Задумывался ли кто-либо когда-нибудь о том, почему в сказке «Конек-Горбунок» в один и тот же котел бухается Иван и царь, но Иван выживает и становится записным красавцем, а царь заживо варится в кипятке? Все грешат на Конька-Горбунка (сокращенно - КГ). Но, простите, магия КГ вряд ли может быть привязана к человеку. Об этом свидетельствует, например следующая цитата из Ершова:

«Тут слуга конька приводит
И к сторонке сам отходит.
Вот конек хвостом махнул,
В те котлы мордой макнул,
На Ивана дважды прыснул,
Громким посвистом присвистнул».

То есть, очевидно, что конек, окуная морду в котел, произвел с химическим составом воды некие магические действия, которые позволили Ивану искупаться в воде. Очевидно, что если говорить с магической точки зрения, скорее всего, опусканием морды Конек-Горбунок привел воду в котле с кипятком к состоянию чуть горячее обычного (чтобы не возникло кривотолков). Окуная же морду в котел с ледяной водой, Конек-Горбунок отдал часть энергии от первого котла. Таким образом, очевидно, что Иван прыгал уже в нормальную воду.

«На конька Иван взглянул
И в котел тотчас нырнул,
Тут в другой, там в третий тоже,
И такой он стал пригожий,
Что ни в сказке не сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь».

Трансформация Ивана в красавца является всего лишь массовым гипнозом, которым, что вполне вписывается в образ, владел Конек-Горбунок. В крайнем случае, можно предположить, что в котле с обычной водой после макания морды Конька-Горбунка произошли некоторые мутации, краткосрочно ускоряющие взросление человеческого организма. И тогда прыжок Ивана попросту представил нам возможность полюбоваться быстрым, но опять же, кратковременным старением, приведшим мальчика в состояние красивого юноши. Сей механизм пока не имеет научного объяснения, поэтому приводится здесь в качестве гипотезы.

Касательно дальнейшего же, расхождений быть не может. Тут все очевидно и, увы, прозаично. Цитирую очевидца:

«Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился, -
Бух в котел - и там сварился»!

Итак, почему же царь, прыгая в воду той же консистенции, что и Иван, сварился? Тут все до предельного ясно. Заметим, что делает Иван перед прыжком: он внимательно смотрит на Конька-Горбунка. И тем самым получает сигнал от мага, что все в порядке. И волшебство сработает. А что делает царь? Царь дважды крестится. Тем самым он призывает Бога в соучастники бесовского занятия, коим, безусловно является магия. Естественно, подобного кощунства Бог стерпеть не мог и привел воду в ее первоначальное состояние. В результате царь сварился. Однако тут есть еще одна важная деталь. Смерть царя была изначально запланирована заговором Ивана и Конька-Горбунка. Как мы с вами выяснили, вода в среднем чане, скорее всего обладает качествами краткосрочно ускорять все жизненные процессы в организме. И старый царь, скорее всего попросту умер бы в среднем чане от старости. Таким образом, его участь была заранее предрешена, как только он связался с магическим животным, известным под кличкой Конек Горбунок и его повелителем Иваном.

За последние 10 дней эту публикацию прочитали

Конёк-Горбунок: возвращение к первой редакции 1834 года

Полный текст с иллюстрациями художника Н.М. Кочергина находится по адресу:
http://konek-gorbunok.ucoz.ru/konek.htm

Уважаемые читатели – ценители русского слова,

данный вариант «Конька-Горбунка» был набран мною по фотокопии первого издания книги 1834 года, находящейся в свободном доступе в интернете по адресу: http://imwerden.de/pdf/konek-gorbunok_1834.pdf

Со своей стороны, я рекомендую и вам взглянуть на него, дабы, не доверяя мне на слово, составить собственное мнение по поводу шедевра русской словесности, который с детства тонко и одновременно мощно формировал нашу речь и наше сознание, ни в чём при этом не уступая знаменитейшим пяти сказкам А.С. Пушкина.

Откуда взялась такая потребность у меня лично – провести несколько бессонных ночей за бокалом (и не одним) красного вина, вручную перепечатывая текст 1834 года и «переводя» его на современную орфографию?

Дело в том, что и в раннем детстве меня посещали странные ощущения по поводу этой любимейшей мною сказки. С одной стороны, её слог мне казался настолько же лёгким, искромётным и привычным, как и в знаменитом введении к «Руслану и Людмиле» – «у лукоморья дуб зелёный...». Но почему-то время от времени слог этот как будто «давал сбои», «спотыкаясь» о непонятные и угловатые места, которые вызывали во мне лёгкое недоумение.

Когда же я начал читать текст сказки 1834 года, то с восторгом обнаружил, что «угловатые места» куда-то исчезли, и что слог льётся тот самый – пушкинский, то есть лёгкий, искрящийся и знакомый, в нём нет ни грамма тяжеловесности, графоманства и «странностей», столь привычных нам по знакомству с менее способными писателями той эпохи, которые в силу своих ограничений не смогли серьёзно повлиять на формирование современного русского языка и безнадёжно устарели.

Разумеется, после такого личного открытия я был готов пойти лёгким путём – купить либо распечатать книжку с текстом первого издания. Фотокопию издания 1834 года я распечатал в первую очередь, но в ней есть два недостатка (к коим я не отношу старую орфографию – с ней даже интереснее): во-первых, в ней есть цензорские «отточия» т.е. пропуски любых мест, в которых Иван разговаривает с царём либо отзывается о царе в «непочтительных» выражениях. Ну и, во-вторых, какая может быть в наше время сказка без картинок – без цветных картинок, нарисованных хорошим художником? Даже будучи взрослым и читая с детства знакомую сказку, хочется вновь ощутить себя ребёнком а вовсе не «учёным-пушкиноведом», так что современная атрибутика детской литературы остаётся важной.

Таким образом, издания, которое бы удовлетворяло моим потребностям, не оказалось «на рынке». И я решил восполнить для себя этот пробел самостоятельно. С текстом я поступил просто: издание 1834 года я перепечатал полностью в современной орфографии настолько грамотно, насколько у меня хватило сил его самостоятельно написать и выверить.

За рамками этого короткого вступления остаётся разбор вопроса авторства данного шедевра. Замечу лишь вкратце, не приводя аргументов: я склоняюсь к тому, что автором текста первого издания является А.С. Пушкин, отсюда моё щепетильное отношение к сохранению всего, что в нём есть.

Также я полагаю, что правка текста в последующих изданиях сказки осуществлялась лично П.П. Ершовым, поэтому, увы, для меня нет гарантии авторства при восполнении цензорских «отточий» текстом, почерпнутым из последней «официальной» редакции. Но так или иначе это лучшее из того, что было возможно сделать. Ведь, к сожалению, Ершов, возвратившись из Петербурга в Тобольск, сжёг, какие бы то ни было, рукописи и автографы Пушкина, находившиеся в его распоряжении. В свете настолько «щепетильного» отношения к ним, мне не трудно представить себе и последующие потуги Ершова «перековать» на свой лад текст «Конька», занимавшие его в течение всей последующей жизни.

Как бы то ни было, для меня однозначно то, что текст издания 1834 года более ясен, современен и строен в своей целостности, чем последовавшие за ним «улучшения». Если же хотя бы на минуту представить себе, что «Конька» написал Александр Сергеевич, то насколько иной оттенок принимает его знаменитая фраза: «теперь этот род сочинений можно мне и оставить»? А как насчёт его же фразы: «этот Ершов владеет стихом точно своим крепостным мужиком»? Неужели любитель русской литературы не рассмотрит в ней некоторой издёвки? С этой мыслью откланиваюсь и оставляю вас наедине с этим великим произведением.

КОНЁК-ГОРБУНОК

Русская сказка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Начинается сказка сказываться…»

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе – на земле
Жил старик в одном селе.

У крестьянина три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.

Братья сеяли пшеницу
Да возили под столицу:
Знать, столица та была
Недалёко от села.

Там пшеницу продавали,
Деньги счётом принимали
И с телегою пустой
Возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу их косить.

Мужички такой печали
От рожденья не видали.
Стали думать да гадать –
Как бы вора им поймать,
И решили всенародно:
С ночи той поочерёдно
Полосу свою беречь,
Злого вора подстеречь.

Только стало лишь смеркаться –
Начал старший брат сбираться,
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала;
На него боязнь напала,
И со страху наш мужик
Завалился на сенник.
Ночь проходит, день приходит;
С сенника дозорный сходит
И, обшед избу кругом,
У дверей стучит кольцом.
«Эй, вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождём я весь промок
С головы до самых ног».
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал;
На моё ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил;
Под дождём я всё ходил;
Правда, было мне и скучно,
Впрочем, всё благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при том,
Не ударил в грязь лицом».

Снова начало смеркаться,
Средний брат пошёл сбираться;
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
На него тоска напала,
Зубы начали плясать,
Он – ударился бежать,
И всю ночь ходил дозором
У соседки пред забором.
Только начало светать,
У дверей он стал стучать.
«Эй, вы, сони! Что вы спите?
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз,
До костей я весь промёрз».
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился,
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да к моей судьбе несчастной
Ночью холод был ужасный,
До костей меня пробрал;
Целу ночь я проскакал;
Слишком было несподручно.
Впрочем, всё благополучно».
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведёт,
На печи в углу поёт
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи».
Братья ну его ругать,
Стали в поле посылать;
Но, сколь долго ни кричали,
Только время потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошёл к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Ты поди в дозор, Ванюша,
Я нашью тебе обнов
Дам гороху и бобов».
Вот дурак с печи слезает,
Шапку набок надевает,
Хлеб за пазуху кладёт
И, шатаяся, идёт.

Ночь настала; месяц всходит;
Поле всё дурак обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом,
Звёзды на небе считает
Да краюшку убирает.
Вдруг на поле конь заржал...
Караульный наш привстал,
Посмотрел сквозь рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся как зимний снег бела,
Грива точно золотая,
В мелки кольцы завитая.
«Эхе-хе! Так вот какой
Наш воришко, но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И садится на хребет –
Только задом наперед.
Кобылица молодая,
Задом, передом брыкая,
Понеслася по полям,
По горам и по лесам;
То заскачет, то забьётся,
То вдруг круто повернётся;
Но дурак и сам не прост,
Крепко держится за хвост.

Наконец она устала.
«Ну, дурак, – ему сказала, –
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Ты возьми меня с собою
Да ухаживай за мною,
Сколько сможешь. Да, смотри,
По три утренни зари
Отпускай меня на волю
Погулять по чисту полю.
Не простым корми овсом –
Белояровым пшеном;
Не озёрной пой водою
Но медовою сытою.
По исходе же трёх дней
Двух рожу тебе коней,
Да таких, каких на свете
Не бывало и в примете;
Ещё третьего конька,
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
Первых ты коней продай,
Но конька не отдавай
Ни за яхонт, ни за злато,
Ни за царскую палату.
Да, смотри же, не забудь.
Только кони подрастут,
Не держи меня в неволе,
А пусти на чисто поле».

«Ладно», – думает Иван,
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню
«Ходил молодец на Пресню».

Вот он всходит на крыльцо,
Вот берётся за кольцо;
Что есть силы в дверь стучится,
Так что кровля шевелится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно так?» –
«Это я, Иван-дурак!»
Братья двери отворили,
Караульного впустили
И давай его ругать, –
Как он смеет так стучать.
А дурак наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь
И ведёт оттуда речь
Про ночное похожденье
Старику на удивленье:
«Целу ноченьку не спал,
Звёзды на небе считал;
Месяц ровно также светил,
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза – так что те ложки.
Он пшеницей стал ходить
И давай хвостом косить.
Я шутить ведь не умею
И вскочи ему на шею;
Уж носил же он, носил,
Так что выбился из сил;
В воровстве своём признался
И пшеницу есть заклялся».
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли, захохотали,
Подпершися под бока,
Над рассказом дурака.
Сам отец не смог сдержаться,
Чтоб до слёз не посмеяться;
Хоть смеяться так оно
Старикам уж и грешно.

Вот однажды брат Данило,
(В праздник, помнится, то было),
Возвратившись с свадьбы пьян,
Затащился в балаган.
Там увидел он красивых
Двух коней золотогривых,
Ещё третьего конька
Ростом только в три вершка
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хе! Теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал, –
Говорит себе Данило. –
Дай, скажу о том Гавриле».
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал,
Ты таких и не видал».
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
Через кочки, чрез бурьян
Побежали в балаган.

Кони ржали и храпели,
Очи яхонтом горели;
В мелки кольцы завитой
Хвост раскинут золотой,
И алмазныя копыты
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть!

Братья так на них смотрели,
Что чуть глаз не проглядели.
«Где он это их достал? –
Старший младшему сказал. –
Но издавна речь ведётся,
Что всё глупым удаётся;
Будь преумная душа,
Не добудешь и гроша.
Ну, Гаврило! В ту седмицу
Отведём-ка их в столицу,
Там боярам продадим,
Деньги вместе разделим.
А с деньжонками, сам знаешь,
И попьёшь и погуляешь,
Стоит хлопнуть по мешку.
А Ивану – дураку
Не достанет ведь догадки,
Где гостят его лошадки;
Пусть их ищет там и сям.
Ну, Гаврило, по рукам!»
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней, и про пирушку,
И про чудную свиньюшку.

Время катит чередом
Час за часом, день за днём;
И чрез первую седмицу
Братья ехали столицу,
Чтоб товар свой там продать
И на пристани узнать,
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И нейдёт ли царь Салтан
Басурманить христиан?
Вот иконе помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились потом;
Удалого погоняют
Да о деньгах рассуждают.

Вдруг дурак – часов чрез пять –
Вздумал в поле ночевать.
Дураку ли мешкать? Дело
У него в руках кипело;
Он околицей идёт,
Ест краюшку да поёт.
Вот рогожу поднимает,
Руки в боки подпирает,
И с прискочкою Иван
Боком входит в балаган.

Всё по-прежнему стояло,
Двух коней как не бывало;
Лишь бедняжка горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
И приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган:
«Ой вы, кони буры-сивы,
Мои кони златогривы!
Я кормил-то вас, ласкал,
Да какой вас чёрт украл?
Чтоб пропасть ему – собаке!
Чтоб издохнуть в буераке!
Чтоб ему на том свету
Провалиться на мосту!
Ой вы, кони буры-сивы,
Мои кони златогривы!»

Тут конёк его прервал:
«Не тужи, Иван, – сказал. –
Велика беда, не спорю,
Но могу помочь я горю;
Ты на чёрта не клепли:
Братья коней увели,
Как поехали из дому.
Но что мешкать по-пустому?
На меня скорей садись,
Только, знай себе, держись.
Я хоть роста небольшого
Но сменю коня другого;
Как пущусь да побегу
Так и беса настигу».

Тут конёк пред ним ложится,
На него дурак садится,
Крепко за уши берёт.
Горбунок-конёк встаёт,
Чёрной гривкой потрясает,
На дорогу выезжает;
Вдруг заржал и захрапел,
И стрелою полетел,
Только чёрными клубами
Пыль вертелась под ногами.
И чрез несколько часов
Наш Иван догнал воров.

