Лев толстой дневники читать. Дневники светлого гения

Очень страшно браться за такую тему, как «Дневники Л. Н. Толстого». Во-первых, сотни умных людей потратили годы на изучение жизни и творчества Льва Николаевича. Разве удастся сказать что-то новое или интересное? Во-вторых, мощь Льва Николаевича стала растворять меня в себе, поглощать и подчинять своей воле. Еле-еле выбралась, нелегко далось осмысление того, чем же были дневники для самого Толстого.

Моя замечательная учительница по литературе когда-то разрешила этическую дилемму, «хорошо ли, можно ли читать чужие письма и дневники», сказав, что в рамках изучения литературы - хорошо и можно, потому что на это была воля самих авторов, в противном случае они бы уничтожили эту интимную часть своего литературного наследия. Лев Николаевич был не против публикации своих дневников, но пересматривал свое отношение к этому вопросу несколько раз. На склоне лет он не хотел оставлять дневники периода молодости. В них, на его взгляд, было слишком много «гадкого», но потом передумал и сохранил. Но часть материала все-таки была изъята из дневников по просьбе жены, Толстой убрал более четырех десятков мест, где он нелестно отзывался о ней.

Дневники писателя - это не его романы. В дневниках сталкиваешься с чем-то абсолютно другим. Удивительно, как отличается художественное слово от бытописания в устах одного и того же человека, в нашем случае - гениального писателя. И даже если речь идет о возвышенных вещах: о Боге, о философии, о Духе и душе - выходит невыносимо уныло и плоско. Именно с такими ощущениями я вгрызалась в дневники Толстого. Подбадривал меня писатель резкими замечаниями в чей-то адрес или всплесками самобичевания.

Молодой Лев начинает свой дневник, оказавшись в клинике, в Казани. На больничную койку юношу привел диагноз неврастения. В той или иной степени проблемы с эмоциональной сферой были у Толстого на протяжении всей жизни. Жесточайшие приступы депрессии, панические атаки (вспомнить хоть «арзамасский ужас»), фобии (младенцев боялся брать на руки до дрожи) - все это было. И ему приходилось обращаться за помощью к докторам и серьезно лечиться.

Наверное, если отдать Толстого на растерзание психиатрам и психологам, то они разберут его на атомы. А если отдать антропологам или социологам, не говоря уже о литературоведах и историках - и подавно. Вдруг удастся раскусить этот крепкий орешек и понять, что за человек был Толстой, в чем загадка его таланта?!

Только смысла в подобных разбирательствах нет. Потому что Толстой - феномен. А феномен, как известно, это нечто, что существует без наших предыдущих знаний о нем и без дальнейших интерпретаций. Жив, интересен и ценен феномен, только пока он целостен. Погружаясь в мир дневников Толстого, я убедилась, что, скорее всего, это правильная мысль. Но одновременно, у меня почти не оставалось шансов не скатиться в пошлость и банальность, делая какие-то свои выводы.

На помощь пришел, как ни странно, Владимир Ильич Ленин, потому что он дал очень интересное определение Толстому и в контексте данной проблемы постижения феномена, кажется, что наиболее точное. В беседе с Горьким о Толстом, он как-то воскликнул: «Какая глыба, а? Какой матёрый человечище! Вот это, батенька, художник… И, - знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было». Эпитеты «глыба» и «матерый человечище» - какие-то нечеловеческие. Ленин воспринимал Толстого как феномен, не разделяя в нем человека и писателя. Конечно, он его использовал в своекорыстных целях, втащил на олимп новых большевистских богов «зеркало русской революции» и пользовался им в утилитарных целях. Очень резко отмел весь «неформат» - толстовцев-хлюпиков, не сопротивление злу насилием и рисовые вегетарианские котлетки. Но в то же время первое издание полного собрания сочинений Толстого после революции (в 90 томах) инициировал Ленин, дав указание: «Толстого надо будет восстановить полностью, печатая все, что вычеркнула царская цензура». Однако тома, где содержались дневники и письма писателя, вышли предусмотрительно малым тиражом - всего 5 тысяч экземпляров. Его, от греха подальше, вдруг прочитают рабочие и крестьяне и смутятся некрепким разумом.

Вернемся к дневникам. Все начинается с «программных» заявлений: надо придумать правила, чтобы выполнять правила , ой, не выполнял, был занят другими делами, надо придумать правила, чтобы выполнять правила , которые позволят выполнять правила…

Но перечитывая время от времени свои ранние дневники, писатель остается доволен и решает продолжать, так как видит в этом занятии несомненную пользу для себя, только ему подвластно разглядеть те приметы, по которым он определял свой рост в этих записях.

Степень подробности описания своей жизни у Толстого весьма скромная. Но если встречаются, то лишь скупые замечания или вовсе пропуски, это не значит, что автор ушел в загул, бездельничает или барствует, хотя и такое бывало. Чаще всего это означает, что свершается гигантская внутренняя работа, идет т ворческий процесс. Есть пробел длиною в 13 лет, с редкими отступлениями. Вскоре после того, как писатель женился, дневник был заброшен. Может быть, отчасти и потому, что Толстой дал прочитать дневники своей юной невесте перед свадьбой? А там было все. В том числе и карточные долги, и пьяные гулянки, и страсти, и обещание Толстого: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать». Таким образом, дневник был дважды «осквернен », на мой взгляд, тем, что он был прочтен другим человеком, и тем, что теперь надо было бы писать в нем что-то другое, ведь после женитьбы наступал другой, лучший, «чистый» этап жизни. Толстой предпочел молчать. Но это был чрезвычайно активный, плодотворный во всех смыслах период.

Отчаявшись постичь величие Толстого, я поддалась простому любопытству, решила узнать: как он реагировал на свой день рождения. Многие люди любят свой день рождения. Некоторые ненавидят. С возрастом появляется у этого дня и другой смысл - волнительный рубеж, подведение итогов за определенный период.

Толстой почти равнодушен к подобным сантиментам. Вот, например, запись за 28 августа 1852 года: «Мне 24 года; а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность. Убил трех бекасов». А вот отрывок из записи, сделанной почти через сорок лет в день рождения: «28 августа. Ясная Поляна. 90. 63-й год мне. И совестно, что то , что 1890: 63 = 30, и что 28 лет моей женитьбе, что эти цифры представлялись мне чем-то значительным, и я ждал этого года как знаменательного. Встал поздно…». Мне кажется, черту Толстой подводил каждый день, оценивал себя строго и постоянно. Поэтому нет привязки к датам, юбилеям, он ничего от них не ждет.

В дневниках можно встретить частую и очень жесткую критику самого себя, за малейшую погрешность или несовершенство - беспощадное самобичевание. Толстой остер на язык и по отношению к другим людям. Не щадит ни друзей, ни родственников, ни знаменитых коллег. Посмешила запись от 25 августа 1862 года: «Дома тоска. Писал статью. Пошел ходить и ездить. Краснокуцкие (скверные мысли). Плещеев (бедная натура). Погодин - славная старость и жизнь. Чудная ночь… Кохановская - стерва, и все стервы, засохли в кринолине». Или совершенно обескуражила строчка: «Читал вторую часть «Мертвых душ», аляповато» (28.08.1857).

