История олдриджа. Джеймс олдридж краткая биография

Джеймс Олдридж (родился 10.7.1918 года) - английский писатель и общественный деятель.

Джеймс Олдридж вошёл в английскую литературу в начале 40-х годов; за сравнительно короткое время он проделал значительную творческую эволюцию. Рождение Олдриджа как писателя, его идейный рост тесно связаны с освободительной борьбой народов в период второй мировой войны. Большинство произведений Олдриджа чрезвычайно актуально по тематике; при этом публицистическая острота сочетается у него с даром художественных обобщений. В центре внимания писателя - человек с его поисками свободы и счастья. Сила сатирических обличении Олдриджа направлена против тех, кто пытается, по его словам, «строить свои расчеты на прибыльных сделках с мертвыми душами».

Джеймс Олдридж (James Aldridge, p. 1918) родился в Австралии, в Сванхилле (штат Виктория), в семье английского литератора, поселившегося здесь незадолго до его рождения. Уже четырнадцатилетним мальчиком он поступил рассыльным в редакцию одной из мельбурнских газет, одновременно продолжая учиться. Он жил и на острове Мэн (близ Шотландии) в старинном доме матери.

Переехав в Англию, Олдридж поступил в университет в Оксфорде; тогда же он посещал летные курсы и деятельно сотрудничал в ряде лондонских газет.

В годы освободительной борьбы испанского народа молодой Олдридж с горячим сочувствием следил за всеми перипетиями исторических боев с фашизмом в Испании, где сражались многие выдающиеся представители английской интеллигенции. События тех дней сыграли большую роль в идейном формировании Олдриджа - антифашиста.

Олдриджу был 21 год, когда он направился в Финляндию в качестве военного корреспондента. Зоркий журналист верно оценил развернувшиеся на его глазах события. В сообщениях проницательного корреспондента проскальзывало осуждение губительной антинациональной политики финских правящих кругов того времени и признание исторической правоты Советского Союза. За это его выслали за пределы Финляндии.

В годы второй мировой войны Олдридж побывал в качестве корреспондента во многих странах (в Норвегии, Греции, Египте, Ливии, Иране и т. д.) и на многих театрах войны. Посетил он и Советский Союз, где провел почти год (1944-1945). Писатель был очевидцем самоотверженной борьбы советских людей, которые отдавали всё для победы и сыграли решающую роль в разгроме гитлеровской военной машины.

Первые книги Олдриджа возбудили значительный интерес не только своей жизненной правдивостью и достоверностью повествования, но и глубоким демократизмом писателя, кровно заинтересованного в победе народа.

Ранние произведения Джеймса Олдриджа - «Дело чести» (Signed with Their Honour, 1942), «Морской орел» (The Sea Eagle, 1944) и «О многих людях» (Of Many Men, 1946) - являются крупным достижением передовой английской литературы военного времени. Эти произведения радовали новизной, свежестью писательского голоса, ясностью политической мысли. То были едва ли не первые в Англии вестники с полей войны, доносившие правду о страданиях миллионов и решимости народов отстоять свою независимость и свободу.

Первый роман Джеймса Олдриджа «Дело чести» рисует яркую картину народно-освободительного движения в Греции, начиная с момента вторжения итало-фашистских захватчиков в октябре 1940 г. и до захвата страны гитлеровцами в апреле 1941 г. Греческий народ, защищающий свою свободу, противопоставлен в романе прогнившей фашистско-метаксистской верхушке, находящейся у власти. Писатель показывает, как самоотверженно сражались за свою землю плохо вооруженные греческие солдаты и какую зловещую, предательскую роль сыграли метаксисты и представители верховного английского командования.

Уже по первому роману, отмеченному печатью несомненного дарования, можно судить о демократизме Олдриджа, об его значительном жизненном опыте, большой наблюдательности, настойчивых поисках своей индивидуальной манеры письма.

В ранних произведениях Олдриджа, особенно в романе «Дело чести», слышатся отзвуки хемингуэевской интонации. Однако это влияние, оказанное Хемингуэем на Олдриджа в пору становления его творческого метода, не следует переоценивать. Молодой писатель неизбежно вступает с ним в своеобразную идейную и художественную полемику. Олдридж по-новому осмысляет тему мужества перед лицом смерти, по-новому подходит к изображению патриотизма народа, борющегося за свою независимость. Его герои испытывают ту же горечь, что и герои романа Хемингуэя «Прощай, оружие», но они яснее видят виновников бессмысленной и трагической гибели людей и все они тем или иным путем пробиваются к истине, преодолевая настроения политического индифферентизма, свойственного многим представителям английской буржуазной интеллигенции.

Олдридж очень скоро обнаруживает свою самостоятельность как художник, и этому немало способствует широта его взглядов и всё возрастающий исторический опыт, вынесенный им из освободительной борьбы народов. Путь Олдриджа в этом смысле прямо противоположен пути различных эпигонов Хемингуэя, слепо канонизирующих раннюю манеру своего учителя, его нарочито упрощенный, стилизованный сказ, от которого сам Хемингуэй позднее в значительной степени отказался.

Стремление к изображению благородных человеческих характеров, являющееся одной из главных особенностей творчества Олдриджа, роднит его с лучшими традициями английской и мировой классической литературы.

Лирическая тема - любовь греческой патриотки Елены Стангу и английского летчика Джона Квэйла, пробуждение и развитие этой любви, ее трагический характер, обусловленный суровой обстановкой войны,- занимает большое место в романе “Дело чести”. Личные судьбы героев, неразрывно связанные с общенародной борьбой против фашизма, как бы освещены её светом. В семье Елены Стангу Джон Квэйл нашел истинных патриотов Греции, людей передовых убеждений, которых преследуют метаксисты. Общение с этой семьей, горький военный опыт побуждают героя о многом задуматься, переоценить и свои взгляды на жизнь.

Квэйл увидел, что «его взгляды не уродство» и что он не одинок. И Манн, и юный Горелль, и многие другие настроены так же, как и он. «Наступит день, когда все они объединятся», - таков вывод Квэйла.

Роман «Дело чести», посвященный судьбе и исканиям Джона Квэйла, вплотную подводит писателя к теме народа, поднявшегося на борьбу. Эта тема развита в романе «Морской орел», в котором ясность политической мысли, смелость обличения виновников трагедии греческого народа сочетаются с высокими художественными достоинствами.

Роману предпослан эпиграф, который дает ключ к замыслу автора и вводит в насыщенное страстной борьбой, динамично развивающееся действие.

«Нис защищал Мегару, - говорится в эпиграфе, - когда в страну вторгся Минотавр. Его сводный брат задумал захватить Мегару в свои руки, как только Нис одолеет Минотавра. Нис проник в его замысел и рассказал о нем Зевсу. Зевс превратил сводного брата в рыбу, а Нису дал власть по желанию превращаться в морского орла, чтобы в этом образе преследовать сводного брата и наблюдать за действиями врагов».

Действие романа «Морской орел» происходит на острове Крит в тот момент, когда наступил последний акт той драмы, которую переживал греческий народ: заняв Грецию, гитлеровцы оккупировали и Крит, уничтожая австралийские, новозеландские и английские отряды, не успевшие покинуть остров.

В эти дни в поисках спасения скитается раненый австралиец Энгес Берк. Скептически настроенный человек, он пытается остаться сторонним наблюдателем развернувшихся перед ним событий. Он встречает на своем пути греческого патриота Ниса; близкое знакомство с ним и участие в совместной борьбе побуждают Берка задуматься и усомниться в правильности занятой им позиции политического индифферентизма. Судьба сводит с Нисом и другого австралийца, простодушного великана Стоуна, человека несгибаемой воли, обладающего выдержкой и юмором; принятый как брат добросердечными литтосийскими рыбаками, Стоун тесно сближается с ними.

Образ свободолюбивого грека Ниса - «морского орла» - человека большой душевной силы и благородства, умеющего быть преданным другом и страстным, непримиримым борцом, помогает понять, как глубоки корни народно-освободительного движения. Это один из лучших образов народного героя в литературе периода второй мировой войны.