Братья, видя то, смешались,
Не на шутку испугались;
А дурак им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
Хоть Ивана вы умнее,
Да Иван-то вас честнее:
Он у вас коней не крал».
Старший брат тогда сказал:
«Дорогой наш брат, Ванюша!
Не клади нам грех на души.
Мы, ты знаешь, как бедны,
А оброк давать должны.
Вот в такой большой печали
Мы с Гаврилой толковали
Всю сегодняшнюю ночь –
Чем бы горюшку помочь?
Так и эдак мы судили,
Наконец вот так решили:
Чтоб продать твоих коней
Хоть за тысячу рублей.
Наш отец-старик неможет,
Работать уже не может,
Надо нам его кормить –
Сам ты можешь рассудить».

«Ну, коль эдак, так ступайте, –
Говорит Иван. – Продайте
Златогривых два коня;
Да возьмите ж и меня».
Оба брата согласились,
И все вместе в путь пустились.

Стало на небе темнеть;
Воздух начал холодеть;
Братья, чтоб не заблудиться,
Вздумали остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали лошадей,
Взяли хлеба из лукошка,
Опохмелились немножко,
И потом, кто как умел,
Песни разные запел.

Вот Данило вдруг приметил:
Огонёк во тьме засветил.
На Гаврила он взглянул,
Левым глазом подмигнул
И прикашлянул легонько,
Показав огонь тихонько.
Тут затылок почесал
И с лукавством так сказал,
Усмехаяся: «Послушай,
Принеси огня, Ванюша!
Ночь темна, а у меня
Ни огнива, ни кремня».
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит
Тихо брату: «Может быть,
Там станичники пристали –
Поминай его, как звали».

Всё пустяк для дурака!
Он садится на конька,
И, схватив его руками,
Бьёт в круты бока ногами,
Изо всех горланит сил...
Конь взвился, и след простыл.
«Буди с нами крёстна сила! –
Закричал тогда Гаврило,
Осенясь крестом святым. –
Что за бес-конёк под ним?»

Огонёк горит светлее,
Горбунок бежит скорее,
И чрез несколько минут
При огне конёк – как тут.
Тот огонь в лугу светлеет –
Не дымится и не греет.
Диву дался тут Иван.
«Что, – сказал он, – за шайтан?
Много блеску, много свету,
А тепла и дыма нету.
Эко чудо-огонёк!»

Тут сказал ему конёк:
«То перо, Иван, жар-птицы
Из чертогов Царь-девицы.
Но для счастья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
Принесёт оно с собою».
«Говори ты! Как не так!» –
Про себя ворчит дурак;
И, подняв перо жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
В шапку мигом положил
И конька поворотил.
Скоро к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
Пень сгорелый увидал;
Уж над ним я бился, бился,
Так что чуть не надсадился;
Раздувал его я с час,
Нет ведь, чёрт возьми, угас».
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали:
А дурак под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

Тут коней они впрягали
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд
Супротив больших палат.

В той столице был обычай:
Коль не скажет городничий, –
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот ворота отворяют,
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним брадатый,
Называемый глашатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости! Лавки отворяйте,
Покупайте, продавайте;
Надзирателям сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому,
Ни смятенья, ни погрому,
И чтобы купецкий род
Не обманывал народ!»
Гости лавки отворяют,
Покупальщиков сзывают:
«Эй, честные господа!
К нам пожалуйте сюда!
Как у нас ли тары-бары,
Всяки разные товары».
В это время тот отряд
Приезжает в конный ряд;
Но от множества народу
Нет ни выходу, ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются, и кричат.
Городничий удивился,
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.
«Эй, вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! Прочь с дороги!» –
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд:
Два коня в ряду стоят:
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой
Хвост раскинут золотой...
Городничий раздивился
И два раз перекрестился.
«Чуден, – молвил, – божий свет!
Уж каких чудес в нем нет».
Весь отряд тут усмехнулся,
Сам глашатый заикнулся.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали,
Что он едет ко двору
Доложить об том царю.
И, оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.

Приезжает во дворец.
«Ты помилуй, Царь-отец! –
Городничий восклицает
И пред троном упадает. –
Не вели меня казнить
А вели мне говорить!»
Царь изволил молвить: «Ладно,
Говори, да только складно». –
«Как умею, расскажу.
Городничим я служу:
Верой, правдой отправляю
Эту должность...» – «Знаю, знаю». –
«Вот сегодня, взяв отряд,
Я поехал в конный ряд:
Подъезжаю – тьма народу!
Нет ни выходу, ни входу.
Я отряду приказал,
Чтоб народ он разогнал.
Так и сталось, Царь-надёжа!
И поехал я – и что же?
Предо мною конный ряд:
Два коня в ряду стоят:
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Золотистый хвост трубой,
И алмазныя копыты
Крупным жемчугом обиты...»

Царь не мог тут утерпеть.
«Надо коней посмотреть, –
Говорит он. – Да не худо
И завесть такое чудо».

Колесницу запрягли.
И ко входу подвезли.
Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царём стрельцов отряд.

Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура!» царю кричали.
Царь раскланялся и вмиг
С колесницы к коням прыг...
Вкруг коней он ходит, хвалит,
То потреплет, то погладит;
И, довольно насмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
Чьи такие жеребята?
Кто хозяин?» Тут дурак,
Спрятав руки за армяк,
Из-за братьев выступает
И, надувшись, отвечает:
«Эта пара, Царь, моя,
И хозяин тоже – я!» –
«Ну, я пару покупаю;
Продаёшь ты?» – «Нет, меняю». –
«Что в промен берёшь добра?» –
«Два-пять шапок серебра». –
«То есть это будет десять».
Царь тотчас велел отвесить
И по милости своей
Дал в прибавок пять рублей.
Царь-то был великодушный!
Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,
Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали
И к Ивану прибежали.

Царь отправился назад
И сказал ему: «Ну, брат,
Пара нашим не даётся;
Делать нечего, придётся
При дворце тебе служить.
Будешь в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Всю конюшенну мою
Я в приказ тебе даю:
Царско слово в том порука.
Что, согласен?» – «Эка штука!
Во дворце я буду жить,
Буду в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Весь конюшенный завод
Царь мне даром отдаёт;
То есть я из огорода
Стану царский воевода.
Чудно дело! Так и быть,
Стану, Царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»

Тут он кликнул скакунов
И пошёл вдоль по столице
Вслед за царской колесницей.
И под песню дурака
Кони пляшут трепака;
А конёк его – горбатко –
Так и ломится вприсядку
К удивленью людям всем.

Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В шапку накрепко зашили
И отправили гонца,
Чтоб обрадовать отца.
Дома дружно поделились,
Оба враз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской
При конюшне государской
Со своим лихим коньком –
Неизменным горбунком:
Как поймал Иван жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как кольцо ея достал,
Как он в небе погулял,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье;
Как по милости своей
Спас он тридцать кораблей,
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился,
Словом: наша речь о том –
Как он сделался царём.

Конец 1-й части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Скоро сказка сказывается,
А не скоро дело делается».

Зачинается рассказ
От ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего каурка.
Козы на море ушли;
Конь поднялся от земли:
Под ногами лес стоячий,
Облака над ним ходячи, –
Это присказка: пожди, –
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на острове Буяне
Новый гроб в лесу стоит;
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Чёрный зверь в дубраве рыщет, –
Это присказка, а вот –
Сказка чередом пойдет.

Ну, так видите ль, миряне,
Православны христиане,
Наш удалый молодец
Затесался во дворец;
При конюшне царской служит
И нисколько не потужит
Он о братьях, об отце
В государевом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана разных платьев
Красных, с вышивкой, цветов
Чуть не десять коробов;
Ест он сладко, спит он столько,
Что раздолье да и только!

Вот неделей через пять
Начал Спальник примечать...
Надо молвить: этот Спальник
До Ивана был начальник
Над конюшней надо всей;
Из боярских был детей;
На Ивана он косился
И крестом святым божился,
Что Ивана-молодца
Потурит он из дворца.
Но, лукавство сокрывая,
Он для всякого случая
Притворился, плут, глухим,
Близоруким и немым;
Сам же думает: «Постой-ка,
Я те брякну, неумойка!»
Так неделей через пять
Спальник начал примечать,
Что Иван коней не холит,
И не чистит, и не школит;
Но при всём том два коня
Словно лишь из-под гребня:
И причёсаны, обмыты,
Гривы в косы перевиты,
Чёлки собраны в пучок,
Шерсть – ну, лоснится, как шёлк;
В стойлах – свежая пшеница,
Словно тут же и родится,
И в чану большом сыта –
Будто только налита.
«Что за притча тут такая? –
Спальник думает, вздыхая. –
Уж не ходит ли, постой,
К нам проказник домовой?
Дай-ка я подкараулю,
И под нос такую дулю
Поднесу я дураку,
Что хоть тут же и в реку.
Докажу я в Думе царской,
Что конюший государский –
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей!»

В тот же вечер этот Спальник,
Прежний конюших начальник,
В стойлы спрятался тайком
И обсыпался овсом.

Полночь тёмная приходит
Наш Иван в конюшню входит
Без свечи, без фонаря,
Распевая про царя.
Дверь задвижкой запирает,
Шапку бережно скидает,
На окно ее кладёт
И из шапки той берёт
В три завитое тряпицы
Из крыла перо жар-птицы.
Свет такой тут заблистал,
Что чуть спальник не вскричал
И от страху так забился,
Что овёс с него свалился.

Но Ивану невдомек:
Он кладёт перо в сусек,
Чистить коней начинает,
Умывает, убирает,
Гривы длинные плетёт,
Разны песенки поёт.
Лишь убрал, перо жар-птицы
Завернул опять в тряпицы
И спокойно тут прилёг
У коней близ задних ног.

Только начало зориться,
Спальник начал шевелиться,
И, увидя, что дурак
Спит прекрепко как хомяк,
Он тихонько на пол сходит
И на цыпочках подходит...
Мигом шапку подхватил,
Прыг в окно – и след простыл.

Царь лишь только пробудился,
Спальник наш к нему явился,
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою;
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить». –
«Говори, не прибавляя, –
Царь сказал ему, зевая, –
Если ж будешь ты да врать,
То беды не миновать».
Спальник наш, собравшись с силой,
Говорит царю: «Помилуй!
Вот те истинный Христос,
Справедлив мой, Царь, донос.
Наш Иван, то всякий знает,
От тебя, Отец, скрывает,
Но не злато, не сребро –
Жароптицево перо...» –
«Жароптицево?.. Проклятый!
И он смел такой богатый...
Погоди же ты, злодей!
Не минуешь ты плетей!..» –
«Да и то ль ещё он знает! –
Спальник тихо продолжает,
Изогнувшися. – Добро!
Пусть имел бы он перо;
Да и самую жар-птицу
Во твою, Отец, светлицу,
Если б вздумал приказать,
Похваляется достать».
И, польстивши донесеньем,
Хитрый Спальник со смиреньем
К государю приступил
И перо ему вручил.

Царь смотрел и дивовался,
Гладил бороду, смеялся
И скусил пера конец.
Тут, уклав его в ларец,
Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив своё веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! Позвать мне дурака!»

И посыльные дворяна
Побежали по Ивана;
Но, столкнувшись все в углу,
Растянулись на полу.
Царь тем много любовался
И до колотья смеялся.
А дворяна, усмотря,
Что смешно то для царя,
Меж собой перемигнулись
И вдругорядь растянулись.
Царь тем так доволен был,
Что их шапкой наградил.
Тут посыльные дворяна
Вновь пустились звать Ивана
И на этот уже раз
Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,
Двери настежь отворяют
И ногами дурака
Ну подталкивать в бока;
С полчаса над ним возились
Но его не добудились,
Наконец уж рядовой
Разбудил его метлой.

«Что за челядь вы такая? –
Говорит Иван, вставая. –
Как хвачу я вас бичом,
Так не станете потом
Без пути будить Ивана».
Говорят ему дворяна:
«Царь изволил приказать
Нам тебя к нему позвать». –
«Вот немножко приберуся
И тотчас к Царю явлюся», –
Говорит послам дурак.
Тут надел он свой армяк,
Опояской подвязался,
Приумылся, причесался,
Кнут привесил за конец
И пустился во дворец.

Вот Иван к царю явился,
Поклонился, подбодрился,
И тотчас царя спросил:
Для чего его будил?
Царь, прищурясь глазом левым,
Закричал к нему со гневом:
«Ты мне должен отвечать:
Как ты смел, урод, скрывать
От моего разуменья,
Находясь в моём владеньи,
Что имеешь ты добро –
Жаро-птицево перо!
Что я – царь али боярин?
Отвечай сейчас, татарин!»
Тут Иван, махнув рукой,
Говорит царю: «Постой!
Я те шапки, ровно, не дал,
Как же ты о том проведал?
Что ты – ажно ты пророк?
Ну, да что, сади в острог,
Прикажи сейчас хоть в палки, –
Нет пера, да и шабалки!» –
«Отвечай же! Запорю!» –
«Я те толком говорю:
Нет пера! Да, слышь, откуда
Мне достать такое чудо?»
Царь с кровати тут вскочил
И ларец с пером открыл.
«Что? Ты смел ещё переться?
Да уж нет, не отвертеться!
Это что? А?» Тут Иван,
Задрожав как лист в буран,
Шапку выронил с испуга.
«Что, приятель, видно, туго?
Отвечай же, супостат!» –
«Ох, помилуй, виноват!
Отпусти вину Ивану,
Я вперёд уж врать не стану».
И, закутавшись в полу,
Растянулся на полу.
«Ну, для первого случаю
Я вину тебе прощаю, –
Царь Ивану говорит. –
Я, помилуй Бог, сердит!
Мне сказали: ты жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
Если б вздумал приказать,
Похваляешься достать.
Ну, смотри ж, не отпирайся
И достать ее старайся».
Тут Иван волчком вскочил.
«Я того не говорил! –
Закричал он, утираясь. –
О пере не запираюсь,
Но о птице, как ты хошь,
Ты напраслину ведёшь».
Царь, затрясши бородою:
«Что! Рядиться мне с тобою? –
Закричал он. – Но смотри!
Если ты недели в три
Не достанешь мне жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
То, клянуся бородой,
Не являйся мне живой:
Посажу тебя я на кол.
Вон сей час!» Иван заплакал
И пошёл на сеновал,
Где конёк его лежал.

Горбунок, его почуя,
Дрягнул было плясовую;
Но, увидя дурака,
Он оставил трепака.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? –
Говорит ему конёк,
У его вертяся ног. –
Чай, сгубили лиходеи?»

Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, конёк! – сказал. –
Царь велит достать жар-птицу
В государскую светлицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня:
Помнишь, ехавши в столицу,
Ты нашёл перо жар-птицы;
Я сказал тебе тогда:
«Не бери, Иван, – беда!
Много, много непокою
Принесёт оно с собою».
Вот теперя ты узнал,
Для чего я запрещал.
Но, сказать тебе по дружбе:
Это службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди.
Ты к царю теперь поди
И скажи ему открыто:
«Надо, Царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина.
Да вели поторопиться:
Завтра, только зазорится,
Мы отправимся в поход»».

