Пословицы даля народные. Русские пословицы и поговорки Даль русские народные пословицы и поговорки
Даль Порудоминский Владимир Ильич
«ПОСЛОВИЦЫ РУССКОГО НАРОДА»
«ПОСЛОВИЦЫ РУССКОГО НАРОДА»
«Собрание пословиц - это свод народной, опытной премудрости, цвет здорового ума, житейская правда народа», - пишет Даль; собирать и изучать пословицы - значит сделать «какой-нибудь свод и вывод, общее заключение о духовной и нравственной особенности народа, о житейских отношениях его». В творчестве народа привлекает Даля не только творчество («дар созиданья»), больше - созидатель, даром этим обладающий: народ.
Собирали пословицы и прежде. Еще в конце семнадцатого века составлен был свод «Повестей или пословиц всенароднейших», ибо они «зело потребны и полезны и всеми ведомы добре». В Далево время делу этому много и упрямо служил профессор Иван Михайлович Снегирев. У Снегирева накоплено было около десяти тысяч пословиц, он тоже видел в них отражение исторических событий, общественного и семейного быта, но полагал, что создавались пословицы в избранном, «высшем» кругу, народ же лишь принимал и распространял мудрые речения, открывая в них «сродные русскому добродушие, милосердие, терпение». Митрополит Евгений, один из тогдашних духовных владык, назвал книгу Снегирева «курсом национальной морали»; владыка светский, государь Николай Павлович пожаловал автора бриллиантовым перстнем. Снегирев - серьезный ученый, но он не исследовал пословицы, чтобы узнать и понять свой народ, он полагал, что знает народ и понимает его, и, из этого исходя, собирал (подбирал!) пословицы. Снегиревские сборники называются «Русские в своих пословицах» и (позднейший) «Русские народные пословицы» - заголовки по существу отличны от Далева: «Пословицы русского народа».
Снегирев (каковы бы ни были взгляды его) - ученый, для него пословицы распространены в народе, проверены и обточены веками; находились люди, пытавшиеся распространять в народе пословицы. Смешно, однако, по-своему и знаменательно: попытка насадить в народе пословицу - признание ее силы и действенности.
Екатерина Вторая (которая и русского-то не знала толком) с помощью секретарей сочиняла «сентенции» вроде «Милость - хранитель государева» или «Где любовь нелицемерная, тут надежда верная». Уже при Дале, в конце сороковых годов, какой-то анекдотический Кованько через министра Уварова поднес царю нелепый сборник «Старинная пословица вовек не сломится, или Опытное основание народного мудрословия в двух частях», в коем «изложение есть одной великой мысли духа народного» - любви к государю; назвать пословицами измышления автора невозможно: «Собака на владыку лает, чтоб сказали: ай, Моська, знать, она сильна, коль лает на слона» (высочайше приказано было выпустить книгу вторым изданием).
Ничуть не хотим умалить ученых заслуг Снегирева (кстати, высоко ценимого Далем), но в его взгляде - «С пословицы совлекли ее царственно-жреческое облачение и одели ее в рубище простолюдина и вмешали ее в толпу черни» - и в попытках «свыше» внедрить пословицу в народ есть нечто подспудно общее; оно, это общее, в корне противоречит Далеву убеждению, что пословицы народом созданы и лишь в народе существуют: «Признавая пословицу и поговорку за ходячую монету, очевидно, что надо идти по них туда, где они ходят; и этого убеждения я держался в течение десятков лет, записывая все, что удавалось перехватить на лету в устной беседе» («ходить по них», по пословицы, - сказано все равно, что «по грибы», - уже в этом оттенке приоткрывается способ Далева собирательства!).
Нет, Даль не пренебрег трудами предшественников, в «Напутном» к собранию своему он поминает добрым словом и Снегирева, и Княжевича, издавшего в 1822 году «Полное собрание русских пословиц и поговорок», и других радетелей на общем с ним поприще, поминает даже старинного пиита Ипполита Богдановича с его попытками превратить пословицу в «кондитерскую премудрость» («Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит» у Богдановича превратилось в: «Кормленый волк не будет пес - корми его, а он глядит на лес»), поминает Крылова и Грибоедова, поскольку «включал в сборник свой» те их изречения, которые ему приходилось «слышать в виде пословиц», но основной источник труда его не печатные сборники, а «живой русский язык», «по который ходил» он туда, где жил нетронутым, неискаженным язык этот, - в самый народ.
«В собрании Княжевича (1822) всего 5300 (с десятками) пословиц; к ним прибавлено И. М. Снегиревым до 4000; из всего этого числа мною устранено вовсе или не принято в том виде, как они напечатаны, до 3500; вообще же из книг или печати взято мною едва ли более 6000, или около пятой доли моего сборника. Остальные взяты из частных записок и собраны по наслуху, в устной беседе». В собрании Даля более тридцати тысяч пословиц, а точно - 30 130.
Пословицы в труде Даля нередко противоречивы: об одном предмете народ подчас мыслит по-разному: «Мудрено, что тело голо, а шерсть растет - мудреней того». Народ в царя верил: «Без царя - земля вдова», но все же «Государь - батька, а земля - матка», и тут же опыт-подсказка: «До неба высоко, до царя далеко», «Царю из-за тына не видать». Народ в бога верил: «Что богу угодно, то и пригодно», но все же «Бог и слышит, да не скоро скажет», и опыт-подсказка: «На бога надейся, а сам не плошай!» Народ в правду верил: «Кто правду хранит, того бог наградит», но все же «У всякого Павла своя правда», и опыт-подсказка: «Правду говорить - никому не угодить», «Правда в лаптях; а кривда хоть и в кривых, да в сапогах». Даль объяснял: «Самое кощунство, если бы оно где и встретилось в народных поговорках, не должно пугать нас: мы собираем и читаем пословицы не для одной только забавы и не как наставления нравственные, а для изучения и розыска, посему мы и хотим знать все, что есть».
Труд Даля, вопреки названию, - не одни пословицы; подзаголовок разъясняет: «Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и проч.». В «Напутном» Даль толкует: пословица - «коротенькая притча», «суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот, под чеканом народности»; поговорка - «окольное выражение, переносная речь, простое иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без суждения, заключения, применения; это одна первая половина пословицы» («Поговорка - цветочек, а пословица - ягодка») и т. д. Но мы, не покидая окончательно разговора о составе, поспешим к построению труда его.
Немногочисленные и необъемные собрания Далевых предшественников строились обычно «по азбучному порядку». Встречались, впрочем, и редкие исключения: известный ученый Востоков, к примеру, небольшой рукописный свод имевшихся у него пословиц расположил в порядке «предметном», выбирая из несметного богатства изреченных сокровищ те, что открывали «добродетели» человеческие. Сам перечень «добродетелей» необычайно характерен: осторожность, рассудительность, бережливость, умеренность, благонравие; как хотелось, должно быть, все это узреть в народе и как не укладывалось в «добродетели», заранее вписанные в тетрадочку Востоковым, то, что думал, чувствовал и отчеканил в изречения народ!..
Новизна построения Далева труда не в том, что «предметный порядок» расположения пословиц никому прежде в голову не приходил, а в том, что Даль не к определенным понятиям подбирал пословицы, а шел наоборот: собранные тысячи разделил по содержанию и смыслу. Не всегда удачно (подчас пословица может быть отнесена не к одному - к нескольким разрядам, подчас одна пословица встречается и в нескольких разрядах), но это мелочи, издержки, главного Даль добился: «народный быт вообще, как вещественный, так и нравственный», в труде его открывается.
Даль сознавал возможные издержки: «Принятый мною способ распределения допускает бесконечное разнообразие в исполнении… Смотря по полноте или обширности, частности и общности толкования пословицы, можно ее перемещать из одного разряда в другой сколько угодно и еще утверждать, что она не на месте». Но, посмеивался Даль, «расстричь их и расположить в азбучном порядке может всякий писарь» и тем самым доставить образованному обществу забавную игру: «загадывать на память пословицы и справляться, есть ли они в сборнике». Издержки Даль сознавал и упреки предвидел, однако он в правоте своей был твердо и неколебимо убежден, он убежден был, что в главном не ошибся: «Обычно сборники эти издаются в азбучном порядке, по начальной букве пословицы. Это способ самый отчаянный, придуманный потому, что не за что более ухватиться. Изречения нанизываются без всякого смысла и связи, по одной случайной и притом нередко изменчивой внешности. Читать такой книги нельзя: ум наш дробится и утомляется на первой странице пестротой и бессвязностью каждой строки; приискать, что понадобилось, нельзя; видеть, что говорит народ о той либо другой стороне житейского быта, нельзя; сделать какой-нибудь вывод, общее заключение о духовной и нравственной особенности народа, о житейских отношениях его, высказавшихся в пословицах и поговорках, нельзя; относящиеся к одному и тому же делу, однородные, неразлучные по смыслу пословицы разнесены далеко врознь, а самые разнородные поставлены сподряд…»
Вот пример простой (ничтожный даже, если на Далевы несметные запасы поглядеть), но «У бедного и два гроша - куча хороша»: выпишем у Даля полтора десятка пословиц и поговорок, чтобы лучше строение труда его понять. Вот они - сначала по азбучному порядку:
Б - «Богатство с деньгами, голь с весельем»
В - «Вино надвое растворено: на веселье и на похмелье»
Г - «Где закон, там и обида»
Д - «Дуга золоченая, сбруя ременная, а лошадь некормленая»
Е - «Ехал наживать, а пришлось и свое проживать»
Ж - «Житье - вставши да за вытье»
К - «Кто законы пишет, тот их и ломает»
М - «Муж пьет - полдома горит, жена пьет - весь дом горит»
Н - «Небом покрыто, полем огорожено»
О - «Одна рюмка на здоровье, другая на веселье, третья на вздор»
П - «Продорожил, ничего не нажил, а продешевил да два раза оборотил»
Р - «Рубище не дурак, а золото не мудрец»
С - «Свой уголок - свой простор»
Т - «Торг - яма: стой прямо; берегись, не ввались, упадешь - пропадешь»
Ч - «Что мне законы, были бы судьи знакомы»
Каждое изречение по-своему метко, умно, однако все вместе они пока ни о чем не говорят - они разобщены: просто выписанные подряд полтора десятка народных изречений. Но вот те же пословицы и поговорки как они у Даля - по содержанию и смыслу:
Достаток - убожество
«Житье - вставши да за вытье»
«Богатство с деньгами, голь с весельем»
«Рубище не дурак, а золото не мудрец»
Двор - дом - хозяйство
«Свой уголок - свой простор»
«Небом покрыто, полем огорожено»
«Дуга золоченая, сбруя ременная, а лошадь некормленая»
Закон
«Где закон, там и обида»
«Кто законы пишет, тот их и ломает»
«Что мне законы, были бы судьи знакомы»
Торговля
«Продорожил, ничего не нажил, а продешевил да два раза оборотил».
«Ехал наживать, а пришлось и свое проживать»
«Торг - яма: стой прямо; берегись, не ввались, упадешь - пропадешь»
Пьянство
«Вино надвое растворено: на веселье и на похмелье»
«Муж пьет - полдома горит, жена пьет - весь дом горит»
«Одна рюмка на здоровье, другая на веселье, третья на вздор»
Признаемся: не случайно именно из этих разделов Далева сборника выписали мы примеры, - помним, что Даль на сотнях пословиц раскрыл перед деятелями Географического общества семейный быт на Руси; судя по одному из писем его, он предполагал также, основываясь на пословицах, показать, «что именно народ говорит» о бедности, о доме, о законах, о торговле, о пьянстве. Читая подряд две-три сотни пословиц на одну тему, можно постигнуть мнение народное, сквозь толщу метких и веселых слов увидеть золотой песок на дне, мудрость, отстоявшуюся в веках.
«На пословицу ни суда, ни расправы» - Даль не пытался, ему и в голову не приходило не то что пригладить пословицу, но - чего проще! - припрятать: в труде своем он отдавал народу то, чем владел, без оглядки и без утайки. Труд вышел из-под пера его неприглаженный, непричесанный - рыжими огненными вихрами торчали, бросаясь в глаза, будто дразня, речения вроде: «Царь гладит, а бояре скребут», «Попу да вору - все впору», «Господи прости, в чужую клеть пусти, пособи нагрести да вынести», «Барин за барина, мужик за мужика», «Хвали рожь в стогу, а барина в гробу». Это поместил в своем сборнике тот самый Даль, который призывал освобождать крестьян умеренно и аккуратно; тот самый, который советовал остерегаться слов «свобода», «воля» - они-де воспламеняют сердца, а в сборнике пословиц его: «Во всем доля, да воли ни в чем», «Воля велика, да тюрьма крепка», и тут же: «Поневоле конь гужи рвет, коли мочь не берет», «Терпит брага долго, а через край пойдет - не уймешь».
Люди, чье меткое и мудрое слово становилось пословицей, крестьяне русские, верили в бога и подчас не меньше, чем в бога, верили в надёжу-государя, веками повиновались барам и терпеливо сносили гнет и бесправие. Но эти же люди, неведомые творцы пословиц, всякий день убеждались, что милостив бог не ко всякому и что редко сбывается надежда на справедливость - «Бывает добро, да не всякому равно»; истощалось терпение - «Жди, как вол обуха!», шла брага через край - «Пока и мы человеки - счастье не пропало»; поднимались деревни, волости, губернии, присягали Стеньке и Пугачу, усадьбы барские горели, и города сдавались крестьянскому войску; дрожали в страхе шемяки-чиновники («Подьячий - породы собачьей; приказный - народ пролазный»), и поп-обирала («Попово брюхо из семи овчин сшито») прятался в своей кладовой между пузатыми мешками; новые пословицы рождались.
