О том, что случилось на именинах Бертальды. О том, как рыцарь женился

Бывали дни восторженных видений;

Моя душа поэзией цвела;

Ко мне летал с вестями чудный гений;

Природа вся мне песнию была.

Оно прошло, то время золотое;

С природы снят магический венец;

Свет узнанный свое лицо земное

Разоблачил, и призракам конец.

Но о Мечте, как о весенней птичке,

Певавшей мне, с усладой помню я;

И Прелести явленьем по привычке

Любуется, как встарь, душа моя.

Здесь есть одна - жива как вдохновенье,

Как ясная надежда молода -

На душу мне ее одно явленье

Поэзию наводит завсегда...

Перед пустой когда-то колыбелью

Задумчиво-безмолвен я стоял.

"Кто обречен святому новоселью

Тобой в жильцы?" - Судьбу я вопрошал.

И с первою блеснувшей мне денницей

Уж милый гость в той колыбели был;

Он в ней лежал под царской багряницей,

Прекрасен, тих, как божий ангел мил.

Года прошли - и мой расцвел младенец,

Прекрасен, тих, как божий ангел мил;

И мнится мне, что неба уроженец

Утехой в нем на землю прислан был.

Его-то я порою здесь встречаю

Как чистую Поэзию мою;

Им иногда я душу воскрешаю;

При нем подчас, забывшись, и пою.

О том, как рыцарь приехал в хижину рыбака.

Лет за пятьсот и поболе случилось, что в ясный весенний

Вечер сидел перед дверью избушки своей престарелый

Честный рыбак и починивал сеть. Сторона та, в которой

Жил он, была прекрасное место. Луг, где стояла

Хижина, длинной косою входил в широкое лоно

Моря: можно было подумать, что берег душистый

В светло-лазурные, чудно прозрачные воды с любовью

Нежной теснился, что море, влажной трепещущей грудью

Нежно прижавшись к нему и его обнимая, пленялось

Свежестью шелковой зелени, блеском цветов и прохладой

Темных сеней древесных. Правда, в краю том немного

Было людей: рыбак с женою, и только; дремучий

Лес отделял полуостров от твердой земли. И ужасен

Был тот лес своей темнотой неприступной; и слухи

Страшные были об нем в народе; там было нечисто:

Злые духи гнездилися в нем и пугали прохожих

Так, что не смели и близко к нему подходить. Но смиренный,

Старый рыбак не боялся враждебных духов; на продажу

Рыбу носил он в город, лежавший за лесом; полон

Набожных мыслей, входил он в его глубину, и ни разу

Там ничего он не встретил, хранимый небесною силой,

Сидя беспечно в тот вечер за неводом, вдруг он услышал

Шум в лесу, как будто бы топот коня и железной

Брони звук; он слушает: шум приближается; робость

Им овладела, и все, что до тех пор в ненастные ночи

Снилось ему о таинственном лесе, представилось разом

Мыслям его; особливо ж один, великанского роста,

Белый, всегда головою странно кивающий. В темный

Лес он со страхом глядит, и ему показалось, что в самом

Деле сквозь черные ветви смотрит кивающий призрак.

Вспомнив, однако, что все никакой еще не случилось

С ним беды ни в лесу, ни в избушке, в которой так долго

Жил он с женою вдвоем, что нечистый над ними не властен,

Он ободрился, прочел молитву, и сделалось скоро

Даже ему и смешно, когда он увидел, какую

Шутку с ним глупая робость сыграла: кивающий образ

Был не что иное, как быстрый ручей, из средины

Леса бегущий и с пеной впадающий в озеро; шум же,

Слышанный им, был от рыцаря: шагом на белом

Бодром коне из чащи лесной он ехал и прямо

К хижине их приближался. Мантией алого цвета

Был покрыт его фиолетовый, золотом шитый,

Стройный колет; на бархатном черном берете вилися

Белые перья; висел у бедра на цепи драгоценной

Меч с золотой рукоятью искусной работы; а белый

Рыцарев конь был статен, силен и жив; он, копытом

Легким едва к луговой мураве прикасаясь, воздушной

Поступью шел и, сгибая красивую шею, как лебедь,

Грыз узду, облитую пеной. Старик, пораженный

Видом статного рыцаря, невод покинул и, снявши

Шляпу, смотрел на него с приветной улыбкой. Приближась,

Рыцарь сказал: "Могу ль я с конем найти здесь на эту

Ночь убежище?" - "Милости просим, гость благородный;

Лучшим стойлом будет коню твоему наш зеленый

Луг, под кровлей ветвистых дерев; а вкусную пищу

Сам он найдет у себя под ногами; тебе ж мы охотно

Угол очистим в нашем убогом жилище и ужин

Скудный с тобою разделим". Рыцарь, кивнув головою,

Спрыгнул с коня, его разнуздал и по свежему лугу

Бегать пустил; потом сказал рыбаку: "Ты охотно,

Добрый старик, принимаешь меня, но когда б и не столько

Был ты сговорчив, то все бы со мной не разделался нынче:

Море, вижу я, здесь перед нами, и дале дороги

Нет никакой; а вечером поздно в этот проклятый

Лес возвращаться избави боже!" - "Не станем об этом

Слишком много теперь говорить", - сказал, озираясь,

Старый рыбак и в хижину ввел усталого гостя.

Там, перед ярким огнем, горевшим в камине и в чистой

Горнице трепетный блеск разливавшим, на стуле широком

С спинкой резною сидела жена рыбака пожилая.

Гостя увидев, старушка встала, ему поклонилась

Чинно и села опять, ему отдать не подумав

Место свое. Рыбак, засмеявшись, сказал: "Благородный

Рыцарь, прошу не взыскать, что хозяйка моя свой покойный

Стул для себя сберегла: у нас такой уж обычай;

Лучшее место всегда старикам уступается". - "Что ты,

Дедушка! - с кроткой усмешкой сказала хозяйка. - Ведь гость наш,

Верно, такой же христов человек, как и мы, и придет ли,

Сам ты скажи, молодому на ум, чтоб ему уступали

Старые люди лучшее место? Садися, мой добрый

Рыцарь, на эту скамейку, - она продолжала, - да только

Тише сиди, не ворочайся, ножка одна ненадежна".

Рыцарь взял осторожно скамейку, придвинул к камину,

Сел, и сердцу его так стало приютно, как будто б

Был он у милых родных, возвратяся из чужи в отчизну.

Стали они разговаривать. Рыцарь разведать о страшном

Лесе хотел, но рыбак ночною порою боялся

Речь о нем заводить; зато о своей одинокой

Жизни и промысле трудном своем рассказывал много.

С жадностью слушали муж и жена, когда говорил им

Рыцарь о том, как в разных землях он бывал, как отцовский

Замок его у истоков Дуная стоит, как прекрасна

Та сторона; он прибавил: "Меня называют Гульбрандом,

Имя же замка Рингштеттен". - Так говоря, не однажды

Рыцарь слышал какой-то шорох и плеск за окошком,

Точно как будто водой кто опрыскивал стекла снаружи.

Всякий раз с досадой нахмуривал брови, послышав плесканье,

Старый рыбак; но когда же как ливнем вдруг обдало стекла,

Так, что окно зазвенело и в горницу брызги влетели,

С сердцем вскочил он и крикнул в окошко с угрозой: "Ундина!

Полно проказничать; стыдно; в хижине гости". При этом

Слове стало там тихо, лишь изредка слышен был легкий

Шепот, как будто бы кто потихоньку смеялся. "Почтенный

Гость, не взыщи, - сказал рыбак, возвратившись на место, -

Может быть, шалостей много еще ты увидишь, но злого

Умысла нет у нее. То наша дочка Ундина,

Только не дочка родная, а найденыш; сущий младенец,

Все проказит, а будет ей лет уж осьмнадцать; но сердце

Самое доброе в ней". Покачав головою, старушка

Молвила: "Так говорить ты волен; когда ты усталый

С ловли приходишь домой, то тебе на досуге забавны

Эти проказы; но с утра до вечера дома глаз на глаз

С нею пробыв, от нее не добиться путного слова -

Дело иное; тут и святой потеряет терпенье".

"Полно, старуха, - рыбак отвечал, - ты бьешься с Ундиной,

Я с причудливым морем: разве не часто мой невод

Портит оно и плотины мои размывает, а все мне

Любо с ним; тоже и ты, хоть порою и охнешь, однако

Все Ундиночку любишь. Не так ли?" - "Что правда, то правда;

Вовсе ее разлюбить уж нельзя", - кивнув головою,

Кротко сказала старушка. Вдруг растворилася настежь

Дверь, и в нее белокурая, легкая станом, с веселым

Смехом впорхнула Ундина, как что-то воздушное {2}. "Где же

Гости, отец? Зачем ты меня обманул?" Но, увидя

Рыцаря, вдруг замолчала она, и глаза голубые,

Вспыхнув звездами под сумраком черных ресниц, устремились

Быстро на гостя, а он, изумленный чудным явленьем,

Был как вкопанный, жадно смотрел на нее и боялся

Взор отвести: он думал, что видит сон, и вглядеться

В образ прекрасный спешил, пока он не скрылся. Ундина

Долго смотрела, пурпурные губки раскрыв, как младенец;

Вдруг, встрепенувшись резвою птичкой, она подбежала

К рыцарю, стала пред ним на колена и, цепью блестящей,

К коей привешен был меч, играя, сказала: "Прекрасный,

Милый гость, какою судьбой очутился ты в нашей

Хижине? Долго ты по свету должен был странствовать прежде,

Нежели к нам дорогу найти? Скажи, через лес наш

Как ты проехал?" Но он отвечать не успел: на Ундину

Крикнула с сердцем старушка: "Оставь в покое, Ундина,

Гостя: встань и возьмись за работу". Ундина, ни слова

Ей не сказавши в ответ, схватила скамейку и, севши

Подле Гульбранда с своим рукодельем, тихонько шепнула:

"Вот где я буду работать", Старик, притворясь, что не видит

Новой проказы ее, хотел продолжать; но Ундина

Речь перебила его: "У тебя я спросила, мой милый

Гость, откуда приехал ты к нам? Дождусь ли ответа?" -

"Из лесу прямо приехал я, прелесть моя". - "Расскажи же,

Как ты в лесу очутился и что в нем чудного видел?"