Тут Иван к царю идёт,
Говорит ему открыто:
«Надо, Царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина».
Царь велел, чтобы дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.

На другой день утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Гей, хозяин! Полно спать!
Уж пора тебе вставать».
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял корыты, и пшено,
И заморское вино;
Потеплее приоделся,
На коньке своём уселся,
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток –
Доставать тоё жар-птицу.
Едут целую седмицу.
Напоследок в день восьмой
Приезжают в лес густой.
Тут сказал конёк Ивану:
«Ты увидишь здесь поляну;
На поляне той гора
Вся из чистого сребра;
Вот сюда-то до зарницы
Прилетают жары-птицы
Из ручья воды испить;
Тут и будем их ловить».
Вот конёк по косогору
Поднялся на эту гору,
Вёрсту, другу пробежал
Устоялся и сказал:
«Скоро ночь, Иван, начнётся,
И тебе стеречь придётся.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Под другое сядь корыто,
Втихомолку примечай;
Да, смотри же, не зевай.
До восхода, слышь, зарницы
Прилетят сюда жар-птицы
И начнут пшено клевать
Да по-своему кричать.
Ты, которая поближе,
И схвати ее, смотри же,
А поймаешь птицу-жар,
И кричи на весь базар:
Я тотчас к тебе явлюся». –
«Ну, а если обожгуся? –
Говорит коньку дурак,
Расстилая свой армяк. –
Рукавички взять придётся,
Чай, плутовка больно жгётся».
Тут конёк из глаз исчез;
А Иван-дурак подлез
Под дубовое корыто
И лежит там как убитый.

Вот полночною порой
Свет разлился над горой,
Будто полдень наступает:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смотрит птиц из-под корыта
И толкует сам с собой,
Разводя своей рукой:
«Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их – дряней привалило!
Чай, их тут с десятков с пять.
Кабы всех переимать –
То-то б знатная пожива!
Неча молвить, страх, красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то – сущий смех!
Чай, таких у куриц нету;
А уж сколько, парень, свету –
Словно батюшкина печь!»
И, ведя такую речь,
Наш Иван на пол-аршина
Вылез тихо на средину,
Ко пшену с вином подполз –
Хвать одну из птиц за хвост!
«Ой, конёчек-горбуночек!
Прибегай скорей, дружочек!
Я ведь птицу-то поймал!» –
Так Иван-дурак кричал.

Горбунок тотчас явился.
«Ну, хозяин, отличился! –
Говорит ему конёк. –
Опускай её в мешок
Да завязывай тужее;
А мешок привесь на шею».
И, уладив меж собой,
Воротилися домой.

Вот приехали в столицу.
«Что, достал ли ты жар-птицу?» –
Царь Ивану говорит.
«Прикажи-ка, Царь, закрыть
У твоей опочивальни
Крепко-накрепко все ставни,
Знашь, чтобы не светил свет», –
Говорит Иван в ответ.
Тут дворяна побежали
Ставни крепко запирали –
Тот защёлкой, тот ключом.
Вот Иван тряхнул мешком...
Свет невиданный в светлице
От тоё пошёл жар-птицы.

Царь кричит на весь базар:
«Ахти, батюшки, пожар!
Эй, решёточных сзывайте!
Заливайте! Заливайте!» –
«Это, слышь ты, не пожар,
Это свет от птицы-жар, –
Говорит Иван со смехом. –
Видишь, знатную потеху
Я привёз те, Осударь!»
Тут сказал Ивану царь:
«Ну, спасибо, брат-Ванюша!
Взвеселил мою ты душу,
И на радости такой
Будь ты царский стремянной!»

Это видя, хитрый Спальник,
Прежний конюших начальник,
Говорит себе под нос:
«Нет, постой, молокосос!
Не всегда тебе случится
Так канальски отличиться,
Я те снова подведу,
Мой дружочек, под беду!»

Через три потом недели
Вечерком одним сидели
В царской кухне повара
И служители двора,
Попивали из стакана
Да читали Еруслана.
«Эх! – один слуга сказал. –
Как севодни я достал
От соседа чудо-книжку!
В ней страниц не так чтоб слишком,
Да и сказок только пять;
А уж сказки – вам сказать,
Так не можно надивиться;
Надо ж этак умудриться!»
Тут все в голос: «Удружи!
Расскажи, брат, расскажи!» –
«Ну, какую ж вы хотите?
Пять ведь сказок; вот смотрите:
Перва сказка о бобре,
А вторая о царе,
Третья... дай Бог память... точно!
О боярыне восточной;
Вот в четвёртой: князь Бобыл;
В пятой... в пятой... эх, забыл!
В пятой сказке говорится...
Так в уме вот и вертится...» –
«Ну, да брось её!» – «Постой!..» –
«О красотке что ль какой?» –
«Точно! В пятой говорится
О прекрасной Царь-девице.
Ну, которую ж, друзья,
Расскажу севодни я?» –
«Царь-девицу! – все кричали. –
О царях мы уж слыхали;
Нам девиц-то поскорей!
Их и слушать веселей».
И слуга, усевшись важно,
Стал рассказывать протяжно.

«У далёких немских стран
Есть, ребята, окиян.
По тому ли окияну
Ездят только басурманы;
С православной же земли
Не бывали николи
Ни дворяне, ни миряне
На поганом окияне.
От гостей же слух идёт,
Что девица в нём живёт;
Но девица не простая,
Дочь ведь месяцу родная,
Солнце старший будет брат.
Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебряным веслом
В окияне правит том;
Разны песни попевает
И на гусельцах играет...»

Спальник тут с полатей скок,
И со всех, что было, ног
Во дворец к царю пустился
И как раз к нему явился;
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою;
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!» –
«Говори, да правду только
И не лги, смотри, нисколько». –
Царь с кровати закричал.
Хитрый спальник отвечал:
«Мы севодни в кухне были,
За твоё здоровье пили,
А один из дворских слуг
Нас забавил сказкой вслух;
В этой сказке говорится
О прекрасной Царь-девице.
Вот твой царский стремянной
Поклялся твоей брадой,
Что он знает эту птицу –
Так назвал он Царь-девицу –
И её, изволишь знать,
Похваляется достать».
Спальник стукнул об пол снова.
«Гей, позвать мне стремяннова!» –
Царь посыльным закричал.
Спальник тут за печку стал;
А посыльные дворяна
Побежали по Ивана;
И соннаго дурака
Привели без армяка.
Царь так начал речь: «Послушай!
На тебя донос, Ванюша.
Говорят, что ты сей час
Похваляешься для нас
Отыскать другую птицу,
Сиречь молвить, Царь-девицу...» –
«Что ты, что ты, Бог с тобой! –
Начал царский стремянной. –
Чай, спросонков, я толкую,
Штуку выкинул такую.
Да хитри себе как хошь,
А меня не проведёшь».
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою? –
Закричал он. – Но смотри,
Если ты недели в три
В нашу царскую светлицу,
Не достанешь Царь-девицу,
То, клянуся бородой,
Не останешься живой:
Посажу тебя я на кол.
Вон сей час!» – Иван заплакал
И пошёл на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? –
Говорит ему конёк,
У его вертяся ног. –
Знать, сгубили лиходеи!»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, конёк! – сказал. –
Царь велит в свою светлицу
Мне достать, слышь, Царь-девицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня.
Но, сказать тебе по дружбе,
Это службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди!
Ты к царю теперь поди
И скажи: «Ведь для поимки
Надо, Царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатёр
Да обеденный прибор –
Весь заморского варенья,
И сластей для прохлажденья»».

Вот Иван к царю идёт
И такую речь ведёт:
«Для царевниной поимки
Надо, Царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатёр
Да обеденный прибор –
Весь заморского варенья,
И сластей для прохлажденья.
Да вели-ка поспешать,
Чтобы время не терять».
Царь велел, чтобы дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.

На другой день утром рано
Разбудил конёк Ивана.
«Гей, хозяин! Полно спать!
Уж пора тебе вставать!»
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял ширинки и шатёр,
И обеденный прибор –
Весь заморского варенья,
И сластей для прохлажденья,
Всё в мешок дорожный склал
И верёвкой завязал.
Потеплее приоделся,
На коньке своем уселся,
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток
По тоё ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу.
Напоследок в день восьмой
Приезжают в лес густой.
Тут сказал конёк Ивану:
«Вот дорога к окияну,
И на нём-то круглый год
Та красавица живёт;
Два лишь раз на берег сходит:
Это время уж приходит».
И пред утренней зарёй
Пробегает лес густой
И выходит на поляну
Прямо к морю-окияну,
На котором белый вал
Одинёшенек гулял.
Тут Иван с конька слезает,
А конёк ему вещает:
«Ну, раскидывай шатёр,
На ширинку ставь прибор
Из заморского варенья
И сластей для прохлажденья.
Сам ложися за шатром
Да смекай себе умом.
Видишь, шлюпка вон мелькает...
То царевна подплывает.
Пусть в шатёр она войдёт,
Пусть покушает, попьёт;
Вот как в гусли заиграет –
Знай, уж время наступает:
Ты тотчас в шатёр вбегай
И царевну сохватай;
Да держи её сильнее
И зови меня скорее.
Я на первый твой приказ
Прибегу к тебе как раз;
И поедем... Да смотри же,
Ты под гусли не засни же!
Если ж ты её проспишь,
То в последний раз глядишь».
Тут конёк из глаз сокрылся;
За шатёр Иван забился
И давай дыру вертеть,
Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;
Царь-девица подплывает,
Входит с гуслями в шатёр
И садится за прибор.
«Хе! Так вот та Царь-девица!
Как же в сказках говорится, –
Рассуждает стремянной, –
Что куда красна собой
Царь-девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И суха-то и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то, ножонка!
Словно взята у цыплёнка.
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму».

Тут царевна заиграла
И так сладко припевала,
Что Иван, не зная как,
Опустился на армяк;
И под голос тихий, стройный
Засыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.
Вдруг конёк над ним заржал
И, толкнув его копытом,
Говорит ему сердито:
«О, дурак ты записной!
Что наделал ты с собой?
Ведь тебя посадят на кол».
Тут Иван-дурак заплакал
И, рыдаючи, просил,
Чтоб конёк его простил.
«Отпусти вину Ивану,
Я вперёд уж спать не стану». –
«Ну, уж Бог тебя простит! –
Горбунок ему кричит. –
Пособить ещё возможно;
Только будь поосторожней.
Завтра рано поутру
К златошвейному шатру
Приплывёт опять девица –
Мёду сладкого напиться.
Если ж снова ты заснёшь,
То меня уж не найдёшь».
Тут конёк опять сокрылся;
А Иван сбирать пустился
От разбитых кораблей
Под спину свою гвоздей
Для того, чтоб пробудиться,
Если слишком разоспится.

На другой день поутру
К златошвейному шатру
Царь-девица подплывает,
Шлюпку на берег бросает,
Входит с гуслями в шатёр
И садится за прибор...
Вот царевна заиграла
И так сладко припевала,
Что Иванушке опять
Захотелось почивать.
«Нет, постой же ты, дрянная! –
Говорит Иван, вставая. –
Ты вдругорядь не уйдёшь
И меня не проведёшь».
Тут в шатёр Иван вбегает,
За косу её хватает...
«Ой, беги, конёк, беги!
Горбунок мой, помоги!»
Вмиг конёк к нему явился.
«Ну, хозяин, отличился!
Но садись ко мне скорей,
Да держи ее плотней!»

Вот в столицу приезжают.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берёт,
Во дворец ее ведёт,
Садит он за стол дубовый
И под занавес шелковый,
В глазки с нежностью глядит,
Сладки речи говорит:
«Бесподобная девица!
Согласися быть царицей.
Я тебя едва узрел –
Сильной страстью воскипел.
Соколины твои очи –
И во время тёмной ночи,
И среди святаго дня,
Ох, измучают меня!
Молви ласковое слово!
Всё для свадьбы уж готово;
Завтра ж утром, светик мой,
Обвенчаемся с тобой
Поцелуй же, дорогая!»

А царевна молодая,
Ничего не говоря,
Отвернулась от царя.
Царь нисколько не сердился,
Но сильней ещё влюбился.
На колен пред нею стал,
Ручки нежно целовал
И балясы начал снова:
«Молви ласковое слово!
Чем тебя я огорчил?
Али тем, что полюбил?
Отвечай же, несравненна!»
Говорит ему царевна:
«Если любишь ты меня,
То доставь чрез три мне дня
Перстень мой из окияна!» –
«Гей! Позвать ко мне Ивана!» –
Царь поспешно закричал
И едва не побежал.

Вот Иван к царю явился.
Царь к нему оборотился
И сказал ему: «Иван!
Поезжай на окиян,
С перстнем в третий день явися;
Да смотри, поторопися!
Я те щедро награжу
И в бояры посажу». –
«Я и с первой-то дороги
Волочу насилу ноги;
Ты опять – на окиян!» –
Говорит царю Иван.
«Как же, плут, не торопиться?
Видишь, я хочу жениться! –
Царь со гневом закричал
И ногами застучал. –
У меня не отпирайся
А скорее отправляйся!»
Тут Иван хотел идти.
«Эй, посланник, подожди! –
Говорит ему царица, –
Заезжай ты поклониться
В изумрудный терем мой
Да скажи моей родной:
Отчего она три ночи
Не показывала очи?
И зачем вот три уж дня
Братец скрылся от меня?
Не забудь же!» – «Помнить буду,
Если только не забуду;
Да ведь надо же узнать –
Кто те братец? кто те мать?
Чтоб в родне-то мне не сбиться», –
Говорит Иван царице.
«Месяц – мать мне. Солнце – брат». –
«Да, смотри ж, скорей назад!» –
Царь-жених к тому прибавил.
Тут Иван царя оставил
И пошёл на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?» –
Говорит ему конёк.
«Помоги мне, горбунок.
Видишь, вздумал царь жениться,
Знашь, на тоненькой царице,
Так и шлёт на окиян, –
Говорит коньку Иван. –
Дал мне сроку три дни только:
Тут попробовать изволь-ка
Перстень дьявольский достать!
Да велела заезжать
Эта тонкая царица
Солнцу-братцу поклониться,
Да и месяцу потом
Отвезти от ней поклон».
Тут конёк: «Сказать по дружбе,
Это службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди!
Ты теперя спать поди;
А назавтра утром рано
Мы поедем к окияну».

На другой день наш Иван,
Взяв две луковки в карман,
Потеплее приоделся,
На коньке своём уселся
И поехал в дальний путь...
Дайте, братцы, отдохнуть!

Конец 2-й части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«Доселева Макар огороды копал,
А нынче Макар в воеводы попал».

Та-ра-ра-ли, та-ра-ра!
Вышли кони со двора;
Вот крестьяне их поймали
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;
Как во трубушку играет,
Православных потешает:
«Эй! Послушай, люд честной!
Жили-были муж с женой;
Муж-то примется за шутки,
А жена за прибаутки,
И пойдёт у них тут пир,
Что на весь крещёный мир!»
Это присказка ведётся,
После сказочка начнётся.