Джеймс Олдридж проявляет себя в этом романе как мастер напряженного, увлекательно развивающегося сюжета. Он умеет передать драматизм жизни, показать столкновение социальных сил, глубокий антагонизм между народом и его врагами. В романе показано, что реакционные цели и замыслы претендующей на власть метаксистской клики находили сочувствие и поддержку в известных английских кругах.

Показывая, как зараженные ироническим скепсисом люди преодолевают его и вступают в ряды борцов с фашизмом, Олдридж не отделяет эту тему от изображения благородства и силы простых людей, подобных Нису или великану Сарандаки, смело идущих навстречу опасности. Лирический подтекст особенно ощутим в мастерских диалогах, красноречиво свидетельствующих о глубоких душевных переживаниях героев «Морского орла».

Книга «О многих людях» состоит из отдельных глав-новелл, из очерков, написанных в разное время, но связанных единством идейного замысла и образом главного героя. В ярких фрагментах она дает краткую летопись возникновения второй мировой войны, излагает ее драматический ход и завершение.

Книга представляет собой как бы обозрение наиболее важных театров войны. События даны через восприятие главного героя, зоркого журналиста Уолфа, шотландца по происхождению. Уолф побывал в Испании во время войны испанского народа против фашистских захватчиков и полон симпатий к антифашистам. В книге зарисованы силуэты многих людей, которых ему довелось увидеть. Он пишет о своих встречах на горных дорогах Норвегии, где он постиг спокойное мужество норвежского народа, пишет о людях, с которыми он сталкивался в глубоком тылу, в Америке. Он рассказывает о близких друзьях и глубоко чуждых ему литературных снобах, которых он мысленно называет «продажными тварями». В Италии Уолф повидал таких народных героев, как итальянец-антифашист Фабиано, которого представители англо-американского командования привлекали к ответственности за то, что он наказал фашистских убийц, глумившихся над итальянским народом. Уолф характеризует преследования, которым подвергался Фабиано, как типичное проявление определенной политики поощрения реваншизма. Уолф побывал в СССР, где народ все отдавал для победы, встречался со стойкими людьми, оборонявшими Сталинград.

Фигура Уолфа, человека, ищущего истину, играет в книге принципиально важную роль. Она дает возможность автору не только сцементировать воедино разрозненные фрагменты, но и показать устремления одного из типичных представителей английской демократической интеллигенции.

Жанр книги «О многих людях» своеобразен: это скорее звенья новелл, тесно связанных между собой, чем целостный роман. Олдридж зарекомендовал себя здесь как блестящий рассказчик, владеющий секретом динамичного развития действия, выпукло очерчивающий свои образы, умело строящий диалог, всегда с глубоким подводным течением мысли.

Книга «О многих людях» - один из подступов писателя к большому эпическому полотну - роману «Дипломат».

Написанная в 1946 г. пьеса «Сорок девятый штат» (Forty-Ninth State) также может в известной степени рассматриваться как предвестница романа «Дипломат». И не только потому, что Олдридж обратился к острым международным проблемам, что само по себе показательно для его творческого развития, но и потому, что в этом произведении во всей полноте раскрылась важная сторона дарования писателя - уменье создавать сатирические образы.

События, изображенные в пьесе, происходят «через 80 лет после нашего времени», но на ней лежит печать наших дней.

Роман«Дипломат» (The Diplomat, 1949), над которым Джеймс Олдридж работал четыре года и в который, по его словам, он вложил всего себя, представляет собой одно из самых значительных явлений английской литературы послевоенного времени. Несмотря на нападки реакционной критики, этот роман нашел дорогу к широким слоям читателей и имел заслуженный успех.

Действие романа происходит зимой 1945/46 г., сначала в Советском Союзе, затем в Иране и в Англии. Острые перипетии борьбы между двумя главными героями - лордом Эссексом, прибывшим в Советский Союз с «особой» дипломатической миссией, и его помощником, ученым-геологом, шотландцем Мак-Грегором, который постепенно обнаруживает истинные цели своего патрона и мужественно выступает против него, - выражают внутреннюю сущность центрального конфликта романа. Суть конфликта подчеркивается самой композицией романа, который делится на две книги: первая называется Лорд «Эссекс», вторая - «Мак-Грегор». В первой книге крупным планом дана фигура лорда Эссекса, пытающегося играть во всем доминирующую роль и проявляющего свое дипломатическое искусство; во второй части лорд Эссекс уступает место Мак-Грегору.

Образ лорда Эссекса - большое творческое достижение Олдриджа. В этом характере воплощены типические черты буржуазных политических деятелей, которые мнят себя вершителями судеб нации. Этот образ, имеющий своих предшественников в созданной Диккенсом и Теккереем галерее портретов «полипов» и «снобов», выхвачен из современной жизни и по-новому показан художником, стоящим на высоте передового мировоззрения.

Для Эссекса столь же естественно плести грязные интриги, цинично вербовать наемных агентов из числа самых преступных элементов, насколько это противоестественно для цельного и честного Мак-Грегора.

Образ геолога Мак-Грегора, вдумчивого, прямого, честного, внутренне независимого человека, представляет в романе демократические круги английской интеллигенции.

Олдридж изображает этот характер в развитии, показывая, как Мак-Грегор преодолевает свои слабости и недостатки, свою узость. Художественная сила и убедительность романа «Дипломат» состоит, в частности, в том, что образ передового современника, представителя английской демократической интеллигенции, изображен не прямолинейно, а в его сложных и мучительных поисках, в преодолении многих иллюзий, в процессе накопления новых наблюдений и обобщений, которые приводят к внезапным переменам в сознании и поступках героя.

В состязании с лордом Эссексом Мак-Грегор побеждает политически и морально. Тонко используя оружие иронии, Олдридж развенчивает лорда Эссекса. Чем дальше развивается действие романа, тем яснее становится несостоятельность, тех идей, которые защищает Эссекс, питающий слепую ненависть к народу, к силам исторического прогресса, к миру социализма. Читатели убеждаются в том, как жалки его личные цели, его заботы о карьере, как обманчиво его «величие» и каким в сущности маленьким человечком он предстает в сопоставлении с Мак-Грегором.

Встав на путь борьбы, Мак-Грегор будет верен своему общественному призванию - такова логика развития этого цельного характера. «Только теперь, - признается он, - для меня начался настоящий бой, и я вижу, что мне нельзя уходить с поля». Мак-Грегор уже не может отказаться от борьбы. «Мне даже кажется, что я только теперь начал жить, и я знаю, что мое время и мои труды не пропали даром».

Романист изображает социальные события в жизни английского общества в свете больших исторических перспектив. Он отчетливо видит черты нового в судьбах народов Среднего Востока, знает, что победа демократических сил неизбежна, хотя реакция и может временно торжествовать. Система образов его романа служит тому, чтобы выявить противоположность двух миров. Полный напряжения и драматизма роман «Дипломат» проникнут чувством исторического оптимизма, верой в силы народа.

Писатель так близко подошел к проблемам сегодняшнего дня, к хронике событий современности, что ему угрожала опасность соскользнуть на путь иллюстраторства и беглых зарисовок. Но художник счастливо этого избежал. Развертывая перед читателями пеструю вереницу событий международного значения, романист создал на их фоне ёмкие, пластические образы, вскрыл сложную и противоречивую игру общественных интересов, показал связь и столкновение различных человеческих судеб как выражение общественных антагонизмов, как проявление противоречий между миром уходящим и миром, рождающимся в борьбе.

Особой удачей Олдриджа - сатирика является образ Эссекса именно потому, что он дан не изолированно, а включен в большую перспективу, и это позволило писателю со всей убедительностью показать, как безнадежно то дело, которое Эссекс защищает, как трагикомичны его потуги делать историю. В глубоком и последовательном развенчании философии изощренного дипломата, играющего трагическую роль в жизни народов, и заключается жизненная правда этого образа.