Феномен Толстого остается для меня загадкой, но накопленные знания создают иллюзию понимания. Да, можно узнать, что Лев Николаевич Толстой - рано лишился матери, был широко образованным человеком, хотя не окончил университет, он постоянно занимался самообразованием во всех областях, много читал, переводил, писал морализаторские и религиозно-философские статьи, огромные романы, сказки, искал Бога, разгадывал смысл жизни, без конца сомневался, строил школы, издавал журнал, пахал и сеял, собирал деньги на отправку сектантов за границу, спорил с церковью и властью, создал собственное учение, стал многодетным отцом, прекрасно играл в шахматы, виртуозно катался на коньках, смело воевал, лечился кумысом от депрессии, ссорился с классиками, сам стал классиком, прожил длинную жизнь, делал, что хотел, и чувствовал себя связанным… Но открываешь его роман и пропадаешь. И больше не хочется понимать Толстого. У меня получается найти себя, когда я читаю его книги. В них нет ответов на вопросы, но там есть новые вопросы, которые и двигают вперед.

Дневники Толстого - это его личный карцер, там он воспитывал свой дух. В своих тетрадях мягкий, одинокий, неуверенный в себе юноша учился быть жестким для начала хотя бы с собой, учился отделять чувства от мыслей, постигал тайны бытия. Чтобы выжить, сохраниться, он учился управляться с неистовой силой доставшегося ему дара. Чтобы не сгореть, не сгинуть под его тяжестью и напором, в дневниках отдавал себе отчет в том, что пока он с этим справляется.

Кроме того, я согласна с представлением о том, что сентиментальный человек не может сотворить что-то значительное, ему сил не хватит, такой писатель не сможет убить своих героев, даже если требует сюжет, он всех пожалеет, зальет слезами и медом. Для того чтобы создать эпохальные, глубокие, пронзительные книги нужна воля, свободная от излишней сентиментальности. Толстой был гиперчувствительным с рождения. Именно поэтому он смог гениально описывать переживания, тончайшие эмоциональные нюансы своих героев: мужчин и женщин, стариков и детей, животных. И ему надо было закаляться, чтобы суметь все это выразить. А если захотите испытать на себе влияние энергии, с которой приходилось иметь дело Толстому, почитайте его дневники, будничные, на первый взгляд записи, через какое-то время вдруг становятся прозрачными, вы сможете заглянуть в бездну и содрогнуться.

И нынче назначаю себе другое, именно следующее: смотри на общество женщин как на необходимую неприятность жизни общественной и, сколько можно, удаляйся от них. В самом деле, от кого получаем мы сластолюбие, изнеженность, легкомыслие во всем и множество других пороков, как не от женщин? Кто виноват тому, что мы лишаемся врожденных в нас чувств; смелости, твердости, рассудительности, справедливости и др., как не женщины? Женщина восприимчивее мужчины, поэтому в века добродетели женщины были лучше нас, в теперешний же развратный, порочный век они хуже нас.

С 19 лет А. Н. Толстой начал писать дневники о своей жизни. Он продолжал их писать вплоть до самой смерти с некоторыми относительно короткими перерывами. Ведение дневников было каким-то новаторством в 1847 году, подобием личного ЖЖ в наше время. Во всяком случае, мне неизвестны другие подобные дневники великих людей того времени. Толстой записывал в дневник дела на следующей день (цели), отмечал ход их выполнения (часто невыполнения), ругал себя, а также анализировал своё поведение и чувства. Дневники также служили местом, куда Толстой записывал «правила жизни». Он прямо так и называл свои записки о том, как нужно вести себя в обществе, с делами, с целями, с занятиями и т.д. Пожалуй, Толстой задолго до современных «коучей» и тренеров определил основные законы жизненного успеха или, как сейчас говорят «личностного роста».

Например, Толстой давал себе установки по «пикапу в клубах».
Как входишь на бал, тотчас звать танцевать и сделать тур вальса или польки. На бале приглашать танцевать дам самых важных.

Лично я долгое время не знал, что Толстой вёл дневники. Войну и мир я не читал, как и Детство, или Юность, или другие произведения этого величайшего человека. Я напал на эти дневники, случайно прочитав в интернете выдержку из его дневника: «преступно спал до одиннадцати». Эта фраза пробудила во мне большой интерес к содержанию его дневников. И я не ошибся.

Что же интересного можно отметить по прочтению?

Молодому Толстому были свойственны все типичные пороки юности и молодости. Это неудержимое желание женщин («завтра употребить все средства, чтобы иметь девку»), тщеславие («Прежде я тщеславился богатством, именем. Теперь добротой, простотой обращения»), лень («Помоги мне, Господи: переломить свою лень - привыкнуть к труду и полюбить его»), пьянство и разгул («Данным правилам, именно не пить - изменял каждый день»). При этом интересно отдельно отметить две вещи. Во-первых, он сам ругал себя за такие проявления слабости своей воли, хотя и постоянно срывался. Во-вторых, эти пороки не помешали ему упорно работать над писательством, развитием воли и трудолюбия. Такая работа над собой привела его к вершинам литературной и философской славы.

Толстой в разном возрасте неоднократно отмечал, что ему счастье приносит труд. Когда он наметил себе цели на следующий день, выполнил их, и мог лечь спать с чувством удовлетворения от выполненных дел - он чувствовал себя счастливо.

Труд, труд! Как я чувствую себя счастливым, когда тружусь!

Необычайно полезно и интересно было отметить, что Толстой неоднократно отмечал важность воли для собственного развития и достижения успеха. Он уделил много времени обдумыванию вопроса воли. Так, он разделял волю на волю телесную, волю чувственную и волю разумную. Перечисление по возрастанию сложности воспитания. Кроме того, в какой-то период жизни Толстой выделял развитие воли, как главную цель своей жизни.

Мучало меня долго то, что нет у меня ни одной задушевной мысли или чувства, которое бы обусловливало всё направление жизни - все так, как придется; теперь же, кажется мне, нашел я задушевную идею и постоянную цель, это - развитие воли, цель, к которой я давно уж стремлюсь; но которую я только теперь сознал не просто как идею, но как идею, сроднившуюся с моей душой.

Так, например, он переписывал начисто произведение Детство три (!) раза. Пером. В дневнике он пишет, что если бы хватило терпения переписать четвёртый раз, то вообще бы хорошо вышло.

Конечно, как я писал выше, Толстой вёл дневник, в том числе для постоянного анализа собственного поведения, мыслей и чувств. Это подразумевает тотальную честность с самим собой. Нет самообмана: а напротив, глубокая рефлексия и самоанализ. Даже позже, уже на закате своих лет, во время обсуждения с редактором публикации истории своей жизни, он пожелал не скрывать тёмные (скорее общественно неодобряемые) пятна своей биографии, особенно молодости, и предстать настоящим, не только перед самим собой, но и своими читателями.

Толстой верил, что для того, чтобы достигать своих целей, нужно следовать системе, быть структурным, последовательным и логичным. При этом он знал, что человек подвержен страстям. Поэтому он придумывал и выписывал для себя правила жизни, которым старался следовать, чтобы усмирять свои страсти. Это не всегда ему удавалось, но, я думаю, в конечном итоге именно этот системный подход привёл его к такому ошеломляющему успеху, что он вошёл в мировую историю, как прекрасный писатель и философ.

Конечно, его правила жизни заслуживают отдельного отзыва. Они приведены отдельным списком в издания, что я читал. Над ними можно и нужно медитировать часами, пропитываясь их смыслом. Но при этом, применяя их на себя, задумываться об их целесообразности и полезности и, конечно, споря с ними, придумывая лучшие.