Как у наших у ворот
Муха песенку поет:
«Что дадите мне за вестку?
Бьет свекровь свою невестку:
Посадила на шесток,
Привязала за шнурок,
Ручки к ножкам притянула,
Ножку правую разула:
«Не ходи ты по зарям!
Не кажися молодцам...»»
Это присказка велася,
Вот и сказка началася.

Ну-с, так едет наш Иван
За кольцом на окиян;
Горбунок летит как ветер,
И ещё на первый вечер
Вёрст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал.

Подъезжая к окияну,
Говорит конёк Ивану:
«Ну, Иванушка, смотри,
Вот минутки через три
Мы приедем на поляну –
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба кит;
Десять лет уж он страдает
А доселева не знает,
Чем прощенье получить:
Он учнёт тебя просить,
Чтоб ты в солнцевом селенье
Попросил ему прощенье;
Ты исполнить обещай,
Да, смотри ж, не забывай!»

Вот въезжают на поляну –
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба кит.
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит,
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дубраве меж усов
Ищут девушки грибов.

Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба кит
Так проезжим говорит,
Рот широкий отворяя,
Тяжко, горько воздыхая:
«Путь-дорога, господа!
Вы откуда и куда?» –
«Мы посланники царицы,
Едем оба из столицы, –
Говорит ему конёк, –
К солнцу прямо на восток,
Во хоромы золотые». –
«Так нельзя ль, отцы родные,
Вам у солнышка спросить:
Долго ль мне в опале быть,
И какое повеленье
Мне исполнить для прощенья?»
«Ладно, ладно, рыба кит!» –
Наш Иван ему кричит.
«Будь отец мне милосердный!
Вишь, как мучуся я – бедный!
Десять лет уж здесь лежу...
Я и сам те услужу!..» –
Кит Ивана умоляет,
Сам же тяжко воздыхает.
«Ладно, ладно, рыба кит!» –
Наш Иван ему кричит.
Тут конёк под ним забился
И по берегу пустился,
Только видно, как песок
Вьётся вихорем у ног,
Будто сделалась погодка.

Едут долго ли, коротко
И увидели ль кого –
Я не знаю ничего.
Скоро сказка говорится;
Дело мешкотно творится.
Только, братцы, я узнал,
Что конёк туда взбежал,
Где (я слышал стороною)
Небо сходится с землёю,
Где крестьянки лён прядут,
Прялки на небо кладут.

Тут Иван на небо въехал
Да по небу и поехал,
Избоченясь, будто князь,
Шапку набок, подбодрясь.
«Эко диво! Эко диво!
Наше царство хоть красиво, –
Говорит коньку Иван
Средь лазуревых полян, –
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится.
Ведь у нас земля черна,
И темна-то, и грязна;
Здесь земля-то голубая,
А уж светлая какая!...
Посмотри-ка, горбунок,
Видишь, вон где, на восток,
Словно светится гнилушка...
Чай, крестьянская избушка?
Что-то больно высока!» –
Так спросил Иван конька.
«Это терем Царь-девицы,
Нашей будущей царицы, –
Горбунок ему кричит. –
По ночам здесь солнце спит;
А как день деньской приходит,
То сюда и месяц входит».

Подъезжают к воротам.
Сто столбов по сторонам;
Все столбы те голубые,
А верхушки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады:
На серебряных там ветках,
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд –
Православный русский крест.

Вот конёк во двор въезжает;
Наш Иван с него слезает,
В терем к месяцу идёт
И такую речь ведёт:
«Здравствуй, Месяц Месяцович!
Я – Иванушка Петрович...
Из далёких я сторон
И привёз к тебе поклон».

«Сядь, Иванушка Петрович! –
Молвил Месяц Месяцович. –
И поведай мне вину –
В нашу светлую страну –
Твоего с земли прихода;
Из какого ты народа,
Как явился в сей стране, –
Всё вполне поведай мне».
«Я с земли пришёл землянской,
Из страны ведь христианской, –
Говорит ему Иван. –
Переехал окиян
С порученьем от девицы,
Нашей будущей царицы,
Чтоб тебя от ней спрошать,
После ей пересказать:
Для чего, дескать, три ночи
Не показывал ты очи,
И зачем-де три уж дня
Солнце скрылось от меня?» –
«А какая то царица?» –
«Это, знаешь, Царь-девица...» –
«Царь-девица?!... Так она,
Что ль, тобой увезена?» –
Вскрикнул Месяц Месяцович.
А Иванушка Петрович
Говорит: «Известно, мной!
Вишь, я царский стремянной;
Ну, так Царь меня отправил,
Чтобы я её доставил
В три недели во дворец;
А не то меня Отец
Посадить грозился на кол».
Месяц с радости заплакал,
Ну Ивана обнимать,
Целовать и миловать.
«Ах, Иванушка Петрович! –
Молвил Месяц Месяцович. –
За твою такую весть
Всё бери, что только есть.
А уж как мы горевали,
Что царевну потеряли,
Так не можно и сказать,
А не то чтоб описать.
Оттого-то по три ночи
Не показывал я очи;
Оттого-то мой сынок
Вот четвёртый уж денёк
Не является к сестрице
Той ли красной Царь-девице.
Что, здорова ли она?
Не грустна ли, не больна?» –
«Всем бы, кажется, красотка;
Да у ней, кажись, сухотка:
И суха-то, и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
Вот как замуж-то поспеет,
Так, небось, и потолстеет:
Царь, слышь, женится на ней...»
Месяц вскрикнул: «Ах, злодей!
Вздумал в семьдесят жениться
На молоденькой девице!
Да стою я крепко в том –
Не бывать ей за царём!»

Тут Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался...
Вдруг он дважды привскочил:
«Эх! Немножко не забыл!
Есть к тебе, родной, прошенье –
То о китовом прощеньи...
Есть, вишь, море; чудо-кит
Поперёк его лежит;
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты.
Он, бедняк, меня прошал,
Чтобы я тебе сказал:
Скоро ль кончится мученье?
Чем сыскать ему прощенье?
И за что он тут лежит?»
Месяц ясный говорит:
«Он за то несёт мученье,
Что без Божия веленья
Проглотил он средь морей
Три десятка кораблей.
Если даст он им свободу,
То сниму с него невзгоду».
Поклонившись, как умел,
На конька Иван тут сел,
Свистнул, будто витязь знатный,
И пустился в путь обратный.

На другой день наш Иван
Вновь пришел на окиян.
Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба кит
Так, вздохнувши, говорит:
«Что, отец мой? В небе был ли?
Мне прощенье испросил ли?»
Тут конёк ему кричит:
«Погоди ты, рыба кит!»

Вот в селенье прибегает,
Мужичков к себе сзывает,
Чёрной гривкою трясёт
И такую речь ведёт:
«Эй, послушайте, миряне,
Православны христиане!
Коль не хочет кто из вас
К водяному сесть в приказ,
Убирайся вмиг отсюда!
Здесь тотчас случится чудо:
Море сильно закипит,
Повернётся рыба кит...»

Тут крестьяне и миряне,
Православны христиане
Закричали: «Быть бедам!»
И пустились по домам.
Все телеги собирали;
В них, не мешкая, поклали
Всё, что было живота, –
И оставили кита.
Лишь на небе засмеркалось,
То на ките не осталось
Ни одной души живой,
Словно шёл Мамай войной!

Тут конёк на хвост вбегает,
К перьям скоро прилегает
И, что мочи есть, кричит:
«Чудо-юдо рыба кит!
Оттого твоё мученье,
Что без Божия веленья
Проглотил ты средь морей
Три десятка кораблей:
Если дашь ты им свободу,
Не потерпишь уж невзгоду».
И, окончив это, вмиг
Горбунок на берег прыг,
И на нём остановился.

Чудо-кит поворотился,
Начал море волновать
И из челюстей бросать
Корабли за кораблями
С парусами и гребцами...

Тут поднялся шум такой,
Что проснулся царь морской:
В пушки медные палили,
В трубы кованы трубили,
Белый парус поднялся,
Флаг на мачте развился,
Поп с причётом всем служебным
Пел на палубе молебны,
А гребцов весёлый ряд
Грянул песню наподхват:
«Как по моречку-по морю,
По широкому раздолью,
В отдаленье от земли
Выбегают корабли...»

Волны моря заклубились,
Корабли из глаз сокрылись.
Чудо-юдо рыба кит
Громким голосом кричит,
Рот широкий отворяя,
Плёсом волны разбивая:
«Чем тебе мне услужить?
Чем за дружбу наградить?
Надо ль раковин цветистых?
Надо ль рыбок золотистых?
Надо ль крупных жемчугов? –
Всё достать тебе готов!»
«Нет, кит-рыба, мне не надо
Крупных жемчугов в награду, –
Говорит ему Иван. –
Лучше перстень мне достань –
Нашей будущей царицы».
«Ладно, ладно! – рыба-кит
Стремянному говорит. –
Отыщу я до зарницы
Перстень красной Царь-девицы».
Так кит-чудо отвечал
И, всплеснув, на дно упал.

Вот он плёсом ударяет,
Громким голосом сзывает
Осетриный весь народ
И такую речь ведет:
«Вы достаньте до зарницы
Перстень красной Царь-девицы,
Скрытый в ящичке на дне.
Кто его доставит мне,
Награжу того я чином –
Будет думным дворянином.
Если ж умный мой приказ
Не исполните... я вас!»
Осетры тут поклонились
И в порядке удалились.

Через несколько часов
Двое белых осетров
К киту медленно подплыли
И смиренно говорили:
«Царь великий! Не гневись!
Мы всё море уж, кажись,
Ваша милость, обыскали
А всё перстня не видали.
Только ёрш один из нас
Мог исполнить твой приказ:
Он по всем морям гуляет,
Так уж, верно, перстень знает;
Но его, как бы назло,
Уж куда-то унесло».
«Отыскать его в минуту
И послать в мою каюту!» –
Кит во гневе закричал
И усами закачал.

Осетры тут поклонились,
В земский суд потом пустились
И велели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гонцов скорей послали
И ерша скорей поймали.
Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (исправником он звался)
Под указом подписался;
Чёрный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дельфинов тут призвали
И, отдав указ, сказали,
Чтоб от имени царя
Все объехали моря
И того ерша-гуляку
Крикуна и забияку,
Где бы ни было, нашли,
К государю привели.
Тут дельфины поклонились
И ерша искать пустились.

Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озера исходили,
Все проливы переплыли –
Не могли ерша сыскать
И вернулися назад,
Чуть не плача от печали.

Вдруг дельфины услыхали
Недалёко на пруде
Крик неслыханный в воде.
В пруд дельфины завернули
И на дно его нырнули, –
Глядь: в пруде под камышом
Ёрш дерётся с карасём!

«Смирно! Черти б вас побрали!
Вишь, содом какой подняли,
Словно важные бойцы!» –
Закричали им гонцы.
«Ну, а вам какое дело? –
Ёрш кричит дельфинам смело. –
Я шутить ведь не люблю,
Разом всех переколю!» –
«Ох ты, вечная гуляка,
И крикун, и забияка!
Всё бы, дрянь, тебе гулять,
Всё бы драться да кричать;
Дома – нет ведь, не сидится...
Ну, да что с тобой рядиться?
Вот тебе царёв указ,
Чтоб ты плыл к нему тотчас».

Тут проказника дельфины
Подхватили за щетины
И отправились назад.
Ёрш ну рваться и кричать:
«Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот карась
Поносил меня вчерась
При честном при всём собранье
Басурманской разной бранью...»
Долго ёрш еще кричал,
Наконец и замолчал;
А проказника дельфины
Всё тащили за щетины,
Ничего не говоря,
И явились пред царя.

«Что ты долго не являлся?
Где ты, вражий сын, шатался?» –
Кит со гневом закричал.
На колени ёрш упал,
И, признавшись в преступленье,
Он испрашивал прощенья.
«Ну, уж Бог тебя простит! –
Кит державный говорит. –
Но за это преступленье
Ты исполни повеленье».
«Всё исполню, славный кит!» –
На коленях ёрш пищит.
«Ты по всем морям гуляешь,
Так уж, верно, перстень знаешь
Царь-девицы?...» – «Как не знать?
Можем разом отыскать». –
«Так ступай же поскорее
Да неси его живее!»

Тут, отдав царю поклон,
Ёрш пошёл оттуда вон;
С полминуты порезвился,
В чёрный омут опустился
И, разрыв на дне песок,
Вырыл красный сундучок –
Пуд по крайней мере во сто:
«Здесь, брат, дело-то не просто!»
И давай из всех морей
Ёрш скликать к себе сельдей.

Сельди разом собралися,
Сундучок тащить взялися,
Только слышно и всего,
Что «у-у!» да «о-о-о!»
Но, сколь сильно ни кричали,
Сундучка всё не подняли.
Ёрш, не тратя много слов,
Кликнул десять осетров.

Вот десяток приплывает
И без крика поднимает
Крепко ввязнувший в песок
С перстнем красный сундучок.
«Ну, ребятушки, смотрите,
Вы к царю теперь плывите,
Я пойду теперь ко дну
Да немножко отдохну:
Что-то сон одолевает,
Так глаза вот и смыкает...»
Осетры к царю плывут,
Ёрш-гуляка прямо в пруд
(Из которого дельфины
Утащили за щетины)
Чай, додраться с карасём, –
Я не ведаю о том.
Но теперь мы с ним простимся
И к Ивану возвратимся.

Тихо море-окиян.
На песке сидит Иван,
Ждёт кита из синя моря
И мурлыкает от горя;
Повалившись на песок,
Дремлет верный горбунок.
Время к вечеру клонилось;
Вот уж солнышко спустилось;
Тихим пламенем горя,
Развернулася заря.
А кита не тут-то было.
«Чтоб те, вора, задавило!
Вишь, какой морской шайтан, –
Говорит себе Иван. –
Обещался до зарницы
Вынесть перстень Царь-девицы,
А доселе не сыскал,
Окаянный зубоскал!
А уж солнышко-то село,
И...» Тут море закипело:
Появился чудо-кит
И к Ивану говорит:
«За твоё благодеянье
Я исполнил обещанье».
С этим словом сундучок
Брякнул плотно на песок,
Только берег закачался.
«Ну, теперь я расквитался.
Если ж нужен буду я,
Позови опять меня;
Твоего благодеянья
Не забыть мне... До свиданья!»
Тут кит-чудо замолчал
И, всплеснув, на дно упал.