Осторожный Даль сотню повестушек готов был под спудом держать - пусть «гниют», лишь бы спать спокойно, а сотню пословиц из собрания своего выбросить не захотел, хотя и предвидел: «Сборник мой… мог бы сделаться небезопасным для меня» - и в том не ошибся. Даль ни одной пословицы выбросить не пожелал - тут дело взгляда, убеждения: Даль не придумывал народ с помощью пословиц, а показывал, как в пословицах, разных, нередко противоречивых, раскрывается народ. Даль здесь близок по взгляду Добролюбову, который тоже видел в пословицах «материал для характеристики народа». Любопытно: из одного и того же неиссякаемого источника, из Далева собрания, черпали запасы и Лев Толстой для речей любимца своего, покорного и умиротворенного «неделателя» Платона Каратаева, и участники революционного кружка, выбравшие из «Пословиц русского народа» самые крамольные, «кощунственные» и составившие из них агитационный (по Далю - «подстрекательский») раек.
Даль эту неисчерпаемость чувствовал и понимал - каждый в сборнике найдет свое. «В редьке пять еств: редечка триха, редечка ломтиха, редечка с маслом, редечка с квасом да редечка так», - народ неисчерпаем, и оттого так разна «ествами» острая редечка-пословица. В «Напутном» Даль писал: «Толковать остроту или намек, который читатель и сам понимает, - пошло и приторно… Самые читатели, как бы мало их ни нашлось, также не одинаковы, у всякого могут быть свои требования - не солнце, на всех не угреешь».
На всех Даль не угрел: начинается долгая, почти десятилетняя история напечатания «Пословиц русского народа».
«Будет ли, не будет ли когда напечатан сборник этот, с которым собиратель пестовался век свой, но, расставаясь с ним, как бы с делом конченным, не хочется покинуть его без напутного словечка» - такими строками открывает Даль предисловие к своему труду и прибавляет: «Вступление это написалось в 1853 году, когда окончена была разборка пословиц; пусть же оно остается и ныне, когда судьба сборника решилась и он напечатан». Наверно, не случайно захотелось Далю «оставить и ныне» (и тем самым навсегда) горестную тревогу - «будет ли, не будет ли когда»: тяжелую, неравную борьбу за то, чтобы итог тридцати пяти лет жизни и труда увидел свет, остался людям, из прожитого века своего не выкинешь - и хорошо обошлось, да все сердце жжет…
Академия наук, куда попал труд Даля, поручила высказать суждение о нем двум членам своим - академику Востокову и протоиерею Кочетову.
Отзыв Востокова не слишком подробен и не враждебен, хотя и не вполне благожелателен: рядом со справедливыми замечаниями об ошибочных толкованиях отдельных пословиц (Даль к мнению Востокова прислушался) неудовольствие из-за присутствия пословиц на религиозные темы - «Прилично ли?..». В целом же: «Собирателю надлежало бы пересмотреть и тщательно обработать свой труд, который, конечно, содержит в себе весьма много хорошего». Бесстрастный аккуратист-академик не поленился отметить пословицы переводные - и с какого языка, указал, выписал пословицы литературного происхождения - и автора назвал…
Пунктуалист!
То ли дело протоиерей-академик, вот про этого не скажешь «бесстрастный» - сколько пылу, задору; про этого не скажешь «критик», «недоброжелатель» - враг!.. Протоиерей был ученый человек, участвовал в составлении академического «Словаря церковнославянского и русского языка», издал первый на русском языке опыт «науки нравственного богословия»; но можно по-разному знать и любить свой язык, по-разному ценить самородки народного ума и слова, а также иметь разные суждения о нравственности народной.
«По моему убеждению, труд г. Даля есть 1) труд огромный, но 2) чуждый выборки и порядка; 3) в нем есть места, способные оскорбить религиозное чувство читателей; 4) есть изречения, опасные для нравственности народной; 5) есть места, возбуждающие сомнение и недоверие к точности их изложения. Вообще о достоинствах сборника г. Даля можно отозваться пословицею: в нем бочка меду да ложка дегтю; куль муки да щепотка мышьяку».
Эта «щепотка мышьяку» Даля особенно разозлила: он ее все забыть не мог и спустя почти десять лет писал в «Напутном»: «Нашли, что сборник этот и небезопасен, посягая на развращение нравов. Для большей вразумительности этой истины и для охранения нравов от угрожающего им развращения придумана и написана была, в отчете, новая русская пословица, не совсем складная, но зато ясная по цели: «Это куль муки и щепоть мышьяку».
Даже «огромность» труда, которая вроде бы могла быть Далю в заслугу поставлена, для протоиерея - грех: «Через это смешал назидание с развращением, веру с суеверием и безверием, мудрость с глупостью…»; смешал «глаголы премудрости божьей с изречениями мудрости человеческой» («сие не может не оскорблять религиозное чувство читателей»); «священные тексты им искалечены, или неверно истолкованы, или кощуннически соединены с пустословием народным».
«Соблазн приходит в мир… в худых книгах»… «Не без огорчения благочестивый христианин будет читать в книге г. Даля»… «К опасным для нравственности и набожности народной местам в книге г. Даля можно еще отнести»… Про мудрость народа, про благочестивую нравственность его - протоиерей походя, а как до дела - без обиняков: «Нет сомнения, что все эти выражения употребляются в народе, но народ глуп и болтает всякий вздор»; Далев труд есть «памятник народных глупостей» (а Даль-то полагал, что мудрости народной!).
Кочетовскому под стать - как сговорились (а может, и сговорились!) - отзыв «светского» цензора, коллежского советника Шидловского. Коллежскому советнику разыгрывать ученого мужа незачем, но мужа бдительного нелишне: он вслед за Кочетовым твердит об «оскорблении религиозных чувств», главное же, не упускает случая ухватить «вредную двусмысленность». Раздел «Ханжество», а пословица - «Всяк язык бога хвалит»; раздел «Закон», а пословица - «Два медведя в одной берлоге не уживутся». Само «соседство» иных изречений неуместно, ибо может вызвать смех, заключая в себе понятия, которые «не должны бы находиться в соприкосновении»: «У него руки долги (то есть власти много)» и следом «У него руки длинны (то есть он вор)» - разве допустимо? Нет, недопустимо, никак нельзя: «Пословицы и поговорки против православного духовенства, казны, власти вообще, службы, закона и судей, дворянства, солдат (?), крестьян (?) и дворовых людей не только бесполезны (!), но, смею сказать, исключительно вредны»…
И вот ведь прелюбопытная особенность ревностных «охранителей»: им дают на отзыв труд Даля, а они все норовят и в строках, и между строк «открыть» неблагонамеренность, тайный умысел самого Даля, так их и подмывает донести: «Если этот сборник есть плод трудов человека, окончившего курс учения в одном из высших воспитательных заведений в России, человека, много лет состоящего на службе…»; или: «Правительство заботится о том, чтобы издать более книг назидательных, способных просвещать народ, а г. Даль…» Даль отвечал потом в объяснительной записке: «Я не вижу, каким образом можно вменить человеку в преступление, что он собрал и записал, сколько мог собрать, различных народных изречений, в каком бы то ни было порядке. А между тем отзывы эти отзываются какими-то приговорами преступнику».
Барон Модест Андреевич Корф, директор публичной библиотеки (и он же - член негласного комитета для надзора за книгопечатанием), рассудил по-своему: поскольку цель Далева труда «собрать все», сборник следует напечатать «в полном его составе», но поскольку это было бы «совершенно противно» «попечению правительства об утверждении добрых нравов», сборник следует напечатать «в виде манускрипта… в нескольких только экземплярах» - и то «к напечатанию сборника можно приступить за отзывами цензуры и министерства народного просвещения», да вдобавок - «не иначе как с особого высочайшего соизволения». Прелюбопытнейшая мысль Корфа: «Сборник пословиц, в том виде как он задуман и исполнен г. Далем, есть книга, для которой должно желать не читателей (!), а ученых исследователей, не той публики, которая слепо верит во все печатное… а такой, которая умеет возделать и дурную почву (!)». Даль всему народу хотел возвратить взятые у него сокровища, а Корф предлагал (как милость!) держать труд Даля для нескольких ученых мужей под замком, в главных библиотеках.
Но и скопческий проект Корфа не был осуществлен: за малым дело - высочайшего соизволения не последовало. Император Николай, благосклонно принимавший поделки про глупую Моську, которая на владыку лает, и щедро награждавший придуманное «охранителями» «мнение народное», не пожелал видеть напечатанным труд, который ум, душу и опыт народа открывал в народном слове.
Смешно: Корф писал в отзыве, что в пословицах, народом созданных, «множество лжеучений и вредных начал», «опасных для нашего народа», - царь, барон, протоиерей пытались отвадить народ от того, к чему он в течение долгих веков приходил мыслью и сердцем. Царь, барон, протоиерей, коллежский советник пытались процедить сквозь свое решето народную мудрость, которую как самую великую ценность пытался уберечь Даль. «Гуси в гусли, утки в дудки, вороны в коробы, тараканы в барабаны, коза в сером сарафане; корова в рогоже - всех дороже».
Сборник «Пословицы русского народа» увидел свет лишь в начале шестидесятых годов. На титульном листе, под заголовком, Даль поставил: «Пословица несудима».
Из книги Соколы Троцкого автора Бармин Александр ГригорьевичВ ЗАЩИТУ РУССКОГО НАРОДА Александр Бармин«Сатердей ивнинг пост»4 сентября 1948 года«Почему русские такие злые и мерзкие?»Под таким заголовком одна из крупных американских газет анонсировала публикацию статьи, посвященной советской внешней политике. В этом же духе
Из книги Матрос Железняков автора Амурский Илья ЕгоровичСын русского гренадера В один из августовских дней 1911 года к начальнику московской Лефортовской военно-фельдшерской школы генералу Синельникову пришли скромно одетые пожилая женщина и юноша. Это были Мария Павловна Железнякова и ее сын Анатолий.Смело подойдя к
Из книги Протопоп Аввакум. Его жизнь и деятельность автора Мякотин Венедикт АлександровичГЛАВА I. УМСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО НАРОДА В ЭПОХУ ПОЯВЛЕНИЯ РАСКОЛА История каждого народа знает эпохи более или менее крутого перелома умственной жизни нации, более или менее резкого разрыва ее со старыми преданиями и традициями. В жизни русского народа одной из
Из книги Столыпин автора Рыбас Святослав ЮрьевичДух народа Говоря о Столыпине, сегодня имеют в виду символ. Для одних – это символ постепенного движения России к европейской политической и экономической модели, для других – символ разорения тысячелетнего крестьянского уклада и предтеча Гражданской войны.Другими
Из книги На развалинах третьего рейха, или маятник войны автора Литвин Георгий АфанасьевичГлава 14 Судьба России, русского народа и славянства. Выход из кризиса Нет больше Союза Советских Социалистических республик. Великая держава мира раздроблена на национальные лоскутки, каждый из которых испытывает «военную беспомощность», «экономическую зависимость от
Из книги Воспоминания. Том 2. Март 1917 – Январь 1920 автора Жевахов Николай Давидович Из книги Что было - то было. На бомбардировщике сквозь зенитный огонь автора Решетников Василий ВасильевичУроки русского Теорема успеха операции. Таран в награду комиссару. Вести с той стороны. Это великое племя - техсостав. В холостом нападении.Воздушная операция по глубоким тылам подходила к концу. На очереди был Бухарест, но Василий Гаврилович часть экипажей уже
Из книги Лукашенко. Политическая биография автора Федута Александр ИосифовичБез народа Верховный Совет, скорее всего, тоже испугался людской стихии. Депутаты, как и Тихиня, были не готовы апеллировать к народу.Зато к народу в любой момент был готов апеллировать Лукашенко.Что, собственно говоря, он и делал, проводя референдум. И нет сомнений, что по
Из книги Статьи из еженедельника «Профиль» автора Быков Дмитрий ЛьвовичУчитель русского В 1988 году Борис Йордан получил степень бакалавра Нью-Йоркского университета по истории российско-американских экономических отношений, на практику расторопного студента направили в Конгресс США. После выпуска Йордан недолго работал в отделе
Из книги Разум на пути к Истине автора Киреевский Иван ВасильевичЗаписка об отношении русского народа к царской власти <л. 1> Любезный друг!В 1852 году я напечатал в «Московском сборнике» статью о различии просвещения России и Западной Европы. Статья эта, разумеется, не иначе могла быть напечатана, как быв одобрена Московскою
Из книги Белинский автора Водовозов Николай ВасильевичВЕЛИКИЙ СЫН РУССКОГО НАРОДА В конце 1845 года Белинский тяжело заболел. Из последних сил, надрываясь, работал больной Виссарион Григорьевич. Его состояние делалось все хуже и хуже; не выдерживая, он жаловался друзьям: «Журнальная срочная работа высасывает из меня силы, как
Из книги Одна жизнь - два мира автора Алексеева Нина ИвановнаВеликое изобретение русского народа В советской системе первой, новой, единственной во всем мире, так же как и во всех других системах мира, кроме положительного было много недостатков, которые надо было ликвидировать. Это была система, которую надо было стараться
Из книги А.Н. Туполев – человек и его самолеты автора Даффи ПолОт русского автора Подружиться с Андреем Николаевичем Туполевым было непросто. Прежде чем доверять кому бы то ни было, он подолгу присматривался. Но однажды поверив в человека, Туполев становился его союзником и полагался на него. Более того, ошибки и просчеты близких ему
Из книги Сталин умел шутить автора Суходеев Владимир ВасильевичЗа здоровье русского народа! Тост И.В. Сталина на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 годаТоварищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего, русского народа.Я
Из книги Каменный пояс, 1974 автора Рябинин БорисУРАЛЬСКИЕ ПОСЛОВИЦЫ, ПОГОВОРКИ
Из книги Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ автора Киценко НадеждаИоанниты и «Союз русского народа» Столкнувшись с растущим потоком осуждений в свой адрес, иоанниты вынуждены были искать опору в организациях, которым не угрожало закрытие. Это оказалось не так трудно. Политические воззрения иоаннитов сделали их боевыми соратниками
Пословицы русского народа
Оригинальное название: Пословицы русскаго народа
Издательство: Тип. М.О. Вольфа
Место издания: СПб.-М.