Трепет почувствовал рыцарь, вспомнив о лесе; невольно

Он обратил глаза на окошко, в которое кто-то

Белый, ему показалось, глядел: но было в окошке

Пусто, за стеклами ночь густая чернела. Собравшись

С духом, рассказ он готов был начать, но старик торопливо

Молвил ему: "Недоброе время теперь нам об лесе

Речь заводить; расскажешь нам завтра". Услышавши это,

С места вскочила Ундина, и глазки ее засверкали,

"Нынче, не завтра он должен рассказывать! нынче, теперь же!" -

Вскрикнула с сердцем она и, бровки угрюмо нахмурив,

Топнула маленькой ножкою об пол; и в эту минуту

Так забавно мила и прелестна была, что в Гульбранде

Вспыхнуло сердце, и он еще боле пленился смешною,

Детской ее запальчивостью, нежели резвостью прежней.

Но рыбак, рассердясь не на шутку, причудницу начал

Крепко журить за ее упрямство и дерзкую вольность

С гостем, Старушка пристала к нему. Тут Ундина сказала:

"Если браниться хотите со мной, а того не хотите

Сделать, о чем я прошу, так прощайте ж; одни оставайтесь

В вашей скучной, дымной лачужке". С сими словами

Прыгнула в двери она и в минуту во мраке пропала.

О том, как Ундина в первый раз явилась в хижине рыбакам.

Рыцарь вскочил, за ним и рыбак, и бросились оба

В дверь, чтоб ее удержать, но напрасно: Ундина так быстро

Скрылась, что даже было нельзя догадаться, в какую

Сторону вздумалось ей побежать. Испуганным взором

Рыцарь спросил рыбака: что делать? "Уж это не в первый

Раз, - рыбак проворчал, - такими побегами часто

Нас забавляет она; теперь опять мне придется

Целую ночь напролет без сна проворочаться с боку

На бок на жесткой постеле моей: ведь мало ль что может

Встретиться ночью!" - "Зачем же медлить? Пойдем поскорее

Сами за нею", - "Труд бесполезный; ты видишь, какая

Тьма на дворе: куда мы пойдем? И кто угадает,

Где она спряталась?" - "Будем по крайней мере, - прибавил

Рыцарь, - хоть кликать ее". И кричать он начал: "Ундина!

Где ты, Ундина?" Старик покачал головою: "Как хочешь,

Рыцарь, кричи, она не откликнется нам, а, уж верно

Где-нибудь близко сидит; еще ты не знаешь, какая

Это упрямица", Так говоря, старик с беспокойством

В темную ночь глядел и не мог утерпеть, чтоб туда же

Вслед за Гульбрандом не крикнуть: "Ундиночка! милая! где ты?"

Правду, однако, он предсказал: никакой там Ундины

Не было. Долго кричав понапрасну, они наконец возвратились

Оба в хижину; там уж было темно, и старушка,

Менее мужа о том, что с Ундиной случится, заботясь,

Спать улеглась, и в камине огонь, догоревши, потухнул;

Только немногие уголья тлели, и синее пламя,

Изредка вспыхнув, трепещущий свет разливало в гасло.

Снова разведши огонь, рыбак наполнил большую

Кружку вином и поставил ее перед гостем. "Мы оба,

Рыцарь, едва ли заснем; так не лучше ли будет, когда мы,

Вместо того чтоб в бессоннице жесткой рогожей

Грешное тело тереть, посидим у огня и за доброй

Кружкой вина о том и другом побеседуем? Как ты

Думаешь, добрый мой гость?" Гульбранд согласился охотно.

Сесть принудив его на почетном оставленном стуле,

Честный старик поместился с ним рядом, и вот дружелюбно

Стали они разговаривать; только при каждом малейшем

Шорохе - стукнет ли что в окошко, и даже нередко

Просто без всякого стука и шороха - вдруг умолкали

Оба и, палец поднявши, глаза неподвижно уставив

В двери, слушали; каждый шептал: идет! и не тут-то

Было; не шел никто; и, вздохнувши, они начинали

Снова свой разговор. "Расскажи мне, - сказал напоследок

Рыцарь, - как вам случилось найти Ундину?" - "А вот как

Это случилось, - рыбак отвечал. - Тому уж двенадцать

Будет лет, как я с товаром моим через этот

Лес был должен отправиться в город; жену я оставил

Дома, как то бывало всегда, а в то время и нужно

Было ей дома остаться, Зачем, ты спросишь? Господь нам

В поздние наши лета даровал прекрасную дочку;

Как же было покинуть ее? Товар мой продавши,

Я возвращался домой и, солгать не хочу, не случилось

Мне ничего, как и прежде, в лесу недоброго встретить;

Бог мне сопутствовал всякий раз, когда через этот

Страшный лес мне идти удавалось, а с ним и опасный

Путь неопасен". При этом слове старик с умиленным

Видом шапочку снял с головы и, руки сложивши,

В набожных мыслях минуты на две умолкнул; потом он

Шапочку снова надел и так продолжал: "Я с веселым

Сердцем домой возвращался, а дома ждало несчастье:

Вся в слезах навстречу ко мне жена прибежала.

"Царю небесный! что случилось? - я воскликнул. - Где наша

Дочка?" - "Она у того, чье имя в эту минуту,

Бедный мой муж, призываешь", - жена отвечала. И молча,

Горько заплакав, пошел я за нею в хижину; тела

Милой малютки моей я глазами искал там, по тела

Не было. Вот как это случилось: с нашим младенцем

Подле воды на траве жена спокойно сидела;

С ним в беззаботном веселье играла она; вдруг малютка

Сильно к воде протянулась, как будто чудесное что-то

В светлых приметя струях; и видит жена, что наш милый

Ангел смеется, ручонками что-то хватая; но в этот

Миг как будто какой невидимой силой швырнуло

В волны дитя, и в их глубине бедняжка пропала.

Долго я тела искал, но напрасно, нигде и приметы

Не было. Вот мы, на старости две сироты, в безотрадном

Горе сидели в тот вечер вдвоем у огня и молчали:

Если б и можно было от слез говорить, то не стало б

Духу; и так мы оба молчали, глаза устремивши

В тусклый огонь; как вдруг в дверях послышался легкий

Шорох; они растворились - и что же видим мы?Чудной

Прелести девочка, лет шести, в богатом уборе,

Нам улыбаясь как ангел, стоит на пороге. Сначала

Мы в изумленьи не звали, живой ли то был человечек

Или обманчивый призрак какой; но скоро приметил

Я, что вода с золотых кудрей и с платья малютки!

Капала; я подумал, что, верно, младенец недавно

Был в воде и что скорая помощь нужна. И, вздохнувши,

Так сказал я жене; "Никто не подумал спасти нам

Милое наше дитя; по крайней мере, мы сами

Сделаем то для других, чего не могли нам другие

Сделать и что на земле блаженством было бы нашим".

Мы раздели малютку, её положили в постель и напиться

Дали горячего ей; а она все молчала и только,

Светло-небесными глазками глядя на нас, улыбалась.

Скоро заснула она и свежа, как цветочек весенний,

Утром проснулась; когда ж мы расспрашивать стали, откуда

Родом она и как попала к нам в хижину, толку

Не было в странных ответах ее никакого; и вот уж

Ровно двенадцать лет, как с нами живет, а добиться

Путного мы не могли от нее ничего; по рассказам

Вздорным ее подумать легко, что она к нам упала

Прямо с луны: о каких-то замках прозрачных, жемчужных

Гротах, коралловых рощах и разных других небылицах

Все твердит и теперь, как твердила тогда; удалося

Выведать только одно, что, катаясь по морю в лодке

С матерью, в воду упала она и что волны на здешний

Берег ее принесли, где она и очнулась... В сомненье

Тяжком осталися мы: хотя и было не трудно

Нам решиться наместо родной потерянной дочки

Взять чужую, нам данную богом самим; но не знали

Мы, крещена ли она иль нет? Сказать же об этом

Нам ничего не умела бедняжка, хотя и понятно

Было ей, что она жила по воле господней

В здешнем свете, хотя и была смиренно готова

Все то исполнить, что с волей господней согласно. И вот что

Мы в таком затрудненье придумали вместе с женою:

Если она еще не была крещена, то не должно

Медлить минуты; а если уже крещена, то и дважды

Долг святой совершить не будет греха. Но какое

Дать ей имя? И в ум нам пришло, что ее Доротеей

Было б всего приличней назвать: мы слыхали, что значит

Это имя дар божий, она же была милосердым

Господом богом дарована горести нашей в ограду.

Но об имени этом она и знать не хотела. "Ундиной

Звали меня отец мой и мать; хочу и остаться

Вечно Ундиной!" Но было ли то христианское имя,

Мы но знали. И вот я пошел за священником в город;

Он согласился прийти к нам; сначала имя Ундины

Было противно ему, как и нам; но наша малютка,

В платьице странном своем, была так чудесно красива,

Так ласкалась к нему и в то же время так мило,

Так забавно спорила с ним, что сам он не в силах

Был противиться ей, - и ее окрестили Ундиной.