Три главные мысли на запомнить:

1. В 23 года Толстой не знал, что будет великим, а лишь задавал себе вопрос «неужели я обычный, неужели мне не суждено сделать что-то великое?».
2. Развитие воли - главная цель жизни.
3. Логичность, последовательность, терпение и структура решают. Провалы, т.е. отступление от правил, неизбежны даже у великих.

Самое главное. По дневникам Толстого (особенно ранним) можно проследить, что он «болел» всеми проблемами свойственными молодым людям. Другими словами, он был обычным. Что же его отличало вначале - это желание стать великим. Что же его отличало потом - воля, упорство и труд. Он много работал, делал это последовательно и стал таким, каким мы его знаем. Великими не рождаются. Великими становятся через ежедневный многолетний труд. А вначале - да - вначале было слово (мысль).

Толстой Лев Николаевич

Толстой Лев Николаевич

Дневники и дневниковые записи (1881-1887)

[ДНЕВНИК 1881 г.]

Странник Полтавской губ., родом из Тобольской. Высокий, длинноволосый, красивый старик. Всё с ним есть: ножик, ножницы, крючки, иглы, чай березовый, кирпичный. Рассказы о том, как ходил с мелким товаром. По 6 пудов 100 вер[ст] носил. 16 душ похоронил. Секли за сына, 60 розог. Ему 62 года. До 57 лет можно сечь. В конторе по 3 р. за розгу, в деревне, по 5. -- Правды нет. -- Каторжным в сенях молоко, пирог, хар[ч]. Зимой в баню.

18 Ап. Уничтожить университеты, т. е. всё свежее, правдивое и образованное. Собаки заели овцу. Одна издохла, ягнята пали. Эту заели -плачет.

Констант[ина] родила жена девчонку. Крестить в церкви дешевле. Дьякона не поить. Об богоносах. В грязь вымазался. Смешлив, держится и фыркает. Кормил скотину, в Кочаки набирает, доволен. Хлеб дошел. Не тужу. Лошадь дали, доволен, счастлив.

Александр Козлов. В Самару ехать. Главное дело полегче работу. Дома еще ничего, а в людях по неволе трудно. Мать соборовали. Похороны вперед рассчитывает на 8 р. -

М[ат]в[ей] Егоров. Как заговорит о сыне, плачет. Внучек похужал. Кто хор[ош]? кто мил? Кто хоз[яин?] И перестал говорить я. Сноха сбивает 2-го сына. Я в кухарках, ты в кучерах.

Щекинский мужик. Чахотка. Чох с кровью, пот. Уже 20 лет кровь бросает. Гречиху косил, тянулся за мужиками. Родники. Рубаха мокрая. Пьет, что из носу потечет.

Над женой подшучено. Порчь. Кричит. Облокотами на печку, зимой. Сестре надо помочь. Пашу, борозд 5 пройду, отдыхаю. Кошу. Кабы Бог прибрал, и к стороне.

А не верит, что умрет.

Егора безрукого сноха. Приходила на лошадь просить. Ваша рука легкая. Старшина 20 к., лавочник солонины дал.

После обеда Онисим. В мешочке борода. Что делать? Простить? Как вы скажете. Ссора вышла из-за воды. Иван прорыл канаву, спускал на двор к Он[исиму]. Потом в сарай пустил. -- Яшуткин малый внук стал перечить. Лопату сломал. Старик вышел: "тебя то мне и надо". Скуло болит, всю неделю хлеба не ел.

19 Газеты. Поселяне, трудитесь, воздерживайтесь, покоряйтесь начальству. -- В Гатчине принимал барабанщ[иков], литаврщиков, горнистов. Мундиры переменить.

19 Ап. Приходили бабур[инские] -- на подати, -- у меня нет денег, отказал.

Два странника -- солдаты.

Все пропащие люди -- солдаты или калеки. -

Щекинский мужик, жестокий, робкий, откровенный, низенький, просил денег -- отказал.

Бабур[инский] мужик с мальчиком. Пьяный мужик затесывал вязок, разрубил нос. Лечили в больнице 22 дня, залежал 5 р. 50 к. Не мог отдать. "Пойдем в полицейское управление". -- Пошел, ввели в комнату, заперли: "Когда принесешь, тогда выпустим". Хлебушка оставил. -- Саламасовской Никита, просил вообще на бедность, дал 3 р.

Щекинск[ий] и дальний.

Иван Емельянов Щек[инский] на лошадь, очень беден. Избу купил.

Синявинский мужик по подозрению в воровстве пшеницы сидел в остроге, дожидаясь суда 4 месяца. Просил на овес. -- Отец с сыном украли пшеницы 17 мер (за неустойку камня), посажены еще на б месяцев.

Мальчик Колпенской 12 лет. Старший, меньшим 9 и 6. Отец и мать умерли. Бабушка ходила, хлебы ставила. Теперь хлеб доели. Дядя взял землю. Старшина говорит: куда-нибудь вас пристроим.

Богородицкого уезда -- солдат с сыном.

Солдат из Щекина в лихорадке. Мальчик.

Богоявленского исключили из университета.

Харинский -- лошадь -- 9 р[ублей], 5 душ кормит. -- Погорелый Иван Колчанов. Головенский -- лошадь.

Солдат Черниговской губ.

23 Ап. Ходил на деревню. Лохмачева недуг портит, как иголками. Баба кроет с Дмитрием Макарычом и Иваном. Никто не пошел. "По своей бедности, знаю". В кабаке солдат просит милостыню. Василий вынес пол ломтя. "Никто не покупает".

У Матв[ея] Егор[ова] попы в избе. На задворк[ах] у ворот воют в 6 голосов. Хозяин мальчик сидит на нарах. Ситники на сдвинутых, накрытых столах. -

Сергей: "Поспели к жатве -- волосы седые".

Солдат Козлов просит места на заводе: хлуд обрастет -- оборыш обрастет. -- Снял шапку, не сговоришь. -

Баба из Судакова. Погорели. Выскочила, как была. Сын в огонь лезет. Мне всё одно пропадать. Лошади нет. Лошадь взяли судейские. За то, что он вел чужую. -

Мужик Крыльц[овский]. Маленький, жалкий. Издохла лошадь. Не дал. Осип Наумыч. Урядник велел вынести пчел из огорода, а они облетались. У Карпа тоже.

3 солдата -- просили милостыню.

Солдат веселый, ходит 16 лет. -

Мужик Пировской. Власов обидел. 200 р. не получал. С мужиков за то, что не хотели держать землю, 55 р. штра[фу]. Петуший бой. Заклады. Мужик.

24 Апр. Солдат предлагал книжку. Вдова колпенская,. 5 детей (35 к.). Александр Копылов. Лошадь издохла, не разжеребилась.

Бабуринской хромой, отказал.

25. Вчера разговоры с Сережей и Урусовым. Нынче нищая казначеевск[ая], пьяная. Грумантская вдова. Мальчик будет пахать. Лошадь просила. Не дал.

Головенской кривой старик, скатан кафтан через плечо. На лошадь 7 р. Плачет. Не обижать людей, Бога помнить. Понял.

Помилуй Г[оспо]ди. -

Константин прислал записку с девочкой.. Крепко уморился,. пахал, нет куска хлеба. Дети дали. -- 3 странницы.

26 А. Мясоедовская женщина, маленькая. Издалека стала на колени, "ручку". Тотчас же ушла. -- Городенские бабы отроются. Агент сказал: стройтесь, я не взыщу. Оштрафует. На 10 р[ублей]. А я не погонюсь. Агент частно разрешает. -- А официально нельзя. Не стараются потому, что по полниве на душу, полевую землю нельзя занимать.