Год издания: 1879
В этот сборник вошли кроме пословиц пословичные изречения, поговорки, присловья, скороговорки, прибаутки, загадки, поверья, приметы, суеверья и много речений, условно вошедшие в употребление. «В этом сборнике должны сойтись народная мудрость с народной глупостью, ум с пошлостью, добро со злом, истина с ложью. Человек должен явиться здесь таким, каков он вообще, на всем земном шаре, и каков он в частности, в нашем народе. Что худо, то бегай, что добро, тому следуй, но не прячь, не скрывай ни добра, ни худа, а покажи, что есть… Сборник пословиц – это свод народной опытной премудрости. Это стоны и вздохи, плач и рыданье, радость и веселие, горе и утешение в лицах. Это цвет народного ума, самобытной стати, это житейская народная правда, своего рода судебник, никем не судимый… Что не дошло до народа не касалось житья-бытья его, то не шевелило ни ума, ни сердца его, и того в пословицах нет; что впуталось добром, либо лихом в быт его, то найдете и в пословице».
ДОБРО - МИЛОСТЬ - ЗЛО
Добрым путем бог правит. Добрый (или: Нужный) путь бог правит.
Доброму бог помогает. Доброму бог на помочь.
Богу приятно, а царю угодно.
С добрым жить хорошо. В добре хорошо жить.
С доброхотом всякому в охотку.
Делать добро спеши (или: поспешай).
Торопись на доброе дело, а худое само приспеет.
Доброе дело и в воде не тает (или: не тонет).
Доброе дело крепко (или: споро).
Доброе дело на век (или: на два века: на этот и на тот).
Доброму делу не кайся. Сделав добро, не кайся (не попрекай).
Добрым делом не кори.
Добро худо переможет. Не устоять худу против добра.
Лихо помнится, а добро век не забудется.
Добро и во сне хорошо.
На свете не без добрых людей.
Злой не верит, что есть добрые люди.
Не век жить, а век поминать.
Доброму добрая память.
Ласковое слово не трудно, а споро.
Добрый скорее дело сделает, чем сердитый.
Ласково слово многих прельщает.
Ласково слово - что весенний день.
Его ласка не коляска: не сядешь да не поедешь.
На ласковое слово не кидайся, на грубое не гневайся.
На ласковое слово не сдавайся, на противное не осержайся.
На сердитое слово не осержайся, а на ласковое не надейся.
Гнева не пугайся, на ласку не кидайся.
Горьким быть - расплюют, сладким - проглотнут.
Горького проклянут, а сладкого проглотят.
Сердитого невзлюбили, а милостивого с кругу сбили.
Плохого бога (т. е. идола) и телята лижут.
Не корми калачом, да не бей в спину кирпичом.
Не кори барин слугу хлебом, а слуга барина бегом (т. е. работой).
Не все таской, ино и лаской.
Не все по затылку, ино и по головке.
Не все хлыстом, ино и свистом.
Духом кротости, а не палкой по кости.
Не все линьком, ино и свистком (матросок.).
Не бей мужика дубьем (или: дубиной), бей его рублем (полтиной).
Милостивому человеку и бог подает.
Болезному (или: Несчастному, т. е. наказанному преступнику) милость творить - с господом богом говорить.
Милость и на суде хвалится. Красна милость и в правде.
Милость подпора правосудию.
Он мухи не убьет. Он и во сне комара не убьет.
Наш Авдей никому не здлодей.
Мудрость змеина, незлобивость (или: кротость) голубина.
И у курицы сердце есть.
Такой сякой немазаный (ласка).
Кого дедушка любит, тому и косточки в руки. Всякое даяние благо.
На милость образца нет. Не худо, что просвира с полпуда.
Не подуйте на нас холодным ветром.
Жаль, жаль, а пособить нечем.
Жилы рвутся от тяжести, слезы льются от жалости.
Сердце кровью обливается. Сердце кровью подплывает.
Жаль девки - потеряла (или: погубила) парня.
Не жалей того, кто скачет; жалей того, кто плачет (и наоборот).
Жалеть коня - истомить себя.
Гостей разжалобить - не самому заплакать.
От жали (или: жалости) не плакать стать.
Его плачем не разжалобишь.
Немилостивому мил не будешь.
От лихого не услышишь доброго слова.
Не взяла бы лихота, не возьмет и теснота.
Не теснота губит, лихота.
У каменного попа, да железные просвиры.
Его копейка нищему руку прожжет.
На что на того сердиться, кто нас не боится?
Хорошо того бить, кто плачет, а учить, кто слушается.
Гневайся, да не согрешай.
Гневаться - дело человеческое, а злопомнить - диавольское.
Гнев - человеческое, а злопамятство - диавольское.
Зла за зло не воздавай.
Кривого кривым (худого худым) не исправишь.
Заднего не поминать (или: не помнить). Старого не поминать.
Старого пономаря не перепономаривать стать.
Не поминай лихом.
Не давай воли языку во пиру, во беседе, а сердцу в гневе.
Язык держи, а сердце в кулак сожми.
Кто гнев свой одолевает, крепок бывает.
Господин гневу своему - господин всему.
Не всяк злодей, кто часом лих.
Туча не без грому, хозяин (или: господин) не без гнева.
Где гнев, там и милость.
У часу гнев, у часу милость.
Хотя осердится, да после смирится (т. е. помирится).
Согрелся - осердился, простыл - остудился.
Бог простит, только вперед не каверзи.
Виноватого бог простит, правого царь пожалует.
Бог ему (или: тебе) судья. Господь с тобой.
Суди бог обидчика (грешника), а человек прощает.
Тому тяжело, кто помнит зло. Мста (месть) не мзда.
Откуда вред, туда и нелюбовь.
Всякая щель пищит (т. е. где горе, там и жалоба).
Тебе потехи, да мне худые смехи.
За добро постоим, а на зло настоим.
Не дразни собаку, так не укусит.
Сердитая собака волку корысть.
Бьют волка и в чужом колке.
Распазить да навоз возить (т. е. на тебе).
На сердитых воду возят.
Злой человек не проживет в добре век.
У сердитого губа толще, а брюхо тоще (или: тоньше).
Не на мать: губ не надуешь (т. е. привык на мать дуться).
Доброму и сухарь на здоровье, а злому и мясное не впрок.
Не бей в чужие ворота плетью; не ударили бы в твои дубиной (или: обухом).
Не избывай постылого: приберег бог милого.
Кути и мути, да норови, как бы самому уйти.
Кабы свинье рога - всех бы со свету сжила.
Бодливой корове бог рог не дает.
Бодливая корова комола живет.
Сердит, да бессилен - свинье брат.
Под чужую голову идти - наперед свою нести (или: свою навстречу нести).
О чужой голове биться - свою на кон ставить.
Хорошо кукуешь - да на свою б голову.
Пропади мой злодей, меня не избыв, а избывши меня - хоть три века живи. Пропади мой лихой, не изведши меня, а изведши меня и пр.
Ешь собака собаку, а последнюю черт съест (или: а последняя удавись).
Когда б на крапиву не мороз, то б с нею и ладов не было.
Коли б на хмель не мороз, так он бы через тын перерос.
Худая трава из поля вон.
Бодливую корову с поля долой (или: из стада вон).
Во зле жить - по миру ходить.
Лихо до дна, а там дорога одна.
Желание грешных погибает.
Сердцем ничего не возьмешь (или: не сделаешь).
Сердце делу не в помощь (или: не поможет).
Не сердись, печенку испортишь (или: печенка лопнет).
Не стало (или: Не хватило) легких, так заговорил печенкой.
Сердито - неумно, а хлопотливо - несбойливо.
Сердитый с горшками не ездит (потому что перебьет).
Сердцем притчи (или: притки) не изломишь.
Сердцем и соломинки не переломишь.
Сердись не сердись, а лучше покорись.
Чем сердиться (или: браниться), так лучше помириться.
Сердцем копья у недруга не переломишь.
Сердце не дробит - голова не болит.
Старуха три года на мир сердилась, а мир того и не знал.
Сердилась баба на торг, а торг про то не ведает.
Сердита кобыла на воз, а прет его под гору и в гору.
Скачет баба задом и передом, а дело идет своим чередом.
Сердитого унимать - пуще поднимать.
Сердитому кланяться, а он пуще чванится.
Сердитый умрет - никто его не уймет.
Рассердился - никого не спросился.
Душа не стерпит, так сердце возьмет. Возьмет сердце, как душа не стерпит.
У злой Натальи все люди канальи.
У кого желчь во рту, тому все горько.
Каков ни есть: не перерожать его стать.
Это слабость его. Это его слабая струна (или: сторона).
Он на эту ногу немножко храмлет (или: прихрамывает).
В нем блох много. Ох-ох, много в тебе блох.
Извелся человек - никуда не годен.
Взял с сердцем, так и ешь с перцем.
Приткнуть кому грош (казанск., бедняк, назло богачу, втыкает ему в избу грош, и тот должен разориться).
Лезть на стену. Себя не помнит, на стену лезет.
Горяч молодец уродился.
Сердце яро, место мало, расходиться негде.
За собакой палка не пропадет (т. е. припомнит).
Сердитому палка найдется. Сердитый найдет палку.
От него ни крестом, ни пестом не отделаешься.
От него ни отмолиться, ни отбиться.
Ни отмолиться, ни отплеваться, ни отлаяться, ни отчураться.
От черта крестом, от свиньи пестом, а от лихого человека - ничем.
Дьяволом подложен, бесом опушен.
У него черт в подкладке, сатана в заплатке.
Не надо и беса, коли ты здеся.
В очью назло делает. Пальцем тычет, словом притыкает.
Назло да наперекор, да людям в укор.
Не из корысти собака кусает, из лихости.
Змея кусает не для сытости, а ради лихости.
Он давно на него зубы скалит.
Он давно на меня нож точит.
Беда, как расходился. Так ходенем и ходит.
Кошкой в глаза мечется.
Расходится, так и черт ему не брат.
Наш Козьма все бьет со зла (или: бьет с козла).
Сказали: бешеных всех перевешали; неправду сказали: одного не связали.
Дураки да бешены, знать, не все перевешаны.
Сытый волк смирнее завистливого человека.
Как ворон крови ждет (или: зырит).
Ему на голодный зуб не попадайся.
Смотрит, как волк на теля.
Глядит, ровно семерых проглотил, осьмым поперхнулся.
Не гляди на меня комом, гляди россыпью.
Бирюком (или: волком, медведем) смотрит.
Глядит, как змея из-за пазухи. Ястребом смотрит.
Косится, как середа на пятницу.
В кривом глазу и прямое криво. В кривом зеркале и рот набоку.
Надулся, как индюк (как индейский петух).
Надулся, как мышь на крупу.
Замашка воловья - глядеть исподлобья.
Что остробучился, ровно черт на попа?
С ободранного шкуру дерет. С одного вола две шкуры дерет.
С живого кожу дерет. Дерет с живого и с мертвого.
Ты - чтоб живот поправить, а он кишки вовсе вон теребит (горшок, накинутый на брюхо).
Сжалился волк над ягненком, покинул кости да кожу.
Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась.
Пожалел волк кобылу: покинул хвост да гриву.
С тобой водиться - что в крапиву садиться.
С тобой знаться - от людей отстать.
Про твое здоровье и говорить скоромно.
Как на лес взглянет, так и лес вянет.
На что ни взглянет - все вянет.
Где ногой ступит - трава не растет.
Где я лисой пройду, там три года куры не несутся.
Хоть его в сад посади, и сад привянет.
Словно топор: не обрежет, так зашибет.
Пивица (пиявица) вопьется - год не сорвется.
Как душа черна, так и мылом не смоешь.
Хоть сам наг пойду, а недруга без рубахи пущу.
Сам наг пойду, а тебя как бубна пущу.
Хоть рыло в крови, да наша взяла.
Не дал шапки отец, так пусть уши мерзнут.