Сладостно было смотреть на нее в продолженье святого

Таинства: дикая резвость исчезла, и тихим, смиренным

Агнцем стояла она, как будто бы чувствуя, что с ней

В это время творилось. Правду молвить, немало

С нею хлопот нам, и если бы все рассказать мне..." Но рыцарь

Тут перервал рыбака; он шепнул: "Послушай! послушай!

Что там?" Не раз уже во время рассказа был он встревожен

Шумом воды; но в эту минуту был явственно слышен

Рев потока, который бежал с возрастающей силой

Мимо хижины. Оба вскочили и бросились в двери;

В месячном свете открылося им, что ручей, выходящий

Из леса, сильно разлившись, ворочая камни, ломая

С треском деревья, в море бежал; и было все небо,

Так же как море, взволновано; тучи горами катились

Мимо луны, поминутно ее заслоняя, и чудно

Вся окрестность под блеском и тьмой трепетала; при свисте

Свои воздымало и как, скрыпя от вершины до корня,

Гнулись и шумно сшибались ветвями деревья. "Ундина!..

Царь мой небесный!.. Ундина!" - старик закричал; но ответа

Не было. Оба тогда побежали, забывши о буре,

Каждый своею дорогою, к лесу, и громко при шуме

Ветра в ночной глубине раздавалось: "Ундина! Ундина!"

О том, как была найдена Ундина

Странное что-то чувствовал рыцарь, скитаясь во мраке

Ночи, под шумом бури, один, в бесполезном исканье:

Снова стало казаться ему, что Ундина лишь призрак,

В темном лесу его обманувший, была; и при свисте

Вихря, при громе воды, при треске деревьев, при чудном

Всей за минуту столь мирно-прекрасной страны превращены

Начал он думать, что море, луг, источник, рыбачья

Хижина, старый рыбак и все, что с ним ни случилось,

Было обман; но жалобный крик старика, зовущий Ундину,

Всё ему издали слышался. Вот наконец очутился

Он на самом краю лесного ручья, который в разливе

Бурном своем бежал широкою мутной рекою,

Так, что от леса отрезанный мыс, на котором стояла

Хижина, сделался островом. "Боже! - рыцарь подумал, -

Что, когда Ундина отважилась в лес, и назад ей

Нет оттуда дороги, и там у злых привидений

Плачет она одна в темноте?" От ужаса вскрикнув,

Он поспешно поднял с земли огромный дубовый,

Бурей отоптанный сук, чтоб, держась за него, перебраться

В лес через воду. Хотя и сам он дрожал, вспоминая

Все, что там видел прошедшим днем; хотя и казалось

В эту минуту ему, что стоял там, ровен с деревами,

Белый, слишком знакомый ему великан и, оскалив

Зубы, кивал ему головою, - но самый сей ужас

Только что с большею силою влек его в лес: там Ундина

В страхе, одна, без защиты была. И вот уж ступил он

Смелой ногою в кипучую воду, как вдруг недалеко

Злого потока; старик сердит и обманчив". Знакомы

Рыцарю были прелестные звуки; они замолчали;

Он же стоял в воде, озирался и слушал; но месяц

Темной задернуло тучей, и волны быстро неслися,

Ноги его подмывая, и он, через силу держася,

Был как в чаду, и кружилась его голова; и глазами

Долго искав в темноте, наконец он воскликнул: "Ундина!

Ты ли? Где ты? Если не хочешь явиться, я брошусь

Сам в поток за тобой; откликнись; мне лучше погибнуть,

Нежели быть без тебя". И глубже в воду пошел он.

В эту минуту вышел месяц из тучи, и рыцарь

В блеске его увидел Ундину. Был маленький остров

Подле берега быстрым разливом ручья образован;

Там, под навесом деревьев густых, в траве угнездившись,

Призраком светлым сидела Ундина. Было нетрудно

В этом месте поток перейти, и Гульбранд очутился

Вмиг близ Ундины на мягкой траве; она ж, приподнявшись,

Руки вкруг шеи его обвила и его поневоле

Рядом с собой посадила. "Теперь ты расскажешь мне, милый,

Повесть свою, - шепнула она, - мы одни; старики нас

Здесь не услышат и скучным своим ворчаньем не могут

Нам помешать; а эта густая древесная кровля

Стоит их хижины дымной". - "Здесь рай, Ундина!" - воскликнул

Рыцарь, прижавши ко груди ее с поцелуем горячим.

В эту минуту рыбак, проискавши напрасно Ундину,

К месту тому подошел и увидел их с берега. "Рыцарь! -

Он закричал, - непохвальное дело ты делаешь; нами

Был ты доверчиво принят; а ты теперь, обнимаясь

С нашей дочкой, шепчешься с нею тайком и оставил

В страхе меня, старика, одного по-пустому за нею

Бегать в потемках". - "Я сам, - ответствовал рыцарь, - лишь только

В эту минуту встретился с нею". - "Тем лучше; - скорее ж

Оба ко мне перейдите сюда на твердую землю".

Но Ундина о том не хотела и слышать; и лучше

В страшный лес она соглашалася с милым, прекрасным

Гостем пойти, чем в несносную хижину, где не хотели

Делать того, о чем просила она, и откуда

Рано или поздно прекрасный гость удалится. Прижавшись

Крепко к нему, она гармонически, тихо запела,

"В душной долине волна печально трепещет и бьется;

Влившися в море, она из моря назад не польется".

Горько заплакал рыбак, услышав ту песню; ее же

Слезы ею как будто не трогали: к рыцарю с детской

Лаской она прижималась. Но рыцарь сказал ей: "Ундина,

Разве не видишь, как плачет отец? Не упрямься ж; нам должно,

Должно к нему возвратиться". В немом изумленья Ундина

Быстро свои голубые глаза на него устремила,

Кротко сказала потом: "Когда ты так думаешь, милый,

Я согласна". И с видом покорным, глаза опустивши,

Встала она; и, на руки взявши ее, безопасно

Рыцарь поток перешел. Старик со слезами на шею

Кинулся к ней и в радости был как дитя; прибежала

Скоро к ним и старушка; свою возвращенную дочку

Нежно они целовали; упреков не было; в добром

Сердце Ундины все также утихло, и их обнимала

С лаской сердечной она, просила прощенья, смеялась.

Плакала, милые все имена им давала. А утро

Тою порой занялось, и буря умолкла, и птицы

Начали петь на свежих, дождем ожемчуженных ветках;

Стало светло, и опять приступать принялася Ундина

К рыцарю с просьбой, чтоб начал рассказ свой. И так согласились

Завтрак принесть под деревья. Ундина проворно уселась

Подле Гульбрандовых ног на траве; другого же места

Выбрать никак не хотела; и рыцарь рассказывать начал.

О том, что случилось с рыцарем в лесу.

"Вот уже боле недели, как я в тот вольный имперский

Город, который лежит за вашим лесом, приехал;

Там был турнир, и рыцари копья ломали усердно.

Я не щадил ни себя, ни коня. Подошедши к ограде

Поля, дабы отдохнуть от веселой работы, я шлем свой

Снял и отдал его щитоносцу; и в эту минуту

Вижу на ближнем алтане девицу, в богатом уборе,

Чудной прелести. Это была молодая Бертальда -

Мне сказали - питомица знатного герцога, в ближнем

Замке живущего. Мне показалось, что с ласковым видом

Смотрит она на меня, и во мне загорелась двойная

Бодрость; усердно бился я прежде, но с этой минуты

Дело пошло уж иначе. А вечером с нею одною

Я танцевал; и так продолжалось во все остальные

Дни турнира". В эту минуту почувствовал рыцарь

Сильную боль в опущенной левой руке; оглянувшись,

Видит он, что Ундина, жемчужными зубками стиснув

Палец ему, сердито нахмурила бровки, и в глазках,

Ярко светившихся, бегали слезки {4}; потом, на Гульбранда

С грустным упреком взглянув, она ему погрозила

Пальцем; потом вздохнула, потом наклонила головку.

Рыцарь, смутившись, умолк на минуту; потом он рассказ свой

Так продолжал: "Бертальда прекрасна, нельзя не признаться;

Но чересчур уж горда и причудлива; мне во второй раз

Нравилась мене она, чем в первый, а в третий раз мене,

Чем во второй. Однако мне показалось, что боле

Всех других я замечен был ею, и это мне льстило.

Вот мне вздумалось в шутку ее попросить, чтоб перчатку

Мне свою подарила она. "Подарю, - отвечала

С гордой усмешкой Бертальда, - если осмелишься, рыцарь,

Съездить один в заколдованный лес наш и верные вести

Мне принесешь о том, что в нем происходит". Перчатка

Мне дорога не была; но было бы рыцарю стыдно

Вызов такой от себя отклонить, и я согласился". -

"Разве тебя не любила она?" - спросила Ундина.

"Я ей нравился, - рыцарь ответствовал, - так мне казалось". -

"О! так она сумасшедшая, - вскрикнула громко Ундина,

С радостным смехом захлопав в ладоши. - Кто ж не безумный

С милым себя разлучит и его добровольно в волшебный

Лес на опасное дело пошлет? От меня б не дождался

Этот лес такой неслыханной почести". - "Рано

утром вчера, - продолжал Гульбранд, улыбнувшись Ундине, -

Я отправился в путь. Спокойно сияли деревья

В блеске зари, полосами лежавшем на зелени дерна;

Было свежо; благовонные листья так сладко шептались;

Все так манило под сумрак прозрачный, что я по-неволе

Злился на глупых людей, которым страшилища в райском

Месте таком могли померещиться. Въехал я в чащу;

Мало-помалу все стало пустынно и тихо; густея,

Лес предо мной и за мною сдвигался, как будто хватая

Тысячью рук волшебных меня. Опасаясь возвратный

Путь потерять, я коня удержал: посмотреть, высоко ли

Было солнце, хотел я; глаза подымаю и что же

Вижу? Черное что-то колышется в ветвях дубовых.