Кислинско[го] просить. Ларивон Федоров.

"Штрафу 10 р." Да уж мы бы не постояли. А нельзя, батюшка, к мировому теперь подать. Пущай оштрафовали бы. 10 р. куда ни шло.

Щекинская баба старуха. За двумя мужьями была.. Все примерли. Ходит, побирается. Шутит. "Вот я стара, уж меня не откормишь".

Побирушка пьяная -- дворянка с дочерью.

Городенской чахоточный с сыном, шел целый день до меня. Посеять овсяную десятину. -- На коленах елозал. От декогу справил.

Щекинской шальной, о мельнице, "скажем" -- не понял, что нужно.

Прошение Крыльцовской бабы о выручке солдата из службы.

27 Ап. Вологодской юнош, больной, с образками и просвиркой. Предлагает купить.

Солдат Тверской, Новоторжской, слышал про Шевалино, что народ милостивый. Старуха оборванная, Одоевская. Старуха Мясоедовская.

Вчера Маша сама дала 20 к., никто не видал.

Без меня погорелый -- жена сгорела. -- Старуха Колпенская. Я укорил, у сына 8 чел[овек] детей, хлеба нет. Заплакала. -- Ходил на Деготну. На кладбище старик солдат оправлял могилку старухи. -- Вот год ходит, ищет пособия. "Не смотрели бы мои глаза, как в деревню входить"). Святую ходил с образами. Ночевали. Старухи всю ночь Богу молятся, свечи горят. -- Как сек[ли] Пармена. Крал деньги, ситника и пива покупать в кабаке. -- Ходит год -- ищет пособия. Свидетельство дали, но на 6 лет ошиблись в годах. "Не я один, много ходят". Один бросил, другой помер нынче зимой, ходючи.

Нельзя же лишить миллионы людей, может быть, нужного им для души . Повторяю: «может быть». Но даже если есть только самая малая вероятность, что написанное мною нужно душам людей, то нельзя лишить их этой духовной пищи для того, чтобы Андрей мог пить и развратничать и Лев мазать и... Ну да бог с ними. Делай свое и не осуждай... Утро.

День, как и прежние дни: нездоровится, но на душе меньше недоброго. Жду, что будет, а это-то и дурно.

Софья Андреевна совсем спокойна.

30 июля. Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела, и противна мне . Буду стараться любя (страшно сказать, так я далек от этого) вести ее.

В теперешнем положении моем едва ли не главное нужное - это не делание, не говорение. Сегодня живо понял, что мне нужно только не портить своего положения и живо помнить, что мне ничего, ничего не нужно.

31 июля. Прошел вечер праздно. Приезжали Ладыженские, я слишком много болтал. Софья Андреевна опять не спала, но не зла. Я жду.

1 августа. Спал хорошо, но все-таки скучный, грустный, безжизненный, с тяжелым сознанием нелюбви вокруг себя и, увы, в себе. Помоги, господи! Саша опять кашляет. Софья Андреевна рассказывала Поше все то же. Все это живет: ревность к Черткову и страх за собственность. Очень тяжело. Льва Львовича не могу переносить. А он хочет поселиться здесь. Вот испытание! Утром письма. Дурно писал, поправил одну корректурку. Ложусь спать в тяжелом душевно состоянии. Плох я.

2 августа. Е. б. ж. Очень, очень понял свою ошибку. Надо было собрать всех наследников и объявить свое намерение, а не тайно. Я написал это Черткову . Он очень огорчился. Ездил в Колпну. Софья Андреевна выехала проверять, подкарауливать, копается в моих бумагах. Сейчас допрашивала, кто передает письма от Черткова: «Вами ведется тайная любовная переписка». Я сказал, что не хочу говорить, и ушел, но мягко. Несчастная, как мне не жалеть ее. Написал Гале письмо.

3 августа. Ложишься с тоской на сердце и с такой же тоской просыпаешься. Все не могу преодолеть. Ходил под дождем. Дома занимался. Ездил с Гольденвейзером. Мне с ним отчего-то тяжело. Письмо от Черткова . Он очень огорчен. Я говорю «да» и решил ждать и ничего не предпринимать. Очень хорошо то, что я чувствую себя дрянным. Вечером записка сумасшедшая от Софьи Андреевны и

требование, чтобы я прочел. Я заглянул и отдал. Она пришла и начала говорить. Я заперся, потом убежал и послал Душана. Чем это кончится? Только бы самому не согрешить. Ложусь. Е. б. ж.

4 августа. Нынче ничего не было тяжелого, но мне тяжело. Покончил корректуры, но ничего не писал. Погорячился с гимназистами и напрасно, принял и дал книгу студенту с женой. Очень много суеты. Ездил с Душаном к Ладыженским. Поша уезжает, а приезжает Короленко.

5 августа. Немножко светлее думал. Совестно, стыдно, комично и грустно мое воздержание от общения с Чертковым . Вчера утром была очень жалка, без злобы. Я всегда так рад этому - мне так легко жалеть и любить ее, когда она страдает, а не заставляет страдать других.

6 августа. Нынче, лежа в постели, пришла мысль, очень - мне показавшаяся, важной. Думал, запишу после. И забыл, забыл и не могу вспомнить. Сейчас встретил тут же, где записывал это, Софью Андреевну. Она идет скоро, страшно взволнованная. Мне очень жалко стало ее. Сказал дома, чтобы за ней посмотрели тайно, куда она пошла. Саша же рассказала, что она ходит не без цели, а подкарауливая меня. Стало менее жалко. Тут есть недоброта, и я еще не могу быть равнодушен - в смысле любви к недоброму. Думаю уехать, оставив письмо, и боюсь, хотя думаю, что ей было бы лучше. Сейчас прочел письма, взялся за «Безумие» и отложил. Нет охоты писать, ни силы. Теперь 1-й час. Тяжело вечное прятание и страх за нее.

7 августа. Беседа с Короленко. Умный и хороший человек, но весь под суеверием науки. Очень ясна предстоящая работа, и жалко будет не написать ее, а сил как будто нет . Все смешивается, нет последовательности и упорства в одном направлении. Софья Андреевна спокойнее, но та же недоброта ко всем и раздражение. Прочел у Корсакова «паранойа» . Как с нее списано. Книга была у Саши, и подчеркнуты места, вероятно, ею. Короленко мне говорит: «А какой хороший человек Александра Львовна». А у меня слезы в горле от умиления, и не могу говорить. Когда оправился, говорю: я не имею права говорить, она слишком меня любит.

Короленко. Ну, так я имею право. С Львом все так же тяжело, но слава богу, нет недоброго чувства.

8 августа. Встал рано. Много, много мыслей, но все разбросанные. Ну и не надо. Молюсь, молюсь: помоги мне. И не могу, не могу не желать, не ждать с радостью смерти.

Разделение с Чертковым все более и более постыдно. Я явно виноват.

Я как благая овца. Как гаркнет на нас .

Опять то же с Софьей Андреевной. Желает, чтоб Чертков ездил. Опять не спала до 7-и утра.

«с винополией - ехали».

У меня пропала память, да совсем, и, удивительное дело, я не только ничего не потерял, а выиграл и страшно много - в ясности и силе сознания. Я даже думаю, что всегда одно в ущерб другому.

9 августа. Все серьезнее и серьезнее отношусь к жизни. Опять волнение. Разговоры с Фере, с Сашей. Саша резка. Лева - большое и трудное испытание.