Запустить кому гусара (т. е. досадить. Буквально: пощекотать сонного в носу).
Подпустить кому кузьку (досадить).
Я тебе покажу кузькину мать. Узнаешь ты кузькину мать.
Подкузьмить кого (т. е. поддеть).
Приставить кому горчишник (т. е. досадить).
Подсыпать кому перцу. Запустить кому шпильку.
Подвести кого под сюркуп (от карточн. игры).
Подвести дела под монастырь (убить короля тузом).
Всучить кому щетинку. Влить кому щей на ложку.
Задать кому закуску. На-ка, раскуси.
Это невестке на отместку.
Отсмеять насмешку (т. е. отомстить).
Я им заварил ушицу (или: кашицу), путь расхлебывают.
Согнуть кого в дугу (или: в три дуги; в три погибели).
Сжить кого со свету. Согнать с бела света.
Подпустить кому петуха. Посадить красного петуха на кровлю (т. е. поджечь).
Я бы его в ложке утопил. Он тебя и в ложке утопит.
Я тебе это нарежу на бирку. Ты у меня нарезан на бирке.
Не поваляв куска, собака не съест.
Собака и хлеба не съест, не порычав.
Не поворчав, кошка куска не съест.
Кабы ему песий хвост, так сам бы себе бока настегал.
Сердце с перцем, душа с чесноком.
Шипит, как каленое железо, когда плюнешь.
Кому надо собаку ударить, тот и палку сыщет.
Комолая корова - хоть шишкою, да боднет.
Не справясь с коровой, да подойник оземь.
Не смога с кобылой, да по оглоблям.
Сердит, что не тем боком корова почесалась.
Видно, не той ногой (или: невпопад) порог переступил.
Левой ногой с постели ступил.
Такое сердце взяло, что сам бы себе язык перекусил.
Точить на кого зубы. Острить на кого когти.
Мечется, как бешеная (или: угорелая) кошка.
Подержал не долго, а пальцы знать.
Где ни ухватит, там след когтей покинет.
Не с доброго умысла злы коренья копают.
Избывает его, как лихую траву из поля.
Силен враг, и горами качает (прибавка: не токмо человеком).
Он сатане в дядьки годится.
Его сам сатана пестовал.
Хорош: давал за него черт грош, да спятился.
Смотреть не на что, держать немочно.
Лыком сшит, оборничком подпоясан.
Хорош бы ты парень, да ни к черту не годишься.
Ты ему слово, а он тебе десять.
Сколько милости, а вдвое лихости. Много милости, а больше лихости.
Сердце соколье, а смельство воронье.
Летами не стар, да с лихости пропал.
Удобрилась мачеха до пасынка: велела в заговенье щи выхлебать.
Ешьте, дорогие гости: все одно будет (т. е. надо) собакам выкинуть.
Сера, что свинья, а зла, что змея.
Родной ты отец - да только не своим деткам.
Умирает, а ногой дрягает.
Умирает, а зелье хватает. Змея умирает, а зелье хватает.
Калач в руки, а камень в зубы.
Дела, дела, как сажа бела (т. е. так белы).
Улица-то прямая, да хата кривая.
Жанр: Энциклопедии
Избранные пословицы и поговорки из собрания Владимира Ивановича Даля (1801-1872), писателя и этнографа, создателя всемирно известного «Толкового словаря живого великорусского языка».
- Скачать в формате FB2(179 КБ)
- Скачать в формате EPUB(166 КБ)
- Скачать в формате RTF (DOC)(122 КБ)
- Скачать в формате HTML(175 КБ)
- Скачать в формате TXT(113 КБ)
Какой формат выбрать?
Обозначение ударения: \"а, \"ю и т.п.
НАПУТНОЕ
"Будет ли, не будет ли когда напечатан сборник этот, с которым
собиратель пестовался век свой, но, расставаясь с ним, как бы с делом
конченым, не хочется покинуть его без напутного словечка".
Вступление это написалось в 1853 году, когда окончена была разборка
пословиц; пусть же оно остается и ныне, когда судьба сборника решилась и
он напечатан.
По заведенному порядку, следовало бы пуститься в розыск: что такое
пословица; откуда она взялась и к чему пригодна; когда и какие издания
пословиц у нас выходили; каковы они; какими источниками пользовался
нынешний собиратель. Ученые ссылки могли бы подкрасить дело, потому что,
кажется, уже Аристотель дал определение пословицы.
Но всего этого здесь найдется разве только весьма понемногу.
Ученые определения ныне мало в ходу, век школярства прошел, хотя мы
все еще не можем стряхнуть с себя лохмотьев степенной хламиды его.
Времена, когда объясняли во введении пользу науки или знания, коему
книга посвящалась, также миновали; ныне верят тому, что всякий
добросовестный труд полезен и что пользе этой россказнями не подспоришь.
Ученые розыски, старина, сравнения с другими славянскими наречиями -
все это не по силам собирателю.
Разбор и оценка других изданий должны бы кончиться прямым или
косвенным скромным признанием, что наше всех лучше.
Источниками же или запасом для сборника служили: два или три печатных
сборника прошлого века, собрания Княжевича, Снегирева, рукописные листки
и тетрадки, сообщенные с разных сторон, и - главнейше - живой русский
язык, а более речь народа.
Ни в какую старину я не вдавался, древних рукописей не разбирал, а
вошедшая в этот сборник старина попадала туда из печатных же сборников.
Одну только старую рукопись я просматривал и взял из нее то, что могло
бы и ныне идти за пословицу или поговорку; эта рукопись была подарена
мне гр. Дм. Ник. Толстым, мною отдана М. П. Погодину, а оттуда она
целиком напечатана, в виде прибавления, при сборнике пословиц И. М.
Снегирева.
При сем случае я должен сказать душевное спасибо всем доброхотным
дателям, помощникам и пособникам; называть никого не смею, боясь, по
запамятованию, слишком многих пропустить, но не могу не назвать с
признательностью гр. Дм. Ник. Толстого, И. П. Сахарова и И. М.
Снегирева.
Когда сборник последнего вышел, то мой был уже отчасти подобран: я
сличил его издание со сборником Княжевича и попользовался тем, чего не
было там и не нашлось у меня и что притом, по крайнему разумению моему,
можно и должно было принять.
В собрании Княжевича (1822 г.) всего 5300 (с десятками) пословиц; к
ним прибавлено И. М. Снегиревым до 4000; из всего этого числа мною
устранено вовсе или не принято в том виде, как они напечатаны, до 3500;
вообще же из книг или печати взято мною едва ли более 6000, или около
пятой доли моего сборника. Остальные взяты из частных записок и собраны
по наслуху, в устной беседе.
При этом сличении и выборе не раз нападали на меня робость и сомнение.
Что ни говорите, а в браковке этой произвола не миновать, а упрека в ней
и подавно. Нельзя перепечатывать слепо всего того, что, под названием
пословиц, было напечатано; искажения, то умничаньем, то от
недоразумений, то просто описками и опечатками, не в меру безобразны. В
иных случаях ошибки эти явны, и если такая пословица доставалась мне в
подлинном виде своем, то поправка или выбор не затрудняли; но беда та,
что я не мог ограничиться этими случаями, а должен был решиться на
что-нибудь и относительно тех тысяч пословиц, для исправления коих у
меня не было верных данных, а выкинуть их вон - не значило бы исправить.
Не поняв пословицы, как это нередко случается, считаешь ее
бессмыслицею, полагаешь, что она придумана кем-либо для шуток или
искажена неисправимо, и не решаешься принять ее; ан дело право, только
смотри прямо. После нескольких подобных случаев или открытий поневоле
оробеешь, подумаешь: "Кто дал тебе право выбирать и браковать? Где
предел этой разборчивости? Ведь ты набираешь не цветник, а сборник" и
начинаешь опять собирать и размещать все сподряд; пусть будет лишнее,
пусть рассудят и разберут другие; но тогда вдруг натыкаешься на строчки
вроде следующих:
Возьмем два-три примера: "Бог не поберег вдоль и поперек"; по три
коротких меж двух долгих, а размер хорош. "Рано встала, да мало
напряла"; по долгому с коротким на концах, а две средние стопы - долгий
с двумя короткими. "Хоть вдвое, хоть втрое, не споро худое"; по одному
долгому меж двух коротких. "Всякая небылица в три года пригодится"; "На
- всякого мирянина по семи жидовин"; в этих двух пословицах, в сущности
тонических, метрический счет, однако, показывает вот какие особенности:
первая начинается долгим, вторая - коротким слогом; в обеих по четыре
стопы: один долгий с одним коротким, долгий с двумя, с тремя и с
четырьмя короткими. В следующей - замечательная, весьма складная смесь
анапеста и дактиля; один только короткий слог, во втором стихе, будто
лишний; но он на месте, а пропущен в первом стихе весьма кстати; тут,
как будто поневоле изумляясь, сделаешь расстановку:
Сбил, сколотил - вот колесо;
Сел да поехал - ах, хорошо!
Оглянулся назад - одни спицы лежат!
Это сложено удивительно складно: внезапный переход, на третьем стихе,
к двум кратким, когда готовишься на долгий слог, как нельзя лучше
выражает изумление того, кто оглянулся. Нельзя также не согласиться, что
во всех размерах этих не в пример более свободы и раздолья, чем в
тяжких, однообразных путах бессмысленного ямба или хорея.
Рифма или простое созвучие не всегда бывают в конце стиха или каждой
из двух частей пословицы, как, например: "Много лихости, мало милости";
"Не проси у богатого, проси у тороватого"; "Ни то, ни се кипело, да и то
пригорело"; "Взвыла да пошла из кармана мошна" и пр., а иногда и на
других словах, среди стиха, но всегда на таких, кои требуют отлики,
ударения, внимания:
"И скатал было и сгладил, да все врозь расползлось".
"От сумы да от тюрьмы никто не отрекайся".
"Видал, как мужик мед едал - ин мне не дал".
Бывает и по нескольку рифм сряду:
"Сам тощ, как хвощ, и живет тоненько, да помаленьку";
"Я за кочан - меня по плечам. Я за вилок - меня за висок";
"Сало было, стало мыло";
"Рушай варено, слушай говорено"; в двух последних что ни слово, то
рифма.
"Уйдем всем двором, опричь хором, а дом подопрем колом" - шесть
одинаковых рифм. Есть созвучия целого слова и полные рифмы в два и три
слога: "Ему - про Тараса, а он: полтораста"; "Не под дождем, подождем".
Но большая часть пословиц без красного склада и без правильного,
однородного размера; лад или мера в них, однако, есть, как во всякой
складной, короткой речи, и лад этот дает ей певучесть и силу.
Игра слов, по обоюдности их значений, не совсем в нашем вкусе, но
местами попадается: "Для почину выпить по чину"; "Спать долго - жить с
долгом"; "Тут прут, а там жгут"; прут - напирают и розга; жгут - палят
огнем и витень, плеть. "Что будет, то будет; а еще и то будет, что и нас
не будет". "Обедал бы, да не объедал бы". "Пригоден лук и к бою и ко
щам" и пр.
Ко внешней одежде пословиц надо отнести и личные имена. Они большею
частию взяты наудачу, либо для рифмы, созвучия, меры: таковы, например,
пословицы, в коих поминаются: Мартын и алтын, Иван и болван, Григорий и
горе, Петрак и батрак, Мокей и лакей и пр. Может быть, некоторые имена и
взяты начально с известных в самом тесном кругу лиц, а пословицы
сделались общими; нередко также имена эти попадали из сказок, рассказов,
где люди известных свойств обычно носят одно и то же имя, за которым и в
пословицах оставалось то же самое значение: Иванушка и Емеля дурачки;
Фомка и Сергей воры, плуты; Кузька горемыка; Марко богач. От этих
понятий сложились и особые выражения: объемелить кого, обмануть,
одурачить простачка; обсережить, поддеть ловко, хитро; фомкою, на языке
мошенников, зовется большое долото или одноручный лом для взлома замков;
подкузьмить кого, поддеть, обмануть, обидеть и пр.
Во внутренней одежде в пословицах наших можно найти образцы всех
прикрас риторики, все способы окольного выражения; не знаю, стоит ли на
этом останавливаться, но приведу попавшиеся под руку примеры. Метафора:
Он себе залил за шкуру сала. Его голыми руками не возьмешь. На него надо
ежовые рукавицы. Аллегория: Угорела барыня в нетопленой горнице. Хорошо
пахать на печи, да заворачивать круто. Гипербола: У каменного попа ни
железной просвиры. У него каждая копейка алтынным гвоздем прибита.
Метонимия: Сытое брюхо к ученью тупо. Зеленый седому не указ. Синекдоха:
Семеро топоров вместе лежат, а две прялки врознь. Чем бы салу рычать, ан
телега скрыпит. Ирония: Исплошила зима сватью в летнем платье. Жаль
девки - потеряли (а сгубили) парня. Противоположность: В\"оложный стол -
тощий карман. Дальше положишь, ближе возьмешь. Извращение: Не п\"о
хорошу мил, а п\"о милу хорош. Над грехом старосты нет, а живет грех и
над старостой. Двусмыслие: Иная вода стоит крови (слезы). Смертью люди
живут (гробовщики). Олицетворение: Авоська веревку вьет. Небоська петлю
закидывает. Весна говорит: уклочу, осень говорит: а вот я еще погляжу.