Горбунок-конёк проснулся,
Встал на ножки, отряхнулся,
На Иванушку взглянул
И четырежды прыгнул.
«Ай, да Кит Китович! Славно!
Дело выполнил исправно...
Ну, спасибо, рыба кит! –
Горбунок-конёк кричит. –
Что ж, хозяин? Торопися,
С сундучком скорей садися;
Три денька ведь уж прошло:
Завтра срочное число.
Чай, старик уж умирает».
Тут Ванюша отвечает:
«Рад бы радостью поднять,
Да ведь силы не занять!
Сундучишко больно плотен,
Чай, чертей в него пять сотен
Кит проклятый насажал.
Я уж трижды поднимал:
Тяжесть страшная такая!»
Тут конёк, не отвечая,
Поднял красный сундучок,
Будто лёгкий камешок,
И взмахнул к себе на шею.
«Ну, Иван, садись скорее!
Завтра рано поутру
Мы приедем ко двору».

На другой день до зарницы
Приезжают во столицу.
Царь выходит на крыльцо:
«Что? Привёз ли ты кольцо?» –
Царь Ивана вопрошает.
«Да, – Ванюша отвечает. –
Вот тебе и сундучок...
Прикажи-ка скликать полк:
Сундучишко мал хоть на вид,
Да и дьявола задавит».
Царь в минуту полк призвал
И, не медля, приказал
Сундучок отнесть в светлицу.
Сам пошел по Царь-девицу
И с улыбкой ей сказал:
«Перстень твой, душа, сыскал;
И теперь, примолвить к слову,
Нет препятства никакого
Завтра утром, светик мой,
Обвенчаться мне с тобой.
Но не хочешь ли, дружочек,
Свой увидеть перстенёчек?
Он в дворце моём лежит».
Царь-девица говорит:
«Верю, верю. Но, признаться,
Нам нельзя ещё венчаться». –
«Отчего же, светик мой?
Я люблю тебя душой;
Мне, прости мою ты смелость,
Страх жениться захотелось.
Если ж ты... то я умру
Завтра ж с горя поутру.
Сжалься, матушка-царица!»
Говорит ему девица:
«Но, взгляни-ка, – ты ведь сед.
Мне пятнадцать только лет.
Как же можно нам венчаться?
Все цари начнут смеяться,
Дед-то, скажут, внучку взял!»
Царь со гневом закричал:
«Пусть-ка только засмеются –
У меня как раз свернутся:
Все их царства полоню!
Весь их род искореню!»
«Пусть не станут и смеяться,
Всё не можно нам венчаться.
Не растут зимой цветы:
Я – красавица, а ты?...
Чем ты можешь похвалиться?» –
Говорит ему девица.
«Я хоть стар, да я удал! –
Царь царице отвечал. –
Как немножко приберуся,
Хоть кому так покажуся
Разудалым молодцом.
Ну, да что за нужда в том?
Лишь бы только нам жениться».
Говорит ему царица:
«А такая в том нужда,
Что не выйду никогда
За дурного, за седого,
За беззубого такого!»
Царь в затылке почесал
И, нахмурясь, отвечал:
«Что ж мне делать-то, царица?
Страх как хочется жениться,
Ты же, ровно на беду:
Не пойду да не пойду!»
«Не пойду я за седого, –
Царь-девица молвит снова. –
Стань, как прежде, молодец –
Я тотчас же под венец». –
«Вспомни, матушка-царица,
Ведь нельзя перемениться;
Чудо Бог один творит...»
Царь-девица говорит:
«Коль себя не пожалеешь,
Снова ты помолодеешь.
Слушай! Завтра на заре
На широком на дворе
Челядь должен ты заставить
Три котла больших поставить
И таганы утвердить.
Первый надобно налить
Из реки – водой студёной,
Да второй – водой варёной,
А последний – молоком,
Вскипятя его ключом.
Если хочешь ты жениться
И красавцем учиниться,
Должен ты одним прыжком
Обвариться молоком;
Тут побыть в воде варёной
А потом ещё в студёной.
И, скажу тебе, отец,
Будешь знатный молодец!»

Царь не вымолвил ни слова,
Кликнул тотчас стремяннова.
«Что, опять на окиян? –
Говорит царю Иван. –
Нет уж, дудки, ваша милость!
Уж и то во мне всё сбилось.
Не поеду ни за что!» –
«Нет, Иванушка, не то.
Завтра я хочу заставить
На дворе котлы поставить
И таганы утвердить.
Первый думаю налить
Из реки водой студёной,
А второй – водой варёной,
А последний – молоком,
Вскипятя его ключом.
Ты же должен постараться,
Пробы ради, искупаться
В этих трёх больших котлах:
В молоке и в двух водах».
«Вишь, откуда подъезжает! –
Речь Иван тут начинает. –
Шпарят только поросят,
Да индюшек, да цыплят.
Я ведь, глянь, не поросёнок,
Не индюшка, не цыплёнок.
Вот в холодной, так оно
Искупаться бы можно;
А подваривать как станешь,
Так меня и не заманишь.
Полно, Царь, хитрить, мудрить
Да Ивана проводить!»
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою? –
Закричал он. – Но смотри!
Если ты в рассвет зари
Не исполнишь повеленье,
Я отдам тебя в мученье
И велю тебя терзать,
В мелки части разорвать.
Вон отсюда, болесть злая!»
Тут Иванушка, рыдая,
Поплелся на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?» –
Говорит ему конёк.
«Ох, беда мне, горбунок! –
Наш Иван ему вещает. –
Царь наутро заставляет
Искупаться мне в котлах –
В молоке и в двух водах:
Как в одной воде студёной,
А в другой воде варёной,
Молоко, слышь, кипяток».
Говорит ему конёк:
«Вот уж служба, так уж служба!
Тут нужна моя вся дружба.
Слушай, завтра на заре
Как ты будешь на дворе
И разденешься, как должно,
Ты скажи царю: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне послать,
Чтоб впоследни с ним проститься?»
Царь на это согласится.
Вот как я хвостом махну,
В те котлы мордой макну,
На тебя два раза прысну,
Громким посвистом присвистну,
Ты, смотри же, не зевай,
В молоко сперва валяй,
Тут в котёл с водой варёной
А оттудова в студёный.
А теперича молись
Да спокойно спать ложись».

На другой день утром рано
Разбудил конёк Ивана:
«Эй, хозяин! Полно спать!
Уж пора тебе вставать».
Тут Ванюша почесался,
Потянулся и – поднялся,
Помолился на забор
И пошёл к царю во двор.

Там котлы уже кипели;
Подле них рядком сидели
Кучера и повара,
И служители двора;
Дров порою прибавляли,
Об Иване толковали
Втихомолку меж собой
И смеялися порой.

Вот и двери отворили;
Царь с царицей выходили,
Чтоб с высокого крыльца
Посмотреть на удальца.
«Ну, Ванюша, раздевайся
И в котлах, брат, покупайся!» –
Царь Ивану закричал.
Тут Иван одёжу снял,
Ничего не отвечая.
А царица молодая,
Чтоб не видеть наготу,
Завернулася в фату.
Повара и поварёнки
Отошли, смеясь, к сторонке.
«Что же ты, Ванюша, стал? –
Царь Ивану закричал. –
Исполняй-ка, брат, что должно!»
Говорит Иван: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне позвать?
Я впоследни б с ним простился».
Царь, не медля, согласился
И изволил приказать
Горбунка тотчас позвать.
Тут слуга конька приводит
И к сторонке сам отходит.

Вот конёк хвостом махнул,
В те котлы мордой макнул,
На Ивана дважды прыснул,
Громким посвистом присвистнул...
На конька Иван взглянул,
В молоко сперва нырнул,
Тут в котёл с водой варёной,
А оттудова в студёный,
И такой стал молодец,
Что хоть тут же под венец!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь.

«Эко диво! – все кричали. –
Мы и слыхом не слыхали,
Чтобы льзя похорошеть!»
Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котел - и там сварился!

Царь-девица тут встаёт,
Знак к молчанью подает,
Покрывало поднимает
И к прислужникам вещает:
«Царь велел вам долго жить!
Я хочу Царицей быть.
Люба ль я вам? Отвечайте!
Если люба, то признайте
Володетелем всего
И супруга моего!»
Тут царица замолчала,
На Ивана показала.

«Люба, люба! - все кричат. –
За тебя хоть в самый ад!
Твоего ради талана
Признаём Царя Ивана!»

Царь царицу тут берёт,
В церковь Божию ведёт,
И с царицею младою
Он обходит вкруг налою.

Пушки с крепости палят;
В трубы кованы трубят;
Все подвалы отворяют,
Бочки с фряжским выставляют,
И, напившися, народ,
Что есть мочушки, дерёт:
«Здравствуй, Царь наш со Царицей!
С распрекрасной Царь-девицей!»

Во дворце же пир горой!
Вина льются там рекой!
За дубовыми столами
Пьют бояре со князьями:
Сердцу любо! Я там был,
Мёд, вино и пиво пил;
По усам хоть и бежало,
В рот ни капли не попало.

САРАНЧА, -и, ж; также собир. Стадное насекомое, вредитель сельского хозяйства, перелетающее большими массами. Наброситься (налететь) как с. (с жадностью, опустошая все; разг.). || прил. саранчовый, -ая, -ое. Семейство саранчовых (сущ).

Смотреть значение САРАНЧА в других словарях

Саранча — саранчи, мн. нет, ж. 1. Насекомое, похожее на кузнечика, перелетающее часто огромными массами, сильнейший вредитель сельского хозяйства. || То же - собир. летела, летела........
Толковый словарь Ушакова

Саранча Ж. — 1. Насекомое, похожее на кузнечика, перелетающее большими массами и уничтожающее посевы и растительность, вредитель сельского хозяйства. 2. перен. разг. Всеистребляющая алчная сила.
Толковый словарь Ефремовой

Саранча — -и́; ж. мн. нет. [тюрк. сарынчка]
1. Стадное насекомое отряда прямокрылых, перелетающее огромными массами, вредитель сельского хозяйства. □ собир. Полчища саранчи. Налетела........
Толковый словарь Кузнецова

Саранча — Заимствовано в древнерусский период из тюркских языков, где образовано от sary – "желтый, бледный". Насекомое получило свое название по характерной окраске.
Этимологический словарь Крылова

Азиатская Саранча — подвид перелетной саранчи, семейства настоящихсаранчовых, вредитель многих сельскохозяйственных и дикорастущих растенийв Евразии, Сев. Африке. Серо-желто-зеленая или зеленая, длина 29-59 мм.

Итальянская Саранча — насекомое семейства настоящих саранчовых; вредительсельскохозяйственных и дикорастущих растений в Евразии и Сев. Африке.Буро- или серо-коричневая. Длина 14,5 - 41 мм. См. также Саранча.
Большой энциклопедический словарь

Мароккская Саранча — насекомое семейства настоящих саранчовых; вредительсельскохозяйственных и дикорастущих растений в Средиземноморье, Иране,Афганистане, в Ср. Азии, Казахстане, на Кавказе,........
Большой энциклопедический словарь

Пустынная Саранча — (шистоцерка) - насекомое семейства настоящих саранчовых;вредитель сельскохозяйственных растений в Сев. Африке, Зап. и Юж. Азии; вЗакавказье и Ср. Азию возможны залеты........
Большой энциклопедический словарь

Саранча — стадные насекомые семейства настоящих саранчовых. Пустынная,перелетная (азиатская и среднерусская), итальянская и мароккская саранча -вредители сельскохозяйственных........
Большой энциклопедический словарь

Мароккская Саранча — (Dociostaurus maroccanus), прямокрылое насекомое сем. настоящих саранчовых (Acrididae). Дл. 20-38 мм. Распространена от Сев. Африки и Юж. Европы до Центр. Азии (сев. Афганистан); в СССР -........

Перелётная Саранча — азиатская саранча (Locusta migratoria), прямокрылое насекомое сем. настоящих саранчовых (Acrididae). Дл. 29- 61 мм. Распространена на 10. Европы, в Азии и Сев. Африке. В СССР 2 подвида: среднерусская........
Биологический энциклопедический словарь

Пустынная Саранча — схистоцерка, шистоцерка (Schistocerca gregaria), насекомое из сем. настоящих саранчовых _ (Acrididae). Дл. до 61 мм. Распространена в Африке (от юж. р-нов Сахары и Судана на юг до Кении и........
Биологический энциклопедический словарь

Министерство народного образования

Республики Узбекистан.

Разработка урока - викторины

по литературе

в 5 классе на тему:

« Если б Чудо-Горбунок верным другом стать мне мог».

по сказке П.П. Ершова «Конёк-Горбунок».

Учитель русского языка

и литературы

второй категории

Артёмова Е.В.

Ташкент 2016.

Разработка урока по литературе в 5 классе в форме игры-викторины с применением ИКТ

Тема урока: «Если б Чудо-Горбунок верным другом стать мне мог».

Цели урока:

Образовательная: обобщить и систематизировать знания по сказке «Конёк-Горбунок; выработать умения самостоятельно применять полученные на уроках знания;

Развивающая: развить познавательную активность, читательскую память, внимание и творческое мышление;

Воспитательная: воспитать стремление к самостоятельному чтению через возможность проявить свои знания и сравнить их со знаниями других учащихся; способствовать развитию коммуникативных отношений между детьми.

Оборудование урока: тетради, учебники, мультимедийный проектор, презентация по теме, раздаточный материал.

Ход урока.

Организационный момент.

Приветствие.

Проверка посещаемости.

Объявление темы и целей урока.

Проверка домашнего задания.

Чтение сказки П.П. Ершова «Конёк-Горбунок».

Обобщение знаний учащихся.

Вступительное слово учителя.

Сегодня, дорогие ребята, мы с вами встретимся с героями замечательной сказки « Конек-горбунок», которую написал русский писатель Петр Ершов. Ершов – родился и жил в городе Тобольске Тюменской области. Писатель создал свое произведение, когда ему было всего 19 лет. К сожалению, сказка оказалась единственным произведением Ершова, которое дошло до нас, и до сих пор оно потрясает всех своим юмором, знанием русских обычаев и традиций.

Закрепление материала.

Вопросы для разминки.

1) Как вы думаете, кто является главным героем этой сказки?

Ответ : В этой сказке два главных героя : Конек – Горбунок, Иванушка.
И все же автор назвал сказку именем только одного героя.

2) А почему именно с Коньком – Горбунком подружился Иван? Хотели бы вы иметь такого друга? А знаете ли вы, откуда пришел этот замечательный герой в сказку Ершова?

Ответ: Другом Ивана он стал потому, что это верный, надежный друг, который не подведет в трудную минуту. Такого друга, наверное, мечтает иметь каждый человек. Образ чудо-конька возник из детских рисунков писателя, из его любимой самодельной игрушки.

Литературная викторина

1) Как звали трех братьев в сказке П. Ершова « Конек – Горбунок»?
(Данило, Гаврило, Ванюша)

2) Что рассказал старший брат, вернувшись под утро домой, не поймав ночного вора?

(Всю я ноченьку не спал;
На мое ж притом несчастье
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил
Рубашонку всю смочил)

3) Что сказал средний брат, вернувшись с ночного дежурства?

(Всю я ноченьку не спал,
Да к моей судьбе несчастной
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал.)

4) А что рассказал Иван-дурак, когда утром вернулся после ночного караула?

(« Всю я ноченьку не спал,
Звезды на небе считал,

Месяц, ровно, тоже светил

Я порядком не приметил
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам….
Вот и стал тот черт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею
И вскочил ему на шею….»)