Я подумал, что то был медведь; обнажаю поспешно

Мне закричали: "Кстати пожаловал; милости просим;

Мы уж и веток сухих наломали, чтоб было на чем нам

Вашу милость изжарить". Потом, с отвратительно диким

Смехом оскаливши зубы, чудовище так зашумело

Ветвями дуба, что конь мой, шарахнувшись, бросился мимо

Вскачь, и я не успел разглядеть, какой там гнездился

Дьявол", При имени этом рыбак и старушка с молитвой

Перекрестились; Ундина ж тихонько шепнула: "Всего здесь

Лучше, по-моему, то, что ты не изжарен, мой милый

Рыцарь, и то, что ты с нами. Рассказывай далее". - "Конь мой

Мчался как бешеный, - рыцарь сказал, - им владеть не имел я

Силы; вдруг перед нами стремнина, и скачет со мной он

Прямо в нее; но в самое ж это мгновение кто-то

Длинный, огромный, седой, перерезавши нашу дорогу,

Вдруг перед диким конем повалился, и конь, отшатнувшись,

Стал, и снова я им овладел. Озираюся - что же?

Мой спаситель был не седой великан, а блестящий

Пенный ручей, бежавший с холма", - "Благодарствую, милый,

Добрый ручей", - закричала, захлопав в ладоши, Ундина,

Тяжко вздохнув и нахмурясь, рыбак покачал головою;

Рыцарь рассказывал дале: "Собрав повода, укрепился

Я на седле. Вдруг вижу, какой-то стоит человечек

Рядом с конем, отвратительный, грязный горбун, земляного

Цвета лицо, и нос огромный такой, что, казалось,

Был он длиною со все остальное тело урода.

Он хохотал, оскаливал зубы, шаркал ногами,

Гнулся в дугу. Я его оттолкнул и, коня повернувши,

Был готов пуститься в обратный путь (уж склонилось

Солнце, покуда я мчался, далеко за полдень); но карлик,

Прянув как кошка, дорогу коню заслонил. "Берегися, -

Я закричал, - раздавлю". Но урод, исковеркавшись, снова

Начал визжать: "Сперва заплати за работу; ты в пропасть

Вместе с конем бы слетел, когда бы не я подвернулся". -

"Лжешь ты, кривляка, - сказал я, - не ты, а этот источник

Нас сохранил от паденья. Но вот тебе деньги; оставь нас,

Дай дорогу". И бросив одну золотую монету

В шапку уроду, поехал я шибче; но снова явился

Рядом со мной он; я шпорю коня; конь скачет, но сбоку

Скачет и карлик, кривляясь, коверкаясь, с хохотом, с визгом,

Высунув красный с локоть длиною язык. Чтоб скорее

С ним развязаться, бросаю опять золотую монету

В шапку ему; но, с хохотом диким оскаливши зубы,

Начал кричать он: "Поддельное золото! Золота много

Есть у меня! погляди! полюбуйся!" И в эту минуту

Мне показалось, что вдруг просветлела земная утроба;

Дерн изумрудом прозрачным сделался; взор мой свободно

Мог сквозь него проницать в глубину; и тогда мне открылась

Область подземная гномов: они гомозились, роились,

Комкались в клубы, вились, развивались, сгребали металлы,

Сыпали в кучи рубин, и сапфир, и смарагд и пускали

Вихра песка золотого друг другу в глаза. Мой сопутник

Быстро метался то вниз, то вверх; и ему подавали

Слитки огромные золота; мне показав их сосмехом,

Каждый он в бездну бросал, и, из пропасти в пропасть со звоном

Падая, все в глубине исчезали. Тогда он монету,

Данную мною, швырнул с пронзительным хохотом в бездну;

Хохотом, шиканьем, свистом е

Фридрих Де Ла Мотт Фуке

Перевод с нем. Н. А. Жирмунской

Стихотворные переводы В. А. Дымшица

ПОСВЯЩЕНИЕ {1}

Ундина, с памятного дня,

Когда заметил я недаром

Твой чудный свет в преданье старом,

О, как ты пела для меня.

Как часто, пав ко мне на грудь,

Ты поверяла все обиды,

Дитя проказливое с виду

И вместе робкое чуть-чуть.

И лира чуткая моя

Звучала, отзываясь сразу

Вослед печальному рассказу,

Что от тебя услышал я.

И повесть о твоей судьбе

Пришлась читателям по нраву,

Хоть ты причудница, но право,

Расположила их к себе.

Ундиночка, не бойся, нет,

Читатель хочет слово в слово

Услышать эту повесть снова:

Ступай же, не смущаясь, в свет.

Будь благонравна, господам

Дворянам поклонись смиренно,

Твоих поклонниц неизменных

Приветствуй наших милых дам.

А спросят дамы обо мне,

Скажи им так: "Мечом и лирой

Средь бала, празднества, турнира

Ваш рыцарь служит вам вдвойне".

Глава первая

О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ПРИЕХАЛ К РЫБАКУ

Данным давно, должно быть, много сотен лет тому назад, жил на свете добрый старый рыбак; однажды вечером сидел он у своего порога и чинил сети. Хижина его стояла среди красивой приветливой местности. Поросшая сочной зеленой травой узкая коса вдавалась в большое озеро, ласково приникнув к прозрачной светло-голубой воде, а волны влюбленно простирали объятия навстречу цветущему лугу, колышащимся травам и свежей сени деревьев. Казалось, они пришли друг к другу в гости и потому и были так прекрасны. А вот людей здесь было не видать, кроме разве что рыбака и его домочадцев. Ибо к самой косе подступал дремучий лес, которого многие побаивались - уж очень он был темный и густой, да и водилась там всякая нечисть, которая выделывала невесть что; вот и лучше было не заглядывать туда без надобности. Но старый богобоязненный рыбак спокойно ходил через лес, когда ему случалось носить в город, что за лесом, вкусную рыбу, которую он ловил у себя на косе. Должно быть, потому ему так легко было идти там, что никаких дурных помыслов он не таил в душе, да и к тому же, каждый раз, вступая во мрак этого ославленного людьми места, он звонким голосом и от чистого сердца затягивал какую-нибудь духовную песню.

Но вот, в тот вечер, когда он, не ожидая ничего худого, сидел над своими сетями, на него вдруг напал необъяснимый страх - из лесного сумрака донесся неясный шум, он все близился и становился все слышнее, словно всадник ехал на коне. Все, что мерещилось старику ненастными ночами, все тайны зловещего леса сразу воскресли в его памяти, и прежде всего гигантская фигура загадочного белого человека, непрестанно кивавшего головой. Да что говорить - когда он глянул в сторону леса, ему явственно почудилось, будто за сплетением листвы стоит этот кивающий головой человек. Однако вскоре он совладал с собой, рассудив, что до сих пор и в самом лесу с ним не случалось ничего худого, а уж на открытом-то месте нечистая сила и вовсе не сможет взять над ним верх. Он тут же громко, в полный голос и от чистого сердца произнес стих из священного писания, это вселило в него мужество, и ему самому стало смешно, как это он мог так обознаться: кивающий головой человек внезапно обернулся давно знакомым лесным ручьем, который стремил свои пенистые воды в озеро. Ну а шум, как оказалось, произвел нарядно одетый рыцарь на коне, выехавший из-под деревьев и приближавшийся к хижине. Его пурпурный плащ был накинут поверх голубого расшитого золотом камзола, с золотистого берета ниспадали пунцовые и голубые перья; на золотой перевязи сверкал богато изукрашенный редкой работы меч; белый жеребец под ним выглядел стройнее обычных боевых копей и так легко ступал по траве, что на пестро-зеленом ковре и следов не оставалось. Старому рыбаку было все еще как-то не по себе, хоть он уже и смекнул, что такое прекрасное явление не сулит никакой опасности; он учтиво снял шапку перед подъехавшим всадником и продолжал спокойно чинить свои сети. Рыцарь остановился и спросил, не может ли он со своим конем найти здесь приют на ночь.

Что до коня, господин мой, - ответил рыбак, - то для него у меня нет лучшей конюшни, чем эта защищенная деревьями лужайка, и лучшего корма, чел! трава, что растет на ней. Вам же я с радостью предлагаю разделить со мной ужин и ночлег, какие мне самому послал господь.

Рыцарь был вполне доволен этим, он спешился, с помощью рыбака расседлал и разнуздал коня и, пустив его свободно пастись на цветущей лужайке, сказал хозяину:

Если бы ты и оказался менее радушным и приветливым, славный старик, тебе бы все равно сегодня от меня не избавиться; ведь перед нами - большое озеро, а пускаться на ночь глядя в обратный путь через этот лес с его диковинами - боже нас спаси и помилуй!

Лучше и толковать об этом не будем! - сказал рыбак и повел гостя в хижину.

Там у очага, освещавшего скудным отблеском огня полутемную опрятную горницу, сидела в высоком кресле старуха - жена рыбака. При виде знатного гостя она встала и приветливо поклонилась ему, по затем снова заняла свое почетное место, не предложив его пришельцу, на что рыбак с улыбкой заметил:

Не взыщите, молодой господин, что она не уступила вам самого лучшего сиденья в доме; таков уж обычай у нас бедных людей, самое удобное место отведено старикам.