Условность: Либо коня доброго держи, либо кнут. Либо кланяться
(просить), либо чваниться. Опущение, недоговорка: Матушка рожь кормит
всех дураков сплошь, а пшеничка (кормит дураков) по выбору. От старых
дураков молодым (дуракам) житья нет.
Есть немецкий и французские сборники, где издатели, чувствуя всю
нелепость обычного азбучного подбора по начальной букве пословицы,
прибегнули к средней мере, приняв азбучный же порядок, но по тому слову
в пословице, которое им казалось главным, на котором пословица, все-таки
по внешней одежде своей, сложена. И это, однако, признак несущественный,
служащий разве только к тому, чтобы видеть, какие предметы избрал народ
для обстановки своих картин. И этот порядок далеко разносит врознь не
только дружки в пословицах, но даже и ровни: "Козел по горам, и баран по
горам"; "Куда конь с копытом, туда и рак с клешней"; "Утки в дудки -
тараканы в барабаны" и пр. Эти пословицы должны бы стать там под разные
буквы, по словам: козел, баран, конь, рак, утка и пр. Тогда как здесь и
дудки, и бараны, и тараканы лицедеи вовсе посторонние, а смысл один и
весьма близок к одному: переимчивость, пример, подражание; и вот то
место, тот разряд, куда все подобные пословицы следуют; а их наберется
сотня, может быть и более.
Расположение пословиц по смыслу их, по значению внутреннему,
переносному, как притч, кажется, самое верное и толковое. В какой мере
задача эта вообще исполнима, можно ли сделать это сразу и насколько
подсудимый вам собиратель в этом успел - другой вопрос; мы говорим
только о правиле, о начале, на каком разумно можно основаться. Не
сомневаюсь, что это лучший из всех порядков, в каком бы можно было
представить все народные изречения для обзора, сравнения, оценки и
уразумения их и для общего из них вывода.
Сборник Богдановича попался мне гораздо позже этой затеи (как и вообще
все сборники были добыты мною, когда уже запасы мои порядочно
накопились), и я увидел, что им уже сделана была подобная попытка; но у
него всего одна тысяча, и притом своих, пословиц, в стишках; за всем
тем, однако, первенство в этом деле, у нас по крайности, остается за
ним. Как второй изобретатель, я не могу у него отбить почину.
Итак, я расстриг десятки тысяч, собранных в течение десятков лет,
пословиц, поговорок и тому подобных речений и, вынимая их из короба, как
они попадались, обозначал на каждой одним словом значение, смысл,
предмет, к коему каждая относится. Таким образом, составились сами
собою, без всякого предварительного умствования, оглавки разрядов, около
ста осьмидесяти, в кои вошло все, что было собрано по крохе. Затем я
принялся снова за каждый разряд и старался подобрать в нем пословицы в
некоторой последовательности и связи, по тому же их значению.
При таком расположении довольно полного сборника я уже не только
тешусь остротою той либо другой пословицы, но вижу в них одну общую и
цельную картину, в которой есть более глубокий смысл и значение, чем в
одиночных заметках. Это перегон или выморозки ума целых поколений, во
образе своего родного быта, с приправою всего, что только касалось этого
насущного и умственного быта. Я могу за один раз вникнуть плотским и
духовным глазом своим во все, что народ сказал о любом предмете мирского
и семейного быта; и если предмет близок этому быту, если входит в
насущную его жизнь, то народ - в этом можете быть уверены - разглядел и
обсудил его кругом и со всех сторон, составил об этом устные приговоры
свои, пустил их в ход и решения своего не изменит, покуда разве не
изменятся обстоятельства.
А чего нет в приговорах этих, то и в насущности до народа не доходило,
не заботило, не радовало и не печалило его.
Против этого сделано было странное замечание: одна-де пословица
противоречит другой, на приговор есть приговор, и не знаешь, чего
держаться. Не знаю, кого бы это смутило: разве можно обнять предмет
многосторонний одним взглядом и написать ему приговор в одной строке? В
том-то и достоинство сборника пословиц, что он дает не однобокое, а
полное и круглое понятие о вещи, собрав все, что об ней, по разным
случаям, было высказано. Если одна пословица говорит, что дело мастера
боится, а другая добавляет, что иной мастер дела боится, то, очевидно,
обе правы, не равно дело, и не ровен мастер.
Другой укор основательнее: у меня в сборнике множество повторений,
частию намеренных и в этом порядке неизбежных, потому что одна и та же
пословица подходит под разные значения и разряды, частию же и по
недосмотру: не достало памяти; пробегая эти бесконечные ряды, тупеешь и
не помнишь, что уже было, а чего не было. Но как бы строго ни судить за
это, все, кажется, грех не велик и менее важен, чем неполнота и
пропуски. Не оправдываясь, впрочем, в излишних повторениях, я, однако
же, прошу обратить внимание на то, что много пословиц помещено вдвойне и
втройне, с небольшим изменением, которое придает пословице иное
значение, иной смысл, требовавший помещения ее в этом виде, под другим
заголовком.
Прибавлю к этому, что такой работе, впрочем, и конца нет: можно
подчищать, перемещать и подразделять порядки по вкусу, взгляду и
разумению своему, сколько угодно; благо запас собран и сохранен. Куль
муки набит; надеюсь, он уже не наткнется более на таких ценителей,
которые бы стали подыскиваться под отраву.
Как бы то ни было, но, разобрав пословицы свои в этом порядке и
сознавая, что следовало бы начать дело с начала и перебрать их вновь, я
порешил, однако же, развязаться с этой работой, потому что меня ждала
другая, более важная, а жить осталось немного. В каком бы порядке или
беспорядке ни был сложен запас мой, - подумал я, - лишь бы собрано и
записано было то, что изникает в глазах наших, как внешний лед. Печатать
сборника своего я в то время и не думал - мы видели выше тогдашние
понятия об этих вещах передовых просветителей наших - положил его в
сторону и стал приводить в порядок прочие свои запасы: песни, коих у
меня, впрочем, немного, отослал я покойному И. В. Киреевскому; сказки,
стоп до шести, в том числе и много всякого вздору, А. Н. Афанасьеву; а
на свою долю оставил одно: запасы для русского словаря.
Но пришли другие времена, и мне казалось, что пословицы могут быть
ныне напечатаны. Я собирался уже, одолевая все губернские затруднения,
приступить в Нижнем к печати, как добрая судьба моя захотела успокоить
меня другим путем, удалив от служебных занятий и дав под старость время
и свободу на другое. В Москве Общество любителей российской словесности
тотчас предложило принять на себя издание сборника; но много лет тому
назад (еще в начале 1848 г.) предложение это было уже сделано мне О. М.
Бодянским, от имени императорского Общества истории и древностей
российских при Московском университете, и потому я ныне с
признательностью передал туда свой сборник. Замечу еще, что как он
печатался для "Чтений" в Обществе, то я и должен был подчиниться как в
наружном виде издания, так и в правописании принятым там правилам,
почему правописание и рознит с издаваемым в то же время словарем моим и
с этим предисловием.
Что, если бы каждый любитель языка нашего и народности, пробегая на
досуге сборник мой, делал заметки, поправки и дополнения, насколько у
кого достанет знания и памяти, и сообщал бы заметки свои, куда кому
сподручнее, для напечатания, или передавал бы их собирателю - не правда
ли, что следующее издание, если бы оно понадобилось, могло бы оставить
далеко за собою первое?
Дружно - не грузно, а один и у каши загинет.
В суетах прошла година, завсегда была кручина.
Где любовь нелицемерная, там надежда верная.
Роскошные и скупые меры довольства не знают.
Гулял млад вниз по Волге, да набрел смерть близ невдалече.
Прежде смерти не должно умирать и пр. и пр.
Что прикажете делать с подобными изречениями кондитерской премудрости
двадцатых годов? Выкинуть; но их-то и нашлось под другую тысячу, да
столько же сомнительных, с коими не знаешь, как и быть, чтобы не
обвинили в произволе. Посему-то, по затруднительности такой браковки, а
частию и просмотром, - всякого греха не упасешься - и в этот сборник
вошло много пустых, искаженных и сомнительных пословиц.
Относительно приличия при браковке пословиц я держался правила: все,
что можно читать вслух в обществе, не извращенном чопорностию, ни
излишнею догадливостью, а потому и обидчивостию, - все это принимать в
свой сборник. Чистому все чисто. Самое кощунство, если бы оно где и
встретилось в народных поговорках, не должно пугать нас: мы собираем и
читаем пословицы не для одной только забавы и не как наставления
нравственные, а для изучения и розыска; посему мы и хотим знать все, что
есть. Заметим, впрочем, что резкость или яркость и прямота выражений, в
образах для нас непривычных, не всегда заключают в себе видимое нами в
этом неприличие. Если мужик скажет: "Что тому богу молиться, который не
милует"; или "Просил святого: пришло до слова просить клятого", - то в
этом нет кощунства, потому что здесь богами и святыми, для усиления
понятия, названы люди, поставленные ради святой, божеской правды, но
творящие противное, заставляя обиженного и угнетенного искать защиты
также путем неправды и подкупа. Самая пословица, поражая нас сближением
таких противоположностей, олицетворяет только крайность и невыносимость
извращенного состояния, породившего подобное изречение.
Что за пословицами и поговорками надо идти в народ, в этом никто
спорить не станет; в образованном и просвещенном обществе пословицы нет;
попадаются слабые, искалеченные отголоски их, переложенные на наши нравы
или испошленные нерусским языком, да плохие переводы с чужих языков.
Готовых пословиц высшее общество не принимает, потому что это картины
чуждого ему быта, да и не его язык; а своих не слагает, может быть из
вежливости и светского приличия: пословица колет не в бровь, а прямо в
глаз. И кто же станет поминать в хорошем обществе борону, соху, ступу,
лапти, а тем паче рубаху и подоплеку? А если заменить все выражения эти
речениями нашего быта, то как-то не выходит пословицы, а сочиняется
пошлость, в которой намек весь выходит наружу.
Как достояние общенародное, как всемирный гражданин, просвещение и
образованность проходят путь свой на глаз, с уровнем в руках, срывая
кочки и бугры, заравнивая ямки и выбоины, и приводят все под одно
полотно. У нас же, более чем где-нибудь, просвещение - такое, какое
есть,- сделалось гонителем всего родного и народного. Как, в недавнее
время еще, первым признаком притязания на просвещение было бритие
бороды, так вообще избегалась и прямая русская речь и все, что к ней
относится. Со времен Ломоносова, с первой растяжки и натяжки языка
нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием
и все более удаляются от истинного духа языка. Только в самое последнее
время стали догадываться, что нас леший обошел, что мы кружим и плутаем,
сбившись с пути, а зайдем неведомо куда. С одной стороны, ревнители
готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно
переносили к нам все в том виде, в каком оно попадалось и на чужой
почве, где оно было выстрадано и выработано, тогда как тут могло
приняться только заплатами и лоском; с другой - бездарность опошлила то,
что, усердствуя, старалась внести из родного быта в перчаточное
сословие. С одну сторону черемиса, а с другую берегися. Как бы то ни
было, но из всего этого следует, что если не собрать и не сберечь
народных пословиц вовремя, то они, вытесняемые уровнем безличности и
бесцветности, стрижкою под гребенку, то есть общенародным просвещением,
изникнут, как родники в засуху.
Нисходя к просторечию, позволяя себе иногда высказаться пословицей, мы
говорим: "Десять раз примерь, один раз отрежь". Мы не придумали этого
изречения, а, взяв его в народе, только немного исказили; народ говорит
правильнее и краше: "Десятью примерь да прикинь, однова отрежь". В
Питере и табличку умножения учат: два раза три, пять раз шесть; в школах
наших твердят: дважды три, а народ говорит: двою трою или два на пять,
три на шесть и пр. Поучение: нерассудительный, опрометчивый труд часто
бывает бесполезен - никогда не выскажется у нас под пером пословицей:
"Крой, да песни пой; станешь шить, наплачешься"; или: "Шей да пори, не
будет глухой поры". Можно ли складнее, ярче и короче выразить глубокую
мысль, чем в пословице: "На смерть, что на солнце, во все глаза не
взглянешь"; эта пословица наша досталась, не знаю каким путем, французу
Larochefoucauld; в ловком переводе она пошла у него за свою и приводится
в пример его ума и красноречия: "Le soleil ni la mort ne peuvent se
regarder fixement" (Maximes).
Мы, в своем быту, придумываем только пословицы вроде таких: "Козырка
не портит; не с чего ходить, так с бубен; нечем бить, так кулаком"; да
иногда переводим: "Лебединую песню спеть; между ними черная кошка
пробежала; и в солнце есть пятна; пятое колесо; в углу палка стоит,
оттого на дворе дождь" и пр. Нравятся ли вам эти поговорки и переводы?
Но мы не только сами не сочиним ни одной замечательной пословицы, а мы
даже, как оказывается, плоховато понимаем готовые. Это не раз ставило
меня в тупик. Насколько нужно и должно объяснять и толковать пословицы?