10 августа. Все так же тяжело и нездоровится. Хорошо чувствовать себя виноватым, и я чувствую. [...]

В первый раз вчера, когда писал письмо Гале , почувствовал свою виноватость во всем и естественное желание - просить прощение и сейчас, думая об этом, почувствовал «радость совершенную». Как просто, как легко, как освобождает от славы людской, как облегчает отношения с людьми. Ах, если бы это не было самообман и удержалось бы.

11 августа. Здоровье все хуже и хуже. Софья Андреевна спокойна, но так же чужда. Письма. Отвечал два. Со всеми тяжело. Не могу не желать смерти. Длинное письмо от Черткова, описывающее все предшествовавшее. Очень было грустно, тяжело читать и вспоминать . Он совершенно прав, и я чувствую себя виноватым перед ним. Поша был не прав. Я напишу тому и другому. Все это я пишу.

12 августа. Решил вчера все сказать Тане . Нынче с утра тяжелое чувство, недоброе к ней, к Софье Андреевне. А надо прощать и жалеть, но пока не могу.

Сказал Тане. Она рада и согласна. Чертков очень доволен моим письмом, по словам Саши. Не выходил весь день. Вечером Ге хорошо рассказывал о Швейцарии. Софья Андреевна очень взволнована и всегда в таком положении - очевидно больная - мне очень жалка. Ложусь.

13 августа. Все то же и так же тяжело, опасно с ней. От Черткова хорошее письмо - чтобы я не ездил прощаться, если это может помешать отъезду. Танечка - приятна, мила.

14 августа. Все хуже и хуже. Не спала ночь. Выскочила с утра. «С кем ты говоришь». Потом рассказывала ужасное. [...] Страшно сказать. [Вымарано 3 слова. ]

Ужасно, но, слава богу, жалка, могу жалеть. Буду

терпеть. Помоги бог. Всех измучила и больше всего себя. Едет с нами. Варю как будто выгоняет. Саша огорчена. Ложусь.

15 августа. Дорогой в Кочеты думал о том, как, если только опять начнутся эти тревоги и требования, я уеду с Сашей. Так и сказал. Так думал дорогой. Теперь не думаю этого. Приехали спокойно, но вечером я брал у Саши тетрадь, она увидала: «Что такое?» - Дневник. Саша списывает.

16 августа. Нынче утром опять не спала. Принесла мне записку о том, что Саша выписывает из дневника для Черткова мои обвинения ее. Перед обедом я старался успокоить, сказав правду, что выписывает Саша только отдельные мысли, а не мои впечатления жизни. Хочет успокоиться и очень жалка. Теперь 4-й час, что-то будет. Я не могу работать. Кажется, что и не надо. На душе недурно.

17 августа. Нынче хороший день. Соня совсем хороша. Хороший и тем, что мне тоскливо. И тоска выражается молитвой и сознанием.

18 августа. Софья Андреевна, узнав о разрешении Черткову жить в Телятинках, пришла в болезненное состояние. «Я его убью». Я просил не говорить и молчал. И это, кажется, подействовало хорошо. Что-то будет. Помоги мне, бог, быть с тобою и делать то, что ты хочешь. А что будет, не мое дело. Часто, нет, не часто, но иногда бываю в таком душевном состоянии, и тогда как хорошо!

19 августа. Софья Андреевна с утра просила обещать прежние обещания и не делать портретов. Я напрасно согласился . Письмо от Черткова хорошее. Верно пишет о тех приемах, которые наилучшим образом действуют на больных. За обедом некстати рассказал об Arago tout court . И стыдно стало. И стыдно, что стыдно.

20 августа. Хорошо говорил с сторожем. Нехорошо, что рассказал о своем положении. Ездил верхом, и вид этого царства господского так мучает меня, что подумываю о том, чтобы убежать, скрыться.

Нынче думал, вспоминая свою женитьбу, что это было что-то роковое. Я никогда даже не был влюблен. А не мог не жениться.

21 августа. Встал поздно. Чувствую себя свежее. Софья Андреевна все та же. Тане рассказывала, как она не спала ночь, оттого что видела портрет Черткова. Положение угрожающее. Хочется, хочется сказать, то есть писать.

22 августа. Письмо от Россолимо, замечательно глупое о положении Софьи Андреевны и письмо от Б. очень хорошее .

Веду себя довольно хорошо.

23 и 24 августа. Понемногу оживаю. Софья Андреевна, бедная, не переставая страдает, и я чувствую невозможность помочь ей. Чувствую грех своей исключительной привязанности к дочерям.

25. Варвара Михайловна пишет о сплетнях у Звегинцевой. Сашу это раздражает. Мне, слава богу, все равно, но ухудшает мое чувство к ней. Не надо. Ах, если бы уметь мягко, но твердо.

26 августа. Софья Андреевна ночью говорила горячо с Таней. Она совершенно безнадежна своей непоследовательностью мысли. Я рад, что на ее вызовы и жалобы - молчал. Слава богу, не имею ни малейшего дурного чувства.

27 августа. Ужасно жалка и тяжела. Сейчас вечером стала говорить о портретах, очевидно, с своей болезненной точки зрения. Я старался отделаться. И ушел.

28 августа. Все тяжелее и тяжелее с Софьей Андреевной. Не любовь, а требование любви, близкое к ненависти и переходящее в ненависть.

Да, эгоизм - это сумасшествие. Ее спасали дети - любовь животная, но все-таки самоотверженная. А когда кончилось это, то остался один ужасный эгоизм. А эгоизм самое ненормальное состояние - сумасшествие.

Сейчас говорил с Сашей и Михаилом Сергеевичем, и Душан, и Саша не признают болезни. И они не правы.

29 и 30. Вчера было ужасное утро, без всякой причины. Ушла в сад, лежала там. Потом затихла. Говорили хорошо. Уезжая, трогательно просила прощения. Сегодня 30 мне нездоровится. Mavor. Саша телеграфировала, что хорошо . Что-то будет?

31 [августа ], 1 [сентября. ] Я написал из сердца вылившееся письмо Соне .

Сегодня - 2 сентября, получил очень дурное письмо от нее. Те же подозрения, та же злоба, то же комическое, если бы оно не было так ужасно и мне мучительно, требование любви.

Нынче в «Круге чтения» Шопенгауэра: «Как попытка принудить к любви вызывает ненависть, так...»

3 сентября и 4. Приехала Саша. Привезла дурные вести. Все то же. Софья Андреевна пишет, что приедет. Сжигает портреты, служит молебен в доме. Когда один, готовлюсь

быть с ней тверд и как будто могу, а с ней ослабеваю. Буду стараться помнить, что она больная.

Нынче 4-го была тоска, хотелось умереть и хочется.

5, 6, 7, 8. Приехала Софья Андреевна. Очень говорлива, но сначала ничего не было тяжелого, но с вчерашнего дня началось, намеки, отыскивание предлогов осуждения. Очень тяжело. Нынче утром прибежала, чтобы рассказать гадость про Зосю. Держусь и буду держаться, сколько могу, и жалеть, и любить ее. Помоги бог.

8, 9, 10. Вчера 9-го целый день была в истерике, ничего не ела, плакала. Была очень жалка. Но никакие убеждения и рассуждения неприемлемы. Я кое-что высказал и, слава богу, без дурного чувства, и она приняла, как обыкновенно, не понимая. Я сам вчера был плох - мрачен, уныл. Она получила письмо Черткова и отвечала ему. От Гольденвейзера письмо с выпиской В. М., ужаснувшей меня .

Нынче 10-го все то же. Ничего не ест. Я вошел. Сейчас укоры и о Саше, и что ей надо в Крым. Утром думал, что не выдержу, и придется уехать от нее. С ней нет жизни. Одна мука. Как ей и сказал: мое горе то, что я не могу быть равнодушен.

[11 сентября. ] К вечеру начались сцены беганья в сад, слезы, крики. Даже до того, что, когда я вышел за ней в сад, она закричала: это зверь, убийца, не могу видеть его, и убежала нанимать телегу и сейчас уезжать. И так целый вечер. Когда же я вышел из себя и сказал ей son fait*, она вдруг сделалась здорова, и так и нынче 11-го. Говорить с ней невозможно, потому что, во-первых, для нее не обязательна ни логика, ни правда, ни правдивая передача слов, которые ей говорят или которые она говорит. Очень становлюсь близок к тому, чтобы убежать. Здоровье нехорошо стало.

[16-17 сентября. ] Но письма из Ясной ужасные. Тяжело то, что в числе ее безумных мыслей есть и мысль о том, чтобы выставить меня ослабевшим умом и потому сделать недействительным мое завещание, если есть таковое. Кроме того, все те же рассказы обо мне и признания в ненависти ко мне. Получил письмо от Черткова, подтверждающее советы всех о твердости и мое решение. Не знаю, выдержу ли. .

Нынче ночь 17-го.

Хочу вернуться в Ясную 22-го.

* всю правду (фр.).

22 утро. Еду в Ясную, и ужас берет при мысли о том, что меня ожидает. Только fais ce que doit...* А главное, молчать и помнить, что в ней душа - бог.

II

24 сентября. [Ясная Поляна. ] Потерял маленький дневник . Пишу здесь. Начало дня было спокойно. Но за завтраком начался разговор о «Детской мудрости», что Чертков, коллекционер, собрал. Куда он денет рукописи после моей смерти? Я немного горячо попросил оставить меня в покое. Казалось, ничего. Но после обеда начались упреки, что я кричал на нее, что мне бы надо пожалеть ее. Я молчал. Она ушла к себе, и теперь 11-й час, она не выходит, и мне тяжело. От Черткова письмо с упреками и обличениями . Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех. Оказывается, она спала и вышла спокойная. Я лег после 12-ти.

25 сентября. Проснулся рано, написал письмо Черткову . Надеюсь, что он примет его, как я прошу. Сейчас одеваюсь. Да, все дело мое с богом, и надо быть одному. Опять просьба стоять для фотографии в позе любящих супругов. Я согласился, и все время стыдно . Саша рассердилась ужасно. Мне было больно. Вечером я позвал ее и сказал: мне не нужна твоя стенография, но твоя любовь. И мы оба хорошо, целуясь, поплакали.

26 сентября. Опять сцены из-за того, что я повесил портреты, как были. Я начал говорить, что невозможно так жить. И она поняла. Душан говорил, что она стреляла из детского пистолета, чтобы испугать меня. Я не испугался и не ходил к ней. И действительно, лучше. Но очень, очень трудно. Помоги господи.

27 сентября. Как комично то противоположение, в котором я живу, в котором без ложной скромности: вынашиваю и высказываю самые важные, значительные мысли, и рядом с этим: борьба и участие в женских капризах, и которым посвящаю большую часть времени.

Чувствую себя в деле нравственного совершенствования совсем мальчишкой, учеником, и учеником плохим, мало усердным.

Вчера была ужасная сцена с вернувшейся Сашей. Кричала на Марью Александровну. Саша сегодня уехала

* делай, что должно... (фр.)

в Телятинки. И она преспокойная, как будто ничего не случилось. Показывала мне пугач-пистолет - и стреляла, и лгала. Нынче ездила за мной на прогулке, вероятно, выслеживая меня. Жалко, но трудно. Помоги господи.

28 сентября. Очень тяжело. Эти выражения любви, эта говорливость и постоянное вмешательство. Можно, знаю, что можно все-таки любить. Но не могу, плох.

29 сентября. Саша хочет еще пожить вне дома. Боюсь за нее. Софья Андреевна лучше. Иногда находит на меня ложный стыд за свою слабость, а иногда, как нынче, радуюсь на эту слабость.

Нынче в первый раз увидал возможность добром - любовью покорить ее. Ах, кабы...

30 сентября. Нынче все то же. Много говорит для говоренья и не слушает. Были нынче тяжелые минуты, от своей слабости: видел неприятное, тяжелое, где его нет и не может быть для истинной жизни.

1 октября. Ужасно тяжело недоброе чувство к ней, которое не могу преодолеть, когда начинается это говоренье, говоренье без конца и без смысла и цели. Черткова статья о душе и боге, боюсь, что слишком ум за разум. Радостно, что одно и то же у всех истинно самобытных религиозных людей. У Antoin’а le Guérisseur тоже .

2 октября. С утра первое слово о своем здоровье, потом осуждение, и разговоры без конца, и вмешательство в разговор. И я плох. Не могу победить чувства нехорошего, недоброго. Нынче живо почувствовал потребность художественной работы и вижу невозможность отдаться ей от нее, от неотвязного чувства о ней, от борьбы внутренней. Разумеется, борьба эта и возможность победы в этой борьбе важнее всех возможных художественных произведений.

III

5 октября, 10 года. Отдал листки и нынче начинаю новое. И как будто нужно начинать новое: 3-го я после передобеденного сна впал в беспамятство. Меня раздевали, укладывали, [...] я что-то говорил и ничего не помню. Проснулся, опомнился часов в 11. Головная боль и слабость. Вчера целый день лежал в жару, с болью головы, ничего не ел и в той же слабости. Так же и ночь. Теперь 7 часов утра, все болит голова и печень, и ноги, и ослаб, но лучше. Главное же моей болезни то, что она помирила Сашу с Софьей Андреевной. Саша особенно была хороша.

Варя приехала. Еще посмотрим. Борюсь с своим недобрым чувством к ней, не могу забыть этих трех месяцев мучений всех близких мне людей и меня. Но поборю. Ночь не спал, и не сказать, чтобы думал, а бродили в голове мысли.

[7 октября. ] Вчера 6 октября. Был слаб и мрачен. Все было тяжело и неприятно. От Черткова письмо. Он считает это напрасно. Она старается и просила его приехать . Сегодня Таня ездила к Чертковым. Галя очень раздражена. Чертков решил приехать в 8, теперь без 10 минут. Софья Андреевна просила, чтобы я не целовался с ним. Как противно. Был истерический припадок.

Нынче 8-ое. Я высказал ей все то, что считал нужным. Она возражала, и я раздражился. И это было дурно. Но может быть, все-таки что-нибудь останется. Правда, что все дело в том, чтобы самому не поступить дурно, но и ее не всегда, но большею частью искренно жалко. Ложусь спать, проведя день лучше.

9 октября. Она спокойна, но затевает говорить о себе. Читал истерию . Все виноваты, кроме нее. Не поехал к Чертковым и не поеду. Спокойствие дороже всего. На душе строго, серьезно.

11 октября. С утра разговор о том, что я вчера тайно виделся с Чертковым. Всю ночь не спала. Но спасибо, борется с собой. Я держался хорошо, молчал. Все, что ни случается, она переводит в подтверждение своей мании - ничего...

12 октября. Опять с утра разговор и сцена. Что-то, кто-то ей сказал о каком-то моем завещании дневников Черткову. Я молчал. День пустой, не мог работать хорошо. Вечером опять тот же разговор. Намеки, выпытывания.

13 октября. Оказывается, она нашла и унесла мой дневник маленький. Она знает про какое-то, кому-то, о чем-то завещание - очевидно, касающееся моих сочинений. Какая мука из-за денежной стоимости их - и боится, что я помешаю ее изданию. И всего боится, несчастная.

14 октября. Письмо с упреками за какую-то бумагу о правах , как будто все главное в денежном вопросе - и это лучше - яснее, но когда она преувеличенно говорит о своей любви ко мне, становится на колени и целует руки, мне очень тяжело. Все не могу решительно объявить, что поеду к Чертковым.

Хотел уехать к Тане, но колеблюсь. Истерический припадок, злой.

Все дело в том, что она предлагала мне ехать к Чертковым, просила об этом, а нынче, когда я сказал, что поеду, начала бесноваться. Очень, очень трудно. Помоги бог. Я сказал, что никаких обещаний не дам и не даю, но сделаю все, что могу, чтобы не огорчить ее. Отъезд завтрашний едва ли приведу в исполнение. А надобно. Да, это испытание, и мое дело в том, чтобы не сделать недоброго. Помоги бог.

17 октября. Слаб. Софья Андреевна лучше, как будто кается, но есть и в этом истерическая преувеличенность. Целует руки. Очень возбуждена, говорит не переставая. Чувствую себя нравственно хорошо. Помню, кто я. Читал Шри Шанкара. Основная метафизическая мысль о сущности жизни хороша, но все учение путаница, хуже моей.

18 октября. Все то же тяжелое отношение страха и чуждости. Нынче ничего не было. Начала вечером разговор о вере. Просто не понимает, в чем вера.

19 октября. Очень тяжелый разговор ночью. Я дурно перенес. Саша говорила о продаже за миллион . Посмотрим что. Может быть, к лучшему. Только бы поступить перед высшим судьей, заслужить его одобрение.

20 октября. Нечего записывать плохого. Плохо. Одно запишу, как меня радует и как мне слишком мила и дорога Саша.

21 октября. Очень тяжело несу свое испытание. Слова Новикова: «Походил кнутом, много лучше стала» и Ивана: «В нашем быту возжами», все вспоминаются, и недоволен собой. Ночью думал об отъезде. Саша много говорила с ней, а я с трудом удерживаю недоброе чувство.

22 октября. Ничего враждебного нет с ее стороны, но мне тяжело это притворство с обеих сторон. От Черткова письмо ко мне, письмо Досеву и заявление . Все очень хорошо, но неприятно нарушение тайны дневника. Дунаев хорошо говорил. Ужасно, что он рассказывал с ее слов ему и Марии Николаевне.

23 октября. Все так же тяжело обоюдное притворство, стараюсь быть прост, но не выходит. Мысль о Новикове не покидает . Когда я поехал верхом, Софья Андреевна пошла следить за мной, не поехал ли я к Черткову. Совестно даже в дневнике признаться в своей глупости. Со вчерашнего дня начал делать гимнастику - помолодеть,

дурак, хочет - и повалил на себя шкаф и напрасно измучился. То-то дурак 82-летний.

24 октября. Саша ревела о том, что поссорилась с Таней. И я тоже. Очень тяжело, та же напряженность и неестественность.

25 октября. Все то же тяжелое чувство. Подозрения, подсматривание и грешное желание, чтобы она подала повод уехать. Так я плох. А подумаю уехать и об ее положении, и жаль, и тоже не могу. Просила у меня письмо Чертковой Гале.

26 октября. Все больше и больше тягощусь этой жизнью. Марья Александровна не велит уезжать, да и мне совесть не дает. Терпеть ее, терпеть, не изменяя положения внешнего, но работая над внутренним. Помоги, господи.

[27 октября. ] 25-го октября. Всю ночь видел мою тяжелую борьбу с ней. Проснусь, засну, и опять то же. Саша рассказывала про то, что говорится Варваре Михайловне. И жалко ее, и невыносимо гадко.

26-го октября. Ничего особенного не было. Только росло чувство стыда и потребности предпринять.

[28 октября. Оптина пустынь. ] С 27-28 произошел тот толчок, который заставил предпринять. И вот я в Оптиной вечером 28. Послал Саше и письмо и телеграмму .

[29 октября. ] Приехал Сергеенко. Все то же, еще хуже. Только бы не согрешить. И не иметь зла. Теперь нету.

Толстой Л.Н. Дневники. «Дневник для одного себя» // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 тт. М.: Художественная литература, 1985. Т. 22. С. 413-424.

Лев Толстой - безусловный классик. И, как всякого классика, его не только часто читают, но и слишком часто не прочитывают. Мы собрали несколько нетривиальных цитат из дневников великого писателя. И спустя сто с лишним лет многие из них остаются актуальными.

1. О жизни

Убирался. Был на гимнастике. Сильно посвежел. Поехал. Наслаждался. Решил, что надо любить и трудиться, и всё. Уж сколько раз! Дорогой любил.

Приехал. Устал. Не любил и не трудился.

2. О служении писателя

Думал о том, что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, это - обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат.

3. О любви

21 июня. 1910 Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и всё радость: и небо, и деревня, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всем, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви - все это, мало того, что это не дает блага, но наверное лишает его.

Нынче 17. 97. Ясная Поляна

Еще думал нынче же совсем неожиданно о прелести - именно прелести - зарождающейся любви, когда на фоне веселых, приятных, милых отношений начинает вдруг блестеть эта звездочка. Это вроде того, как пахнувший вдруг запах липы или начинающая падать тень от месяца. Еще нет полного цвета, нет ясной тени и света, но есть радость и страх нового, обаятельного. Хорошо это, но только тогда, когда в первый и последний раз.

Ужасно одиноко положение того, кто не чувствует своего единения со всеми отдельными существами. Когда подумаешь о всех людях, существах, живущих отдельно, - ужас берет. Успокаивает и радует даже, когда их обнимаешь разумом и любовью.

4. О творчестве

Жизнь есть постоянное творчество, то есть образование новых высших форм.

Когда это образование на наш взгляд останавливается или даже идет назад, то есть разрушаются существующие формы, то это значит только то, что образуется новая, невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это(если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит.

5. О природе человека

Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество и т. д.

Это есть хорошая тема для художественного произведения и очень важная и добрая, потому что уничтожает злые суждения - рака - и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенные в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники божьи достигли бы больших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях. […]

Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.

Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.

6. О репрессиях

Из знаменитой статьи« Я не могу молчать»

Вы говорите, что вы боретесь с революцией, что вы хотите водворить спокойствие, порядок, но ведь если вы не дикие звери, а хоть немного добрые и разумные люди, вы не можете верить тому, что вы говорите. Как! вы водворите спокойствие тем, что разрушите в людях всякие последние остатки христианства и нравственности, совершая - вы, представители власти, руководители, наставники - все самые величайшие преступления: ложь, предательство, всякого рода мучительства и последнее, вечно противное всякому человеку, не потерявшему последние остатки нравственности - не убийство, а убийства, бесконечные убийства, одеваемые в какие-то такие лживые одежды, при которых убийства переставали бы быть преступлениями.

(Вы) говорите, что это единственное средство погашения революции, успокоения народа. Разве вы можете верить в то, что, не удовлетворяя требованиям, определенным требованиям всего русского народа и сознанным уже большинством людей требованиям самой первобытной справедливости, требованиям уничтожения земельной собственности, не удовлетворяя даже и другим требованиям молодежи, напротив того, раздражая народ и молодежь, вы можете успокоить страну убийствами, тюрьмами, ссылками? Вы не можете не знать, что, поступая так, вы не только не излечиваете болезнь, а только усиливаете ее, загоняя ее внутрь. Ведь это слишком ясно. Этого не могут не видеть дети.

Вы говорите, что революционеры начали, что злодейства революционеров могут быть подавлены только такими же мерами. Но как ни ужасны дела революционеров: все эти бомбы, и Плеве, и Сергей Александрович, и те несчастные, неумышленно убитые революционерами, дела их и по количеству убийств и по мотивам их едва ли не в сотни раз меньше и числом и, главное, менее нравственно дурны, чем ваши злодейства. В большинстве случаев в делах революционеров есть, хоть и часто ребяческое, необдуманное, желание служения народу и самопожертвование, главное же, есть риск, опасность, оправдывающая в их глазах, глазах увлекающейся молодежи, оправдывающая их злодеяния. Не то у вас: вы, начиная с палачей и до Петра Столыпина и Николая Романова, руководимы только самыми подлыми чувствами: властолюбия, тщеславия, корысти, ненависти, мести.

7. Об искусстве

Что я думал об искусстве, это то, что ни в чем так не вредит консерватизм, как в искусстве.

Искусство есть одно из проявлений духовной жизни человека, и потому, как если животное живо, оно дышит, выделяет продукт дыхания, так если человечество живо, оно проявляет деятельность искусства. И потому в каждый данный момент оно должно быть - современное - искусство нашего времени. Только надо знать, где оно.(Не в декадентах музыки, поэзии, романа.) Но искать его надо не в прошедшем, а в настоящем. Люди, желающие себя показать знатоками искусства и для этого восхваляющие прошедшее искусство - классическое и бранящие современное, этим только показывают, что они совсем не чутки к искусству.

Очень живо представил себе внутреннюю жизнь каждого отдельного человека. Как описать, что такое каждое отдельное« я»? А кажется, можно. Потом подумал, что в этом, собственно, и состоит весь интерес, все значение искусства - поэзии. […]

Музыка, как и всякое искусство, но особенно музыка, вызывает желание того, чтобы все, как можно больше людей, участвовали в испытываемом наслаждении. Ничто сильнее этого не показывает истинного значения искусства: переносишься в других, хочется чувствовать через них.

8. О собственной лени

Как ничтожно проходят дни!

Вот нынешний. Как, ни одного воспоминания, ни одного сильного впечатления. Встал я поздно с тем неприятным чувством при пробуждении, которое всегда действует на меня: я дурно сделал, проспал. Я, когда просыпаюсь, испытываю то, что трусливая собака перед хозяином, когда виновата. Потом подумал я о том, как свежи моральные силы человека при пробуждении и почему не могу я удержать их всегда в таком положении. Всегда буду говорить, что сознание есть величайшее моральное зло, которое только может постигнуть человека. Больно, очень больно знать вперед, что я через час, хотя буду тот же человек, те же образы будут в моей памяти, но взгляд мой независимо от меня переменится, и вместе с тем сознательно. Я читал« Horace». Правду сказал брат, что эта личность похожа на меня. Главная черта: благородство характера, возвышенность понятий, любовь к славе, - и совершенная неспособность ко всякому труду. Неспособность эта происходит от непривычки, а непривычка - от воспитания и тщеславия.

9. О прогрессе и цивилизации

Обыкновенно меряют прогресс человечества по его техническим, научным успехам, полагая, что цивилизация ведет к благу. Это неверно. И Руссо, и все восхищающиеся диким, патриархальным состоянием, так же правы или так же не правы, как и те, которые восхищаются цивилизацией. Благо людей, живущих и пользующихся самой высшей, утонченной цивилизацией, культурой, и людей самых первобытных, диких совершенно одинаково. Увеличить благо людей наукой - цивилизацией, культурой так же невозможно, как сделать то, чтобы на водяной плоскости вода в одном месте стояла бы выше, чем в других.

Увеличение блага людей только от увеличения любви, которая по свойству своему равняет всех людей; научные же, технические успехи есть дело возраста, и цивилизованные люди столь же мало в своем благополучии превосходят нецивилизованных, сколько взрослый человек превосходит в своем благополучии не взрослого. Благо только от увеличения любви.

10. О революции

Революция сделала в нашем русском народе то, что он вдруг увидал несправедливость своего положения. Это - сказка о царе в новом платье. Ребенком, который сказал то, что есть, что царь голый, была революция.

Появилось в народе сознание претерпеваемой им неправды, и народ разнообразно относится к этой неправде(большая часть, к сожалению, с злобой); но весь народ уже понимает ее. И вытравить это сознание уже нельзя. И что же делает наше правительство, стараясь подавить неистребимое сознание претерпеваемой неправды, увеличивает эту неправду и вызывает все большее и большее злобное отношение к этой неправде.

11. О назначении России

Всемирно народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности.

«La propriété c’est le vol» останется больше истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие из нее истины относительные - приложения.

Первая из этих относительных истин есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает собственность самую прочную, самую независимую от труда, и собственность, более всякой другой стесняющую право приобретения собственности другими людьми, собственность поземельную.

Эта истина не есть мечта - она факт - выразившийся в общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково ученый русский и мужик - который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет вольная. Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности. Она скажет: с меня, с человека, бери и дери, что хочешь, а землю оставь всю нам. Самодержавие не мешает, а способствует этому порядку вещей. -(Все это видел во сне 13 августа.)

12. О церкви и государстве

Читал газету и о казнях, и о злодействах, за которые казни, и так ясно стало развращение, совершаемое церковью, - скрытием христианства, извращением совести, и государством - узаконением, не только оправданием, но и возвеличением гордости, честолюбия, корыстолюбия, унижения людей и, в особенности, всякого насилия, убийства на войне и казней.

Казалось бы, так несомненно ясно это, но никто не видит, не хочет видеть этого. И они - и церковь, и государство, хотя и видят все увеличивающееся зло, продолжают производить его. Происходит нечто подобное тому, что бы делали люди, умеющие только пахать и имеющие только орудия пахоты и только своей работой, пахотой могущие существовать, если бы эти люди пахали бы поля, на которых уже взошли всходы.

Если могли быть нужны в свое время дела церкви и государства, они явно губительны в наше время и продолжают совершаться.

Ночью думал о том, как бы хорошо ясно определить те злодейские должности, которые не только христианин, но просто порядочный человек - не злодей, желающий чувствовать себя не злодеем, - исполнять не может.

Знаю, что торговец, фабрикант, землевладелец, банкир, капиталист, чиновник безвредный, как учитель, профессор живописи, библиотекарь и т. п. , живет воровским, грабленым, но надо делать различие между самим вором и грабителем и тем, кто живет воровским. И вот этих самих воров и грабителей надо бы выделить из остальных, ясно показать греховность, жестокость, постыдность их деятельности.

И таких людей имя - легион. 1) Монархи, министры: а) внутренних дел, с насилием полиции, казнями, усмирениями, b) финансов - подати, c) юстиции - суды, d) военные, e) исповеданий(обман народа), и все служащие, все войско, все духовенство. Ведь это миллионы. Только бы уяснить им, - что они делают.