Используя всё позитивное, что добыто им в ранний период своего творчества, автор глубоко решает и проблему положительного героя нашего времени. В сближении с народом и его освободительной борьбой проявились лучшие стороны характера Джона Квейля, Энгеса Берка, Стоуна, Уолфа - положительных героев ранних произведений Олдриджа. Все прежние художественные находки писателя получили в романе «Дипломат» дальнейшее развитие, приобрели новое качество. По сравнению с ранними вещами иной характер принимает тон и стиль романа «Дипломат». Олдридж выступает в нем и как более глубокий и зрелый художник-реалист, смело вторгающийся в мир политических страстей, выясняющий тонкую связь личных чувствований и поступков героя с социальной обстановкой, и как воинствующий сатирик. Роман «Дипломат» - важная веха на творческом пути талантливого художника. И одновременно он свидетельствует о победе новаторских тенденций, знаменующих возникновение нового этапа в развитии передовой английской литературы наших дней.

«Уже очень давно я не читал такого хорошего романа, дающего такой злободневный политический урок, как эта книга, - писал о романе „Дипломат“ Гарри Поллит. - Она может внести большой вклад в дело борьбы за мир и национальную независимость»1.

В июне 1953 г. Всемирный Совет Мира присудил Джеймсу Олдриджу за роман «Дипломат» золотую медаль. Это свидетельствует о признании мировой общественностью больших заслуг этого выдающегося художника и борца за мир.

Последовавший за «Дипломатом» роман «Охотник» (The Hunter, 1950) Олдридж посвящает людям труда, сохранившим в жестоких условиях их существования благородство и чистоту души. Интерес к духовному миру и участи таких людей Олдридж проявляет с первых же шагов своей литературной деятельности. В этой книге он противопоставляет свое понимание человека тому глумлению над ним, которое свойственно модернистской литературе.

Хотя в «Охотнике» и нет широты социальных горизонтов «Дипломата», автор и в этом романе затрагивает тревожные социальные проблемы, стоящие перед его героями - канадскими охотниками и фермерами. Олдриджа глубоко волнуют человеческие судьбы.

Роман раскрывает трагедию индейца Боба, загнанного, одинокого, замкнутого и гордого человека. Он с любовью и уважением относится к Рою, который жертвует ради него своими интересами, и презирает своих притеснителей. Демократические взгляды Олдриджа и его гуманизм проявляются и в исторически-правдивом изображении индейских племен, обреченных капитализмом на медленную смерть. Автор показывает единство белых и цветных народов в их борьбе за свои жизненные интересы. В дружбе Роя Мак-Нэйра и индейца Боба, в их растущем взаимном понимании раскрываются лучшие стороны их натуры - цельность характера, отзывчивость и человечность, проявляющиеся в сдержанной форме, лишь подчеркивающей силу их эмоций.

Прекрасны в романе описания суровой природы, среди которой живут, борются и побеждают герои Олдриджа. Писатель как бы вновь возвращается к настроению романа «Морской орел» и пишет книгу, проникнутую лирикой и философским раздумьем о судьбах людей, близко стоящих к природе и ощущающих свою неразрывную связь с ней, ведущих жесточайшую борьбу за то, чтобы не погибнуть и не озвереть в необъятной лесной пустыне.

"«Охотник» - прекрасно построенный роман, -писала газета «Дейли уоркер», - отражающий надежду, борьбу и победу человека над отчаянием; эта сторона книги очень важна в данный момент. Роман этот, конечно, не обладает размахом и масштабами «Дипломата», но благодаря мастерству автора, целеустремленности, «Охотник» неизмеримо выше большинства появляющихся ныне книг"

Правдивое и осмысленное освещение значительных социальных проблем, выдвигаемых действительностью, сочетается у Олдриджа с искусством создания образов, выражающих характерные черты этой действительности.

Главные действующие лица произведений Олдриджа, повествующих о второй мировой войне, - это скромные герои, рожденные испытаниями справедливой войны, выдвинутые ожесточенной борьбой из самых на родных глубин. Писатель подчеркивает их человечность, чувство товарищества, суровость и беспощадность к врагу. Свойственные им недостатки и слабости не заслоняют от него их душевной красоты, их гражданских чувств, пробуждающихся в борьбе. Следуя лучшим традициям английской литературы, и прежде всего традициям Байрона и Шелли, Олдридж наряду с образами своих соотечественников рисует образы участников освободительного движения других стран, - греческих, итальянских патриотов, мужественных борцов с гитлеризмом, полных ненависти к захватчикам.

Проблемы послевоенного мира, существенные события в жизни английского народа также глубоко волнуют Олдриджа, принимающего деятельное участие в борьбе за мир. В одной из своих статей под названием «Это и есть патриотизм» он писал: «Перед моими глазами лежала во всей своей прелести природа Англии, её прекрасные города и деревни. И мне вдруг подумалось: в случае войны эти густо населенные и близко расположенные друг от друга города и села, наши острова - удойный объект для атомных бомбардировок. Стоило только представить себе, как мало останется после нескольких атомных взрывов от всей этой красоты и человеческого уюта - и любой из этих очаровательных пейзажей вдруг приобретал угрюмую, трагическую окраску, словно напоминая, что только в борьбе за сохранение мира на нашей земле мы можем обрести подлинный патриотизм, что людей, которые сознательно ставят под удар свои народы и свою страну, надо заклеймить как предателей… Мир победит потому, что побеждает патриотизм, побеждает чувство человечности. Любя свою собственную страну, мы учимся любить все другие страны и хотеть мира для всех».

Писатель освещает специфически национальные проблемы и проблемы общие, международные, - в тесной взаимосвязи, показывает революционное развитие действительности; в этом состоит одна из существенных особенностей творчества художника-новатора. Олдридж обнажает социальные противоречия буржуазного общества, выявляя потенциальные силы народа, творящего историю, показывая справедливость и неизбежность победы передовых, демократических тенденций в современной жизни.

Произведения Олдриджа обычно строятся на острых драматических ситуациях, они всегда насыщены действием, раскрывающим взаимосвязи действительности, напряженные социальные конфликты, борьбу противоположных тенденций общественного развития, психологический строй образов, коренные сдвиги в сознании героев.

Творчество Олдриджа претерпело значительную художественную эволюцию от первых фронтовых зарисовок и романов до последних произведений.

Идейно-художественные искания Олдриджа-реалиста отражены в его содержательных и интересных высказываниях по вопросам развития передовой литературы и эстетики.

В своей речи на торжественном заседании в Москве, посвященном столетию со дня смерти В. В. Гоголя, Джеймс Олдридж высоко оценил силу разящей сатиры великого писателя и вместе с тем ярко выразил и свои идейно-эстетические воззрения, четко определил место художника в борьбе за счастье и свободу народов.

Олдридж высоко ценит животворное значение реалистических традиций как национальной, так и мировой литературы. На одной из встреч с советскими читателями Олдридж говорил об огромном вкладе Льва Толстого в развитие художественной мысли человечества, о силе его гения и неувядаемой мощи его реализма.

Джеймс Олдридж видит всю лживость и безумие прогнившего старого мира и всё величие побед нового мира, где свободные люди охвачены энтузиазмом созидательного труда.

Книги Олдриджа, переведенные на русский язык и изданные большими тиражами, пользуются заслуженной любовью читателя, привлекая своими большими идейно-художественными достоинствами, волнующей значительностью поднятых в них проблем и жизненной яркостью изображенных в них образов и характеров. Создания незаурядного художника-реалиста обладают непреходящей эстетической ценностью, свидетельствуют о значительных победах передовой английской литературы, отражающей нужды и искания широких народных масс, их стремление к миру и независимости.

Ты - не раб!
Закрытый образовательный курс для детей элиты: "Истинное обустройство мира".
http://noslave.org

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Джеймс Олдридж
James Aldridge
267x400px Джеймс Олдридж (Берлин, 1987)
Имя при рождении:
Псевдонимы:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Полное имя	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Дата смерти:
Гражданство (подданство):	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Годы творчества:	с Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). по Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Направление:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Жанр:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Язык произведений:	Английский
Дебют:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Премии:
Награды:
Подпись:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Учился в мельбурнском коммерческом колледже. Во время Второй мировой войны Олдридж работает военным корреспондентом на Среднем (Иран) и Ближнем Востоке и пишет о вторжении стран Оси в Грецию и на остров Крит.

Его первый роман «Дело чести», базирующийся на собственном опыте писателя, был опубликован в Великобритании и в США в 1942 году и сразу зарекомендовал себя как бестселлер. Главный герой романа - молодой пилот Королевских военно-воздушных сил Великобритании Джон Квейль сражается на отживших своё бипланах против авиации стран Оси в небе над Грецией , островом Крит и Северной Африкой в 1940-41 гг. Роман стал самой продаваемой книгой Олдриджа вплоть до 1988 года .

Второй роман писателя «Морской орёл» был опубликован в 1944 году . В основе сюжета лежит история о судьбе австралийских пилотов после катастрофы на острове Крит в 1941 году . Несмотря на то, что книга получилась, в целом, удачной, отзывы критиков оказались более сдержанными.

Ранние романы Олдриджа - «Дело чести» и «Морской орёл» - были написаны под впечатлением от творчества Эрнеста Хемингуэя .

Одним из наиболее успешных и широко известных романов писателя стал «Дипломат», опубликованный в 1949 году . Здесь говорится о шпионаже и политической ситуации во время революции в Иране . Книга получила смешанные отзывы критиков.

Роман «Охотник», написанный в 1949 году , стал результатом попытки автора смешать различные жанры и направления в литературе. Драма повествует о канадских охотниках за мехами, об их жизненных трудностях и о перипетиях судьбы, происходящих вокруг охоты на берегах озера Онтарио .

С середины 1960-х Олдридж пишет, в основном, книги для детей и подростков.

Библиография

Награды

The Girl from the Sea 2002 novel young adult 2003 shortlisted Children’s Book Council Book of the Year Awards - Book of the Year: Older Readers 2003 shortlisted New South Wales Premier’s Literary Awards - Ethel Turner Prize for Young People’s Literature
The True Story of Spit MacPhee 1986 children’s fiction children’s 1986 winner FAW ANA Literature Award 1986 winner New South Wales Premier’s Literary Awards - Ethel Turner Prize 1986 winner New South Wales Premier’s Literary Awards - Children’s Book Award
The True Story of Lilli Stubeck 1984 novel young adult 1985 winner Children’s Book Council Book of the Year Awards - Book of the Year Award - Older Readers

Напишите отзыв о статье "Олдридж, Джеймс"

Литература

Корнилова Е. В., Дж. Олдридж , М., 1957;
Стуков О. В., Романы Дж. Олдриджа , М., 1961;
Ивашева В. В., Английский роман последнего десятилетия (1950-1960) , М., 1962;
Балашов П. С., Дж. Олдридж , М., 1963.

Экранизации

В 1958 году в СССР был снят фильм «Последний дюйм » режиссёра Теодора Вульфовича по одноимённому рассказу Олдриджа.
В 1975 году в США был снят фильм «Оседлай дикого пони » (англ. Ride a Wild Pony ) по одноимённому роману режиссёром Доном Чеффи .
В 1990 году при содействии США и СССР был снят фильм «Пленник земли » (англ. A Captive in the Land ) по одноимённому рассказу писателя. Режиссёр Джон Барри .

Примечания

Ссылки

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Олдридж, Джеймс

– Меня зовут Джованни... более знать вам ни к чему, мадонна... – хрипло произнёс человек. – А кто же вы? Как вы попали сюда?
– О, это очень длинная и грустная история... – улыбнулась я. – Меня зовут Изидора, и более знать вам также ни к чему, Монсеньёр...
– Известно ли вам, как можно отсюда уйти, Изидора? – улыбнулся в ответ кардинал. – Каким-то образом вы ведь здесь оказались?
– К сожалению, отсюда так просто не уходят – грустно ответила я – Мой муж не сумел, во всяком случае... А отец дошёл только лишь до костра.
Джованни очень грустно посмотрел на меня и кивнул, показывая этим, что всё понимает. Я попыталась напоить его найденным вином, но ничего не получалось – он не в состоянии был сделать даже малейшего глотка. «Посмотрев» его по-своему, я поняла, что у бедняги была сильно повреждена грудь.
– У вас перебита грудная клетка, Монсеньёр, я могу помочь вам... если, конечно, вы не побоитесь принять мою «ведьмину» помощь... – как можно ласковее улыбнувшись, сказала я.
При тусклом свете дымившего факела, он внимательно всматривался в моё лицо, пока его взгляд, наконец, не зажёгся пониманием.
– Я знаю, кто вы... Я вас помню! Вы – знаменитая Венецианская Ведьма, с которой его святейшество ни за что не желает расставаться – тихо произнёс Джованни – О вас рассказывают легенды, мадонна! Многие в окружении Папы желают, чтобы вы были мертвы, но он никого не слушает. Зачем вы ему так нужны, Изидора?
Было видно, что разговор даётся ему очень непросто. На каждом вздохе кардинал хрипел и кашлял, не в состоянии нормально вздохнуть.
– Вам очень тяжело. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам! – упорно не сдавалась я, зная, что после уже никто больше ему не поможет.
– Это не важно... Думаю, вам лучше будет отсюда побыстрее уйти, мадонна, пока не пришли мои новые тюремщики, или ещё лучше – сам Папа. Не думаю, что ему очень понравилось бы вас здесь застать... – тихо прошептал кардинал, и добавил, – А вы и, правда, необыкновенно красивы, мадонна... Слишком... даже для Папы.
Не слушая его более, я положила руку ему на грудь, и, чувствуя, как в перебитую кость вливается живительное тепло, отрешилась от окружающего, полностью сосредоточившись только на сидевшем передо мной человеке. Через несколько минут, он осторожно, но глубоко вздохнул, и не почувствовав боли, удивлённо улыбнулся.
– Не звали бы вы себя Ведьмой – вас тут же окрестили бы святой, Изидора! Это чудесно! Правда, жаль, что вы поработали напрасно... За мной ведь скоро придут, и, думаю, после мне понадобится лечение посерьёзнее... Вы ведь знакомы с его методами, не так ли?
– Неужели вас будут мучить, как всех остальных, Монсеньёр?.. Вы ведь служите его излюбленной церкви!.. И ваша семья – я уверена, она очень влиятельна! Сможет ли она помочь вам?
– О, думаю убивать меня так просто не собираются... – горько улыбнулся кардинал. – Но ведь ещё до смерти в подвалах Караффы заставляют о ней молить... Не так ли? Уходите, мадонна! Я постараюсь выжить. И буду с благодарностью вспоминать вас...
Я грустно оглядела каменную «келью», вдруг с содроганием вспомнив висевшего на стене, мёртвого Джироламо... Как же долго весь этот ужас будет продолжаться?!.. Неужели я не найду пути уничтожить Караффу, и невинные жизни будут всё также обрываться одна за другой, безнаказанно уничтожаемые им?..
В коридоре послышались чьи-то шаги. Через мгновение дверь со скрипом открылась – на пороге стоял Караффа....
Его глаза сверкали молниями. Видимо, кто-то из старательных слуг немедля доложил, что я пошла в подвалы и теперь «святейшество» явно собиралось, вместо меня, выместить свою злость на несчастном кардинале, беспомощно сидевшем рядом со мной...
– Поздравляю, мадонна! Это место явно пришлось вам по душе, если даже в одиночестве вы возвращаетесь сюда! – Что ж, разрешите доставить вам удовольствие – мы сейчас покажем вам милое представление! – и довольно улыбаясь, уселся в своё обычное большое кресло, собираясь наслаждаться предстоящим «зрелищем»...
У меня от ненависти закружилась голова... Почему?!.. Ну почему этот изверг считал, что ему принадлежит любая человеческая жизнь, с полным правом отнять её, когда ему заблагорассудится?..
– Ваше святейшество, неужели и среди верных служителей вашей любимой церкви попадаются еретики?.. – чуть сдерживая возмущение, с издевкой спросила я.
– О, в данном случае это всего лишь серьёзное непослушание, Изидора. Ересью здесь и не пахнет. Я просто не люблю, когда мои приказы не выполняются. И каждое непослушание нуждается в маленьком уроке на будущее, не так ли, мой дорогой Мороне?.. Думаю, в этом вы со мной согласны?
Мороне!!! Ну, конечно же! Вот почему этот человек показался мне знакомым! Я видела его всего лишь раз на личном приёме Папы. Но кардинал восхитил меня тогда своим истинно природным величием и свободой своего острого ума. И помнится мне, что Караффа тогда казался очень к нему благожелательным и им довольным. Чем же сейчас кардинал сумел так сильно провиниться, что злопамятный Папа смел посадить его в этот жуткий каменный мешок?..
– Ну что ж, мой друг, желаете ли вы признать свою ошибку и вернуться обратно к Императору, чтобы её исправить, или будете гнить здесь, пока не дождётесь моей смерти... которая, как мне стало известно, произойдёт ещё очень нескоро...
Я застыла... Что это означало?! Что изменилось?! Караффа собирался жить долго??? И заявлял об этом очень уверенно! Что же такое могло с ним произойти за время его отсутствия?..
– Не старайтесь, Караффа... Это уже не интересно. Вы не имеете права меня мучить, и держать меня в этом подвале. И вам прекрасно это известно, – очень спокойно ответил Мороне.
В нём всё ещё присутствовало его неизменное достоинство, которое когда-то меня так искренне восхитило. И тут же в моей памяти очень ярко всплыла наша первая и единственная встреча...
Это происходило поздно вечером на одном из странных «ночных» приёмов Караффы. Ожидавших уже почти не оставалось, как вдруг, худой, как жердь, слуга объявил, что на приём пришёл его преосвященство кардинал Мороне, который, к тому же, «очень спешит». Караффа явно обрадовался. А тем временем в зал величественной поступью входил человек... Уж если кто и заслуживал звания высшего иерарха церкви, то это был именно он! Высокий, стройный и подтянутый, великолепный в своём ярком муаровом одеянии, он шёл лёгкой, пружинистой походкой по богатейшим коврам, как по осенним листьям, гордо неся свою красивую голову, будто мир принадлежал только ему. Породистый от корней волос до самых кончиков своих аристократических пальцев, он вызывал к себе невольное уважение, даже ещё не зная его.

«...Успел сказать он и в этот раз: Какое мне дело до всех до вас, А вам - до меня?..»

Есть фразы-тесты, пароли, опознавательные знаки, которые вернее, чем любые длительные беседы, позволяют отличить своих. Если вы уже слышите ту самую мелодию, если защемило, царапнуло в душе что-то главное, не востребованное почти в обычной жизни, - значит, мы с вами друг друга поймем. Значит, вам не надо объяснять, что такое «Последний дюйм».

Вообще это странный фильм. Вроде бы старомодная, пафосная стилистика с наивными «спецэффектами» и щедрой идеологической приправой, не должен он смотреться сегодня. Но смотрится все равно. Потому что важно - не когда смеющийся капиталист превращается в хищную акулу, а когда отцовская кожаная куртка на спинке кресла в самолетной кабине преображается в самого отца. Такого же сильного и мужественного, как в жизни - но близкого, улыбающегося, понимающего все. Летчик Бен и его сын Дэви в конце концов обретают друг друга. Через мужество, решимость, напряжение выше человеческих сил. Через последний дюйм.

В свое время невероятный успех картины обеспечили и чеканный профиль Николая Крюкова, и Слава Муратов, один из «звездных мальчиков» советского кино, и, конечно, песня Моисея Вайнберга о солдате Бобе Кеннеди. Но главное тут все-таки - история, то есть story в кинематографическом понимании. Драматичная, до предела жесткая и в то же время выстроенная с тончайшей психологической точностью. История, которую придумал английский писатель и журналист Джеймс Олдридж.

Джеймс Олдридж - из тех фигур, которые настолько прочно ассоциируются с ушедшей, и давно ушедшей, эпохой, что с удивлением обнаруживаешь в нем современника. В официальной биографии - только одна дата в скобках после имени. Да и последняя книга Олдриджа «Девочка с моря» увидела свет в серии литературы для подростков издательства Puffin at Penguin Books Australia совсем недавно, в 2002-м, и даже вошла в шорт-лист одной из престижных литературных премий.

Ни у нас, ни в России ее, конечно, не издадут. «Писатель-коммунист, публицист и борец, друг Советского Союза», как рекомендовали Олдриджа аннотации к советским изданиям его книг, переводившихся «с колес» и выходивших огромными тиражами, после распада Союза просто перестал существовать, выпал из рассыпавшейся обоймы. А там, у себя, он никогда не был автором тиражным и медийным, окруженным поклонниками, направо и налево раздающим автографы и интервью. «Олдриджа печатают в буржуазной Англии и даже в США, потому что у него, конечно же, есть читатель, - писала в послесловии к двухтомнику «Избранного» (1986 г.) знакомая и переводчица писателя Т.Кудрявцева, - но книги его выходят без рекламы, с минимальным количеством рецензий, а ведь именно это и является мерилом успеха на Западе».

Родился он 10 июля 1918 года в Австралии, в Сванхилле, штат Виктория, где и провел, по его словам, «том-сойеровское» вольное детство, полное приключений. О которых можно и нужно прочитать в повести «Мой брат Том», в романе «Правдивая история Лилли Стьюбек», в других «австралийских» книгах Олдриджа, где автобиографизм не отделишь от вымысла, да и не стоит. В четырнадцать лет Джеймс пошел рассыльным в редакцию одной из мельбурнских газет, а в восемнадцать отправился покорять Лондон. Поступил в Оксфорд, посещал летные курсы, а главное - начал журналистскую карьеру, сотрудничая с несколькими лондонскими газетами.

Этот роман, далеко не самый известный и, может быть, не самый сильный у Олдриджа, все-таки заслуживает внимания. «Последний взгляд» - о дружбе двух великих писателей той эпохи: Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда и Эрнеста Хемингуэя, увиденной глазами молоденького журналиста, так нарочито списанного с автора. Однако Джеймс Олдридж, словно не до конца уверенный в своем праве на эту тему, просит «снисхождения у множества людей, которые близко знали этих писателей, но, возможно, не видели драматизма их дружбы так, как вижу его я».

Ведь параллель с Хемингуэем преследовала Олдриджа всегда. Запараллелены уже их биографии: журналистика в начале карьеры, причем экстремальная, военная журналистика, плавно переходящая в литературу. (Кстати, в «Последнем взгляде» Фитцджеральд ехидно говорит другу Эрнесту, что тот слишком хороший журналист, чтобы стать хорошим писателем.) В творчестве - параллельный интерес к одним и тем же темам, коллизиям, характерам. Стилистическая схожесть, а главное - одинаковая система ценностей, так хорошо и безотказно работающая на войне либо в крайних экстремальных ситуациях вроде «Старика и моря» или «Последнего дюйма», но почему-то провисающая и невостребованная в нормальной мирной жизни.

Хемингуэй в конце концов не сумел с этим жить, поставив в своей биографии страшную и эффектную точку. Олдридж - смог, выбрав спокойную длинную жизнь с семьей в небольшом доме на окраине Лондона. Первый вариант, несомненно, выигрышнее и ярче в глазах потомков, второй скорее располагает оставаться в тени. Сравнение книг Хемингуэя и Олдриджа не получается корректным: тень отбрасывает тот миф, который первый сотворил из своей жизни. Что, согласитесь, совершенно отдельный талант, вовсе не обязательно прилагающийся к литературному.

Биография Джеймса Олдриджа тоже начиналась захватывающе. Как военный журналист, он дебютировал в 21 год на Финской войне и вскоре был выслан из страны за неприемлемые для финнов симпатии к СССР (по крайней мере, такова официальная советская версия). В годы Второй мировой успел побывать в Норвегии, Греции, Египте, Ливии, Иране, а 1944-45 годы провел в Советском Союзе. Т.Кудрявцева вспоминает, что иностранные журналисты жили в Москве в гостинице «Метрополь», откуда ходили по заснеженному Кузнецкому мосту на пресс-конференции в МИД за сводками с фронтов, на основании которых и писались корреспонденции. Разумеется, были и тщательно организованные групповые командировки по стране, на недавно освобожденные территории (в одной из статей 80-х годов Олдридж с некоторой ностальгией пишет о поездке в Севастополь и Херсонес, где только что закончились последние бои).

В СССР умели работать с иностранной прессой. У журналиста Олдриджа завязались тут дружеские и рабочие контакты, которые продолжились после войны и вылились как в сотрудничество с советской периодикой, так и в переводы и издания массовыми тиражами его книг. Джеймс Олдридж стал одним из тех писателей, которых печатали и пропагандировали по той лишь причине, что он был «наш». Он произносил правильные речи перед советскими интеллигентами, давал правильные наставления советским школьникам, писал правильные статьи о загнивающем капиталистическом обществе и делал правильные акценты, сравнивая его с нашим, советским:

«Ваша молодежь бывает веселой, бывает и печальной. Иногда ей приходится идти на жертвы. Тем не менее никогда мне не доводилось видеть у советских молодых людей и девушек безнадежно потухшего взора, столь характерного для нашей безработной молодежи» («Смена», 1985).

Его статьи и очерки печатали журналы «Смена» и «Огонек», «Иностранная литература» и «Проблемы мира и социализма», газеты «Правда» и «Вечерний Ленинград», «Литературная газета». Читая их, трудно разобраться, насколько автор был искренен, а в какой мере «отрабатывал» свой литературный успех и признание здесь, на одной шестой. Во всяком случае, там куда больше публицистики, чем агитки, живого непринужденного разговора, чем догматической риторики, а романтическая наивность проскальзывает скорее трогательной, чем фальшивой нотой:

«Кто-то сказал мне, что в номере, который я занимал в гостинице «Националь», жил Ленин, когда он впервые приехал из Петрограда в Москву. ... И хотя я не знаю, правда это или нет, мне очень приятно думать, что это было именно так. В душе я романтик, и мне доставляет огромное удовольствие сидеть в этой солнечной комнате и воображать, что думал в 1918 году Ленин, когда он смотрел из окна на эти крыши, на кремлевскую стену...» («Вечерний Ленинград», 1954).

«Если будет создано общество Солнечно-Советской дружбы, я с большим удовольствием вступлю в него. После запуска космической ракеты дружище Солнце стало как-то ближе» («Литературная газета», 1959).

Но если свои впечатления от советской действительности Джеймс Олдридж излагал в основном в жанре, как это сейчас называется, авторской колонки (где по определению за блеском стиля скрывается некоторая необязательность) либо почти художественного очерка, то о «капиталистической действительности», то есть о проблемах и бедах страны, где жил вовсе не в номере гостиницы «Националь», он пишет серьезную аналитику. О двойной и тройной морали в политике, об искривленной идеологии «ядерного зонтика», о технологиях коммерческой прессы, о размывании ориентиров в обществе, направленном на потребление. Разумеется, в Советской стране такие разоблачения шли на ура. Но дело не в этом.

Искреннее возмущение и боль читаются, например, в опубликованном в «Иностранной литературе» эссе «Опошление свободы» (1976). Приведу несколько цитат, впрочем, без вреда для контекста. Почитайте. Кое-что знакомое, правда?

«Нашу современную жизнь на Западе во многом программируют так называемые потребительские товары - товары массового спроса. И все они должны быть нам проданы, то есть нас нужно убедить, что они нам необходимы. ... В процессе «продажи» любой товар, каким бы он ни был, неминуемо покрывается густым слоем пошлости. Уровень телевизионной рекламы моющих средств, шоколада или консервированной фасоли, как правило, достаточно высок. Но она не оставляет ни малейшего сомнения в том, что ее приспосабливают к низшему общему духовному знаменателю, к наиболее примитивным, не привыкшим самостоятельно мыслить слоям нашего общества».

«В нашей истории еще не было времени, когда насилие в такой мере господствовало бы в искусстве, в кино, на телевидении. Сексуальная аберрация кино и телевидения достигла того предела, за которым, по мнению многих и многих, всякие пределы вообще заканчиваются».

«Появляется еще один, более зловещий товар - теперь наряду с сексом и насилием таким товаром становится сама «свобода», - правда, товаром, не приносящим прямых прибылей, но зато отлично разрекламированным. Нас убеждают, что наша «свобода» - лучшая в мире, точно так же, как наши моющие средства, шоколад, сигареты или туалетная бумага».

«Чем больше наши средства массовой информации и власти предержащие твердят нам о личной свободе, тем больше мы утрачиваем ощущение реального смысла этого понятия, тем больше оно опошляется и превращается в ширму. Мало-помалу за этой ширмой «личной свободы» нашу истинную свободу ограничивают все жестче и жестче».

Мог ли человек, настолько беспощадно и точно анализировавший родную действительность, столь радужно заблуждаться в оценке действительности советской? В принципе, почему бы и нет. В той полярной и определенной системе этических ценностей, которая сквозит в его книгах, явному злу непременно должно было быть противопоставлено адекватное добро. Зло западной системы он видел насквозь. Добро советской - искренне хотел видеть, и у него, наверное, получалось.

В официальных биографиях Джеймса Олдриджа писали, что именно его просоветская позиция стала причиной скромного успеха его книг на Западе. В какой-то степени, видимо, так оно и есть. Свои политические симпатии Олдридж формулировал предельно четко, не понимая, как может быть по-другому: «Мы на стороне либо правых, либо неправых» (из эссе о холодной войне «Верность дружбе», «Иностранная литература», 1985). С другой стороны, его романы собрали немало литературных премий (в советских биографиях упоминается только международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами», но англоязычный список наград довольно длинен), то есть своя окололитературная среда писателя принимает и достойно оценивает. Но вспомним: «книги его выходят без рекламы, с минимальным количеством рецензий, а ведь именно это и является мерилом успеха на Западе». Попросту не востребован рынком. Теперь-то мы знаем, как оно происходит.

Писательская судьба - контрапункт, в котором должны счастливо пересечься множество разнонаправленных линий. Страшно представить, сколько по-настоящему хороших книг либо вообще не находят издателя, либо проходят незамеченными, потерявшись во все более мощном информационном потоке. В контрапункте Джеймса Олдриджа ключевую роль сыграло его так спорно воспринимаемое нынче увлечение Советским Союзом. Но ведь если бы не это, мы, наверное, никогда не прочли бы «Дело чести» и «Морского орла», «Дипломата» и «Охотника», «Последний взгляд» и «Правдивую историю Лилли Стьюбек»... Не услышали бы такое простое и точное: «Все дело в последнем дюйме».

Джеймс Олдридж

Последний дюйм

Хорошо, если после двадцати лет работы летчиком ты и к сорока годам все еще испытываешь удовольствие от полета; хорошо, если ты еще можешь радоваться тому, как артистически точно посадил машину: чуть-чуть отожмешь ручку, поднимешь легкое облачко пыли и плавно отвоюешь последний дюйм над землей. Особенно когда приземляешься на снег: снег- отличная подстилка под колеса, и хорошая посадка на снег - это так же приятно, как прогуляться босиком по пушистому ковру в гостинице.

Но с полетами на «ДС-3», когда старенькую машину поднимешь, бывало, в воздух в любую погоду и летишь над лесами где попало, было покончено. Работа в Канаде дала ему хорошую закалку, и не удивительно, что он окончил свою летную жизнь над пустыней Красного моря, летая на «Фейрчайльде» для нефтеэкспортной компании Тексегипто, у которой были права на разведку нефти по всему египетскому побережью. Он водил «Фейрчайльд» над пустыней до тех пор, пока самолет совсем не износился. Посадочных площадок не было. Он сажал свою машину везде, где хотелось сойти геологам и гидрологам, то есть и на песок, и на кустарник, и на каменистое дно пересохших ручьев, и на длинные белые отмели Красного моря. Отмели были хуже всего: гладкая с виду поверхность песков всегда бывала усеяна крупными кусками белого коралла, острыми по краям, как бритва, и если бы не низкий центр тяжести «Фейрчайльда», он бы не раз перевернулся из-за прокола камеры.

Но и это все было уже в прошлом. Компания Тексегипто отказалась от дорогостоящих попыток найти большое нефтяное месторождение, которое давало бы такие же прибыли, какие получала Арамко в Саудовской Аравии, а «Фейрчайльд» превратился в жалкую развалину и стоял в одном из египетских ангаров, покрытый толстым слоем разноцветной пыли, весь иссеченный понизу узкими, длинными надрезами, с растрепанными тросами, уже только подобием мотора и приборами, годными разве что в утиль.

Все было кончено: ему стукнуло сорок три, жена уехала от него домой, на Линнен-стрит в город Кембридж, Массачусетс, и зажила, как ей нравилось: ездила на трамвае до Гарвард-сквер, покупала продукты в магазине без продавцов, гостила у своего старика в приличном деревянном доме - одним словом, вела приличную жизнь, достойную приличной женщины. Он пообещал приехать к ней еще весной, но знал, что не сделает этого, так же как знал и то, что не получит в свои годы летной работы, особенно такой, к какой он привык, не получит ее даже в Канаде. В тех краях предложение превышало спрос и тогда, когда дело касалось людей опытных; фермеры Саскачевана сами учились летать на своих «Пайпер-кэбах» и «Остерах». Любительская авиация лишала куска хлеба множество старых летчиков. Они кончали тем, что нанимались обслуживать рудоуправления или правительство, но и та и другая работа была слишком благопристойной и добропорядочной, чтобы подойти ему на старости лет.

Так он и остался с пустыми руками, если не считать равнодушной жены, которой он не был нужен, да десятилетнего сына, родившегося слишком поздно и, как понимал Бен где-то в глубине души, чужого им обоим - одинокого, неприкаянного ребенка, который в десять лет понимал, что мать им не интересуется, а отец - посторонний человек, не знающий, о чем с ним говорить, резкий и немногословный в те редкие минуты, когда они бывали вместе.

Вот и эта минута была ничем не лучше других. Бен взял с собой мальчика на «Остер», который бешено мотало на высоте в 2 тысячи футов над побережьем Красного моря, и ждал, что мальчишку вот-вот укачает.

Если тебя стошнит, - сказал Бен, - пригни голову пониже к полу, чтобы не запачкать всю машину.

Хорошо. - У мальчика был очень несчастный вид.

Боишься?

Маленький «Остер» безжалостно кидало в накаленном воздухе из стороны в сторону, но перепуганный мальчишка все же не терялся и, отчаянно посасывая леденец, разглядывал приборы, компас, прыгающий авиагоризонт.

Немножко, - ответил мальчик тихим и застенчивым голоском, непохожим на грубоватые голоса американских ребят. - А от этих толчков самолет не сломается?

Бен не умел успокаивать сына, он сказал правду:

Если за машиной не следить, она непременно сломается.

А эта… - начал было мальчик, но его здорово тошнило, и он не мог продолжать.

Эта в порядке, - с раздражением сказал отец. - Вполне годный самолет.

Мальчик опустил голову и тихонько заплакал.

Бен пожалел, что взял с собой сына. Все великодушные порывы всегда у них в семье кончались неудачей: им обоим давно не хватало этого чувства - сухой, плаксивой, провинциальной матери и резкому, вспыльчивому отцу. Бен как-то попробовал во время одного из редких приступов великодушия поучить мальчика править самолетом, и хотя сын оказался очень понятливым и довольно быстро усвоил основные правила, каждый окрик доводил его до слез…

Не плачь! - приказал ему теперь Бен. - Нечего тебе плакать! Подыми голову, слышишь, Дэви! Подыми сейчас же!

Но Дэви сидел, опустив голову, а Бен все больше и больше жалел, что взял его, и уныло поглядывал на расстилающуюся под крылом самолета огромную бесплодную пустыню побережья Красного моря - непрерывную полосу в тысячу миль, отделяющую нежно размытые акварельные краски суши от блеклой зелени воды. Все было недвижимо и мертво. Солнце выжигало здесь всякую жизнь, а весною на тысячах квадратных миль ветры вздымали на воздух массы песка и относили песок на ту сторону Индийского океана, где он и оставался навеки: пустыня сливалась с дном морским.

Сядь прямо, - сказал он Дэви, - если хочешь научиться, как идти на посадку.

Он знал, что тон у него резкий, и всегда удивлялся сам, почему не умеет разговаривать с мальчиком. Дэви поднял голову. Он ухватился за доску управления и нагнулся вперед. Бен двинул рычаг газа, подождал, пока не сбавится скорость, а потом с силой потянул рукоятку триммера, которая была очень неудобно устроена на этих маленьких английских самолетах - наверху слева, чуть не над головой. Внезапный толчок мотнул голову мальчика вниз, но он ее сразу же поднял и стал глядеть поверх опустившегося носа машины на узкую полоску белого песка у залива, похожего на лепешку, кинутую в эту прибрежную пустошь. Отец вел самолет прямо туда.

А почем ты знаешь, откуда дует ветер? - спросил мальчик.

По волнам, по облачку, чутьем! - крикнул ему Бен.

Но он уже и сам не знал, чем руководствуется, когда правит самолетом. Не думая, он знал с точностью до одного фута, где посадит машину. Ему приходилось быть точным: голая полоска песка не давала ни одной лишней пяди, и опуститься на нее мог только очень маленький самолет. Отсюда до ближайшей туземной деревни было сто миль, а вокруг - мертвая пустыня.

Все дело в том, чтобы правильно рассчитать, - сказал Бен. - Когда выравниваешь самолет, надо, чтобы расстояние до земли было шесть дюймов. Не фут и не три, а ровно шесть дюймов! Если выше, ты стукнешься при посадке и самолет будет поврежден. Слишком низко - попадешь на кочку и перевернешься. Все. дело в последнем дюйме.

Дэви кивнул. Он уже это знал. Он видел, как в Эль-Бабе, где они брали напрокат машину, однажды перевернулся такой «Остер». Ученик, который на нем летал, был убит.

Видишь! - закричал отец. - Шесть дюймов. Когда он начнет садиться, я беру назад ручку. Я тяну ее на себя. Вот! - сказал он, и самолет коснулся земли мягко, как снежинка.

Последний дюйм! Бен сразу же выключил мотор и нажал на ножные тормоза - нос самолета задрался кверху, и тормоза не дали ему окунуться в воду - до нее оставалось шесть или семь футов.

* * *

Два летчика воздушной линии, которые открыли эту бухту, назвали ее Акульей - не из-за ее формы, а из-за ее населения. В ней постоянно водилось множество крупных акул, которые заплывали сюда из Красного моря, гоняясь за косяками сельди и кефали, искавшими здесь убежища. Бен и прилетел-то сюда из-за акул, а теперь, когда попал в бухту, совсем забыл о мальчике и время от времени только давал ему распоряжения: помочь при разгрузке, закопать мешок с продуктами в мокрый песок, смачивать песок, поливая его морской водой, подавать инструменты и всякие мелочи, необходимые для акваланга и камер.

А сюда кто-нибудь когда-нибудь заходит? - спросил его Дэви.

Бен был слишком занят, чтобы обращать внимание на то, что говорит мальчик, но все же, услышав вопрос, покачал головой:

Никто! Никто не может сюда попасть иначе, как на легком самолете. Принеси мне два зеленых мешка, которые стоят в машине, и прикрывай голову от солнца. Не хватало еще, чтобы ты получил солнечный удар!

Больше вопросов Дэви не задавал. Когда он о чем-нибудь спрашивал отца, голос у него сразу становился угрюмым: он заранее ожидал резкого ответа. Теперь мальчик и не пытался продолжать разговор и молча выполнял, что ему приказывали. Он внимательно наблюдал за тем, как отец готовит свой акваланг и киноаппарат для подводных съемок, собираясь опуститься в прозрачную воду снимать акул.

Английский писатель и общественный деятель, австралиец по происхождению. Джеймс Олдридж родился он 10 июля 1918 года в Австралии, в Сванхилле, штат Виктория, где и провел, по его словам, «том-сойеровское» вольное детство, полное приключений. .
Джеймс Олдридж у чился в мельбурнском коммерческом колледже. В 1938 году переехал в Англию. Во время Второй мировой войны Джеймс Олдридж работал журналистом и военным корреспондентом.

Джеймс Олдридж - из тех фигур, которые настолько прочно ассоциируются с ушедшей, и давно ушедшей, эпохой, что с удивлением обнаруживаешь в нем современника. В официальной биографии - только одна дата в скобках после имени. Да и последняя книга Олдриджа «Девочка с моря» увидела свет в серии литературы для подростков издательства Puffin at Penguin Books Australia совсем недавно, в 2002-м, и даже вошла в шорт-лист одной из престижных литературных премий.

О вольном детстве Джеймс Олдридж , полном приключений можно и нужно прочитать в повести «Мой брат Том», в романе «Правдивая история Лилли Стьюбек», в других «австралийских» книгах Олдриджа , где автобиографизм не отделишь от вымысла, да и не стоит. В четырнадцать лет Джеймс Олдридж пошел рассыльным в редакцию одной из мельбурнских газет, а в восемнадцать отправился покорять Лондон. Джеймс Олдридж поступил в Оксфорд, посещал летные курсы, а главное - начал журналистскую карьеру, сотрудничая с несколькими лондонскими газетами.

«Ты был таким зелененьким, таким восторженным, таким застенчивым, страшно неуверенным и вместе с тем ершистым и с такой дьявольской решимостью любым путем добиться своего...» Так коллеги по редакции характеризуют героя романа «Последний взгляд», во вступительном слове к которому автор предупреждает читателей, что не стоит покупаться на очевидный автобиографизм: «...она чистейший вымысел, а не подтасовка фактов». Этот роман, далеко не самый известный и, может быть, не самый сильный у Джеймса Олдриджа , все-таки заслуживает внимания. «Последний взгляд» - о дружбе двух великих писателей той эпохи: Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда и Эрнеста Хемингуэя, увиденной глазами молоденького журналиста, так нарочито списанного с автора. Однако Джеймс Олдридж , словно не до конца уверенный в своем праве на эту тему, просит «снисхождения у множества людей, которые близко знали этих писателей, но, возможно, не видели драматизма их дружбы так, как вижу его я». Ведь параллель с Хемингуэем преследовала Джеймса Олдриджа всегда. Запараллелены уже их биографии: журналистика в начале карьеры, причем экстремальная, военная журналистика, плавно переходящая в литературу. (Кстати, в «Последнем взгляде» Фитцджеральд ехидно говорит другу Эрнесту, что тот слишком хороший журналист, чтобы стать хорошим писателем.)

В творчестве - параллельный интерес к одним и тем же темам, коллизиям, характерам. Стилистическая схожесть, а главное - одинаковая система ценностей, так хорошо и безотказно работающая на войне либо в крайних экстремальных ситуациях вроде «Старика и моря» или «Последнего дюйма», но почему-то провисающая и невостребованная в нормальной мирной жизни. Хемингуэй в конце концов не сумел с этим жить, поставив в своей биографии страшную и эффектную точку.

Джеймс Олдридж - смог, выбрав спокойную длинную жизнь с семьей в небольшом доме на окраине Лондона. Первый вариант, несомненно, выигрышнее и ярче в глазах потомков, второй скорее располагает оставаться в тени. Сравнение книг Хемингуэя и Джеймса Олдриджа не получается корректным: тень отбрасывает тот миф, который первый сотворил из своей жизни. Что, согласитесь, совершенно отдельный талант, вовсе не обязательно прилагающийся к литературному. Биография Джеймса Олдриджа тоже начиналась захватывающе.

Как военный журналист, Джеймс Олдридж дебютировал в 21 год на Финской войне и вскоре был выслан из страны за неприемлемые для финнов симпатии к СССР (по крайней мере, такова официальная советская версия). В годы Второй мировой успел побывать в Норвегии, Греции, Египте, Ливии, Иране, а 1944-45 годы провел в Советском Союзе. Т.Кудрявцева вспоминает, что иностранные журналисты жили в Москве в гостинице «Метрополь», откуда ходили по заснеженному Кузнецкому мосту на пресс-конференции в МИД за сводками с фронтов, на основании которых и писались корреспонденции. Разумеется, были и тщательно организованные групповые командировки по стране, на недавно освобожденные территории (в одной из статей 80-х годов Джеймс Олдридж с некоторой ностальгией пишет о поездке в Севастополь и Херсонес, где только что закончились последние бои).

В СССР умели работать с иностранной прессой. У журналиста Джеймса Олдриджа завязались тут дружеские и рабочие контакты, которые продолжились после войны и вылились как в сотрудничество с советской периодикой, так и в переводы и издания массовыми тиражами его книг. Джеймс Олдридж стал одним из тех писателей, которых печатали и пропагандировали по той лишь причине, что он был «наш». Он произносил правильные речи перед советскими интеллигентами, давал правильные наставления советским школьникам, писал правильные статьи о загнивающем капиталистическом обществе и делал правильные акценты, сравнивая его с нашим, советским: «Ваша молодежь бывает веселой, бывает и печальной. Иногда ей приходится идти на жертвы.

Тем не менее никогда мне не доводилось видеть у советских молодых людей и девушек безнадежно потухшего взора, столь характерного для нашей безработной молодежи» («Смена», 1985). Его статьи и очерки печатали журналы «Смена» и «Огонек», «Иностранная литература» и «Проблемы мира и социализма», газеты «Правда» и «Вечерний Ленинград», «Литературная газета». Читая их, трудно разобраться, насколько автор был искренен, а в какой мере «отрабатывал» свой литературный успех и признание здесь, на одной шестой. Во всяком случае, там куда больше публицистики, чем агитки, живого непринужденного разговора, чем догматической риторики, а романтическая наивность проскальзывает скорее трогательной, чем фальшивой нотой: «Кто-то сказал мне, что в номере, который я занимал в гостинице «Националь», жил Ленин, когда он впервые приехал из Петрограда в Москву. ... И хотя я не знаю, правда это или нет, мне очень приятно думать, что это было именно так. В душе я романтик, и мне доставляет огромное удовольствие сидеть в этой солнечной комнате и воображать, что думал в 1918 году Ленин, когда он смотрел из окна на эти крыши, на кремлевскую стену...» («Вечерний Ленинград», 1954). «Если будет создано общество Солнечно-Советской дружбы, я с большим удовольствием вступлю в него. После запуска космической ракеты дружище Солнце стало как-то ближе» («Литературная газета», 1959).

Но если свои впечатления от советской действительности Джеймс Олдридж излагал в основном в жанре, как это сейчас называется, авторской колонки (где по определению за блеском стиля скрывается некоторая необязательность) либо почти художественного очерка, то о «капиталистической действительности», то есть о проблемах и бедах страны, где жил вовсе не в номере гостиницы «Националь», Джеймс Олдридж пишет серьезную аналитику.

О двойной и тройной морали в политике, об искривленной идеологии «ядерного зонтика», о технологиях коммерческой прессы, о размывании ориентиров в обществе, направленном на потребление. Разумеется, в Советской стране такие разоблачения шли на ура. Но дело не в этом. Искреннее возмущение и боль читаются, например, в опубликованном в «Иностранной литературе» эссе «Опошление свободы» (1976). Мог ли человек, настолько беспощадно и точно анализировавший родную действительность, столь радужно заблуждаться в оценке действительности советской? В принципе, почему бы и нет.

В той полярной и определенной системе этических ценностей, которая сквозит в его книгах, явному злу непременно должно было быть противопоставлено адекватное добро. Зло западной системы он видел насквозь. Добро советской - искренне хотел видеть, и у него, наверное, получалось. В официальных биографиях Джеймса Олдриджа писали, что именно его просоветская позиция стала причиной скромного успеха его книг на Западе. В какой-то степени, видимо, так оно и есть. Свои политические симпатии Джеймс Олдридж формулировал предельно четко, не понимая, как может быть по-другому: «Мы на стороне либо правых, либо неправых» (из эссе о холодной войне «Верность дружбе», «Иностранная литература», 1985).

Страшно представить, сколько по-настоящему хороших книг либо вообще не находят издателя, либо проходят незамеченными, потерявшись во все более мощном информационном потоке. В контрапункте Джеймса Олдриджа ключевую роль сыграло его так спорно воспринимаемое нынче увлечение Советским Союзом. Но ведь если бы не это, мы, наверное, никогда не прочли бы «Дело чести» и «Морского орла», «Дипломата» и «Охотника», «Последний взгляд» и «Правдивую историю Лилли Стьюбек»... Не услышали бы такое простое и точное: «Все дело в последнем дюйме».