Непонятная, недоступная слушателю пословица - эта соль, которая обуяла и
не солит; куда ее девать? А толковать остроту или намек, который
читатель и сам понимает,- пошло и приторно; толкования эти и места много
займут, а книга выходит объемиста, тесно и без них. Многие объяснения
потребовали бы и ученых справок, а на это нужно и знание, и источники, и
время, - словом, это отдельный и немаловажный труд. Самые читатели, как
бы мало их не нашлось, также не одинаковы, у всякого могут быть свои
требования - не солнце, на всех не угреешь.
Я ставил, и то уже во время справы печати, самое короткое толкование,
указание, где мог полагать, что это нужно для многих. Недавно еще мы
увидели тому примеры, как странно и превратно иногда понимаются и
толкуются, даже осуждаются, наши пословицы: "От навалу люди разживаются"
растолковано было "от насильственной навязки кому товара"; а "Не выноси
copy из избы" - объявлена бессмыслицею, потому что нельзя же, хоть
изредка, не выметать copy, и хороша-де будет изба, коли из нее никогда
copy не выносить. Но навал понимается здесь в значении навала
покупателей, а не товара; коли толпа, народ валит валом - разживаются от
бойкого сбыту, почему и бойкое, торное место купцу дорого, а насиженное
на бою, куда заборщики валят по привычке, вдвое дороже. Не выноси copy,
как и всякая иная неискаженная пословица, в которой заключается притча,
пряма и права, в прямом и переносном смысле: дело право, только гляди
прямо. В переносном: не носи домашних счетов в люди, не сплетничай, не
баламуть; семейные дрязги разберутся дома, коли не под одним тулупом,
так под одной крышей. В прямом: у крестьян сор никогда не выносится и не
выметается на улицу: это, через полуаршинные пороги, хлопотно, да притом
сор стало бы разносить ветром и недобрый человек мог бы по copy, как по
следу, или по следку, наслать порчу. Сор сметается в кучку, под лавку, в
печной или стряпной угол; а когда затапливают печь, то его сжигают.
Когда свадебные гости, испытуя терпение невесты, заставляют ее мести
избу и сорят вслед за нею, а она все опять подметает, то они
приговаривают: "Мети, мети, да из избы не выноси, а сгребай под лавку да
клади в печь, чтоб дымом вынесло".
"Нужда научит калачи есть", как притча, истолкована была верно: нужда
заставит работать, промышлять. "Голь мудрена, нужда на выдумки торовата"
- она даст ума и, коли не было ржаного хлеба, доведет до того, что будет
и пшеничный. Но есть тут и прямой смысл: нужда домашняя заставит идти на
заработки. "Промеж сохи и бороны не ухоронишься; ищи хлеб дома, а подати
на стороне"; куда? Первое дело на Волгу, в бурлаки; это и поныне еще
статья, а до пароходства это был коренной, и притом разгульный, промысел
десяти губерний; на Волге же, миновав Самару, приходишь на калач (булка,
пирог, калач, пшеничный хлеб). Верховым бурлакам это в диковину, и
они-то, отцы и деды нынешних, сложили эту пословицу.
"Неволя вниз идет, кабала вверх"; тут речь все о той же матушке Волге
и о бурлачестве, с которым связана кабала, потому что задатки взяты
вперед, усланы домой в оброк, а остатки пропиты. Неволя, то есть нужда,
идет вниз, по воде, искать работы; вверх, против воды, идет, или тянет
лямкою, кабала. В прямом смысле: холоп или раб (неволя) ждет лучшего,
потому что худшего ему нет, ждет милости и доверия за верную службу
свою: это у него впереди; кабальный же все более путается, должает,
наедает и набирает для себя новую кабалу, срок за сроком; кабала
подымается, все усиливается и в старину нередко также кончалась
холопством.
Но из этих немногих примеров видно, что такие объяснения, если бы
собирателя и достало на них, потребовали бы нескольких годов времени и
еще ста листов печати.
Заметим, однако, при сем случае, что толковать и объяснять пословицы
надо крайне осмотрительно, чтобы не обратить этого дела в свою игрушку.
Особенно опасно искать ученым взглядом того, чего бы найти хотелось.
Применение пословиц к событиям, даже к личностям, по тезоименитству, к
древним обычаям, к сомнительному баснословию идолопоклонства и пр.
оказывается, во многих случаях, натяжкою воображения. Думаю, например,
что относить поговорки: "Лиса Патрикеевна", "Патрикей сам третей" - к
литовскому князю Патрикию, а "Едет Ананьин внук из Великих Лук" - к
новгородскому посаднику Ананью - ни на чем не основанный произвол; думаю
даже, что "Враг силен, валяет и в синем" не касается синей молнии и
перуна, а просто намекает на синий кафтан как на признак достатка,
богатства; лукавый-де расставляет сети свои на всякого, попадает и синь
кафтан. "Обреченная скотина - не животина" также едва ли говорится у нас
со времен идольских и не относится до обречения ее на жертву богам, чему
в народе нигде не осталось памяти; обреченная скотина та, которая
судьбою обречена на смерть, не живучая, не долговечная; это обычное
утешение и беззаботности, и упрямства, и беспощадности в беде; захилела
скотина - покинь ее на волю божию; коли ей жить, то будет жива, а коли
обречена, то она не животина, не живот, не добро, не имущество тебе.
Стараясь объяснять темные пословицы и применять их к тому бытку, который
на сей раз у нас перед глазами, мы иногда далеко сягаем и мудрим, где
ларчик открывается просто, без потайки. К этому надо прибавить, что у
великорусов, противно малорусам, бытописательной памяти нет; у них все
ограничено насущным и духовным; старина остается в памяти и передается,
поколику она касается житейского быта; с этого, для русского, прямой
переход к мыслям и беседам о вечности, о боге и небесах, всем прочим он,
без стороннего влияния, не займется, разве только по особому поводу.
Итак, признавая пословицу и поговорку за ходячую монету, очевидно, что
надо идти по них туда, где они ходят; и этого убеждения я держался в
течение десятков лет, записывая все, что удавалось перехватить на лету в
устной беседе. Что собрано было наперед меня, из того же источника, то я
старался включить, но маловато рылся в книгах и, вероятно, много
опустил. Так, например, я даже не справлялся с небольшим, но весьма
добросовестно обработанным сборником Буслаева (Архив Калачева, 1854 г.),
который впервые увидел в Москве в апреле 1860 года, когда уже половина
моего сборника была напечатана.
Многие изречения писателей наших, по краткости и меткости своей, стоят
пословицы, и здесь нельзя не вспомнить Крылова и Грибоедова; но я
включал в сборник свой те только из этих изречений, которые случилось
мне слышать в виде пословиц, когда они, принятые в устную речь, пошли
ходить отдельно. И потому в сборнике моем есть книжные пословицы, но я
их брал не из книг, разве когда они уже прежде попали в подобные
сборники и, для полноты, перешли и в мой. Есть у меня и переводные - что
замечено было в виде упрека,- но я их не переводил, а принял, потому что
они говорятся; есть искаженные, переиначенные, но я их не искажал, а
слышал или получил в этом виде; есть речения из св. писания, и они даже
большею частию переиначены, но они взяты мною не оттуда и переделаны не
мною, а так они говорятся; есть пошлые, суеверные, кощунные, лжемудрые,
изуверные, вздорные, но я их не сочинял; моя задача была: собрать в
возможной полноте все то, что есть и каково оно есть, как запас, для
дальнейшей разработки и для каких кому угодно выводов и заключений.
Скажут: тут много лишнего хламу; правда, но того, что выкинуто, никто не
видит, а где мерило на эту браковку и как поручиться, что не выкинешь
того, что могло бы остаться? Из просторного убавить можно; набрать из
сборника цветник, по своему вкусу, немудрено; а что пропустишь, то
воротить труднее. Окоротишь - не воротишь. Притом у меня в виду был
язык; один оборот речи, одно слово, с первого взгляда не всякому
заметное, иногда заставляли меня сохранить самую вздорную поговорку.
Где только я мог верно добраться до коренного оборота и указать на
искажения, там я это делал, хотя в самых кратких заметках. Вот примеры:
"Не до обедни, коли много бредни"; здесь бредни попало по недоразумению,
вместо обрядни, слова северного, которое произносится там: обредни, и
значит: бабий обиход в доме, стряпня, хозяйство у печи; это видно из
дружки этой пословицы: "Либо к обедне ходить, либо обрядню водить".
Другая: "Нам не гоже, вот тебе боже"; эта, по-видимому, подтверждается
другою: "Что дьякону не мило, то попу в кадило"; но первая вышла с юга,
она малорусская, не понята у нас и потому искажена: "Нам не гоже, от
тоби небоже", вот тебе небога, небоже; у этого слова много значений:
бедняк, убогий, нищий, калека, юродивый, несчастный, о ком соболезнуют,
близкий, родич, племяш; эта пословица отвечает нашей: "Удобрилась мачеха
до пасынка: велела в заговенье все щи выхлебать". Пословица: "Не у детей
или не при детях, не на детях, и сидни в честь" говорится различно и
переиначивается от непонятия: кому бог детей не дал или у кого они мрут
младенцами (у кого дети не стоят), тот рад бы и сидню, и безногому,
калеке; на безлюдье и сидни в честь: ведь и Илья Муромец был сидень. Не
поняв этого и отнеся честь, почет к слову дети, чем пословицу и лишили
смысла, поправили дело, обратив сидни в седни, в старца с сединою, и
сделав из этого: "Не у детей и седни в чести", то есть взрослый,
разумный человек уважает стариков.
Таким образом, одно слово нередко придает пословице иной смысл, и если
вы слышали ее на один лад, а я на другой, то из этого еще не следует,
что вы ее слышали правее, а я и того менее, чтобы я сам ее переделал.
Возьмем пример такого рода, где не только мы с вами, но и еще двое
собеседников говорят одну и ту же пословицу, каждый на свой лад, и все
четверо будут правы: "Старую собаку не волком звать" - за то, что она
устарела, не годна более, не считать ее за волка, не обходиться, как с
врагом; "Попову собаку не волком звать" - как ни надоел поп жадностию и
прижимками своими, да не глядеть же на собаку его, как на волка, она ни
в чем не виновата; "Старую собаку не батькой звать", не отцом - ответ на
требование уважать старика не по заслугам; стар пес, да не отцом же его
за это почитать; "Попову собаку не батькой звать" - ответ на требование
уважения к людям случайным; что ни толкуй об уважении к батьке, к попу,
да пес его не батька; в этом виде пословица часто применяется к любимцам
барским, из дворни. Таких примеров можно бы привести много: которое из
четырех разноречий этих не выбрать, все можно сказать: нет, она не так
говорится!
Замечу здесь, что старинные списки и сборники пословиц далеко не
всегда могут служить образцами и нисколько не доказывают, чтобы
пословица была в ходу от слова до слова, как она написана. Старички
мудровали в этом деле не хуже нашего, желая поправить пословицу, придать
ей письменый вид, и, как само собою разумеется, впадали через это в
пошлость. Примеров этому очень много. В Погодинск. сборн. 1714 года
читаем мы: "Будучи на чужой стороне, надобно голову уклонну, а сердце
покорно иметь". Не очевидно ли тут умничанье и переделка? Поныне
говорится: "Держи голову уклонну (или поклонну), а сердце покорно"; если
применить это к чужбине, то можно начать словами: на чужбине, на чужой
стороне, не изменяя затем ни слова; здесь же все остальное прибавлено
записчиком, особенно слова: будучи, надобно, иметь.
В Архивном сборн. XVII века: "Гулял млад вниз по Волге, да набрел
смерть близ невдолге", или, как поправлено у Снегирева: "невдалече";
неужели это пословица, поговорка или что-нибудь на то похожее? В
Архивном же: "Денег нет, на полати преть"; эта и поныне в ходу и
говорится о пьянице, который сидит смирно дома, даже прячется, коли пить
не на что; но вместо преть надо читать прет. "Как денег нет, так на
полати прет", то есть лезет и лежит смирно. Там же пословица: "У старого
душа не вынута, а у молодого не запечатана" - переиначена не к лучшему:
"До смерти, у живых, у старых, душа не вынута, а у молодых не
запечатана".
В сборн. Янькова 1744 г.: "Кумища, сватища - простишься, хватишься";
это уже ни на что не похоже; пусть бы кто понял эту чепуху, в которой из
четырех слов нет ни одного верного, а потому и нет никакого смысла.
Очевидно, это искажение пословицы, живущей и доныне в народе: "Кумишься,
сватаешься - проспишься, спохватишься". Таких примеров можно бы набрать
очень много; привожу их в доказательство, что во все времена бывали
бестолковые переписчики и даже собиратели, которые умничали, и что,
ссылаясь на старинные рукописи, не всегда можно исправлять новых
собирателей.
Сборнику моему суждено было пройти много мытарств, задолго до печати
(в 1853 г.), и притом без малейшего искательства с моей стороны, а по
просвещенному участию и настоянию особы, на которую не смею и намекнуть,
не зная, будет ли это угодно. Но люди, и притом люди ученые по званию,
признав издание сборника вредным, даже опасным, сочли долгом выставить и
другие недостатки его, между прочим, такими словами: "Замечая и
подслушивая говоры (?) народные, г. Даль, видно, не скоро их записывал,
а вносил после, как мог припомнить; оттого у него редкая (?) пословица
так записана, как она говорится в народе. Большая часть (?) их замечены
так, как следующие: у него написано: Эту беду я бобами разведу, а
пословица гласит так: Чужую беду бобами разведу, а к своей ума не
приберу".