5) Откуда у Ивана появился Конек–Горбунок?
(Это подарок от кобылицы, которую поймал на своем поле Иван)

6) Опишите, как выглядел Конек – Горбунок. (Это конек ростом три вершка (вершок равен 4 см) с аршинными ушами (аршин равен 71 см), на спине с двумя горбами)

7) У Ивана – дурака, кроме Конька- Горбунка, было еще два великолепных коня. Где царь впервые увидел прекрасных коней? (На базаре в конном ряду)

8) Сколько денег запросил Иван в обмен на коней? (Десять шапок серебра)

9) Однажды Иван – дурак нашел перо Жар – птицы и взял его себе, хотя Конек-горбунок и предупреждал его, что много не покоя принесет оно с собою. Кто сообщил царю о том, что у Ивана есть перо Жар – птицы? (Спальник – слуга царя)

10. И вот Иван отправился на поимку Жар – птицы. Чем он приманивал Жар – птицу?
(Пшеном, смешанным с вином)

11. А когда Иван поехал за царь –девицей, то с ним приключилась небольшая неприятность. Какая неприятность случилась с Иваном? (Когда царь – девица играла на гуслях, Иван неожиданно заснул)
12. За что рыба – кит несла свое мучение?
(За то, что «без божия веленья проглотила среди морей три десятка кораблей»)

13. Почему царь сварился в котле, а Иван нет? (Ивану помогал Конек – Горбунок)

Сказочный словарь .
Для проведения этого конкурса мы выбрали ряд устаревших слов, значения которых объясняются в подстрочном примечании. Надо найти значение слов (карточки разрезаны на две половины). Надо правильно совместить части карточек, выложив своеобразный словарь из двенадцати слов и их значений. Оценивается скорость выполнения заданий, кто быстрее сделает - поднимает флажок.

Почивальня - спальня
Стрельцы – старинное войско в Древней Руси
Басурман - иноземец
Городничий - начальник города в старину
Глазей - подсматривающий
Красно платье - нарядное, цветное, красивое
Челядь – слуги
Буерак - овраг, яма

Лубок (Раскрашенные картинки с изображением героев былин и сказок)

Малахай (Длиннополая одежда без пояса)

Опояски (Длинный кусок ткани, которой опоясывались, в него зашивали деньги)

Рядовой (Слуга)

Объясни значение подчёркнутых старинных слов :

« Гости! Лавки отпирайте,
Покупайте, продавайте!»
(Гости - купцы, торговцы.)

«Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает.»
(Малахай - широкая одежда без пояса.)

«Вот неделей через пять
Начал спальник примечать.»
(Спальник - придворный, состоящий при великом князе или царе для личных услуг.)

«Вот люблю дружка Ванюшу,
Взвеселил мою ты душу,
И на радости такой -
Будь же царский стремянной !»
(Стремянной - придворный, стоящий у царского стремени при выезде царя.)

«Царь кричит на весь базар:
«Ахти, батюшки, пожар!
Эй, решёточных сзывайте!
Заливайте, заливайте!»
(Решёточные - пожарные.)

«Постой немножко,
Прикажи сперва окошко
В почивальне затворить…»
(Почивальня – спальня)

Составь портрет.

Каждая команда получает карточки с именами героев сказки «Конек–Горбунок». Пользуясь текстом сказки, они должны найти в книге словесный портрет данных героев.

Чудо-юдо рыба-кит.
«Вот въезжает на поляну

Прямо к морю-окияну;

Поперек его лежит
Чудо- юдо рыба кит.
Все бока ее изрыты,
Частоколы в ребра вбиты,
На хвосте сыр–бор шумит.
На спине село стоит,
Мужики на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дубраве меж усов,
Ищут девушки грибов…»

Царь–девица.
« Царь–девица подплывает,

Шлюпки на берег бросает,
Входит с гуслями в шатер,
И садится за прибор.
« Хм! Так вот та царь-девица!

Как же в сказках говорится, -
Рассуждает стременной, -
Что куда красна собой
Царь- девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И бледна–то, и тонка,
Чай, в обхват–то три вершка,
А ножонка-то, ножонка!
Тьфу-ты! Словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
А я и даром не возьму»

Жар–птицы.
« Неча молвить страх красивы!
Ножки красные у всех,
А хвосты-то сущий смех!
Чай, таких у куриц нету,
А уж сколько парень свету,
Чай таких у куриц нету,
А уж сколько парень свету,
Словно батюшкина печь»

Чудо–кони.
«Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой
Хвост струится золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты»

Чьи это слова?

Всю я ноченьку не спал;

На моё ж притом несчастье

Было страшное ненастье!

Дождь вот так ливмя и лил…

Рубашонку всю смочил.

(Старшего брата Данилы).

Ну, Иван, -ему сказала-

Коль сумел ты усидеть,

Так тебе мной и владеть.

(Кобылицы.)

Я с повинной головою,

Царь, явился пред тобою,

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить.

(Спальника.)

Но, сказать тебе по дружбе,

Это – службишка, не служба.

(Конька-Горбунка)

Коль себя не пожалеешь, Ты опять помолодеешь.

(Царь-девицы).

Ты вот, так сказать, примерно,

Сослужил мне службу верно,

То есть, будучи при всем

Не ударил в грязь лицом”

(Старик о старшем сыне Даниле)

“Соколины твои очи

Не дадут мне спать средь ночи.

И во время бела дня –

Ох! Измучают меня”

(Царь о Царь-девице)

Я шутить ведь не умею

(Иван-дурак – кобылице)

“Эй, хозяин,- полно спать!

Время службу исправлять”

(Конек-Горбунок Ивану)

«Кто это?» (определить по описанию героя сказки)

“Вьётся кругом над полями

Виснет пластью надо рвами

Мчится скоком по горам

Ходит дыбом по лесам”

(Кобылица – мать Конька-Горбунка)

***

Рыжий парень, хоть куды!

Волос гладкий, сбоку ленты,

На рубашке прозументы,

Сапоги как ал сафьян

(Царский спальник об Иване-дурачке)

***

Эта вовсе не красива;

И бледна-то, и тонка,

Чай в обхват-то три вершка;

А ножонка-то, ножонка!

Тьфу ты! Словно у цыпленка!

Пусть полюбится кому,

Я и даром не возьму.

(Иван-дурачок о Царь-девице)

***

“Он зимой тебя согреет,

Летом холодом овеет,

В голод хлебом угостит

В жажду мёдом напоит”

(Кобылица говорила Ивану о Коньке-Горбунке)

Конкурс «Что, где, когда?»

1) Чем занимались старик и его сыновья? (Братья сеяли пшеницу, Да возили в град-столицу)

2) Где “караулил” поле старший брат? (На сеннике)

3) Как старик сумел уговорить младшего сына, Ивана-дурака, отправиться караулить поле? Что он ему пообещал? ((Я куплю тебе лубков. Дам гороху и бобов)

4) Иван очень любил петь. Назовите некоторые из его песен. ( “Распрекрасные вы очи”, ”Ходил молодец на Пресню”)

5) Какой срок давал царь Иванушке, чтобы он достал Жар-птицу и Царь-девицу? (Три недели)

6) Чем наградил царь Ивана, когда он привез Жар-птицу? (Пожаловал чин ”царский стременной”)

7) При помощи чего Иван поймал Жар-птицу? (Два корыта белоярова пшена, Да заморского вина)

8) Какие условия выдвинула Царь-девица царю, когда он предложил ей выйти за него замуж? (То доставь ты мне в три дня Перстень мой из Окияна. Коль себя не пожалеешь, То опять помолодеешь)

9) Назовите родных Царь-девицы. (Месяц – мать мне, Солнце – брат)

10) Сколько лет рыба-кит был в немилости у Солнца и за что? (10 лет уж тут лежу … что без божьего веленья Проглотил среди морей Три десятка кораблей)

11) Опишите сундучок Царь-девицы. (С перстнем красным сундучок Пуд, по крайней мере, во сто)

12) Сколько лет было Царь-девице? (Мне 15 только лет)

13) В сказке описываются 4 лошади – кобылица, два коня и игрушка-Горбунок. Какой масти были лошади? (Кобылица та была Вся, как зимний снег, бела Молодые, вороные, Вьются гривы золотые, В мелки кольца завитой Хвост струится золотой)

14) Какой рост Конька-горбунка? (3 вершка = 4,4 x 3 =13,2 см)

15)Вспомните эпиграф ко второй части. (Скоро сказка сказывается, А не скоро дело делается!)

16) На каком музыкальном инструменте играла Царь-девица? (На гуслях.)

17) В какой последовательности советовал конек-горбунок нырять Ивану в котлы? (В молоко сперва ныряй,// Тут в котел с водой вареной,// А оттудова в студеной.)

18) Чем закончилась сказка ? (Сердцу мило! Я там был; мёд, вино и пиво пил. По усам хоть и бежало, в рот ни капли не попало.)

19) А.С.Пушкин, прочитав сказку “Конек-горбунок”, сказал Ершову: “Ваша сказка – настоящая сокровищница русского языка”. Что же это за “сокровища ”? (Автор сказки использовал пословицы, поговорки, диалектные слова, народные фразеологизмы, загадки, приемы народных сказок – это все и есть сокровища русского языка.)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ – Чему учит эта сказка? (Сказка учит нас не унывать при жизненных невзгодах и надеяться на лучшее)

– Какова основная мысль сказки? (Эта волшебная сказка о простом русском парне, который попадает в трудности, но благодаря своему другу коньку преодолевает их)

– Понравилась ли вам сказка?

– Эта сказка действительно стала классикой, её читали ваши бабушки и дедушки, папы и мамы, а теперь читаете вы. Я очень надеюсь, что после глубокого анализа и характеристики героев вы начнёте осмысливать по-другому, сопереживая героям и высмеивая их недостатки.

Подведение итогов урока.

Обобщение и систематизация знаний.

Развитие творческого мышления.

Закрепление материала.

Подведение итогов викторины.

Оценивание работы учащихся.

Формулирование общего вывода по теме.

6. Домашнее задание.

Подготовить иллюстрацию к понравившемуся отрывку.

"Время Z" №1/2012 На Тобольском Завальном кладбище стоит мраморное надгробие, на котором написана парадоксальная эпитафия: "Пётр Павлович Ершов, автор народной сказки "Конёк-горбунок". Казалось бы, как у "народной" сказки может быть "автор"? Может Пётр Павлович просто записал народный сюжет, как он сам не раз скромно замечал? Или его "Конек" ускакал обратно в народ уже после написания?

ВНИМАНИЕ!
Отредактированную и обновлённую версию книги С. Курия "КУЛЬТОВЫЕ СКАЗКИ" читайте на новом сайте -

"Конёк-горбунок" в поисках автора

Рис. Н. Кочергина.

"Мне удалось попасть в народную жилу.
Зазвенела родная, и русское сердце отозвалось".
(П. Ершов)

На Тобольском Завальном кладбище стоит мраморное надгробие, на котором написана парадоксальная эпитафия: "Пётр Павлович Ершов, автор народной сказки "Конёк-горбунок". Казалось бы, как у "народной" сказки может быть "автор"? Может Пётр Павлович просто записал народный сюжет, как он сам не раз скромно замечал? Или его "Конек" ускакал обратно в народ уже после написания?
На этом вопросы о происхождении знаменитой сказки не исчерпываются, ибо во второй половине 1990-х годов по СМИ разошлась сенсационная гипотеза, которая приписывает авторство "Конька-горбунка" вовсе не Ершову и даже не народу, а совсем другим авторам...

Попридержим удила,
Это присказка была,
Неча бегать без оглядки,
Разберемся по порядку...

"Начинает сказка сказываться..."

"Я все еще современник той прекрасной эпохи нашей литературы,
когда даже едва заметный талант находил одобрение, когда люди,
заслужившие уже известность (я вспоминаю А. С. Пушкина,
В. А. Жуковского и Вас), не считали для себя унизительным подать руку
начинающему то же поприще, которое они прошли с такою честию".
(Из письма П. Ершова П. Плетневу, 1850 г.)

Шел 1834 год. Преподаватель кафедры русской словесности Санкт-Петербургского университета Петр Александрович Плетнёв, как обычно, пришел в аудиторию, но вместо лекции неожиданно начал читать неизвестную озорную сказку:

"У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак..."

Когда он закончил, восхищенная аудитория потребовала назвать автора. Тогда-то Плетнев объявил, что читал он на самом деле курсовую работу по народному творчеству, которую написал их коллега - студент. И указал на счастливого и смущенного 18-летнего юношу - Петра Ершова.

Портрет П. Ершова кисти Н. Гаджи на данный момент считается самым достоверным изображением автора "Конька-горбунка".

Издатель А. Смирдин сообщает, что Пушкин не только встретил "Конька-горбунка" с живым одобрением, но и подверг его "тщательному пересмотру", а также написал "первые четыре стиха" к нему. К сожалению, нам неизвестно, в чем собственно заключались правки и советы Александра Сергеевича - не осталось не рукописей, ни заметок. Не все исследователи согласны с тем, что и первое четверостишие -

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, на земле
Жил старик в одном селе...

Принадлежит Пушкину. Сторонники авторства Пушкина, кроме свидетельств Смирдина, приводят "Опись" его бумаг, где среди прочего упоминается и документ "Заглавие и посвящение Конька-Горбунка". Противники этой точки зрения парируют, что а) сам документ не найден; б) "Заглавие и посвящение" - это всё-таки нечто совсем другое, нежели текст стиха.

Впрочем, и без этого влияние сказок Пушкина на "Конька-горбунка" заметно невооруженным глазом. Сказка Ершова написана тем же размером, что и "Царь Салтан" - а именно 4-хстопным хореем (он выбран поэтами не случайно, ибо хорей с его ударением на первом слоге характерен для народной поэзии) и с обилием глаголов. Много отсылок к Пушкину и в самом тексте "Конька-горбунка" - "царь Салтан", "Новый гроб в лесу стоит, / В гробе девица лежит...", "Пушки с крепости палят...".
Забавно и совпадение сюжетов сказки Ершова и "Золотого петушка" Пушкина - в обеих старый царь хочет взять в жены плененную заморскую девицу (у Ершова царю 70, а девице - всего 15 лет) и жестоко за это расплачивается. К тому времени "Петушок" существовал лишь в рукописи, и Ершов о нем знать не мог. Зато Пушкин, увидев перекличку сюжетов, даже внес небольшую правку, перенеся шатер Шамаханской царицы с берега моря (где был шатер и Царь-девицы Ершова) в горы (это подметила А. Ахматова).

Рис. В. Милашевского.

Надо добавить, что Александр Сергеевич свое обещание выполнил и после "Золотого Петушка" к "этому роду сочинений" не возвращался.

Впрочем, не только Пушкиным вдохновлялся автор "Конька-горбунка"...
Как известно, родиной Ершова была Сибирь. Он родился 6 марта 1815 года в деревне Безруково Тобольской губернии, но с самого детства его носило вслед за чиновником-отцом по разным сибирским городам. В каждом из них мальчик с жадностью впитывал местные сказки и предания, да и сам был охоч сочинять. "Собрать побольше старух, так вот и сказка" - как то сказал Ершов. К тому же он заявлял, что в своем "Коньке-горбунке" всего лишь пересказал уже имеющиеся народные сюжеты.
Действительно, отдельные сюжетные линии произведения Ершова можно найти в таких русских народных сказках, как "Жар-птица и Василиса-царевна", "Сивка-бурка", "Волшебный конь"... Да и не только в русских. Очень похожий сюжет встречается в итальянском сборнике Страпаролы XVI в. под названием «Приятные ночи» (им кстати, вдохновлялся и Пушкин). В сказке о царевиче Ливоретто герою тоже помогает волшебный конь, с помощью которого он исполняет задания султана - похищает принцессу Беллизандру, ищет ее утопленное кольцо, а затем достает живую воду. Беллизандра проводит жестокую презентацию: убивает Ливоретто, а затем оживляет и омолаживает его с помощью живой воды. Повевшегося на этот эксперимент султана никто оживлять, конечно, не стал.

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

Из Страпаролы «Приятные ночи»: "...коварная и свирепая дева, упорствуя в своём преступном желании, схватила обнажённый нож и на глазах у султана с бестрепетной, чисто мужской решимостью вонзила его в горло юноши, и, так как не нашлось никого, кто бы осмелился за него вступиться, он замертво повалился на землю. Не удовольствовавшись этим, злобная девица отсекла ему голову, мелко накрошила его мясо, истолкла сухожилия, раздробила твёрдые кости, растерев их в мельчайший порошок, после чего взяла большой медный таз и, побросав в него горсть за горстью накрошенное и нарубленное мясо убитого, перемешала его с костями и сухожилиями так же, как это делают хозяйки, приготовляющие начинку для пирога из кислого теста. Тщательно перемешав и вымесив нарубленное мясо с растёртыми костями и сухожилиями, так что образовалась однородная масса, девушка слепила из неё великолепную человеческую фигуру и, откупорив склянку, вспрыснула эту фигуру живою водой, и она тотчас же ожила и превратилась в вернувшегося к жизни юношу Ливоретто, ставшего ещё краше и лучше прежнего. Узрев столь невероятное дело и великое чудо, престарелый султан был несказанно изумлён и ошеломлён и, страстно желая омолодиться, попросил девицу проделать с ним то же, что она проделала с юношей. На этот раз девица не замедлила повиноваться воле султана и, взяв острый нож, всё ещё обагренный кровью юноши, ухватила левой рукой султанскую голову и, крепко её придерживая, нанесла ему в грудь смертельный удар. Потом она выкинула его через окно на дно глубокого рва у подножия высоких дворцовых стен и, вместо того чтобы омолодить его и превратить в юношу, превратила в поживу для собак; вот так и окончил свою жизнь бедный старик".

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

Однако, несмотря на всё вышесказанное, трудно не увидеть оригинальность и новизну "Конька-горбунка". Стиль Пушкина более ясный и простой, рифмы более точные. Язык же сказки Ершова сознательно приближен к разговорной речи ("И поехал в дальний путь... / Дайте, братцы, отдохнуть!" ) и предваряется шутливыми зачинами и присказками, вроде:

"Та-ра-ра-ли, та-ра-ра!
Вышли кони со двора;
Вот крестьяне их поймали
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;
Как во трубушку играет,
Православных потешает:
«Эй! Послушай, люд честной!
Жили-были муж с женой;
Муж-то примется за шутки,
А жена за прибаутки,
И пойдёт у них тут пир,
Что на весь крещёный мир!»
Это присказка ведётся,
Сказка послее начнётся.
Как у наших у ворот
Муха песенку поёт:
«Что дадите мне за вестку?
Бьёт свекровь свою невестку:
Посадила на шесток,
Привязала за шнурок,
Ручки к ножкам притянула,
Ножку правую разула:
«Не ходи ты по зарям!
Не кажися молодцам!»
Это присказка велася,
Вот и сказка началася..."

Кроме того сказка просто насыщена просторечными выражениями. Сегодня это единственное, что затрудняет восприятие довольно складно написанной сказки и требует примечаний.
Например:
- "малахай" (длинная широкая одежда без пояса),
- "пластью" (пластом, неподвижно),
- "слов-то не померил" (т.е. не проверил),
- "Вот бы курево развесть..." (здесь, курево "костер, огонек"),
- "ендова" (посуда для вина),
- "спальник" (царский слуга),
- "шабалки" (шабаш, конец),
- "жом" (пресс для выжимания растительного масла),
- "плес" (хвост),
- "Гости! Лавки отпирайте..." (здесь "гости" значит "купцы" - помните "Садко, богатый гость..."?),
- "лубки" (картинки, отпечатанные с матрицы на липовой доске, и сопровождаемые подписями - низовой книжный жанр, популярный среди простого люда),
- "седмица" (неделя),
- "Доставать тоё Жар-птицу" (т.е. "Доставать ту Жар-птицу") и т.д.

Кое-где не обойтись и без более подробных комментариев.

Например, кобылица говорит Ивану:

"...Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за черную, слышь, бабку..."

Бабки - это кости суставов копытных животных, испльзуемых в одноименной старинной игре. Бабки надо было сбивать битой - специальной, покрашенной в черный цвет, бабкой, в которую для тяжести заливали свинец.

А вот братья, оправдывая воровство коней, говорят Ивану:

"Дорогой наш брат Иваша,
Что переться - дело наше;
Но возьми же ты в расчет
Некорыстный наш живот..."

«Живот» - это устаревшее слово, обозначающее «жизнь» ("Не пощадить живота своего"), а также «имущество, добро, достаток». Т.е., "некорыстный наш живот..." - означает "бедную нашу жизнь", "наш малый достаток".

Язык сказки Ершова во многом лапидарен и полон грубоватого юмора:

"Тут проказника дельфины
Подхватили под щетины
И отправились назад.
Ерш ну рваться и кричать:
"Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот Карась
Поносил меня вчерась..."
...Тут, отдав царю поклон,
Ерш пошел, согнувшись, вон.
С царской дворней побранился,
За плотвой поволочился
И салакушкам шести
Нос разбил он на пути".

Народный комизм полностью воплощает герой сказки - Иван-дурак. При этом Иван далеко не идеальный персонаж.
Один из рецензентов сказки в 1843 году напишет: “Жили-были три брата: двое старших работали, сеяли пшеницу, возили её продавать в город - и ни в чём не успели. Не дал им Бог счастья, как обыкновенно говорится. Младший - дурак, лентяй, который только и делал, что лежал на печи и ел горох и бобы, стал богат и женился на Царь-Девице. Следственно, глупость, тунеядство, праздность - самый верный путь к человеческому счастью. Русская пословица говорит: не родись ни пригож, ни умён, родись счастлив, - а теперь, после сказки г. Ершова, надобно говорить: не родись пригож и умён, а родись глупцом, празднолюбцем и обжорой. Забавно, что узкие головы, помешанные на своей так называемой нравственности, проповедуя добродетель и заботясь о невинности детей, рекомендуют им сказку Ершова, как приятное и назидательное чтение!!! Хороша назидательность!”
На что Ершов раздраженно заметит:
“Читал на днях, глубокую критику «Отечественных записок» по случаю третьего издания «Конька». Вот, подумаешь, столичные люди: одних бранят за нравоучения, называя их копиями с детских прописей, а меня бранят за то, что нельзя вывести сентенции для детей, которым назначают мою сказку. Подумаешь, куда просты Пушкин и Жуковский, видевшие в «Коньке» нечто поболее побасёнки для детей” .

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

На самом деле именно естественность образа Ивана (эдакого аналога шута-Петрушки) и вызывала у многих читателей симпатию. Да, он не идеален, да, он с ленцой, да, он разгильдяй, озорник и хитрец. Но при этом он добродушен и незлопамятен, весел и жизнерадостен, лишен алчности (лишь раз польстился на перо Жар-птицы и каковы результаты), когда надо - смел, отчаян и находчив.

Он ничего не понимает в чинах и субординации и обращается к царю панибратски:

"Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!"

"...Вот Иван к царю явился,
Поклонился, подбодрился,
Крякнул дважды и спросил:
"А пошто меня будил?"

"..."Что ты, что ты, бог с тобой! -
Начал царский стремянной. -
Чай, спросонков, я толкую,
Штуку выкинул такую.
Да хитри себе, как хошь,
А меня не проведешь".

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

Под стать Ивану и его помощник - Конёк-горбунок. Он тоже третий в семье, и тоже "отклонение от нормы". Однако за внешним уродством кроется волшебная сила и рассудительность, которой так порой не хватает Ивану.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?»
Худож. оформление С.Артюшенко, М.Иванова, Е.Штанко, Киев: Веселка, 1986.

Сам образ Конька оригинален и близких аналогов до Ершова не имел (кони, помогающие героям, были, как на подбор, красавцами) - внешний вид его представляет некую помесь коня, осла и верблюда.

"Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами

...Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу".

«Что ж он видит? – Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка»
(Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.)

У многих (в том числе и у меня) описание Конька вызывало понятное недоумение - пересчитав аршины и вершки, выходило, что помощник Ивана был ростом чуть более 13 см и с ушами 70 см. Даже для сказки это было уж чересчур диспропорционально. Но и этому нашлось объяснение.

Вернемся к стилистике сказке и посмотрим, действительно ли она является просто удачной стилизацией под фольклор. Здеь стоит обратить внимание на оценку профессора В. Евсеева, который проницательно назвал "Конька-горбунка" "пародийно-фольклорной" сказкой, где "задает тон романтическая ирония автора". Внимательный читатель легко услышит, как, ведя свое повествование в народном ключе, Ершов со стороны подсмеивается над этой народностью. Особенно явно это видно в описании того, как Иван воспринимает прекрасное со своей крестьянской точки зрения.
Вот он оценивает Царь-девицу:

"...Эта вовсе не красива:
И бледна-то и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то ножонка!
Тьфу ты! Словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму".

"...Всем бы, кажется, красотка,
Да у ней, кажись, сухотка:
Ну, как спичка, слышь, тонка,
Чай в обхват-то три вершка;
Вот как замуж-то поспеет,
Так небось и потолстеет..."

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

Обилие света, излучаемого Жар-птицами, Иван меряет "шапками", а самих птиц описывает так:

"Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то - сущий смех!
Чай, таких у куриц нету;
А уж сколько, парень, свету -
Словно батюшкина печь!"

Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.

При этом Иван, как нормальный деревенский пацан хочет этих птиц "пугнуть". И посреди этой комичной сцены взлет птиц описан уже с точки автора, как прекрасное зрелище:

"Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щелоком облит".

"Что за поле! Зелень тут
Словно камень изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Несказанной красоты.
А на той ли на поляне,
Словно вал на окияне,
Возвышается гора
Вся из чистого сребра.
Солнце летними лучами
Красит всю ее зарями,
В сгибах золотом бежит,
На верхах свечой горит".

"...И, окончив речь к Ивану,
Выбегает к окияну,
На котором белый вал
Одинёшенек гулял".

Архаичные народные представления Ершова искусно вплетает в одну сюжетную нить. Это и место схождения Неба с Землёю, "где крестьянки лен прядут, / Прялки на небо кладут". И небесный терем Месяца Месяцовича, который, естественно, венчает "православный русский крест" .

Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г. (слева) и рис. В. Милошевского (справа).

И "Чудо-юдо Рыба-кит", который в старинных поверьях выступал держателем суши.

"Все бока его изрыты.
Частоколы в ребра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дуброве, меж усов,
Ищут девушки грибов".

Рис. В. Милашевского.

Пародийность "Конька-горбунка" заметна и в описании подводного царства, где всё так похоже на устройство царской России

"Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Черный рак указ сложил
И печати приложил..."

Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.

И, наконец, для сказки характерны емкие и меткие строчки, легко врезающиеся в память читателя:

"Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?"
...Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
...Но, сказать тебе по дружбе,
Это - службишка, не служба".

“И чтоб никакой урод не обманывал народ”

"Гей! Позвать ко мне Ивана!" -
Царь поспешно закричал
И чуть сам не побежал".

"Два раза перекрестился, -
Бух в котел - и там сварился!"

"Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается..."

"Донесу я в думе царской,
Что конюший государской -
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкой держит крест
И постами мясо ест".
(П. Ершов "Конек-горбунок")

Остановимся теперь на печатной судьбе сказки "Конёк-горбунок". Стоило только Плетневу ознакомиться со сказкой Ершова, как с его подачи в мае того же 1834 года первая часть была опубликована в журнале "Библиотека для чтения".
Редактор журнала О. Сенковский предварил публикацию очень лестным предисловием, где сообщал о "новом, весьма примечательном даровании... юном сибиряке, который ещё довершает своё образование в здешнем университете" и добавлял, что "читатели сами оценят его достоинства и силу языка, любезную простоту, весёлость и обилие удачных картин, между которыми заранее поименуем одну - описание конного рынка - картину, достойную стоять наряду с лучшими местами русской лёгкой поэзии” .

А в сентябре 1834 года "Конёк-горбунок" вышел уже полностью и отдельным изданием.

Обложка 1-го издания сказки «Конек-Горбунок» 1834 г.

Полностью-то полностью, да не совсем. Цензура изрядно поработала над текстом, и читатель мог только догадываться, что скрывается за многоточиями вымаранных строчек. А скрывались в них все панибратски-непочтительные обращения Ивана к царю, а также такие пассажи царя, как:

"Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив свое веленье
Быстрым взмахом кулака:
"Гей! Позвать мне дурака!"
<были удалены последние две строчки - С.К.>

Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.

По иронии судьбы цензором был университетский учитель Ершова А. Никитенко.

Наряду с похвальными откликами на сказку, были и нелестные. Например, Виссарион Белинский написал следующее:
"Как бы внимательно ни прислушивались вы к эху русских сказок, как бы тщательно ни подделывались под их тон и лад и как бы звучны ни были ваши стихи, подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак. В вашей сказке будут русские слова, но не будет русского духа, и потому, несмотря на мастерскую отделку и звучность стиха, она нагонит одну скуку и зевоту. Вот почему сказки Пушкина, несмотря на всю прелесть стиха, не имели ни малейшего успеха. О сказке г. Ершова - нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса".

Обычно проницательный критик ошибся - русский народ очень быстро признал сказку своей. Друг и биограф Ершова А. Ярославцов писал автору сказки, что сам видел, как канцелярский чиновник переписывал "Конька-горбунка" от руки. Ну а самым ярким опровержением слов Белинского стало то, что, вышедшая из народной стихии, сказка Ершова умудрилась естественным путем в эту стихию и вернуться. Образы и сюжеты авторской сказки стали сами оказывать влияние на фольклор! Недаром А. Афанасьев включил "Конька-горбунка" в свой знаменитый сборник русских народных (!) сказок!

К сожалению, слава сказки не грела своими лучами самого автора. Умер его отец, начались проблемы со здоровьем из-за влажного питерского климата, и самое главное - Ершов никак не мог найти работу.
Пришлось "юному дарованию" в 1836 году вернуться в сибирский Тобольск и стать преподавателем в гимназии. Планы вернуться в Санкт-Петербург в 1838 году так и не сбылись. Погиб Пушкин, мечтавший издать "Конька-горбунка" "с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров" . Никто из столичных знакомых помочь Ершову с трудоустройством не смог (или не захотел). К тому же сам писатель женился на вдове с четырьмя детьми и полностью погряз в провинциальном быту. Однажды в налете "хандры" он даже сжег все свои рукописи и прочие заметки, о чем сам очень жалел (а уж как жалели последующие литературоведы!).

Шарж на Ершова кисти М. Знаменского.
Сверху можно увидеть изображения Конька и Ерша, а внизу автограф самого Ершова:
«Не дивитеся, друзья,
Что так толст и весел я:
Это плод моей борьбы
С лапой давящей судьбы…»

Литературное творчество, расцветшее в петербургский период, тоже пошло на спад. Остался нереализованным смелый замысел 10-томной поэмы "Иван-царевич и серый волк", от которой остались лишь небольшие фрагменты.

Отрывок из недописанной поэмы П. Ершова "Иван-царевич": "Рано утром под окном, Подпершися локотком, Дочка царская сидела, Вдаль задумчиво глядела, И порою, как алмаз, Слезка падала из глаз. А пред ней, ширинкой чудной, Луг пестрелся изумрудный, А по лугу ручеек Серебристой лентой тек. Воздух легкий так отрадно Навевал струей прохладной. Солнце утра так светло В путь далекий свой пошло! Все юнело, все играло, Лишь царевна тосковала Под косящатым окном, Подпершися локотком. Наконец она вздохнула, Тихо ручками всплеснула И, тоски своей полна, Так промолвила она: "Всех пространней царство наше, Всех девиц я в царстве краше: Бела личика красой, Темно-русою косой, Нежной шеей лебединой, Речью звонкой соловьиной, Дочь единая отца, Я краса его дворца..."

Другие стихи, рассказы и пьесы особого успеха не имели (разве что Ершов поучаствовал в пьесе "Черепослов" известного проекта "Козьма Прутков"). Так и остался Петр Павлович автором одной книги. Зато какой!

Рис. Н. Кочергина.

Карьера "Конька-горбунка" продолжалась. В 1840 г. выходит второе, а в 1847 г. - третье издание сказки (последнее даже без договора с автором). Оба издания сохраняли те же цензурные многоточия, что и первое.
В 1851 г. издатель П. Крашенинников хотел очередной раз издать "Конька-горбунка", но цензура внесла столько дополнительных правок, что текст потерял цельность. Цензор пишет следующий отзыв: "По содержанию сказка предназначается для простого народа, и заключается в бытии не естественном, как царя сварили в котле, а царица вышла замуж за Иванушку дурачка… Полагаю такой рассказ не соответственным понятиям и образованиям".
Когда же спустя три года Ершов просит издать сказку - хотя бы и с купюрами - цензор отказывают ему даже в этом в этом, заявляя: "В забавных превращениях, которые делал дурачок с помощью Конька-горбунка, встречаются выражения, имеющие прикосновение к поставленным от правительства властям...".
В результате в середине 1850-х сказка Ершова оказывается почти забытой. Но вот умирает Николай I, смягчается политический климат, и тот же Никитенко, что был цензором первого издания "Конька", убедил нового министра просвещения А. Норова разрешить печатать сказку Ершова, да еще и без цензурных лакун.

Пользуясь случаем, Ершов сам отредактировал новое издание - добавил кое-какие детали, сделал рифмовку более точной и добавил в текст множество простонародных слов и оборотов. 4-е издание вышло в 1856 году. Последние же правки Ершов внес в 5-е издание 1861 года, текст которого и стал считаться каноническим, наиболее полно выражающим волю автора.

При жизни Ершова "Конек-горбунок" будет переиздан еще два раза (1865, 1868). Самого же автора жизнь не балует. Его жена умирает, он женится второй раз, но через несколько лет умирает и вторая жена. Из 15 детей 11 умерли еще во младенчестве. Единственный карьерный успех - из преподавателя гимназии он становится ее директором - ненамного улучшает материальное благополучие Ершова. Его бывшему ученику и мужу его падчерицы - известному химику Дмитрий Менделеев - удается выхлопотать пенсию и больной 50-летний Ершов уходит с работы, чтобы спустя четыре года почить в том же Тобольске.
Когда в 1869 г. "Санкт-Петербургские ведомости" сообщили о смерти автора "Конька-горбунка", многие удивились: "А мы думали он уже давно мертв".

"Доселева Макар огороды копал,
а нынче Макар в воеводы попал..."

"Если Пушкин – наше всё, так отдадим ему всё наше?!".
(А. Омельчук)

Смерть Петра Павловича Ершова нисколько не повлияла на популярность "Конька-горбунка". В дореволюционной России сказка переиздавалась 26 раз и вызвала массу подражаний и подделок (только в 1870-1890-х годах вышло около 40 поддельных "Коньков-Горбунков").

Самым популярным "кавером" стала, вышедшая в 1906 г., книга "Конек-скакунок". Ее автор С.. Басов-Верхоянцев был профессиональным революционером и написал свое произведение по горячим следам революции 1905 г. В результате сказка Ершова превратилась в настоящий политический памфлет, где трудовое крестьянство в образе Иванушки-дурачка боролось с Николаем II, выведенным в образе царя Берендея. В предисловии к советскому изданию писалось, что "сохранились воспоминания, что грамотные крестьяне отказывались покупать Ершовского «Конька-горбунка», требуя «настоящего»".
Зато цензура сперва проглядела опальную книгу, приняв "Конька-скакунка" за сказку Ершова, что и позволило ей разойтись тиражом в полмиллиона экземпляров.

Н. Зиновьев, Обложка книги «Конек-скакунок» 1933 г.

В Советском Союзе сказка о простом парне и царе-самодуре стала еще популярнее и переиздавалась более 200 раз. Правда, и здесь не обошлось без цензурных перегибов. В 1922 г. цензору не понравилась сцена, где народ кричит царю "ура", а также строка «Вишь, что, старый хрен, затеял: хочет жать там, где не сеял!» , в которой он усмотрел... "порнографию". В 1934 г. цензоров смущала уже вся сказка, в которой, как они писали, изображена "история одной замечательной карьеры сына деревенского кулака".

Но здравый смысл победил, и успех сказки был мощно подкреплен замечательным х/ф 1941 г. (реж. А. Роу) – одним из первых советских фильмов снятых в цвете.

В 1947 г. вышел и анимационный «Конек-горбунок» (реж. И. Иванов-Вано) – по сути, первый советский полнометражный мультфильм. Правда, со временем старая версия потеряла качество, и в 1975 г. режиссер восстановил ленту, дополнив ее новыми эпизодами. А недавно была реставрирована и версия 1947 г.

Отметилась сказка и на балетной сцене. Первый балет "Конек-горбунок" был поставлен еще в 1864 г. (муз. И. Пуни, постан. А. Сен-Леона), а в 1960 г. на сцене Большого театра была представлена новая версия (муз. Р. Щедрина, постан. А. Радунского).

Роль царь-девицы в балете на муз. Щедрина впервые исполнила Майя Плисецкая.

Блестящего наследника заданной народно-пародийной традиции Ершов обрел в лице актера Леонида Филатова, написавшего в 1985 г. свой "Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца". "Сказ" открыто отсылал нас к стилю "Конька-горбунка", но его сатира обретала актуальный социальный оттенок. Хлесткие строки тут же ушли в народ.

"Хороша ль, плоха ли весть, -
Докладай мне все как есть!
Лучше горькая, но правда,
Чем приятная, но лесть!
Только если энта весть
Снова будет - не Бог весть,
Ты за эдакую правду
Лет на десять можешь сесть!.."

"...Утром мажу бутерброд -
Сразу мысль: а как народ?
И икра не лезет в горло,
И компот не льется в рот!"

"Гордый профиль, твердый шаг,
Со спины - дак чистый шах!
Только сдвинь корону набок,
Чтоб не висла на ушах!.."

"Спробуй заячий помет!
Он - ядреный! Он проймет!
И куды целебней меду,
Хоть по вкусу и не мед.
Он на вкус хотя и крут,
И с него, бывает, мрут,
Но какие выживают -
Те до старости живут!.."

"Вот министер мне не враг,
Все как есть сказал без врак,
А ведь он мужик неглупый,
Не гляди, что он дурак".

Но вот в 1996 году на славное имя Ершова впервые набежала тень. Нет, "Конька-горбунка" не собирались запретить, его просто хотели отобрать... у автора. Первой "ласточкой" стала статья А. Лациса "Верните лошадь!", где автор уверенно требует отдать лавры Ершова... Пушкину. Через какое-то время В. Перельмутер издает "Конька-горбунка", на титульной обложке которого уже откровенно красуется имя Пушкина (правда с вопросительным знаком), а потом к делу Лациса-Перельмутера активно подключается В. Козаровецкий.

Как же выглядит история "Конька-горбунка" в изложении троицы "разоблачителей"? А выглядит она так. Пушкин пишет "Конька-горбунка", но понимает, что не сможет издать его под своим именем. Мол, уж много он позволил в сказке политических аллегорий. Так в образе коварного спальника выведен никто иной, как шеф николаевских жандармов – Бенкендорф; кит, мучающийся от того, что проглотил "три десятка кораблей" - это государство, осудившее декабристов, а царь, волочащийся за молоденькой девицей - и вовсе сам Николай I, оказывающий знаки внимания жене Пушкина.

«Он за то несет мученье,
Что без божия веленья
Проглотил среди морей
Три десятка кораблей.
Если даст он им свободу,
Снимет бог с него невзгоду...»
(Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.)

Для того, чтобы сказка всё же увидела свет, Пушкин замышляет хитроумную мистификацию, к которой привлекает Плетнева и других необходимых лиц. Плетнев находит наивного студента в бедственном материальном положении и предлагает ему за плату переписать рукопись "Конька" и поставить под ней своё имя.
По мнению Лациса-Перельмутера-Козаровецкого это многое объясняет - и то, как удалось юноше в 18 лет написать такую гениальную сказку, и то, почему после ему не удается написать ничего подобного, и то, почему он сжег свои рукописи и дневник. На этом исследователи не успокоились. Они решили, что Ершов своими правками в изданиях 1856 и 1861 годов только испортил и исказил первоначальный вариант "Конька", написанный ясным языком Пушкина. Поэтому было решено "исправить" теперь самого Ершова.

Какое самоуверенное заявление, не правда ли? Интуиция - это конечно, вещь хорошая, но давайте посмотрим, так ли уж сильно ухудшил Ершов первоначальный текст. Начнем со знаменитого первого четверостишия, того самого, которое, по утверждению издателя Смирдина, написал сам Александр Сергеевич. В первом издании оно звучало так:

"За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе – на земле
Жил старик в одном селе".

В издании 1861 г. Ершов заменяет третью строчку на "Против неба – на земле", и, по мнению многих, эта правка более, чем удачна - в первом случае выражение излишне и бессмысленно (ну с чего бы старику жить на небе?), во втором - оно становится поэтичным и образным. Забавно, что с 1915 г. эти четыре стиха даже печатали в Пушкинских собраниях сочинений (вместе с Ершовской правкой!), пока в 1936 г. М. Азадовский не убедил литературоведов, что авторство Пушкина здесь не так уж ясно - мол, вряд ли Ершов при его пиетете перед Александром Сергеевичем решился бы править его строки. Здесь еще можно поспорить - допустим, я не думаю, что пиетет помешал бы настоящему поэту внести более удачную правку в свое же произведение (Пушкин-то на авторство не претендовал и вообще доля участия роли Пушкина в "Коньке-горбунке" неизвестна).

Насчет остальных правок, конечно, можно спорить. Да, Ершов действительно заменил очень много ясных слов и выражений на просторечные - ну, так их и в первом варианте было хоть отбавляй (а это не характерно для языка сказок Пушкина). Здесь вполне ясно желание автора еще больше приблизить сказку к народной речи.
Есть, конечно, и неблагозвучные замены - например, "Если ж нужен буду я" на "Если ж вновь принужусь я..." - но ведь можно привести и другие примеры.

См. отрывок из 1-го издания и рядом (в скобках) исправленные позже строчки:

"Кобылица молодая,
Задом, передом брыкая, (Очью бешено сверкая,)
Понеслася по полям, (Змеем голову свила)
По горам и по лесам. (И пустилась как стрела.)
То заскачет, то забьётся, (Вьётся кругом над полями,)
То вдруг круто повернётся. (Виснет пластью надо рвами,)
Но дурак и сам не прост – (Мчится скоком по горам,)
Крепко держится за хвост. (Ходит дыбом по лесам,)
Хочет, силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном".

Худож. оформление С.Артюшенко, М.Иванова, Е.Штанко, Киев: Веселка, 1986.

"На него дурак садится, (На конька Иван садится,)
Крепко за уши берет, (Уши в загреби берет,)
Горбунок-конек встает, (Что есть мочушки ревет.)
Черной гривкой потрясает, (Горбунок-конек встряхнулся,)
На дорогу выезжает; (Встал на лапки, встрепенулся,)
Вдруг заржал и захрапел, (Хлопнул гривкой, захрапел)
И стрелою полетел;
Только черными клубами (Только пыльными клубами)
Пыль вертелась под ногами; (Вихорь вился под ногами.)
И чрез несколько часов (И в два мига, коль не в миг,)
Наш Иван догнал воров". (Наш Иван воров настиг.)

"Мужички такой печали (Мужики такой печали)
От рожденья не видали; (Отродяся не видали;)
Стали думать да гадать
Как бы вора им поймать". (Как бы вора соглядать)

Остальные доводы сторонников "мистификации" рассыпаются уже только потому, что они документально не подтверждены, а иногда и грубо искажают известные факты. Допустим, почему Пушкин побоялся издать под своим именем "Конька", но спокойно издал в том же году не менее "крамольную" сказку "О золотом петушке"? И почему это не может быть авторов, прославившихся только одной книгой? А Грибоедов с "Горем от ума"? А Кен Кизи с "Над кукушкиным гнездом"?
Впрочем, кроме "пушкинской" есть еще и другая теория - о том, что "Конька-горбунка" написал музыкант-арфист Николай Девитте (да еще и отдельные удачные стихи Ершову подкидывал), которую я здесь даже разбирать не хочу. Всех желающих подробно узнать мнение специалиста насчет "пушкинской мистификации", рекомендую ознакомиться со статьей Т. Савченковой «Конёк-Горбунок» в зеркале «сенсационного литературоведения».
Ну а вердикт запросам Козаровецкого в Пушкинскую комиссию подвел в 2009 г. ее председатель В. Непомнящий:
"Ты сначала докажи, что это был Пушкин, а потом разоблачай Ершова. Известно, что Пушкин написал первые четыре стиха и внес поправки в текст Ершова, все остальное - домыслы. Выдумку нельзя опровергнуть, по крайней мере Институт мировой литературы и Пушкинская комиссия этим заниматься не станут" .

Памятник П.П. Ершову в Тобольске .