– У вас нет стыда! – отвечала Ольга; Палицын посмотрел на нее – и вспыхнул; – но услыхав шорох в другой комнате, погрозившись ушел.

– Боже!.. это восклицание невольно вырвалось из ее груди; это была молитва и упрек.

Безобразный нищий всё еще стоял в дверях, сложа руки, нем и недвижим – на его ресницах блеснула слеза: может быть первая слеза – и слеза отчаяния!.. Такие слезы истощают душу, отнимают несколько лет жизни, могут потопить в одну минуту миллион сладких надежд! они для одного человека – что был Наполеон для вселенной: в десять лет он подвинул нас целым веком вперед.

– Знаешь ли ты своих родителей, Ольга? – сказал Вадим.

– Странный вопрос! – отвечала она.

– Я сирота; – мой отец меня оставил, когда я была ребенком – и отправился бог знает куда – верно очень далеко, потому что он не возвращался, – чело Вадима омрачилось, и горькая язвительная улыбка придала чертам его, слабо озаренным догорающей свечой, что-то демонское.

– Хочешь ли знать куда?

– Хочу!.. – и влажные глаза ее ярко заблистали.

– Подумай, – я для тебя человек чужой – может быть я шучу, насмехаюсь!.. подумай: есть тайны, на дне которых яд, тайны, которые неразрывно связывают две участи; есть люди, заражающие своим дыханием счастье других; всё, что их любит и ненавидит, обречено погибели… берегись того и другого – узнав мою тайну, ты отдашь судьбу свою в руки опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот: он изомнет его…

– Хочу знать непременно... – воскликнула неопытная девушка.

Она посмотрела вокруг – нищего уже не было в комнате.

Глава IV

Прошло двое суток – Вадим еще не объявлял своей тайны... Ужели он только хотел подстрекнуть женское любопытство? если так, то он вполне достиг своей цели. Под разными предлогами, пренебрегая гнев госпожи своей, Ольга отлучалась от скучной работы и старалась встретить где-нибудь в отдаленной пустой комнате Вадима; и странно! она почти всегда находила его там, где думала найти – и тогда просьбы, ласки, все хитрости были употребляемы, чтобы выманить желанную тайну – однако он был непреклонен; умел отвести разговор на другой предмет, занимал ее разными рассказами – но тайны не было; она дивилась его уму, его бурному нраву, начинала проникать в его сумрачную душу и заметила, что этот человек рожден не для рабства: – и это заставило ее иметь к нему доверенность; немудрено; – власть разлучает гордые души, а неволя соединяет их.

Однажды она взяла его за руку.

– Не правда ли я очень безобразен! – воскликнул Вадим. Она пустила его руку. – Да, – продолжал он. – Я это знаю сам. – Небо не хотело, чтоб меня кто-нибудь любил на свете, потому что оно создало меня для ненависти; – завтра ты всё узнаешь: – на что мне беречь тебя? – О, если б... не укоряй за долгое молчанье. – Быть может настанет время и ты подумаешь: зачем этот человек не родился немым, слепым и глухим, – если он мог родиться кривобоким и горбатым?..

Поведение Вадима с протчими слугами было непонятно, потому что его цели никто не знал; я объясню его сколько можно следующим разговором; на крыльце дома сидело двое слуг, один старый, другой лет двадцати; вот слова их:

– Заметь, Федька, что, кто из грязи вышел, тот лезет в золото! – как этот Вадимка загордился – эдакой урод – мне никогда никакого уважения не делает – когда сам приказчик меня всегда отличает – да и к барину как умеет он подольститься: словно щенок! – Экой век стал нехристиянской.

– Не скажу, дядя Ипат!.. он всегда со мной ласков – парень лихой; с ним держи ухо востро: тотчас на удочку подцепит – вот например вчера...

– Что вчера?

– Я тебе расскажу эту штуку, дядя... слушай... вчера барин разгневался на Олешку Шушерина и приказал ему влепить 25 палок; повели Олешку на конюшню – сам приказчик и стал его бить; 25 раз ударил да и говорит: это за барина – а вот за меня – и занес руку: Вадим всё это время стоял поодаль, в углу: брови его сходились и расходились. – В один миг он подскочил к приказчику и сшиб его на землю одним ударом. На губах его клубилась пена от бешенства, он хотел что-то вымолвить – и не мог.

– Жаль! – возразил старик, – не доживет этот человек до седых волос. – Он жалел от души, как мог, как обыкновенно жалеют старики о юношах, умирающих преждевременно, во цвете жизни, которых смерть забирает вместо их, как буря чаще ломает тонкие высокие дерева и щадит пни столетние.

Зачем Вадим старался приобрести любовь и доверенность молодых слуг? – на это отвечаю: происшествия, мною описываемые, случились за 2 месяца до бунта пугачевского.

Умы предчувствовали переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь <его> могла смыть эти постыдные летописи. Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра: притесненный делается притеснителем и платит сторицею – и тогда горе побежденным!..

Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем, но справедливо, он согласен служить – но хочет гордиться своим рабством, хочет поднимать голову, чтоб смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей! В 18 столетии дворянство, потеряв уже прежнюю неограниченную власть свою и способы ее поддерживать – не умело переменить поведения: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!

[Глава V]

Но обратимся к нашему рассказу.

Дом Бориса Петровича стоял на берегу Суры, на высокой горе, кончающейся к реке обрывом глинистого цвета; кругом двора и вдоль по берегу построены избы, дымные, черные, наклоненные, вытягивающиеся в две линии по краям дороги, как нищие, кланяющиеся прохожим; по ту сторону реки видны в отдалении березовые рощи и еще далее лесистые холмы с чернеющимися елями, налево низкий берег, усыпанный кустарником, тянется гладкою покатостью – и далеко, далеко синеют холмы как волны. Вечернее солнце порою играло на тесовой крыше и в стеклах золотыми переливами, раскрашенные резные ставни, колеблемые ветром, стучали и скрып<ели>, качаясь на ржавых петлях. Вокруг старинного дома обходит деревянная резной работы голодарейка, служащая вместо балкона; здесь, сидя за работой, Ольга часто забывала свое шитье и наблюдала синие странствующие воды и барки с белыми парусами и разноцветными флюгерями. Там люди вольны, счастливы! каждый день видят новый берег – и новые надежды! – Песни крестьян, идущих с сенокоса, отдаленный колокольчик часто развлекали ее внимание – кто едет, купец? барин? почта? – но на что ей!.. не всё ли равно... и всё-таки не худо бы узнать.

Какая занимательная, полная жизнь, не правда ли?

Теперь она попала из одной крайности в другую: теперь, завернувшись в черную бархатную шубейку, обшитую заячьим мехом, она трепеща отворяет дверь на голодарейку. – Чего тебе бояться, неопытная девушка: Борис Петрович уехал в город, его жена в монастырь, слушать поучения монахов и новости и<з> уст богомолок, не менее ею уважаемых.

Кто идет ей навстречу. – Это Вадим. – Она вздрогнула; – она побледнела, потому что настала роковая минута.

– Что с тобою, – сказал он.

– Ничего...

– А! понимаю! – он закусил губы: – ты меня испугалась...

– Зачем мне бояться тебя, – отвечала гордо Ольга.

– Тем лучше! – продолжал он... – это уже много значит – так я тебе не страшен! не отвратителен... о мой создатель! вот великое блаженство! право мне кажется это первое... – он остановился...

– Послушай, что если душа моя хуже моей наружности? разве я виноват... я ничего не просил у людей кроме хлеба – они прибавили к нему презрение и насмешки... я имел небо, землю и себя, я был богат всеми чувствами... видел солнце и был доволен... но постепенно всё исчезло: одна мысль, одно открытие, одна капля яда – берегись этой мысли, Ольга.

– Для чего мы здесь, – спросила она с нетерпением.

– Я здесь для того, чтобы тебя видеть.

– А я совсем не для того...

– Опять, опять! – воскликнул Вадим. – Послушай, если хочешь чего-нибудь добиться от меня, то не намекай о моем безобразии: я завистлив, я зол, я всё, что ты хочешь... но пощади меня. – Он закрыл лицо обеими руками. – Ей стало жалко: этот человек, одаренный величайшим самолюбием, просил у нее, слабой девушки, у нее, еще более, чем он, беззащитной, сожаления – или нет... меньше... он просил, чтоб она его не оскорбляла.

Такие речи иногда трогают женское сердце.

Она прервала неприятное молчание:

– Ты говорил, Вадим, что знаешь, где мой отец?..

Он задумался:

– Обещай никогда не укорять меня за то, что я тебе открыл свою тайну.

– Никогда.

– Слушай же: твой отец был дворянин – богат – счастлив – и подобно многим, кончил жизнь на соломе... ты вздрогнула... но это еще ничего!..

– О если это ничего – то не продолжай.

– Нет слушай: у него был добрый сосед, его друг и приятель, занимавший первое место за столом его, товарищ на охоте, ласкавший детей его, – простосердечный, который всегда стоял с ним рядом в церкви, снабжал его деньгами в случае нужды, ручался за него своею головою – что ж... разве этого не довольно для погибели человека? – погоди... не бледней... дай руку: огонь, текущий в моих жилах, перельется в тебя... слушай далее: однажды на охоте собака отца твоего обскакала собаку его друга; он посмеялся над ним: с этой минуты началась непримиримая вражда – 5 лет спустя твой отец уж не смеялся. – Горе тому, кто наказал смех этот слезами! Друг твоего отца отрыл старинную тяжбу о землях и выиграл ее и отнял у него всё имение; я видал отца твоего перед кончиной; его седая голова неподвижная, сухая, подобная белому камню, остановила на мне пронзительный взор, где горела последняя искра жизни и ненависти... и мне она осталась в наследство; а его проклятие живо, живо и каждый год пускает новые отрасли, и каждый год всё более окружает своею тенью семейство злодея... я не знаю, каким образом всё это сделалось... но кто, ты думаешь, кто этот нежный друг? – как, небо!.. в продолжении 17-ти лет ни один язык не шепнул ей: этот хлеб куплен ценою крови – твоей – его крови! и без меня, существа бедного, у которого вместо души есть одно только ненасытимое чувство мщения, без уродливого нищего, это невинное сердце билось бы для него одною благодарностью.

– Вадим, что сказал ты.

– Благодарность! – продолжал он с горьким смехом. – Благодарность! Слово, изобретенное для того, чтоб обманывать честных людей!.. слово, превращенное в чувство! – о премудрость небесная!.. как легко тебе из ничего сделать святейшее чувство!.. нет, лучше издохнуть с голода и жажды в какой-нибудь пустыне, чем быть орудием безумца и лизать руку, кидающую мне остатки пира… – о, благодарность!..

И он ходил взад и вперед скорыми шагами, сжав крестом руки, – и, казалось, забыл, что не сказал имени коварного злодея… и, казалось, не замечал в лице несчастной девушки страх неизвестности и ожидания… он был весь погребен сам в себе, в могиле, откуда также никто не выходит… в живой могиле, где также есть червь, грызущий вечно и вечно ненасытный.

Безобразные черты Вадима чудесно оживились, гений блистал на челе его, – и глаза, если б остановились в эту минуту на человеке, то произвели бы действие глаз василиска: но они были обращены вверх!..

– Я отгадала! – воскликнула молодая девушка, подойдя с твердостию к Вадиму... – я поняла тебя!.. это Борис Петрович...

Она в самом деле отгадала: великие души имеют особенное преимущество понимать друг друга; они читают в сердце подобных себе, как в книге, им давно знакомой; у них есть приметы, им одним известные, и темные для толпы; одно слово в устах их иногда целая повесть, целая страсть со всеми ее оттенками.

Палицын был тот самый ложный друг, погубивший отца юной Ольги – и взявший к себе дочь, ребенка 3 лет, чтобы принудить к молчанию некоторых дворян, осуждавших его поступок; он воспитал ее как рабу, и хвалился своею благотворительностию; десять лет тому назад он играл ее кудрями, забавлялся ее ребячествами и теперь в мыслях готовил ее для постыдных удовольствий. Это было также мщение в своем роде... кто бы подумал!.. столько страданий за то, что одна собака обогнала другую... как ничтожны люди! как верить общему мнению! – Палицын слыл честнейшим человеком во всем околотке – и точно! он погубил только одно семейство.

Я сказал, что великие души понимают друг друга, потому-то Вадим смотрел на нее, без удивления, но с тайным восторгом.

Она схватила его за руку и повлекла в комнату, где хрустальная лампада горела перед образами, и луч ее сливался с лучом заходящего солнца на золотых окладах, усыпанных жемчугом и каменьями; – перед иконой богоматери упала Ольга на колени, спина и плечи ее отделяемы были бледнеющим светом зари от темных стен; а красноватый блеск дрожащей лампады озарял ее лицо, вдохновенное, прекрасное, слишком прекрасное для чувств, которые бунтовали в груди ее; Вадим не сводил глаз с этого неземного существа, как будто был счастлив.

Ольга сорвала с шеи богатое ожерелье и бросила его на землю.

– Так уничтожаю последний остаток признательности... боже! боже! я невиновна... ты, ты сам дал мне вольную душу, а он хотел сделать меня рабой, своей рабой!.. невозможно! невозможно женщине любить за такое благодеяние... терпеть, страдать я согласна... но не требуй более; боже! если б ты теперь мне приказал почитать его своим благодетелем – я и тебя перестала бы любить!.. моя жизнь, моя судьба принадлежат тебе, создатель, и кому ты хочешь – но сердце в моей власти!..

Слезы покатились из глаз ее, она склонила голову, рука ее дрожала в руке Вадима...

– Я твой брат! – воскликнул он вне себя. Она обернулась, встала... как будто не поняла... как будто ужаснулась... Руки ее опустились как руки умершей, и сомкнутые уста удерживали дыхание.

– Я твой брат! – повторил он дрожащим, страшным голосом.

Она молчала.

Вадим взглянул на нее в последний раз, схватил себя за голову и вышел; и выходя остановился у двери... и в продолжение одной минуты он думал раздробить свою голову об косяк... но эта безумная мысль скоро пролетела... он вышел.

– Брат! – сказала Ольга, смотря ему вослед. – Брат! И без сил она упала на стул.

“Вадим” - незавершенный юношеский роман М.Ю. Лермонтова (1832 - 34?). Название, отсутствующее в рукописи, дано редакторами. Произведение создавалось в годы учебы поэта в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
В основе сюжета - история мести за попранное человеческое достоинство. Главный герой - нищий Вадим - натура исключительная и страстная. Вокруг него драматично сплетены судьбы и других героев произведения. Действие романа разворачивается в местах, знакомых М.Ю. Лермонтову с детства.
Роман основан на подлинных исторических событиях, связанных с пугачевским движением, охватившим Пензенскую губернию летом 1774 года. В том году восставшие казаки побывали в Тарханах, тогда принадлежавших помещику И.А. Нарышкину. Предание сохранило расказ о том, как управляющий успел предусмотрительно раздать весь барский хлеб крестьянам и только потому не был повешен. Исторически точное воссоздание восстания в задачи М.Ю. Лермонтова не входило, письменных документов эпохи он не изучал, характер и дух событий воспроизводился им на основе устных преданий. В его тарханские годы были живы еще старики, хорошо помнившие те события, знал М.Ю. Лермонтов и истории окрестных помещиков, одни из которых прятались от пугачевцев в пещеры, а другие переходили на сторону “народного царя”. Многое он слышал от дворовых крестьян, от соседей-помещиков, и, конечно, от бабушки Е.А. Арсеньевой. Через нее внук мог узнать историю несправедливой тяжбы богатого тамбовского дворянина полковника С.П. Крюкова со своим бедным соседом поручиком И.Я. Муратовым, в результате которой последний был разорен. Подобный факт в романе его главный герой сообщает своей сестре Ольге.
Заинтересовавшись темой крестьянского восстания, опираясь на самостоятельно собранный исторический материал, двадцатилетний М.Ю. Лермонтов пытался найти ответ на мучивший его вопрос о причинах, породивших страшный пугачевский год. “Люди, когда страдают, обыкновенно покорны, - размышлял он на страницах романа, - но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра, притесненный делается притеснителем и платит сторицею - и тогда горе побежденным!...”.
Роман остался незаконченным, но в 1840 году поэт, по свидетельству В.Г. Белинского, обдумывал “романтическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества”. Не исключено, что в первом из них, приуроченном к веку Екатерины II, он собирался так или иначе вернуться к темам и образам незавершенного произведения.
Попытку сценического истолкования романа осуществил режиссер А.С. Гуляев в Пензенском областном драматическом театре имени А.С. Луначарского. Не затрагивая философской проблематики юношеского произведения Лермонтова, режиссер на первый план вывел историю любви Юрия Палицина и сестры главного героя, Ольги. Премьера спектакля состоялась в октябре 2003 года. Главную роль исполнил С.А. Казаков.

"Тарханская энциклопедия". М., 2013.

Иллюстрация: Обложка рукописи романа “Вадим”, рисунок М.Ю. Лермонтова. Перо, чернила, 1832-1834.

Цитаты из романа "Вадим"

Подлые души завидуют всему, даже обидам, которые показывают некоторое внимание со стороны их начальника.

Великие души имеют особенное преимущество понимать друг друга; они читают в сердце подобных себе, как в книге, им давно знакомой…

Есть существа, которые в высшей степени несчастья так умеют обрубить, обточить свою бедственную душу, что она теряет все способности, кроме первой и последней: жить!

Теперь жизнь молодых людей более мысль, чем действие; героев нет, а наблюдателей чересчур много…

Счастие ― женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец.

Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра; притесненный делается притеснителем и платит сторицею ― и тогда горе побежденным!..

Что такое народ? Камень, висящий на полугоре, который может быть сдвинут усилием ребенка, но несмотря на то, сокрушает все, что ни встретит в своем безотчетном стремлении.

Ябеда" Капниста", "Вадим Новгородский" Княжнина.

Ода "Вольность".

«Вольность» - это ода, написанная примерно в 1781 – 1783 гг. (отрывки были напечатаны в «Путешествии из Петербурга в Москву»).

Попробую вывести основные идеи тезисно:

1)Свободы нужно ждать только от тяжести порабощения.

2) Власть слепа и безрассудна.

3) Крестьянин в законе мертв и не имеет шансов на воскрешение.

4) Помещики - эксплуататоры, безнравственны.

В оде приводится масса доводов в пользу отмены крепостного права:

1. Все люди равны. Все сословия тоже равны: крестьяне, дворяне, купцы и вельможи.

2. Крестьянин – производитель. Крестьянин – кормилец, с чувством собственного достоинства.

3. Крепостное право экономически невыгодно.

Такие доводы подразумевают как бы новое пугачевское восстание. Право коллектива на восстание. Речь уже идёт о негласном договоре государства и гражданина: человек изначально родился свободным, а законы должны быть во благо всего общества. Радищев ссылается на опыт Французской и Английской революции, говоря, что общество развивается не по спирали, а по замкнутому кругу. Стоит отметить, что произведение сентиментальное, поскольку одна и та же мысль приводится на множестве примеров. В связи с этим нужно не забыть сказать о кристаллизации мысли на множестве примеров и сравнений. События Радищев анализирует через чувства, а потом делает выводы. Жанр оды - сентименталистский дневник, с особой чувствительностью – способностью к состраданию, выраженному в эмоциональной речи.

Радищев абсолютно четко прославляет вольность, политическую свободу. Он указывают на исторические примеры торжества вольности, как я уже писала выше (на английскую революцию XVII века). Он считает, что равный для всех закон - залог обеспечения политической свободы в стране и, как выяснилось многим позже, он оказался прав, как и Пушкин, следовавший его сентенциям в своей оде «Вольность». Ода Радищева - это призыв к народной революции, к ниспровержению царской власти вообще , хотя у того же Пушкина ода «Вольность» направлена только против «тиранов», ставящих себя выше закона.

Радищев, долго вынашивая революционные идеи свержения самодержавия, создает оду "Вольность". Но стоит отметить особо, сколь последователен он был в отрицании тирании, столь смелым был и в поэтическом «экспериментаторстве». Для прославления политической и гражданской свободы поэт избирает традиционный жанр оды. И первый логичный вопрос: что же остается тогда в ней от традиции классицизма? Ведь Радищев воспевает не выдающегося полководца и не государственного деятеля и, тем более, не монарха, а истинную свободу… Полемично в этом отношении уже само начало произведения:

О! дар небес благословенный,

Источник всех великих дел,

О вольность, вольность, дар бесценный,

Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Радищев доказывает в своей оде право народа на казнь царя-тирана. Народ - создатель всех благ земных, и царь, возомнивший, что он истинный Господь, а не народ, - "преступник из всех первейший":

Ликуйте, склепанны народы.

Се право мщенное природы

На плаху возвело царя.

Таким образом, ода "Вольность" Радищева - это первое слово русской революционной поэзии, содержащее в себе призыв к революции и выражающее его в соответствии с принципами эстетики поэта. Подлинный творец, как утверждал сам Радищев, открывает согражданам "разнообразные стези познания", никчемна поэзия без мысли- "тощий без мыслей источник словесности".

Вас. Вас. Капнист – прогрессивный, либерально настроенный дворянский писатель. Начал лит. деятельность в 1780г «Одой на надежду », в которой видны гражданские, политические мотивы. В «Оде на рабство », появившейся после указа о закрепощении крестьян некоторых украинских наместничеств (К. был украинцем), выражал антикрепостнические идеи. Слезы, горе, тирады против тирании. Когда Екатерина издала указ, где разрешала на официальных бумагах подписываться не «раб», а «верноподданный» (большое дело), К. написал «Оду на истребление в России звания раба», где всячески хвалил Екатерину.

Входил в дружеский кружок Львова вместе с Хемницером, Державиным. Мотивы поэзии членов кружка характерны и для поэзии К.: прославление покоя, тишины, уединения, радости общения в кругу семьи и друзей.

В значительнейшем произведении «Ябеда » К. обличает судопроизводство, крючкотворство, взяточничество и др. социальные пороки. К. сумел раскрыть это социальное зло как явление типическое . Беззаконие – система всего бюрократического государства. Разгул произвола и грабежа чиновников – тема «Я.». К. и самому пришлось столкнуться с судебными порядками, что придало комедии жизненно правдивый характер.

Богатый помещик Праволов, «злой ябедник», старается отнять имение у своего соседа помещика Прямикова. Праволов подкупает чиновников Гражданской палаты, готовясь даже в интересах дела породниться с ее председателем. Тип помещика Праволова характерен для русских помещиков. Честный Прямиков сталкивается с организованной и властной щайкой грабителей. Кажется, что на взяточников нет никакой упавы – ибо в других учреждениях России царят те же порядки.

«Я.» поражала своей жизненной правдивостью . Общественное негодование К. особо проявляется в сценах попойки чиновников и судебном заседании. В конце комедии порок наказан – хотя это не внушает светлых надежд. Комедию высоко оценил Белинский .

«Я.» написана по правилам классицизма : 5 актов, единства, строго + и – персонажи, говорящие фамилии (Хватайко, Кривосудов, пьяница Бульбулькин). Ямбический стих и живая разговорная речь, афористичность, поговорки. Реалистические тенденции: сатирическая направленность и типически обобщенные образы, язык.

«Я.» поставили в 1798 г, но после 4 представлений была «высочайше» запрещена.

Яков Борисович Княжнин – сын вице-губернатора, учился в Питере, служил в иностранной коллегии у Панина, был военным, но оставил службу за растрату казенных денег. Служил секретарем вельможи Бецкого. Писать начал рано, под влиянием творчества Сумарокова. Написал 8 трагедий, 4 комедии, 5 комических опер и мелодрам, стихотворения . Самодержавие и отношение к нему – основная политическая тема трагедий К., которую он решал как борьбу с самовластьем во имя свободы. В годы политической реакции его трагедии принесли ему неприятности. Известная трагедия К. – «Росслав» - глубоко патриотическая. В «Отечества губителях» К. громит тиранов. «Вадим Новгородский» (1789) был связан со стремлением К. ответить Екатерине, написавшей «Историческое представление из жизни Рурика». Там Вадим изображен не противником самодержавия, а властолюбцем, который устраивает заговор. Рурик у нее – идеальный монарх; Вадим в конце оказывается преданным великодушному Рурику. Рурик у К. тоже великодушен, избран самим народом Новгорода. Но ярко изображена титаническая фигура Вадима, который выступает пламенным патриотом и защитником вольности родного города , поборником тирании как таковой (имхо, Вадим в трагедии – последний самодур и болван, но ладно ). Татаринова пишет, что создание героического образа Вадима – величайшая заслуга К. Основной политический конфликт трагедии – вызванный борьбой за республику против монархии , даже в том случае, если монарх просвещенный. Это первая республиканская трагедия с первым героем – непоколебимым республиканцем. Трагедия Вадима – в том, что народ не поддерживает его. Но по мнению автора, Вадим одерживает моральную победу. Написана в рамках классицизма, но в трагедии нет четкого деления на + и – героев.

Когда трагедия была напечатана в 1793, Екатерина сразу ее запретила и велела сжечь (сам К. был тогда уже мертв). Полностью ее опубликовали лишь в 1914 г.

Краткое содержание «Ябеды» см. в уже сделанном мной билете № 11.

Краткое содержание «Вадима Новгородского»

Действующие лица: Рурик (князь Новгородский), Вадим (посадник и полководец), Рамида – дочь Вадима, Пренест , Вигор (посадники), Извед (наперсник Рурика), Селена – наперсница Рамиды. Воины, народ.

Все говорят возвышенным, высокопарным и пафосным слогом.

Ночью Вигор и Пренест на площади ждут Вадима – и удивляются, чего это он, после победоносной войны возвращаясь на родину, попросил только их двоих встретить его. А Пренест говорит, что, мол, наверное это из-за все возрастающей самодержавной власти Рюрика. Появляется Вадим и разглагольствует о том, то раньше народ Новгорода был великим и гордым, а теперь пришел Рюрик и всех себе подчиняет. Далее идет спор Вадима с Вигором и Пренестом о том, что, коль они любят отечество, как говорят, то должны любовь доказывать делом и не пресмыкаться перед царем. Вигор рассказывает: когда Вадим уехал, в Новгороде воцарился мятеж, вельможи устроили там черт знает что. Тогдашний князь Гостомысл позвал на помощь Рурика, который помог восстаность спокойствие. Когда Гостомысл умирал (старый был), завещал власть Рурику. Тот сначала отказался, но народ его уговорил. Народ был ему благодарен. Вадим возмущается – чему благодарен? Закрепощению? Потом он переводит тему на Рамиду – свою дочь. Говорит, что отдаст ее замуж только за истинного поборца тирании. Вигор и Пренест тут же соглашаются всячески Вадиму помогать, чтобы заполучить ее в жены. Когда Вигор уходит, Пренест клянется, что любовь его не помешает его долгу. А Вадим говорит, что пока не будет показываться дочери – сделает это позже.