Но у меня были обе пословицы, только каждая на своем месте, потому что
смысл их не один и тот же; да вместо приберу у меня написано приложу,
что я и поныне считаю верным. Эту беду я бобами или на бобах разведу,
беда не велика, влезет в ворота, отворожиться или отделаться можно.
"Чужую беду на бобах разведу, а к своей ума не приложу" - совсем другое;
это значит: чужое горе с хлебом съем, чужая болячка в боку не киснет, а
своя болячка велик желвак и пр.
Далее: "У него написано: Суди бог волю свою, а пословица гласит: Твори
бог волю свою". Что последняя говорится, в этом нет спору, и если ее у
меня не было, то можно было указать на пропуск; но первая также
говорится. "Суди бог волю свою" - значит, что более судить ее некому, не
нам ее пересуживать, а должно ей без ропота покориться; или приняв
судить, по старинному значению, за присуждать, творить суд,- суди бог
волю свою значит: твори, присуждай по воле своей.
Всего, в доказательство, что редкая пословица у меня верно записана и
что большая часть их замечены ошибочно, праведные судьи мои приводят три
примера, то есть по одному на каждые десять тысяч, и третий самый
замечательный: "Та же неверность и в сборе (?) прибауток и пустоговорок;
приведу в пример одну: у него написано: Не для чего, чего иного, как
прочего такого, эта пустоговорка в народе выражается (почему же не
гласит?) так: Не для чего иного, как лишь для прочего такого; а если
лучше чего, так больше ничего; вот только и всего".
Да, кажется, что только и всего...
Как бы то ни было, но независимо от такой неверности в пословицах
моих, доказанной тремя приведенными здесь примерами, нашли, что сборник
этот и небезопасен, посягая на развращение нравов. Для большей
вразумительности этой истины и для охранения нравов от угрожающего им
развращения придумана и написана была, в отчете, новая русская
пословица, не совсем складная, но зато ясная по цели: "Это куль муки и
щепоть мышьяку" - так сказано было в приговоре о сборнике этом, и к сему
еще прибавлено: "Домогаясь напечатать памятники народных глупостей, г.
Даль домогается дать им печатный авторитет"... к опасным же для
нравственности и набожности народной местам отнесены, между прочим,
следующие изречения: "Благословясь, не грех; середа да пятница хозяину в
доме не указчица" и пр.
Упоминать ли еще после этого, что рука об руку с сочинителями
пословицы о мяшьяке шло и заключение ценителя присяжного, к коему
сборник мой попал также без моего участия, и что там находили
непозволительным сближение сподряд пословиц или поговорок: "У него руки
долги (власти много)" и "У него руки длинны (он вор)"? И тут, как там,
требовали поправок и изменений в пословицах, да сверх того исключений,
которые "могут составить более четверти рукописи"...
Ради правды я обязан сказать, что мнение противоположное всему этому
было высказано в то время просвещенным сановником, заведывавшим
Публичною библиотекою.
Высказываю все это не как жалобу и обличение, а, во-первых, как
оправдание, почему я не издал пословиц ранее нынешнего, во-вторых, для
объяснения современного нам быта. Не поглядевшись в зеркало, сам себя в
лицо не знаешь. Притом, мне кажется, где речь идет о данных для будущей
истории нашего просвещения, там всякий обязан говорить то, на что у него
есть в руках доказательства.
В сборник этот вошли, кроме пословиц, пословичные изречения,
поговорки, присловья, скоро(чисто)говорки, прибаутки, загадки, поверья,
приметы, суеверья и много речений, коим не сумею дать общей клички, даже
простые обороты речи, условно вошедшие в употребление.
Об этом ученые ценители рукописи, успешно настоявшие на том, чтобы она
осталась еще на восемь лет под спудом, были такого мнения: "Очень жаль,
что все это совокуплено в одну книгу: через это он (собиратель) смешал
назидание с развращением, веру со лжеверием и безверием, мудрость с
глупостию и таким образом свой сборник много уронил... Очевидно, что и
честь издателя, и польза читателей, и самое благоразумие требовали бы
два толстых фолианта разбить на несколько книг и в них отдельно
напечатать: пословицы, поговорки, прибаутки, загадки, приметы и пр.".
Доводы эти меня не убедили, всего же менее понимаю, каким образом
опасность отравы уменьшилась бы таким раздроблением целого на части;
разве приучением к яду исподволь? В этом сборнике, который не есть
катехизис нравственности, ниж\"е наказ обычаям и общежитию, именно
должны сойтись народная премудрость с народною глупостию, ум с
пошлостию, добро со злом, истина с ложью; человек должен явиться здесь
таким, каков он вообще, на всем земном шаре, и каков он, в частности, в
нашем народе; что худо, того бегай; что добро, тому следуй; но не прячь,
не скрывай ни добра, ни худа, а покажи, что есть.
Но, назвав пословицу, поговорку, присловье и пр., я таки пришел в тот
тупик, из которого не вылезть, не объяснив, чт\"о именно я под этими
названиями разумею или как понимает их народ.
Пословица - коротенькая притча; сама же она говорит, что "голая речь
не пословица". Это - суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком
и пущенное в оборот, под чеканом народности. Пословица - обиняк, с
приложением к делу, понятый и принятый всеми. Но "одна речь не
пословица": как всякая притча, полная пословица состоит из двух частей:
из обиняка, картины, общего суждения и из приложения, толкования,
поучения; нередко, однако же, вторая часть опускается, предоставляется
сметливости слушателя, и тогда пословицу почти не отличишь от поговорки.
Вот примеры полных пословиц: "Во времени пождать, у бога есть что
подать"; "Всякая рыба хороша, коли на уду пошла"; "Лазил черт за
облаками, да оборвался"; "Нет в тебе, так не ищи на селе" и пр.
При таком понятии о пословице мы должны согласиться, что она не
сочиняется, а вынуждается силою обстоятельств, как крик или возглас,
невольно сорвавшийся с души; это целые изречения, сбитые в один ком, в
одно междометье. Сборник же пословиц - свод народной опытной премудрости
и суемудрия, это стоны и вздохи, плач и рыдания, радость и веселие, горе
и утешение в лицах; это цвет народного ума, самобытной стати; это
житейская народная правда, своего рода судебник, никем не судимый. "Что
не болит, то и не плачет"; что не дошло до народа, не касалось
житья-бытья его, то не шевелило ни ума, ни сердца его, и того в
пословицах нет; что впуталось, добром либо лихом, в быт его, то найдете
и в пословице. А чтобы распознать это и дойти до верных посему
заключений о быте народном, нужен не цветник пословиц, не выборка того,
что нам нравно, а полный сборник, хотя бы целая четверть его, как
помянуто выше, и не приходилась по нашему вкусу. "Вкрасне и всяк нас
полюбит, а полюби-ка вчерне".
"От пословицы нет взносу", "ее обжаловать нельзя", приговор ее
неотразим; все крайности сходятся, и потому "На пословицу, что на
дурака, и суда нет"; "От пословицы не уйдешь"; "Пословица ведется, как
изба веником метется"; "И на твою честь пословица есть"; "И на нашу
спесь пословица есть"; но "Пень не околица, а глупая речь не пословица",
да и "Не всякая пословица при всяком молвится": "Иная пословица не для
Ивана Петровича". Кто ее сочинил - не ведомо никому; но все ее знают и
ей покоряются. Это сочинение и достояние общее, как и самая радость и
горе, как выстраданная целым поколением опытная мудрость, высказавшаяся
таким приговором. Сочиненная же тогда только становится пословицею,
когда пошла в ход, принята и усвоена всеми.
Пословичным изречением назовем такое, которое вошло, в виде пословицы,
в беседу нашу, хотя и не заключает в себе никакой притчи, иносказания,
обиняка; например, два изречения, о коих у нас была речь: Твори бог волю
свою и Суди бог волю свою: это не пословицы и не поговорки, а
пословичные речи, изречения. Верной и резкой границы и здесь протянуть
нельзя; в строгом же смысле в разряд этот перешло бы весьма много
пословиц.
Поговорка, по народному же определению, цветочек, а пословица ягодка;
это верно. Поговорка - окольное выражение, переносная речь, простое
иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без суждения,
заключения, применения; это одна первая половина пословицы. Поговорка
заменяет только прямую речь окольною, не договаривает, иногда и не
называет вещи, но условно, весьма ясно намекает. Она не говорит: он
пьян; а скажет: "У него в глазах двоится, он навеселе, язык лыка не
вяжет, он не свиснет, он закатил за ворот, он по одной половице не
пройдет, он мыслете пишет" и пр. Вместо он глуп она говорит: "У него не
все дома, одной клепки нет, он на цвету прибит, трех не перечтет; под
носом взошло, а в голове и не посеяно" и пр. Замест ровни, дружки
говорит она: "Одного поля ягода, одного сукна епанча, одной руки пальцы"
и пр. Выражая, например, общее понятие одиночества, поговорка различает
состояние это, по всем его отношениям: "Один, как верста в поле; один,
как маков цвет; один, как золот перстень; один, как перст; один, как
порох в глазу; один, как бухалень (как выпь на болоте), как медведь в
берлоге" и пр. Посему поговорка иногда весьма близка к пословице: стоит
прибавить лишь одно словечко или сделать перестановку, и из поговорки
вышла пословица. "Он сваливает с больной головы на здоровую", "Он чужими
руками жар загребает" - поговорки; та и другая говорит только, что это
самотник, который заботится о себе, не щадя других. Но скажите: "Чужими
руками жар загребать легко"; "Сваливать с больной головы на здоровую не
накладно"; "Одного сукна епанча не рознится"; "Одной руки пальцы, и
кость одна" и пр., и все это будут пословицы, заключая в себе полную
притчу.
Приговорка или пустоговорка, которую также иногда зовут поговоркой -
это изречение, иногда одно слово, часто повторяемое, приговариваемое,
без большого толку и значения, а по местной или личной привычке:
говорит, взял, вземши; оченно хорошо это самое дело; тово-воно как-оно.
В сказках таких условных приговорок много: "Скоро сказка сказуется, не
скоро дело делается"; "Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли"; "За
тридевять земель, в тридесятом государстве" и пр. Как простые, так и
сказочные пустоговорки иногда обращаются в пословицу, заключая в себе
условный смысл; например: "Я бы и тово, да, вишь, жена-то не тово; ну,
уж и я растово"; о пустом, грозном начальнике: "Проскакал выше лесу
стоячего, ниже облака ходячего"; о строгости и непотачке кому: "Он тише
воды, ниже травы стал" и пр. С другого конца, переходя в набор складных
слов, приговорки сливаются с прибаутками.
Присловье весьма близко к прозвищу, но относится не к лицу, а к целой
местности, коей жителей дразнят, бранят или чествуют приложенным к ним
присловьем. Оно иногда состоит в одном только слове: "Рязанцы
синебрюхие"; "Ярославцы белотельцы"; "Вятичи слепороды"; иногда же в
целом изречении, прибаутке, прибасенке: "Пенжане свою ворону в Москве
узнали"; "Ты чей, молодеч? - Зубачевский купеч.- А где был? - В Москве,
по миру ходил". Последнее присловье уже весьма близко к пословице, а
другим придано и вовсе пословичное значение: "Чухломский рукосуй:
рукавицы за поясом, а других ищет". Присловье: "Бежечане и колокольню
рожком подбили", встряхивая об нее мимоходом табак, иногда употребляется
в том же значении, как "Капля камень долбит".
Скороговорка, чистоговорка - слагается для упражнения в скором и
чистом произношении, почему в ней сталкиваются звуки, затрудняющие
быстрый говор; но многие чистобайки заключают в себе также пословицу:
"Нашего пономаря не перепономарировать стать", человека не переделаешь;
"Рапортовал, да не дорапортовал, а стал дорапортовывать,
зарапортовался", все невпопад, неудачно; "Стоит поп на копне, колпак на
попе, копна под попом, поп под колпаком", то есть все одно и то же.
Прибаутка, пустобайка не совсем ясно или не одинаково определяется;
самое название - пустобайка - показывает, что она может быть иногда и то
же, что пустоговорка, а об остряке своего рода говорят, что он знает
много прибауток. Иные называют так целый ряд поговорок и приговорок,
сложенных складно, без большого смысла; сюда относятся ямские прибаутки,
также сбитенщиков, коих теперь уже почти не стало, пирожников и пр. Эти
прибаутки также нередко переходят в пословицы: "По всем по трем,
коренной не тронь: а кроме коренной, нет ни одной"; "Лошади чужие, кнут
не свой - погоняй, не стой"; "Ешь пироги, а хлеб вперед береги";
"Поливай, кубышка, не жалей хозяйского добришка" и пр. Прибауткою же
называют сказочные прикрасы: "Не по дням, по часам растет, как пшеничное
тесто на опаре киснет"; "Конь бежит, земля дрожит, полымя из ноздрей,
хвостом след устилает, долы, реки промеж ног пускает" и пр. И эта
болтовня принимает иногда пословичное значение, если применяется к
какому-либо известному случаю. Прибаутками, байками, присказками
называют и поговорки и пословицы, вовсе непонятные, если не знаешь
прибаски, от которой они вышли; и эти-то прибаутки никак нельзя отделить
от пословиц. Иные понятны по себе: "Тит, пойдем молотить! - Брюхо болит.