Э, муженек, - молвила со спокойной улыбкой жена. - Что это тебе в голову взбрело? Ведь гость наш не какой-нибудь нехристь, так неужто захочет он согнать с места старого человека? Садитесь, - продолжала она, обращаясь к рыцарю, - вон там есть еще один стул, вполне пригодный, только глядите, не ерзайте и не слишком сильно двигайте его, а то у него одна ножка не очень прочно держится.

Рыцарь осторожно придвинул стул, с улыбкой опустился на него, и на душе у него стало вдруг так легко, словно он давно уже свой в этом маленьком домике и сейчас только воротился сюда издалека.

Де Ла Мотт Фуке Фридрих

Фридрих Де Ла Мотт Фуке

Перевод с нем. Н. А. Жирмунской

Стихотворные переводы В. А. Дымшица

ПОСВЯЩЕНИЕ {1}

Ундина, с памятного дня,

Когда заметил я недаром

Твой чудный свет в преданье старом,

О, как ты пела для меня.

Как часто, пав ко мне на грудь,

Ты поверяла все обиды,

Дитя проказливое с виду

И вместе робкое чуть-чуть.

И лира чуткая моя

Звучала, отзываясь сразу

Вослед печальному рассказу,

Что от тебя услышал я.

И повесть о твоей судьбе

Пришлась читателям по нраву,

Хоть ты причудница, но право,

Расположила их к себе.

Ундиночка, не бойся, нет,

Читатель хочет слово в слово

Услышать эту повесть снова:

Ступай же, не смущаясь, в свет.

Будь благонравна, господам

Дворянам поклонись смиренно,

Твоих поклонниц неизменных

Приветствуй наших милых дам.

А спросят дамы обо мне,

Скажи им так: "Мечом и лирой

Средь бала, празднества, турнира

Ваш рыцарь служит вам вдвойне".

Глава первая

О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ПРИЕХАЛ К РЫБАКУ

Лучше и толковать об этом не будем! - сказал рыбак и повел гостя в хижину.

Между этими тремя славными людьми завязался дружеский разговор. Правда, о лесе, о котором рыцарь все норовил побольше расспросить, старик не очень-то хотел рассказывать, и уж меньше всего сейчас, на ночь глядя; ну, а о своем хозяйстве и прочих делах супруги толковали весьма охотно и с любопытством слушали рассказы рыцаря о его странствиях и о том, что у него замок у истоков Дуная, и что зовут его господин Хульдбранд фон Рингштеттен 2. Во время беседы гостю не раз слышалось что-то вроде плеска у низкого окошка, словно кто-то брызгал в него водой. Старик при этом звуке всякий раз недовольно хмурился; а когда, наконец, в стекло ударила целая струя, и брызги сквозь плохо пригнанную раму попали в горницу, он сердито встал и угрожающе крикнул в сторону окна:

Ундина! Кончишь ли ты когда-нибудь озорничать? Да к тому же сегодня у нас в доме гость.

Снаружи все смолкло, потом послышался чей-то тихий смешок, и рыбак сказал, возвращаясь на место:

Вы уж извините ее, достопочтенный гость, может, она еще какую штуку выкинет, но это без злого умысла. Это наша приемная дочка Ундина; все никак не может отвыкнуть от ребяческих замашек, хоть и пошел ей осьмнадцатый год. Но сердце у нее доброе - это уж верно вам говорю!

Да, хорошо тебе говорить! - возразила, покачав головой старуха. Ты-то вернешься с рыбной ловли или там из города и тебе кажутся милыми ее шутки. А вот когда она день-деньской вертится перед носом, да ни одного путного слова от нее но услышишь, и в хозяйстве помощи никакой - в мои-то годы! - да еще боишься все время, как бы не погубила она нас своими глупостями - это уж совсем другое дело, тут и святой не вытерпит!

Ну ладно, ладно, - усмехнулся хозяин. - У тебя Ундина, у меня озеро. Ведь и оно порой рвет мои сети и пробивает верши, а все равно я люблю его, а ты - несмотря на всю маету - любишь эту милую девчушку. Не так ли?

И то правда, по-настоящему на нее и сердиться-то нельзя, - отвечала старуха, с улыбкой кивнув головой.

В эту минуту дверь отворилась и белокурая девушка поразительной красоты со смехом скользнула в комнату.

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Де Ла Мотт Фуке Фридрих
Ундина

Фридрих Де Ла Мотт Фуке

Перевод с нем. Н. А. Жирмунской

Стихотворные переводы В. А. Дымшица

ПОСВЯЩЕНИЕ {1}

Ундина, с памятного дня,

Когда заметил я недаром

Твой чудный свет в преданье старом,

О, как ты пела для меня.

Как часто, пав ко мне на грудь,

Ты поверяла все обиды,

Дитя проказливое с виду

И вместе робкое чуть-чуть.

И лира чуткая моя

Звучала, отзываясь сразу

Вослед печальному рассказу,

Что от тебя услышал я.

И повесть о твоей судьбе

Пришлась читателям по нраву,

Хоть ты причудница, но право,

Расположила их к себе.

Ундиночка, не бойся, нет,

Читатель хочет слово в слово

Услышать эту повесть снова:

Ступай же, не смущаясь, в свет.

Будь благонравна, господам

Дворянам поклонись смиренно,

Твоих поклонниц неизменных

Приветствуй наших милых дам.

А спросят дамы обо мне,

Скажи им так: "Мечом и лирой

Средь бала, празднества, турнира

Ваш рыцарь служит вам вдвойне".

Глава первая

О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ПРИЕХАЛ К РЫБАКУ

Данным давно, должно быть, много сотен лет тому назад, жил на свете добрый старый рыбак; однажды вечером сидел он у своего порога и чинил сети. Хижина его стояла среди красивой приветливой местности. Поросшая сочной зеленой травой узкая коса вдавалась в большое озеро, ласково приникнув к прозрачной светло-голубой воде, а волны влюбленно простирали объятия навстречу цветущему лугу, колышащимся травам и свежей сени деревьев. Казалось, они пришли друг к другу в гости и потому и были так прекрасны. А вот людей здесь было не видать, кроме разве что рыбака и его домочадцев. Ибо к самой косе подступал дремучий лес, которого многие побаивались – уж очень он был темный и густой, да и водилась там всякая нечисть, которая выделывала невесть что; вот и лучше было не заглядывать туда без надобности. Но старый богобоязненный рыбак спокойно ходил через лес, когда ему случалось носить в город, что за лесом, вкусную рыбу, которую он ловил у себя на косе. Должно быть, потому ему так легко было идти там, что никаких дурных помыслов он не таил в душе, да и к тому же, каждый раз, вступая во мрак этого ославленного людьми места, он звонким голосом и от чистого сердца затягивал какую-нибудь духовную песню.

Но вот, в тот вечер, когда он, не ожидая ничего худого, сидел над своими сетями, на него вдруг напал необъяснимый страх – из лесного сумрака донесся неясный шум, он все близился и становился все слышнее, словно всадник ехал на коне. Все, что мерещилось старику ненастными ночами, все тайны зловещего леса сразу воскресли в его памяти, и прежде всего гигантская фигура загадочного белого человека, непрестанно кивавшего головой. Да что говорить – когда он глянул в сторону леса, ему явственно почудилось, будто за сплетением листвы стоит этот кивающий головой человек. Однако вскоре он совладал с собой, рассудив, что до сих пор и в самом лесу с ним не случалось ничего худого, а уж на открытом-то месте нечистая сила и вовсе не сможет взять над ним верх. Он тут же громко, в полный голос и от чистого сердца произнес стих из священного писания, это вселило в него мужество, и ему самому стало смешно, как это он мог так обознаться: кивающий головой человек внезапно обернулся давно знакомым лесным ручьем, который стремил свои пенистые воды в озеро. Ну а шум, как оказалось, произвел нарядно одетый рыцарь на коне, выехавший из-под деревьев и приближавшийся к хижине. Его пурпурный плащ был накинут поверх голубого расшитого золотом камзола, с золотистого берета ниспадали пунцовые и голубые перья; на золотой перевязи сверкал богато изукрашенный редкой работы меч; белый жеребец под ним выглядел стройнее обычных боевых копей и так легко ступал по траве, что на пестро-зеленом ковре и следов не оставалось. Старому рыбаку было все еще как-то не по себе, хоть он уже и смекнул, что такое прекрасное явление не сулит никакой опасности; он учтиво снял шапку перед подъехавшим всадником и продолжал спокойно чинить свои сети. Рыцарь остановился и спросил, не может ли он со своим конем найти здесь приют на ночь.

– Что до коня, господин мой, – ответил рыбак, – то для него у меня нет лучшей конюшни, чем эта защищенная деревьями лужайка, и лучшего корма, чел! трава, что растет на ней. Вам же я с радостью предлагаю разделить со мной ужин и ночлег, какие мне самому послал господь.

– Если бы ты и оказался менее радушным и приветливым, славный старик, тебе бы все равно сегодня от меня не избавиться; ведь перед нами – большое озеро, а пускаться на ночь глядя в обратный путь через этот лес с его диковинами – боже нас спаси и помилуй!

– Лучше и толковать об этом не будем! – сказал рыбак и повел гостя в хижину.

Там у очага, освещавшего скудным отблеском огня полутемную опрятную горницу, сидела в высоком кресле старуха – жена рыбака. При виде знатного гостя она встала и приветливо поклонилась ему, по затем снова заняла свое почетное место, не предложив его пришельцу, на что рыбак с улыбкой заметил:

– Не взыщите, молодой господин, что она не уступила вам самого лучшего сиденья в доме; таков уж обычай у нас бедных людей, самое удобное место отведено старикам.

– Э, муженек, – молвила со спокойной улыбкой жена. – Что это тебе в голову взбрело? Ведь гость наш не какой-нибудь нехристь, так неужто захочет он согнать с места старого человека? Садитесь, – продолжала она, обращаясь к рыцарю, – вон там есть еще один стул, вполне пригодный, только глядите, не ерзайте и не слишком сильно двигайте его, а то у него одна ножка не очень прочно держится.

– Ундина! Кончишь ли ты когда-нибудь озорничать? Да к тому же сегодня у нас в доме гость.

Снаружи все смолкло, потом послышался чей-то тихий смешок, и рыбак сказал, возвращаясь на место:

– Вы уж извините ее, достопочтенный гость, может, она еще какую штуку выкинет, но это без злого умысла. Это наша приемная дочка Ундина; все никак не может отвыкнуть от ребяческих замашек, хоть и пошел ей осьмнадцатый год. Но сердце у нее доброе – это уж верно вам говорю!

– Да, хорошо тебе говорить! – возразила, покачав головой старуха. Ты-то вернешься с рыбной ловли или там из города и тебе кажутся милыми ее шутки. А вот когда она день-деньской вертится перед носом, да ни одного путного слова от нее но услышишь, и в хозяйстве помощи никакой – в мои-то годы! – да еще боишься все время, как бы не погубила она нас своими глупостями – это уж совсем другое дело, тут и святой не вытерпит!

– Ну ладно, ладно, – усмехнулся хозяин. – У тебя Ундина, у меня озеро. Ведь и оно порой рвет мои сети и пробивает верши, а все равно я люблю его, а ты – несмотря на всю маету – любишь эту милую девчушку. Не так ли?

– И то правда, по-настоящему на нее и сердиться-то нельзя, – отвечала старуха, с улыбкой кивнув головой.

В эту минуту дверь отворилась и белокурая девушка поразительной красоты со смехом скользнула в комнату.

– Ты просто обманул меня, отец! Где же ваш гость? – спросила она, но в ту же минуту, увидев прекрасного рыцаря, застыла в изумлении. Хульдбранд залюбовался прелестной фигуркой, торопясь запечатлеть в своей памяти пленительные черты, пока девушка еще не оправилась от изумления и из скромности не отвернулась от него. Но все вышло совсем иначе. Она долго глядела на него, потом доверчиво к нему подошла, опустилась перед ним на колени и молвила, играя золотой медалью на драгоценной цепочке, висевшей у него на груди:

– О, прекрасный, приветливый гость, как же очутился ты в нашей бедной хижине? Ты, верно, долго блуждал по белу свету, прежде чем попасть к нам?

Ты пришел из страшного леса, прекрасный друг? Старуха не дала ему ответить – она стала бранить девушку и велела ей тотчас же встать с колен и приниматься за работу. Ундина, не отвечая ей, придвинула к стулу Хульдбранда низенькую скамеечку, уселась на нее со своей пряжей и кротко молвила:

– Вот здесь я и буду работать.

Старик повел себя так, как обычно ведут себя родители с избалованными детьми. Он притворился, что не заметил ослушания Ундины и попытался завести разговор о чем-нибудь другом. Но девушка не дала ему и рта раскрыть. Она сказала:

– Я спросила нашего дорогого гостя, откуда он, и еще не получила ответа.

– Я действительно пришел из леса, моя красавица, – ответил Хульдбранд, а она продолжала:

– Ну а теперь расскажи мне, как ты туда попал – ведь другие люди боятся туда ходить, и что диковинного с тобой там приключилось – потому что ведь не могло же не приключиться!

Хульдбранд слегка вздрогнул при этом воспоминании и невольно глянул в окно – ему почудилось, будто вот-вот оттуда ухмыльнется одна из тех образин, что повстречались ему в лесу. Но за оконным стеклом была лишь глухая черная ночь. Совладав с собой, он только что собирался начать свой рассказ, как старуха перебила его словами:

– Не время, господин рыцарь, не время сейчас для таких историй! Ундина в сердцах вскочила со своей скамеечки, уперла в бока красивые руки и воскликнула, подступив к рыбаку вплотную:

– Не время рассказывать, отец? Не время? Но я так хочу! Пускай, пускай рассказывает! – И она топнула стройной ножкой об пол, но все это – с такой кокетливой грацией, что Хульдбранду было еще труднее отвести глаза сейчас от ее разгневанного личика, чем прежде, когда она была сама кротость. Однако у старика прорвалось наконец долго сдерживаемое раздражение. Он накинулся на Ундину, упрекая ее за ослушание и дурное поведение при постороннем, жена вторила ему. Тогда Ундина крикнула:

– Коли вам нравится браниться и вы не хотите исполнять мои просьбы, спите одни в вашей старой прокопченной хижине! – И стремглав вылетев из дома, она в мгновенье ока скрылась в ночной тьме.

Глава вторая

О ТОМ, КАК УНДИНА ПОПАЛА К РЫБАКУ

Хульдбранд и рыбак вскочили с мест и бросились вдогонку за рассерженной девушкой. Но когда они выбежали наружу, Ундины и след простыл, и даже шорох ее маленьких ножек затих, так что нельзя было узнать, в какую сторону она убежала. Хульбранд вопросительно взглянул на хозяина дома; он готов уже был поверить, что прелестное виденье, так быстро потонувшее во мраке ночи, было не более как один из диковинных образов, что морочили его только что в лесу; но старик пробурчал себе под нос:

– Это она уже не в первый раз так! А теперь вот промаешься всю ночь без сна и покоя: кто знает, не случится ли с ней чего худого там, в темноте, ведь одна-одинешенька до самой зари!

– Так пойдем же за ней, отец, бога ради! – тревожно воскликнул Хульдбранд. Старик возразил: – Зачем? Грех был бы отпускать вас одного глухой ночью в погоню за глупой девчонкой, а моим старым ногам не догнать эту озорницу, даже если бы мы знали, куда она побежала! – Тогда давайте хотя бы покличем ее и попросим вернуться, – сказал Хульдбранд и взволнованным голосом стал звать: – Ундина, ах Ундина! Воротись же! – Старик, покачивая головой, все твердил, что криком тут не поможешь; господин рыцарь еще не знает, какая она упрямица. Но про этом и сам он не мог удержаться, чтобы время от времени не позвать: – Ундина! Ундиночка! Прошу тебя, вернись хоть на "этот раз! – Но все было так, как он предсказывал. Ундины не было ни видно, ни слышно, и так как старик ни за что не хотел допустить, чтобы Хульдбранд один отправился на поиски беглянки, оба, наконец, вынуждены были вернуться в хижину. Здесь они увидели, что огонь в очаге почти погас, а хозяйка, которая куда менее близко принимала к сердцу бегство Ундины и грозящие ей опасности, уже отправилась на покой. Старик раздул тлеющие угли, подбросил сухих дров и сняв с полки при свете вновь вспыхнувшего огня кувшин с вином, поставил его меж собой и гостем.

– Вы тоже тревожитесь за глупую девчонку, господин рыцарь, – молвил он, – давайте лучше скоротаем ночь за вином и беседой, чем ворочаться без сна на тростниковой подстилке. Не так ли? – Хульдбранд охотно согласился, рыбак усадил его на освободившееся почетное место хозяйки, и оба занялись беседой и вином, как и подобает честным и добропорядочным людям.

Правда, при малейшем шорохе за окном, а порою когда и вовсе ничего по было слышно, кто-нибудь из них поднимал голову со словами: – Это она! Тогда они умолкали на мгновенье, а потом, убедившись, что никого нет, издыхали и, покачав головой, продолжали разговор. Но так как они не могли думать ни о чем другом, кроме Ундины, то рыцарю только и оставалось, что выслушивать историю о том, как Ундина попала к старому рыбаку, а старику рассказывать эту историю. Поэтому он начал так:

– Тому, должно быть, лет пятнадцать, шел я однажды глухим лесом в город со своим товаром. Жена, как водится, оставалась дома, а в этот раз была на то и особая, радостная причина: господь послал нам – в наши уже преклонные годы – прелестного младенчика. То была девочка, и мы все толковали меж собой, не покинуть ли нам ради во блага нашу уютную косу и не поселиться ли где-нибудь в более людном месте, чтобы дать достойное воспитание этому сокровищу, ниспосланному нам небесами. По чести говоря, господин рыцарь, у нас, бедных людей, с этим обстоит не совсем так, как вам, быть может, кажется; но бог ты мой! Каждый делает то, что в его силах. – Ну, так вот, шел я, и всю дорогу дело это не выходило у меня из головы. Наша коса так уж мне полюбилась и такая тоска брала меня всякий раз, как попаду в городскую сутолоку и шум, что я говорил себе: "Вот и ты вскорости поселишься на таком же бойком месте или другом каком, еще и того хуже!" При всем том я не роптал на господа моего, а напротив, в мыслях горячо благодарил его за наше дитятко, и еще от чистого сердца и по всей правде скажу, что ни на том, ни на обратном пути через лес со мной не приключилось ничего худого или необычного, да и вообще то ничего ужасного я там никогда не видывал. Господь всегда был со мной среди тех диковинных теней.

Тут он сдернул шапчонку с лысой своей головы и на некоторое время умолк, твори про себя молитву. Затем вновь прикрыл голову и продолжал:

– Здесь уже, по эту сторону леса, о да, по эту сторону ждала меня беда. Жена выбежала мне навстречу, слезы ручьями лились у нее из глаз; она была в трауре. – Господи боже! – простонал я. – Где же наш ребеночек? Говори! – У того, к кому ты только что воззвал, – ответила она, и молча мы вошли в хижину. – Я тщетно искал глазами маленькое тельце; и тут только узнал, как все это приключилось. Жена сидела с девочкой на берегу озера, весело и беззаботно играла с ней, как вдруг малютка, сидя у нее на руках, перегнулась вперед, словно увидела в воде что то удивительно прекрасное; жена еще слышит ее смех, видит, как она, наш ангелочек, перебирает ручонками – и в мгновенье ока, быстрым движением выскальзывает из ее рук прямо в озеро. Я потом долго искал маленькую утопленницу; но так и не нашел; она как сгинула.

И вот сидим мы, осиротелые родители, в тот вечор в хижине: говорить нам невмоготу, даже если бы слезы и не душили нас. Сидим и смотрим на огонь в очаге. Вдруг слышим – что-то зашуршало за дверью; она отворилась: на пороге стояла прелестная девчушка лет трех четырех, в нарядной одежде, и улыбалась нам. Мы онемели от изумления; я даже не сразу понял – то ли это и вправду крошечное человеческое существо, то ли мне просто привиделось. Но тут я заметил, что у нее с золотистых волосиков и с богатого платья струится вода и смекнул, что ребенок упал в воду, и ему нужно помочь. – Жена, – говорю, нам никто не мог спасти наше бесценное дитятко; так принесем же хоть другим то счастье, которым судьба обделила нас.

Мы раздели малютку, уложили в постель, напоили горячим, она же не произнесла ни слова, а только все улыбалась, не сводя с нас голубых, как озерная гладь, очей.

На другое утро стало ясно, что ничего худого ей не сделалось, и я стал спрашивать, кто ее родители и откуда она. В ответ мы услышали какую-то странную и сбивчивую историю. Должно быть, она была родом откуда-то издалека, ибо я не только за все эти пятнадцать лет не смог ничего разузнать об ее родителях, но и сама-то она говорила, да и теперь порой говорит такие диковинные вещи, что впору думать, не свалилась ли она, чего доброго, с луны. Все толкует о каких-то золотых дворцах с хрустальной крышей и еще бог весть о чем. Самый вразумительный из ее рассказов – это как она с матерью отправилась на прогулку по озеру, упала с лодки в воду, а пришла в себя уже только здесь, под деревьями и тут-то, на веселом бережку, сразу почувствовала себя как дома.

Ко всему этому у нас прибавилась еще одна серьезная забота.

То, что мы оставим ее у себя и воспитаем найденыша вместо нашей утонувшей дочурки, – это-то мы решили сразу. Но кто знает, крещена ли девочка? Сама она ничего не могла сказать об этом. То, что она сотворена на славу и на радость господу, она знает, – так отвечала она нам много раз, – и все, что делается по славу и на радость господу, пусть сотворят и с него.

Мы с женой рассудили так: ежели она не крещена, то нечего тянуть с этим, ну а ежели крещена, то маслом каши не испортишь – в хороших вещах лучше сделать слитком много, чем слишком мало. И вот стали мы думать, какое бы ей выбрать имя покрасивее, ведь все равно мы не знали, как нам ее звать. Наконец, решили, что лучше всего ей подойдет Доротея – когда-то я слышал, что оно значит "дар божий"; а ведь она и была нам послана в дар господом, чтобы утешить нас в горе. Но она и слышать об этом не хотела и все твердила, что родители звали ее Ундиной; Ундиной она и хочет остаться. Ну, а мне это имя казалось каким-то языческим, да и в святцах его нет; вот я и надумал посоветоваться со священником в городе. Тот тоже никогда не слыхал такого имени – Ундина. С трудом упросил я его отправиться со мной через заколдованный лес, чтобы совершить у нас в хижине обряд крещения. Малютка стояла перед нами такая прелестная в своем нарядном платьице, что сердце у священника растаяло, она так сумела подольститься к нему и тут же так забавно и мило упрямилась, что все доводы против имени Ундина разом вылетели у него из головы. Словом, так и окрестили мы ее Ундиной, и во все время обряда вела она себя благонравно и послушно, хотя обычно была шаловливой и непоседливой. Вот уж в чем жена права: хлебнули мы с ней лиха. Порассказать бы вам

Рыцарь перебил рыбака, обратив его внимание на шум, как бы от мощных ударов волн о берег; он еще раньше доносился сквозь речь старика; теперь же с возрастающей силой раздавался у самых окон хижины. Оба собеседника выскочили за дверь и при свете взошедшей луны увидели, что ручей, струившийся из леса, вышел из берегов, и вода бешено несется, увлекая в водовороте камни и древесные стволы. Словно разбуженная этим грохотом буря прорвала густые тучи, мчавшиеся по небу; озеро ревело под ударами хлещущего ветра, деревья на косе содрогались от корней до самых верхушек и в изнеможении сгибались под бушующими полными.

– Ундина! боже милостивый, Ундина! – звали перепуганные мужчины. Но никто не отзывался, и тогда, уже ни о чем не думая, крича и зовя ее, они бросились вон из хижины в разные стороны.

Глава третья

О ТОМ, КАК ОНИ НАШЛИ УНДИНУ

Чем дольше мотался Хульдбранд в ночном мраке, так никого и не находя, тем большие смятение и тревога охватывали его. Мысль о том, что Ундина всего лишь лесной дух, с новой силой овладела им. Ужо и сама коса, и хижина, и ее обитатели казались ему сейчас, среди завывания волн и ветра, среди полностью преобразившийся, еще подавно столь мирной местности обманчиво дразнящим наваждением; но издалека по-прежнему сквозь грохот бури доносились тревожные крики рыбака, звавшего Ундину, и громкие молитвы и пение старухи. Наконец, вплотную подойдя к разлившемуся ручью, он увидел, что тот стремит свой необузданный бег наперерез таинственному лесу, и коса тем самым превратилась в остров. – Боже милостивый! подумал он. – Что, если Ундина отважилась сделать хоть шаг в этом страшном лесу, быть может, в своем сметном упрямстве, именно потому, что я не захотел рассказывать ей о нем, а тут поток отрезал ее, и она плачет одна одинешенька там, среди этой нечисти! – Крик ужаса вырвался у него, он стал спускаться к бурлящему потоку, цепляясь за камни и поваленные деревья, чтобы перебраться через него вброд или вплавь и броситься на поиски пропавшей девушки. Ему мерещилось, правда, все жуткое и диковинное, что видел он еще днем под этими стонущими и скрипящими ветвями; в особенности же высокий белый человек на другом берегу – теперь он сразу узнал его – ухмылявшийся и непрестанно кивавший головой. Но именно эти зловещие видения с силой погнали его вперед, как только представилась ему Ундина совсем одна среди них, объятая смертельным ужасом. Он уже схватил было толстый сосновый сук и, опершись на него, ступил в середину потока, пытаясь удержаться на ногах; с твердой решимостью он шагнул глубже, как вдруг рядом с ним раздался мелодичный голосок: – Не верь, не верь ему! Он коварен, этот старик, этот поток! – Он узнал милый звук этого голоса, остановился как вкопанный во мраке, внезапно скрывшем лунный свет, и у него закружилась голова от вихря бурлящих волн, которые неслись вперед, обдавая его по пояс. И все же он не собирался отступать.

– Если ты не существуешь, если ты всего лишь мираж, я не хочу больше жить, хочу стать тенью, как ты, милая, милая Ундина! – Он громко произнес эти слова и снова шагнул в глубь потока.

– Да оглянись же, оглянись, дурачок! – послышалось вновь совсем рядом, и глянув в ту сторону, он увидел при свете внезапно вышедшей из-за туч луны под сплетенными ветками деревьев на маленьком островке среди бурлящего потока Ундину, со смехом прильнувшую к траве.

О, как кстати ему пришелся теперь его сук! В несколько прыжков одолел он расстояние, отделявшее его от девушки, и очутился рядом с ней на маленьком клочке земли, надежно заслоненном шумящей листвой вековых деревьев. Ундина слегка приподнялась, обвила руками его шею и притянула к себе на мягкую траву.

– Вот здесь ты мне все и расскажешь, прекрасный мой друг! – шепнула она. – Здесь эти старые ворчуны не услышат нас! А этот навес из листьев наверняка уж стоит их жалкой хижины!

– Это само небо! – ответил Хульдбранд и обнял ее, осыпая страстными поцелуями.

Между тем старый рыбак подошел к берегу ручья и крикнул молодым людям:

– Эй, господин рыцарь, я приютил вас как это принято между честными людьми, а вы тут милуетесь тайком с моей приемной дочкой, да к тому же еще заставляете меня тревожиться и искать ее среди глубокой ночи!

– Я сам только что нашел ее, отец, – ответил рыцарь.

– Тем лучше, – сказал рыбак. – Ну, а теперь не мешкая приведи-ка ее сюда, на твердую сушу.

Но Ундина и слышать о том не хотела – уж лучше она отправится с прекрасным чужеземцем в дремучий лес, чем вернется в хижину, где ей во всем перечат и откуда прекрасный рыцарь все равно рано или поздно уедет. С невыразимой прелестью она запела, обнимая Хульдбранда:

Мечтая о просторе,

Волна, покинув падь,

Умчалась в сине море

И не вернется вспять.

При звуках этой песни старый рыбак горько заплакал, но ее это ничуть не тронуло. Она продолжала целовать и ласкать полюбившегося ей гостя, который, наконец, сказал ей:

– Ундина, если тебя не трогает горе старика, то меня оно растрогало. Пойдем к нему!

Она в изумлении раскрыла свои огромные голубые глаза и наконец произнесла медленно и неуверенно:

– Ты думаешь? Хорошо, я согласна со всем, чего ты хочешь. Но пусть этот старик сперва обещает мне, что даст тебе рассказать обо всем, что ты видел в лесу, и – ну, а остальное сладится само собой!

– Ладно, ладно, только воротись! – крикнул ей рыбак, не в силах вымолвить больше ни слова. И он протянул ей руки через ручей и кивнул головой в знак согласия на ее требование; при этом его белые волосы как-то чудно упали ему на лицо, и Хульдбранд вновь вспомнил кивавшего головой белого человека из леса. Но, отогнав от себя это наваждение, рыцарь обнял девушку и перенес ее через бурлящий ручей, отделявший островок от твердой суши. Старик прижал Ундину к сердцу, осыпал поцелуями и не мог наглядеться и нарадоваться на нее; появилась и старуха и тоже старалась ласками умилостивить беглянку. Никто уже и не думал упрекать ее, тем более, что и Ундина, забыв свой гнев, осыпала приемных родителей нежными словами и ласками. Заря уже занималась над озером, когда они, наконец, пришли в себя после радостной встречи; буря утихла, птицы дружно запели на влажных ветвях. Так как Ундина все еще настаивала на обещанном рассказе рыцаря, старики с улыбкой покорились ее желанию. Завтрак накрыли за хижиной под деревьями со стороны озера, и все уселись, радостные и довольные; Ундина, которая ни о чем другом и слышать не хотела, устроилась на земле у ног рыцаря, и Хульдбранд начал свой рассказ.

Глава четвертая

О ТОМ, ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С РЫЦАРЕМ В ЛЕСУ

– Тому назад дней восемь приехал я в имперский город, что находится за лесом. Там как раз готовился турнир и другие рыцарские состязания. Я принял в них участие, не щадя ни коня, ни копья. И вот как-то, когда я, отдав шлем одному из моих оруженосцев, остановился у барьера, чтобы передохнуть немного от этих радостных трудов, мне бросилась в глаза прекрасная дама в богатом убранстве; она сидела на галерее и смотрела на состязания. Я спросил своего соседа, кто это, и узнал, что зовут ее Бертальда и она приемная дочь одного из самых могущественных герцогов этого края. Я заметил, что и она глядит на меня, и, как это бывает с нами, молодыми рыцарями, если поначалу я твердо сидел в седле, то теперь уж и подавно. Вечером я был ее кавалером на танцах, и так продолжалось ежедневно до конца торжеств.

Резкая боль в свисавшей левой руке прервала речь Хульдбранда и привлекла его взгляд к больному месту. Ундина вонзила свои жемчужные зубки ему в палец, и вид у нее был при этом хмурый и недовольный. Но тут же она заглянула ему в глаза с нежностью и грустью и еле слышно прошептала: – Вы поступили точно так же! – Потом она прикрыла лицо руками, а рыцарь, ошеломленный и растерянный, продолжал свой рассказ.

– Эта Бертальда оказалась девушкой надменной и своенравной. На другой день она уже нравилась мне гораздо меньше, чем в первый, а на третий – еще того меньше, Но я оставался при ней, ибо она была ко мне милостивее, чем ко всем другим рыцарям, и так получилось, что я шутя попросил у нее перчатку.

– Я дам вам ее, – молвила она в ответ, – если вы и только вы один расскажете мне, каков же на самом деле этот знаменитый лес, о котором бродит столько дурных толков.

Не так уж нужна была мне ее перчатка, но слово есть слово, и какой же рыцарь, мало-мальски наделенный честолюбием, заставит дважды просить себя пройти такой искус.

– Вы, наверное, полюбились ей? – перебила его Ундина. – Похоже на то, отвечал Хульдбранд. – Ну, тогда она, должно быть, очень глупа, – со смехом воскликнула девушка. – Гнать прочь от себя того, кого любишь, да еще в такой лес, о котором ходит худая слава! Уж от меня-то этот лес и все его тайны не дождались бы ничего подобного!

– Итак, вчера утром я отправился в путь, – продолжал рыцарь, ласково улыбнувшись Ундине. – Стволы сосен розовели в утренних лучах, ложившихся светлыми полосами на зеленую траву, а листья так весело перешептывались, что я в душе посмеивался над людьми, которые опасаются чего-то страшного от этого мирного места. Скоро я проеду лес насквозь туда и обратно, говорил я себе, довольно улыбаясь, но не успел и оглянуться, как уже углубился в густую зеленоватую тень, а открытая прогалина позади меня исчезла из виду. Тут только мне пришло на ум, что в таком огромном лесу я легко могу заблудиться, и это и есть, пожалуй, единственная опасность, грозящая здесь путнику. Я остановился и посмотрел на солнце – оно стояло уже довольно высоко. Взглянув вверх, я увидел в ветвях могучего дуба что-то черное. Подумав, что это медведь, и схватился за меч; и тут вдруг оно говорит человечьим голосом, но хриплым и отвратительным:

– Если бы я здесь наверху не наломал сучков, на чем бы тебя, дуралея, сегодня в полночь стали жарить?

– И ухмыльнулось и зашуршало ветвями; мой конь шарахнулся прочь и понес меня, так что я не успел рассмотреть, что это была за чертовщина.

– Лучше не поминайте е_г_о, – молвил старый рыбак и перекрестился; жена молча последовала его примеру. Ундина устремила ясный взгляд на своего милого и сказала: – Самое лучшее во всей истории, это то, что на самом деле его не изжарили. Дальше, прекрасный юноша! – Рыцарь продолжал свой рассказ:

– Мой перепуганный конь чуть было не разбил меня о стволы и торчащие сучья. Он был весь в мыле от испуга и возбуждения, и я никак не мог осадить его. Он несся напрямик к каменистому обрыву; и тут мне почудилось будто наперерез взбесившемуся жеребцу кинулся какой-то длинный белый человек; испуганный конь остановился, я вновь сладил с ним, и тут только увидел, что спасителем моим был никакой не белый человек, а светлый серебристый ручей, бурно низвергавшийся с холма и преградивший своим течением путь коню.

– Благодарю тебя, милый ручей! – воскликнула Ундина, захлопав в ладоши. Старик же только задумчиво покачал головой.

– Не успел я твердо усесться в седле и натянуть поводья, – продолжал Хульдбранд, – как вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной очутился диковинный человечек, крошечный и безобразный, с изжелта-смуглым лицом и огромным носом, почти такой же величины, как он сам. Большой рот его был растянут в глупой ухмылке, он непрестанно отвешивал поклоны и шаркал ногой. Мне стало очень не по себе от этого паясничания, я коротко кивнул в ответ, поворотил моего все еще дрожащего коня и мысленно пожелал себе другого приключения, а буде такого не окажется, – пуститься в обратный путь, ибо солнце тем временем уже начало клониться к закату. Но тут этот сморчок в мгновенье ока отскочил и вновь очутился перед моим жеребцом! – Дорогу! крикнул я с досадой. – Конь разгорячен и, того и гляди, собьет тебя с ног! Э, нет, – прогнусавил коротышка и расхохотался еще глупей прежнего. – А где же денежки в награду? Ведь это я остановил вашу лошадь; а не то – лежать бы вам со своей лошадкой там, на дне оврага, ой-ой ой! – Хватит корчить рожи! крикнул я, – на, бери свои деньги, хоть все это и вранье, потому что спас меня вовсе не ты, ничтожная тварь, а вон тот добрый ручей! – И швырнул золотой в его диковинную шапчонку, которую он, на манер нищего, протягивал мне. Я поехал прочь; но он продолжал кричать мне вслед и вдруг с непостижимой быстротой вновь оказался подле меня. Я пустил коня галопом, он скачками несся рядом, хоть, видно, туго ему приходилось, и при этом извивался и корчился всем телом, так что глядеть на это было и смешно, и противно, и удивительно, да еще все время вертел над головой монету, взвизгивая при каждом прыжке: – Фальшивые деньги! Фальшивая монета! Фальшивая монета! Фальшивые деньги! – И выдавливал это из глотки с таким хрипом, словно вот-вот после каждого возгласа рухнет замертво оземь. А из раскрытой пасти у него свешивался мерзкий красный язык. В растерянности я придержал коня и спросил: – Что ты кричишь? Чего тебе надо? возьми еще золотой, возьми еще два, только отстань от меня! – Тут он снова начал отвешивать свои тошнотворно угодливые поклоны и прогнусавил: – Нет, не золото, сударик мой, никак не золото! Этого добра у меня у самого вволю, сейчас покажу! – И тут вдруг мне почудилось, что я вижу сквозь зеленый дерн как сквозь зеленое стекло, а плоская земля стала круглой, как шар, и внутри нее копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды {3}. Они кувыркались через голову, швыряли друг в друга слитками драгоценных металлов, прыскали в лицо золотой пылью, а мой уродливый спутник стоял одной ногой внутри, другой снаружи. Те подавали ему груды золота, он смеясь показывал его мне, а потом со звоном швырял обратно в бездну. Потом снова показывал кобольдам мой золотой, и они до упаду хохотали и улюлюкали. А затем они потянулись ко мне своими почерневшими от металла пальцами, и – все быстрее и быстрее, все теснее и теснее, все яростное и яростнее закружилась и забарахталась вокруг эта чертовня – тут меня, как раньше мою лошадь, охватил ужас, я пришпорил коня и, не разбирая дороги, вновь помчался в глубь леса.

О том, что случилось на именинах Бертальды. О том, как рыцарь женился

Де Ла Мотт Фуке ФридрихУндина

Де Ла Мотт Фуке Фридрих
Ундина