- Тит, поди кисель есть! - А где моя большая ложка?" "Кто украл пирожок?
- Не я. - А кому дать еще? - Мне". "Жена, а жена, любишь ли ты меня? Аль
не любишь? - Да. - Что, да? - Ничего". Другие требуют объяснений:
"Хорошо-то мед с калачом"; к этому прибавляют: "А ты едал? - Нет, не
едал; да летось брат в городе был, так видел, как люди едят". "Знаешь
толк, как слепой в молоке": вожак покинул на время слепого. "Где был? -
Да вот молока похлебал. - А что такое молоко? - Белое да сладкое. - А
какое такое белое? - Как гусь. - А какой же гусь?" Вожак согнул локоть и
кисть клюкою и дал ему пощупать: "Вот какой. - А, знаю", - и по этому
слепой понял, какое бывает молоко. Сюда же относятся: "Так-то так, да
вон-то как"; "Слава богу, лапоть поспел"; "Еще один казак остался";
"Радуга ушат воды выпила"; "Попал, как черт в рукомойник" и пр. К
прибауткам же можно причесть и поговорки, иногда пословичные, с обоюдным
смыслом, игру слов: "Я в лес (влез), и он в лес; я за вяз (завяз), и он
за вяз".
Пословичные поговорки о приметах, поверьях, житейские и хозяйские
правила, одетые, для памяти, в такую же одежду, куда входит и народный
месяцеслов, где каждому чем-нибудь замечательному в быту народному дню
дано свое название и приложены разные поговорки, правила, изречения, -
все это, насколько удалось мне собрать, также вошло в сборник. Божба,
проклятия, пожелания, приветы, высказанные в виде поговорок, отчасти
включены сюда же, но их набралось немного, как вообще некоторые разряды
у меня очень не полны и вся надежда на будущих собирателей. Русские
застольные, заздравные пожелания, что ныне тосты, частою старинные,
частию известные и поныне в купеческом кругу, по заглушьям, очень
хороши, но и их у меня набралось немного, а желательно бы собрать и
сохранить их побольше.
В пословице можно различать одежду внутреннюю и внешнюю; первая
относится к риторике, вторая - до грамматики и просодии. Грамматика не
только могла бы и должна бы многому научиться у пословиц, но должна бы
быть по ним, во многих частях своих, вновь переверстана. Частое
непонимание нами пословицы основано именно на незнании языков, тех
простых, сильных и кратких оборотов речи, которые исподволь утрачиваются
и вытесняются из письменного языка, чтобы сблизить его, для большей
сподручности переводов, с языками западными. Кто бы взялся рассмотреть
пословицы и поговорки в этом отношении, тот написал бы претолстую и
преполезную книгу.
Пословица большею частию является в мерном или складном виде: редко
правильным метрическим стихом, то есть со счетом долгих и коротких
слогов, потому что такой размер народному языку вообще чужд; еще реже и,
кажется, только случайно найдется размер силлабический, то есть простой
счет слогов, дело, нам вовсе чужое; но весьма часто в русском размере, в
тоническом, как песенном, с известным числом протяжных ударений в стихе,
так и сказочном, с рифмою или красным складом.
Именно Владимиру Далю принадлежит честь быть наиболее внимательным и верным исследователем устного народного творчества. Собранные им пословицы и поговорки не перестают открывать нам новые грани в глубинной мудрости наших предков и поражают тонкой наблюдательностью и остроумием.
Владимир Иванович Даль
1000 русских пословиц и поговорок
Пословица несудима
Владимир Иванович Даль известен широкому кругу читателей прежде всего как создатель знаменитого "Толкового словаря живого великорусского языка" – богатейшей сокровищницы русского слова.
Не менее примечательным трудом Даля является его сборник "Пословицы русского народа", включающий более тридцати тысяч пословиц, поговорок и метких слов.
Удивительно происхождение великого ученого, хотя в те далекие времена многие европейцы – немцы, французы, скандинавы – считали за благо перейти на службу русскому царю и новому отечеству.
Писатель, этнограф, лингвист, врач, Владимир Иванович Даль родился 22 ноября (по старому стилю – 10 ноября) 1801 года в Луганске Екатеринославской губернии. Отец – Иоганн Христиан Даль – датчанин, принявший российское подданство, был врачом, лингвистом и богословом, мать – Мария Христофоровна Даль (урожденная Фрейтаг) – полунемка-полуфранцуженка. Отец Даля стал патриотом всего русского. Полюбив Россию, он и в своих детях стремился развить любовь к русскому языку, культуре, искусству.
В 1814 году Владимир Даль поступил в Петербургский Морской кадетский корпус. Окончил курс, служил во флоте в Николаеве, затем – в Кронштадте. Выйдя в отставку, поступил на медицинский факультет Дерптского университета, окончил его в 1829 году и стал хирургом-окулистом.
И снова – военная служба. В 1828 году началась двухлетняя русско-турецкая война, и Даля призвали в армию. Он участвовал в переходе русской армии через Балканы, непрерывно оперируя раненых в палаточных госпиталях и непосредственно на полях сражений. Дарование Даля-хирурга высоко оценивал выдающийся русский хирург Пирогов. В 1831-м, во время похода против поляков, Владимир Иванович отличился при переправе через Вислу. Он впервые применил электрический ток во взрывном деле, заминировав переправу и подорвав ее после отступления русских войск за реку. За это император Николай I наградил В. И. Даля орденом – Владимирским крестом в петлице.
Собирать слова и выражения русского народного языка Даль начал с 1819 года. Еще в Морском корпусе он занимался литературой, писал стихи. Проезжая однажды по Новгородской губернии, он записал заинтересовавшее его слово "замолаживать" ("иначе пасмурнеть, клониться к ненастью"). И с тех пор, странствуя по огромным просторам России, Владимир Иванович не расставался со своими записями, пополняя их новыми словами, меткими изречениями, пословицами и поговорками, накопив и обработав к концу жизни двести тысяч слов!
Необходимо особо отметить его знакомство и дружбу с Пушкиным. В этом немалую роль сыграли работа Даля над словарем и собирание им пословиц. Даль и позднее вспоминал о том, с каким энтузиазмом Пушкин говорил о богатстве русских пословиц. По свидетельствам современников, великий поэт, собственно, и укрепил Даля в его намерении собирать словарь живого народного языка.
Александр Сергеевич и Владимир Иванович не раз делили тяготы нелегких путешествий по дорогам России, ездили по местам пугачевских походов.
В трагические январские дни 1837 года Даль, как близкий друг и как врач, принял самое деятельное участие в уходе за смертельно раненным Пушкиным. Именно к Далю были обращены слова умирающего: "Жизнь кончена..." Ему благодарный поэт подарил перстень-талисман. Даль оставил записки о последних часах жизни Александра Сергеевича.
В 1832 году были опубликованы обработанные Далем "Русские сказки. Пяток первый". Однако вскоре книгу запретили, а автора арестовали. Только по просьбе В. А. Жуковского, в то время воспитателя наследника престола, Даль был освобожден. Но печататься под своим именем он уже не мог и подписывался псевдонимом Казак Луганский. Именно под этим псевдонимом была издана одна из любимейших сказок нашего детства – "Курочка Ряба".
Произведения Даля пестрят пословицами, поговорками. Иногда вместо развернутой характеристики героя дана его оценка только в пословице: "Ему... не приходилось бы жить так – от утра до вечера, а помянуть нечего; неделя прошла, до нас не дошла". Или: "Не учили, пока поперек лавочки ложился, а во всю вытянулся – не научишь"; "Кто кого сможет, тот того и гложет".
Вышедшие почти в одно время "Пословицы русского народа" (1862) и "Толковый словарь" (1864) обогатили русскую культуру и литературу.
В предисловии к книге пословиц Даль писал: "Источниками же или запасом для сборника послужили: два или три печатных сборника прошлого века, собрания Княжевича, Снегирева, рукописные листки и тетрадки, сообщенные с разных сторон, и – главнейше – живой русский язык, а более – речь народа".
Надо отметить, что и до Даля, еще в XVIII веке, собирались и издавались пословицы и поговорки русского народа. В качестве примеров можно привести "Письмовник" Н. Курганова (1769), "Собрание 4291 древних российских пословиц", приписываемое профессору Московского университета Барсову (1770), сборник "Русские пословицы" И. Богдановича (1785). Первое значительное исследование о русских пословицах – труд И. М. Снегирева "Русские в своих пословицах" (1831–1834). В середине XIX века главными сводами пословиц и поговорок считались сборники И. М. Снегирева (1848, 1857) и сборник пословиц, извлеченных из книг и рукописей и изданных в 1854 году Ф. И. Буслаевым.
Однако именно Далю принадлежит честь стать наиболее точным, глубоким и верным исследователем устного народного творчества.
Собранный Далем обширный материал заставил его сгруппировать пословицы в сборнике по рубрикам, разделам. Эти рубрики нередко объединяют противоположные явления жизни, понятия и т. п., например "добро – зло", "радость – горе", "вина – заслуга"; причем всему дается в пословицах оценка, ведь они выражают сокровенные суждения народа.
Глубокая мудрость, тонкая наблюдательность, ясный разум народа определили наиболее выразительные пословицы и поговорки о грамоте, учении, уме, о способностях и толковости людей. Пословицы осуждают болтунов, сварливых и глупых, любителей поскандалить, чванливых, чрезмерно гордых людей.
Многие пословицы говорили о крестьянском мире, о совместном труде, силе сельской общины. "Собором и черта поборешь", – утверждала пословица. "Что мир порядил, то и Бог рассудил", "Мир заревет, так лесы стонут", "Дружно – не грузно, а врозь – хоть брось", "Миром всякое дело решишь"...
В предлагаемую читателю книгу вошла лишь малая часть из обширного собрания пословиц и поговорок Даля. Они о любви, о дружбе, о счастье, о богатстве, о труде и праздности, о жизни и смерти, об одиночестве, об удаче. Обратите внимание, как свежо, современно звучат они!
А сколько в сегодняшнем русском языке устойчивых словосочетаний, о происхождении которых мы уже не задумываемся, но которые имеют вполне определенный источник. Кто не слышал вполне современного выражения: "Дело в шляпе". Оно – из сборника Даля, и пошло от жребия, который клали в шляпу, а затем тянули из нее.
Почти в каждом разделе "Пословиц русского народа" Даля можно столкнуться с противоречивостью материалов. И это естественно – ведь и реальная жизнь полна противоречий. Здесь очень важно различать оттенки, а также меру глубины пословиц и поговорок. Ведь рождались они порой под влиянием эмоций, а не только многолетних наблюдений и опыта.
Пословицы и поговорки русского народа
Владимир Иванович Даль (Пока оценок нет)
Название: Пословицы и поговорки русского народа
О книге «Пословицы и поговорки русского народа» Владимир Иванович Даль
Владимир Даль – известная личность, его Толковый словарь по сегодняшний день является востребованной и актуальной литературой, к которой часто прибегают люди для определения малоизвестных слов.
Даль являлся настоящим ценителем русского языка и литературы, он почитал не только литературные произведения, но и народные поговорки и пословицы, которыми русский народ славился во все времена. Только у славян существовали поговорки для любой жизненной ситуации и Владимир Даль собрал их все в своей книге «Пословицы и поговорки русского народа».
Эта книга-сборник является уникальной, по сей день все народные пословицы не теряют актуальности и позволяют емко и метко выразить мысль или описать практически любую жизненную ситуацию. Даль собирал материал для сборника в течение почти полувека – это самый большой срок создания книги. Годы жизни автора: 1801-1872, то есть составлением этого произведения он занимался большую часть своих лет. Читать его интересно и сегодня, ведь в этом огромном сборнике собраны лучшие цитаты, ставшие поговорками.
«Пословицы и поговорки русского народа» — уникальный сборник, являющийся энциклопедией народных изречений. Все поговорки и пословицы в сборнике Владимира Даля собраны по группам. Тематические пословицы собраны в разделы, которым автор подобрал максимально емкое и понятное название.
Владимир Даль был талантливым человеком и его энциклопедия «Пословицы и поговорки русского народа» — это самый полный сборник изречений. В книге 178 разделов, в каждом из которых минимум 30 поговорок или пословиц, некоторые нам известны, другие большинство современных людей слышали вряд ли. Читать эту книгу будет не только интересно, но и познавательно, на ее страницах найдется огромное количество актуальных на все времена фраз. В этом и содержится уникальность произведения, оно не стареет даже спустя почти 200 лет после печати.
Благодаря книге «Пословицы и поговорки русского народа» можно узнать особенности жизни славян, так как все пословицы придумывались простыми людьми, они передают особый колорит жизни этих слоев населения. Этот справочник станет пособием по необычному изучению быта и жизни крестьян, кроме того, он позволит расширить кругозор и словарный запас. Книга необходима каждому человеку, который стремится к саморазвитию и хочет узнавать что-то новое каждый день, она позволит приобщиться к традиционной русской культуре.
На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Пословицы и поговорки русского народа» Владимир Иванович Даль в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.
Скачать бесплатно книгу «Пословицы и поговорки русского народа» Владимир Иванович Даль
В формате fb2 : СкачатьВ формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt :