Чудеса и знамения. Представление о времени в средневековой русской культуре XI-XVII веков - Реферат Русская правда и Псковская грамота

Представление древнерусского человека о мире, о месте Руси в нём

План:
1. Расселение славян.
2. Образование государства у полян.
3. Соседи Киевской Руси и контакты с ними. Путь из варяг в греки.
4. Осознание русским народом своего места в мире.
5. «Повесть временных лет» и её центральные идеи.
6. Развитие идеи единения и патриотизма в сказаниях о княжеских усобицах.
7. Вывод: космополитизм в оценке событий мировой истории.

Фаворский В.А. Заставка-иллюстрация к "Слову о полку Игореве" (1950 г.)

Славные дела и свершения великого русского народа, его богатейший жизненный и нравственный опыт, широта и глубина мировоззрения, склад мышления, философский оптимизм и вера в светлое завтра своей Родины получили яркое отражение в произведениях древнерусской литературы, произведениях монументальных и необычайно серьёзных.

Монументальность литературы Древней Руси усиливается тем, что её памятники посвящены главным образом историческим темам. В них меньше, чем в последующей литературе, выдуманного, воображённого, рассчитанного на развлечение, на занимательность. Серьёзность обусловлена ещё и тем, что главные произведения древнерусской литературы гражданственны в высшем смысле этого слова. Авторов той далёкой эпохи больше всего волнуют исторические судьбы их Родины, оборона Русской земли, исправление общественных недостатков, защита справедливости во взаимоотношениях людей. Древнерусская литература напоена патриотизмом. Превыше всего почитала она верность своей земле и беззаветную любовь к Родине, не раз встававшей на пути вражеских полчищ и самою дорогою ценой - ценой жизни своих сыновей и дочерей - спасая народы других стран от порабощения и уничтожения.

Древнерусские авторы большое внимание уделяли проблемам места Руси в мировой истории, пытаясь как можно чётче и детальнее представить его на страницах своих произведений. Это не было простой прихотью летописца, подобные задачи диктовались самой историей: молодое государство желало осознать себя среди множества других стран с разным уровнем экономического, политического и культурного развития. И, конечно же, русичам очень хотелось войти в систему народов не просто на равных, а стать провозвестниками нового мышления, указывающего дорогу в «царствие божие». Идея особой миссии Руси нашла широкое отражение в произведениях Киевского периода опять-таки не случайно: она была подсказана развивающимся самосознанием русских людей, а без этого качества, как известно, невозможно равноправное вхождение народа в систему мировой цивилизации.

Чтобы ответить на вопрос об истоках этого патриотизма, откуда у древнерусского писателя такая высокая оценка места Руси среди окружавших её государств, - мы должны хотя бы коротко рассмотреть, «откуда есть пошла Русская земля».

Монах Киево-Печерского монастыря Нестор задавался этим вопросом ещё в XII веке. И отвечал на него со всей серьёзностью средневекового учёного, привлекая все доступные ему материалы. Летописец совершенно точно определил, что славянство - это лишь часть общеевропейского потока народов. Опираясь на библейское сказание о том, что после «Великого потопа» сыновья Ноя разделили между собой землю, Нестор полагает, что один из них - Иафет - взял под своё покровительство «полунощные страны и западные», то есть страны Европы. В состав народов, которые сидят в «Афетовой части», вошли русь, чудь (прибалтийские народы), ляхи (поляки), прусы (исчезнувшее балтское племя, давшее название Пруссии), а также свеи (шведы), урмане (норвежцы), агняне (англичане), фряги и римляне (итальянцы), немцы и другие европейские народы.

Нестор рассказывает о расселении европейских народов и помещает славян на Дунае, там, где позднее стали жить венгры и болгары. И от тех славян, пишет он, «разошлись по земле и прозвались именем своим». Но летописец не вполне уверен в своей гипотезе. Он не исключает, что славяне, возможно, жили в земле скифов, которые в VI-IV вв. до н.э. занимали огромные пространства Восточной Европы, в том числе Поднепровья и Северного Причерноморья, или даже в земле хазар, которые осели в степях Приазовья и Нижнего Поволжья (1).

Два обстоятельства поражают своей реальностью в рассуждениях древнего автора: понимание славянства как древнейшей и неотъемлемой части всего европейского сообщества народов и представление о появлении славян на территории Поднепровья, междуречья Оки и Волги, в районе русского Севера в результате миграции из иных мест.

И ещё очень любопытное обстоятельство заметил Нестор: славяне в начале своей древнейшей истории, с самого времени появления на берегах Днепра, Днестра, Оки, Волги, озера Ильмень жили в окружении многочисленных народов, которые, как и они, осваивали эти земли. Летописец упоминает чудь, мерю, мурому, весь, мордву, пермь, печеру, ямь, югру (относившихся к угро-финской языковой и этнической группе народов) и литву, летголу и земиголу (предков нынешних литовцев, латышей), относившихся к балтским народам.

Во всех этих наблюдениях летописец был не далёк от истины. Современные исследования подтвердили, что славяне принадлежали к общей индоевропейской группе народов, расселявшихся в период неолита (VI-III тыс. до н.э.). Тогда по всей Европе был «род един и язык един», по выражению Нестора, то есть до III тыс. до н.э. индоевропейцы ещё представляли собой единое целое, говорили на одном языке, молились общим богам (2).

Установлено, что во II тыс. до н.э. предки славян, ещё не разделившихся на отдельные народы, обитали где-то между балтами, германцами, кельтами и иранцами. Праславянам принадлежала какая-то область в районе бассейна реки Вислы. В cер. II тыс. до н.э. мы застаём предков славян занимающими огромную территорию Восточной Европы. Их центром по-прежнему остаются земли по реке Висле, но их миграция простирается уже до реки Одер на западе и Днепра на востоке. Южная граница этого расселения упирается в Карпатские горы, Дунай, северная часть доходит до реки Припяти (3). Как видно, территория Прикарпатья, Подунавья уже появляется в виде далёкой славянской прародины, о чём знал Нестор.

К сер. II тыс. обозначился процесс консолидации осевших на своих местах родственных племён в большие этнические группы. Славянам пришлось отстаивать свою независимость, обороняясь от нашествия скифов, сарматов. Позднее, в V в. до н.э., часть славянских племён была увлечена мощным потоком двигавшихся на Запад гуннов (4). В это время происходит постоянное перемещение древних славян, освоение ими новых земель, смешение с ранее жившими здесь фино-угорскими и балтскими племенами, не вызывавшее жестоких войн и кровавых столкновений.

Чем же объяснить столь мирный характер славянской колонизации? Причина здесь не только в каких-то особенностях душевного склада славян и встреченных ими племён, сколько в условиях, в которых происходило расселение. Плотность населения в лесных чащобах была очень мала. Пришельцам не приходилось захватывать освоенные места. Поэтому и не было причин для кровавых конфликтов. Славяне принесли в этот таёжный край более высокую земледельческую культуру, выработанную на плодородном юге. Постепенно соседство, обмен опытом, заимствование достижений привели к взаимной ассимиляции угро-финнов и славян.

В «Повести временных лет» отмечается, что накануне объединения большинства восточнославянских племён под властью Киева здесь существовало, по крайней мере, пятнадцать крупных племенных союзов. В Среднем Поднепровье обитал мощный союз племён, объединённый именем «поляне», то есть жители полей. Центром полянских земель издавна был город Киев; красочная легенда о его основании братьями Кием, Щеком, Хоривом и их сестрой Лыбедью известна нам из той же «Повести временных лет». На севере от полян жили новгородские словене, группирующиеся вокруг городов Новгород, Ладога. К северо-западу располагались древляне, то есть жители лесов, главным городом которых был Искоростень. Далее в лесной зоне на территории современной Беларуси сформировался племенной союз дреговичей, то есть болотных жителей (от слова «дрягва» - болото, трясина). На северо-востоке, в лесных чащах междуречья Оки, Клязьмы и Волги, жили вятичи, в землях которых главными городами были Ростов и Суздаль. Между вятичами и полянами в верховьях Волги, Днепра и Западной Двины обитали кривичи, проникшие позднее в земли словен и вятичей. Их главным городом стал Смоленск. В бассейне реки Западной Двины обитали полочане, получившие имя от речки Полоты, впадающей в Западную Двину. Главным городом полочан позднее стал Полоцк. Племена, расселившиеся по рекам Десна, Сейм, Сула, и жившие к востоку от полян, прозвали северянами или обитателями северских земель, их главным городом со временем стал Чернигов. По рекам Сож и Сейм жили радимичи. К западу от полян, в бассейне реки Буг расселились волыняне и бужане; между Днестром и Дунаем обитали уличи и тиверцы, граничившие с землями Болгарии. В летописи упоминаются также племена хорватов и дулебов, обитавших в Подунавье и Прикарпатье (5).

Сильные и многолюдные восточнославянские союзы племён подчиняли своему влиянию окрестные малочисленные народы, облагали их данью. Между ними происходили столкновения, но отношения в основном были мирными и добрососедскими. Против внешнего врага славяне и их соседи - фино-угорские и балтские племена - зачастую выступали единым фронтом.

Собирая дань с окрестных племён, некоторые славяне сами находились в даннической зависимости от более сильных иноплеменных соседей. Так, поляне, северяне, радимичи, вятичи долгое время платили дань хазарам - по белке и горностаю от «дыма», новгородские словене и кривичи вместе с чудью и мерей платили дань варягам. Да и сами славяне, победив и подчинив какое-либо другое славянское племя, облагали его данью. Поляне, начав «собирать» под свою руку восточнославянские земли, обложили данью радимичей, северян, вятичей, которые раньше платили её хазарам. К кон.VIII - нач.IX в. полянское ядро восточных славян освобождается от власти хазар. В этот период начинает формироваться самостоятельное, независимое государство Киевская Русь.

Славяне не были изолированы от остальных народов. Экономические, политические и культурные связи между ними осуществлялись регулярно, и не последнюю роль в этом играли торговые пути. Ещё не став самостоятельным политическим целым, восточнославянские племенные союзы вели оживлённую торговлю со своими соседями. Именно в VIII-IX вв. зародился знаменитый путь «из варяг в греки», который способствовал не только разнообразным контактам славян с окружающим миром, но и связывал воедино сами восточнославянские земли. Вот как описывает «Повесть временных лет» этот путь: «из Грек [из Византии] по Днепру, а в верховьях Днепра - волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево [Ладожское озеро] и устье того озера входит в море Варяжское [Балтийское]. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море [Чёрное], в него же впадает Днепр река» (6).

Мы видим, что «путь из варяг в греки», замыкаясь кольцом, проходил по территории множества стран с отличным от славянского укладом жизни. Но кроме этого существовали и другие дороги. Прежде всего, это восточный торговый путь, осью которого были реки Волга и Дон. К северу от этого Волжско-Донского пути пролегали дороги из государства Булгар, располагавшегося на Средней Волге, через Воронежские леса на Киев, и вверх по Волге через Северную Русь в районы Прибалтики. Отсюда на юг к Дону и Азовскому морю вела Муравская дорога, названная так позднее. По ней шли как торговцы с севера из вятичских лесов, так и те, кто двигался на север, направляясь из стран Востока. Наконец, существовали западные и юго-западные торговые пути, которые давали восточным славянам прямой вход в сердце Европы (7).

Все эти пути покрывали своеобразной сетью земли восточных славян, перекрещивались друг с другом, и, по существу, накрепко привязывали восточнославянские земли к государствам Западной Европы, Балкан, Северного Причерноморья, Поволжья, Кавказа, Прикаспия, Передней и Средней Азии.

Нужно сказать ещё и о том, что страны, с которыми поддерживала связи Киевская Русь, находились на разных ступенях общественного развития, отчего взаимное влияние осуществлялось особенно интенсивно. В странах Европы, например, происходили явления великой важности (8).

Знаменитая роль франкского племени и его вождей закончилась в нач. XI в., когда оружием Карла Великого политические идеи Рима и римская церковь покорили себе окончательно варварский мир, и вождь франков был провозглашён императором римским. Духовное единство Западной Европы было скреплено окончательно с помощью Рима; теперь выступало вперёд другое, новое начало, принесённое варварами, германцами на почву империи, теперь начинается материальный распад Карловой монархии, начинают своё становление отдельные государства, члены западноевропейских конфедераций; IX век был веком образования государств как для Восточной, так и для Западной Европы, веком великих исторических определений, которые оставались действительными порой до Новейшего времени.

В то время, когда на Западе совершается трудный, болезненный процесс разложения Карловой монархии и образования новых государств, новых национальностей, Скандинавия, эта старинная колыбель народов, высылает многочисленные толпы своих пиратов, которым нет места на родной земле; но континент уже занят, и скандинавам нельзя двигаться к югу сухим путём, как двигались их предшественники, им открыто только море, они должны довольствоваться грабежами, опустошением морских и речных берегов.

В Византии происходит также важное явление: богословские споры, волновавшие её до сих пор, прекращаются; в 842 году, в год восшествия на престол императора Михаила III, с которого наш летописец начинает своё летосчисление, созван был последний, седьмой Вселенский собор для окончательного утверждения догмата, как будто бы для того, чтобы этот окончательно установленный догмат передать славянским народам, среди которых в то же самое время начинает распространяться христианство; тогда же, в помощь этому распространению, благодаря особой ревности Кирилла и Мефодия, является перевод священного писания на славянский язык.

Экономические и культурные связи с Византийской империей, усилившиеся после введения христианства, имели особое значение для культуры Киева и Руси. В Киеве развернулось строительство огромных культовых зданий, украшенных монументальными росписями - мозаиками и фресками, резным камнем. Новые дворцовые постройки, мощные фортификационные сооружения для защиты города - всё это испытало на себе влияние Византии. Успехи в области изучения древнерусской архитектуры показали, что к началу XII века византийские строительные принципы, приёмы и схемы, передовые в то время, подверглись на Руси значительному изменению и переосмыслению, в результате чего возникли новые оригинальные архитектурные решения, отвечавшие местным условиям и эстетическим вкусам. В духовной жизни древнерусского общества важное место заняла переводная литература, преимущественно византийская. В XI в. с иностранных языков были переведены произведения по всемирной истории, поучительная и развлекательная литература: Хроника Георгия Амартола, Хроника Синкелла, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Житие Василия Нового», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова, «Александрия», «Повесть об Акире Премудром» и др. На Руси были известны сборники под названием «Пчела», в которые входили отрывки из произведений Аристотеля, Платона, Сократа, Эпикура, Плутарха, Софокла, Геродота и других античных авторов.

Итак, восточные славяне, в канун создания своей государственности, в канун, когда племенные союзы начали борьбу за первенство в славянских землях, занимали своё, не похожее ни на кого из окружающих соседей место в истории Европы. В то же время восточнославянское общество несло в себе черты, общие и для других стран и народов. Так, восточные славяне оказались по темпам хозяйственного, общественного, политического и культурного развития на среднем уровне. Они отставали от западных стран - Франции, Англии. Византийская империя и Арабский халифат с их развитой государственностью, высочайшей культурой, письменностью стояли для них на недосягаемой высоте, но восточные славяне шли вровень с землями чехов, поляков, скандинавов, значительно опережали ещё находившихся на кочевом уровне венгров, не говоря уже о кочевниках тюрках, фино-угорских лесных жителях или живущих изолированно и замкнуто литовцах.

Русский народ, находившийся на этапе формирования государственности, не мог не осознавать своего отличия от других стран, своей индивидуальности. Из поколения в поколение русичи бережно хранили память о прошлом, движимые естественным желанием не затеряться в огромном количестве народов, не утонуть в водовороте истории. Воспоминания о событиях русской истории носили героический характер и были связаны общим, единым представлением о славных делах своих предков.

Замечательные слова об исторических знаниях Древней Руси мы находим у Кирилла Туровского - русского писателя XII в. Он различает два типа хранителей исторической памяти - летописцев и песнотворцев, следовательно, творцов истории письменной и творцов истории устной, но у обоих находит одну и ту же цель их деятельности как историков: прославление героев и по преимуществу их военных подвигов. Кирилл предлагает прославлять «героев» церковных так же, как воспевает народ своих героев светских (9). В этой связи обратимся к замечательному произведению древнерусской литературы - «Слову о законе и благодати».

Древнерусская литература, хоть и была серьезной литературой, не допускавших никаких шуток и розыгрышей, была просто насыщена рассказами о чудесах, фантастическими сюжетами, которые мы - современные люди, воспринимаем как что-то вымышленное, сказочное. Вера в чудо была настолько глубокой и всеобщей, что это вызывает у нас недоумение, ведь древнерусская литература - это литература, созданная умными, верующими, отнюдь не наивными людьми.

Все дело в восприятии мира средневековым человеком. Это восприятие имело множество особенностей. Основополагающей особенностью было полное отсутствие строгого противопоставления двух миров: земного и божественного. Эти два мира находились в постоянном контакте. Быт человека не представлялся без чего-то сверхъестественного, оно затрагивало все сферы жизни людей. В чудо верили и не забывали о нем настолько, что все поступки совершали с пониманием того, что в обыденной, мирской жизни в любой момент может встретиться нечто чудесное, фантастическое, неподвластное законам человеческого существования.

Но наряду с постоянной готовностью воспринимать чудеса древнерусским человеком, оно не было спонтанным, а скорее осмысленным, ведь для того, чтобы видеть чудеса, выявлять это чудо из простой жизни, анализировать его и тем более давать ему оценку, необходима была некая интеллектуальная подготовка. Наверное, случалось, что удивительный феномен сам бросался в глаза, будь то необычное явление природы или случайно выстроившаяся цепь фактов, складывающихся в кажущуюся причинно-следственную связь и т.п., но для того, чтобы все вышеназванное стало «чудом» или «знамением», оно должно было быть осмысленно .

Предположим, что сверхъестественные явления действительно происходили в реальности, это не меняет дела: в любом случае они должны были быть, как минимум, замечены, осознаны и восприняты соответствующим образом, в противном случае они просто не оставят следа в человеческом сознании и пропадут вовсе. Осознание и осмысление это проходило тем успешнее, и имело тем больший резонанс, чем выше была соответствующая подготовка толкователя.

Соответственно, умение мистически истолковывать земные события требовало определенного интеллектуального навыка. Это умение было неотъемлемой составной частью древнерусской книжной учености, в основе которой было приобретение способности постигать скрытый смысл вещей и развитие умения истолковывать окружающую действительность сквозь призму христианской идеологии. Представители образованной элиты ревностно хранили исключительное право на постижение, истолкование и даже совершение чудес, знамений и пророчеств. И это не удивительно, т.к. «монополия на чудо» имела очень большое значение для управления массовым сознанием рядовых людей той эпохи. Поэтому важно было, чтобы именно представитель церкви или светской власти привлек внимание людей к некоторому явлению и объяснил, что перед ними чудо или знамение, дав ему при этом соответствующее истолкование. Именно этот интеллектуальный навык являлся результатом специальной подготовки, позволявшей идейным вождям общества воздействовать на умы и сознание общества .

Итак, чудесное - неотъемлемая часть картины мира человека раннего русского средневековья. Человеку Древней Руси была характерна психологическая открытость к восприятию сверхъестественного, постоянная настроенность на чудо, готовность уверовать во всё. Также это явление может быть определено, как сниженная, по сражению с современным человеком, критичность по отношению к сверхъестественным объяснениям явлений окружающего мира.

Восприятие мира средневековым человеком имело множество особенностей. Одной из них (может быть, одной из основополагающих) было отсутствие строгого противопоставления мира божественного и земного. Сферы эти находились во взаимном непосредственном контакте.

Сверхъестественное буквально пронизывало повседневность и проникало во все сферы жизни105. В его возможность верили, о нем помнили, и поступки совершали с пониманием того, что в повседневной жизни в любой момент может встретиться нечто чудесное, неподвластное законам обыденного существования.

Весьма показательна в этом отношении знаменитая повесть о «Белгородском киселе», составляющая один из сюжетов истории многолетнего противоборства с печенегами, описанной в «Повести временных лет» под 997 г.106. Уже Карамзину она показалась маловероятной107 . Действительно, с позиций современного рационального сознания она представляется свидетельством крайней (неправдоподобной) неискушенности печенегов, снявших осаду, поверив, что жители Белгорода имеют «кормлю от земле» в виде киселя и сыта, которые они черпают из колодцев. Да и сами белгородцы в данной ситуации выглядят едва ли более выигрышно, так как хитрость их была, в общем- то, довольно наивна и успешный результат задуманной операции был обеспечен как будто только еще большей наивностью врага.

Обычно странное сочетание наивности и безрассудства в истории о белгородском киселе принято объяснять фольклорностью (подразумевается, вымышленностью) начальной части ПВЛ. Это объяснение, однако, довольно поверхностно, ведь история эта была помещена в летопись, и значит серьезных сомнений в ее истинности. по крайней мере, у самого летописца не было.

Как такое могло получиться? Осмысленность действиям участников событий и объяснение кажущейся некритичности лето писца может дать предположение, что у людей того времени существовала уверенность, что где-то далеко, пусть не в Белгороде, действительно существует такая земля, где пищу можно без труда черпать ведрами из колодцев («молочная река - кисельные берега» русских сказок). Тогда действия «стара мужа» обретают характер рационально спланированной операции, а неаван- тюры. Обман в данном случае заключался, уже не в том, что печенегов убеждали в самой возможности существования подобного чуда, а в том, что оно явлено непосредственно в Белгороде. А это хитрость уже совсем иного плана. Она ничем принципиально не отличается от «хитрости» И.В. Сталина, пытавшегося создать у правительства США и западных союзников уверенность в наличии у СССР ядерного оружия в тот момент, когда разработка его?ще не была завершена. Возможность существования ядерного оружия, как и возможность черпать кисель из колодца, была для участников этих событий данностью, и дело оставалось лишь за малым. Блеф прошел удачно в обоих случаях. Замысел сработал. Американцы поверили, что Советский Союз обладает бомбой, печенеги - в то, что на территории Белгорода имеется чудесный колодец. Изготовленные старцем мутные жидкости (а именно так должны были выглядеть и цжец - мучная болтушка, и «вельми рассытенный» мед) вполне могли быть восприняты ими как жидкости, действительно сочащиеся из земли. Чудо предстало зримо и убедительно. Печенегам была возможность самим убедиться, что содержимое колодцев съедобно и может утолять голод.

Дело, таким образом, не в наивности. С большой долей уверенности можно предположить, что мы имеем дело со своеобразным состоянием общественного сознания, характеризующимся психологической открытостью к восприятию сверхъестественного, постоянной настроенностью на чудо, готовностью уверовать в принципиальную его возможность. Рассказами о чудесах наполнена древнерусская литература, литература серьезная, официальная, не допускавшая шуток и розыгрышей. Литература, созданная умными, тонкими, отнюдь не наивными людьми. Вера в чудо была глубокой и, в той или иной степени, всеобщей.

Вместе с тем следует заметить, что, несмотря на указанную постоянную готовность, восприятие чудес человеком Древней Руси не было непосредственным и спонтанным. Анализ древнерусской литературы показывает, что для того, чтобы видеть чудеса, вычленять чудо из потока явлений жизни, давать ему оценку, необходима была некоторая интеллектуальная подготовка.

Случалось, наверное, что удивительный феномен сам, так сказать, бросался в глаза: необычное явление природы или случайно выстроившаяся цепь фактов, складывающихся в кажущуюся причинно-следственную связь и т. п., но для того, чтобы все вышеназванное стало «чудом» или «знамением», оно должно было быть осмысленно как таковое. Даже если предположить, что чудеса (то есть сверхъестественные явления) действительно имели место в реальности, это не меняет дела: в любом случае они должны были быть, как минимум, замечены, осознаны и восприняты соответствующим образом, в противном случае они просто не оставят следа в человеческом сознании и пропадут втуне. Осмысление это проходило тем успешнее, и имело вследствие этого тем больший резонанс, чем выше была соответствующая подготовка толкователя.

Пример тому- «Повесть временных лет», написанная впитавшими значительную долю византийской образованности южными монахами. В ней гораздо больше уделяется внимания чудесам и их истолкованию, чем в менее интеллектуально изысканной новгородской летописи. Новгородский летописец флегматично фиксирует явление природы: «Въ лето 6615. Трясеся земля въ 5 февраля»108 На этом погодная запись кончается. Удивительно, но летописец не счел нужным никак прокомментировать это, наверняка, нерядовое событие, - что это было? Землетрясение? В любом случае, никакой, не только сверхъестественной, но и просто бытовой трактовки HIJI нам не дает. Стереотипны упоминания о неких знамениях «въ солнци»109, но что, собственно, знаменовали эти «знамения» из дальнейшего текста никак не понятно. Подобных пассажей в новгородской летописи немало. Помимо солнеч ных, случались знамения «въ луне»110, или гром ударит некого дьяка, поющего на клиросе в святой Софии, да так, что «клиросъ вьсь съ людьми падоша ници»111 - это тоже «знамение», в смысл которого летописец читателя не посвящает. Как осознавали произошедшее участники событий, как осмыслял описанное сам книжник - остается неизвестным. Северный летописец поднимается максимум до осознания необычного явления природы как знака, но смысл его остается для него либо неясным, либо неинтересным, либо настолько очевидным, что и писать об этом с его точки зрения не имеет смысла. Так или иначе, возможность внести в повествование мистический компонент, столь казалось бы очевидно напрашивающийся, используется им крайне скупо.

Совсем другое дело книжник южный. Описания чудес и пространные рассуждения по их поводу активно используются им для построения повествования. Местный материал широко сравнивается с известиями переводной литературы, а истолкование чаще всего ведется с привлечением теоретических выкладок, позаимствованных у византийских хронистов. В «Повести временных лет» чудеса и знамения исполнены глубокого, чаще недоброго смысла.

Так, например, особенно богатыми на чудеса и знамения явились 1065 и 1091-92 гг. Перед нами предстает почти полный свод всевозможнейших проявлений сверхъестественного. В 1065 г. явилась «звезда превелика» с лучами будто кровавыми. Тогда же из р. Сегомли рыбаками был вытащен утопленный ребенок, на лице которого были «срамные удове» и что-то еще, о чем летописец не счел возможным рассказать на страницах своего труда «срама ради». Было неполное солнечное затмение: солнце «не бысгь светло, но аки месяц бысгь»112. Не менее зловещие знамения случились и в 1091-92 гг. Это и «знамение в солнци, яко погыбнути ему», (тоже, по-видимому, солнечное затмение), и падение с неба «превеликого змея» во время охоты князя Всеволода за Вышгородом, и появление круга посреди неба, и, наконец, самое жуткое знамение, которое пришлось пережить жителям Полоцка: появление на улицах рода невидимых покойников («навьев»), насмерть разивших невидимыми копьями полоцких людей, неосторожно выглянувших из дома на звук конского топота и стонов113

Описанным событиям даны подробные разъяснения. Кровавая звезда предрекает кровопролитие. Это знамение было, безусловно «не на добро». После него «быша усобице многы и нашествие поганых на Русскую землю». Тут же для сравнения приведена целая серия примеров аналогичных событий в Иерусалиме, Византии, Африке и Сирии, позаимствованных у Георгия Амартола114, гдетак- же появлялись и сияющая звезда, и «детище» без глаз, без рук и с приросшим «въ чресла» рыбьим хвостом, и многое другое. И везде появление знамений предшествовало большим бедам. «Знамения бо вь небеси, или вь звездах, или солнци, или птицами, или етеромъ чим не на благо бывают, но знамения сица на зло бывают, или проявление рати, или гладу, или насмерть проявляеть», - резюмирует летописец" Не менее основательно проанализированы события 1092 г. Знамения непосредственно связываются в тексте летописи со случившимися нашествиями половцев, засухами, пожарами и массовыми смертями. Напасти эти истолкованы как наказание, насланное Богом за грехи, в качестве стимула к покаянию115.

Итак, автор ПВЛ видит в сверившихся чудесах и знамениях указание высшей силы на несчастия и беды, случившиеся после. Механизм подобного рода семио гизации выглядит, по-видимому, следующим образом. В некоторых случаях аномальное природное явление, или изреченное непререкаемым авторитетом суждение о будущем, произведшие впечатление на современников, заставляет летописца отыскивать в дальнейших событиях «последствия» - нечто такое, что придало бы явлению смысл грозного предзнаменования (благо русская история давала для этого немало материала), или суждению - статус пророчества. В других, наоборот, масштабное историческое событие, вызывавшее потребность в осмыслении, заставляло книжника искать (а если не нашел, то, возможно, и домысливать) «знамения», «пророчества», которые бы показали неслучайность, мистическую предначертанность, а значит и высшую закономерность случившегося.

Примерами конструкций первого вида может быть признано описание событий 1092 г., так как и половецкие нашествия, и засухи случались, очевидно, и прежде. По второму типу выстроены большинстволетописных пророчеств. Такое, например, как пророчество апостола Андрея, предрекшего благодать горам, «идеже послеже бысь Киевъ»116. Примерно по тому же шаблону выстроено пророчество некого волхва, предрекшего смерть от коня Вещему Олегу Знаменитый князь-воин умер, строго говоря, не от коня, а от змеи, но будто бы сбывшееся пророчество придало его смерти особый мистический ореол. Впрочем, данное разделение носит в значительной мере условный характер, так как и природные аномалии и исторические катаклизмы происходят достаточно регулярно, следовательно, найти соответствие при желании несложно. Так, появление кометы (упомянутой выше «звезды великой» с кровавыми лучами) в 1065 г. стало вполне подходящим «знамением» всех последующих княжеских усобиц на несколько лет после ее появления и, конечно, прихода половцев в 1068 г. То же можно сказать и о «пророчествах»: не сбывшиеся - забываются, а те, которые хоть как-то можно пустить в дело (вроде предсказания упомянутого выше волхва о смерти Олега) - будучи осмыслены в благоприятном контексте, остакя - ся в истории. В любом случае семиотизированное чудо и «знамение» играют в композиционном строелегописи (как, впрочем, и другії, произведений древнерусской литературы) вполне определенную роль, с их помощью осуществлялась связь фактов повседневной жизни с иной, высшей, мистической реальностью.

Как было показано выше, умение мистически истолковывать земные события требовало определенного интеллектуального навыка. Умение это было неотъемлемой составной частью древнерусской книжной учености, основой которой было приобретение спо- ґособности постигать скрытый смысл вещей и развитие умения истолковывать окружающую действительность сквозь призму хри- п панской идеологии1-" Представители образованной элиты ревно- л но хранили исключительное право на постижение, истолкование и даже совершение чудес, знамений и пророчеств. Это не удивительно. так как «монополия на чудо» имела очень большое значение для управления массовым сознанием рядовых людей той эпохи. Важно было, чтобы именно представитель церкви или светской власти привлек внимание населения к некому явлению и объяснил, п о перед ними чудо или знамение, дав ему при этом соответству- ощее истолкование. Всякого рода конкуренты в борьбе за умы; ірос генов безжалостно уничтожались.

Весьма показательны описания событий, произошедших в 1071 в Ростовской земле, где во время неурожая «вьстастадваволъх- ва», которые принялись совершать действия, призванные мистическим образом освободить местное население от надвинувшейся беды. Л іьіческий характер событий в Ростовской земле показан И.Я. Фро- мновым117. Придя на погост, волхвы называли лучших женщин, объявляя. что именно они «держат» урожай, а затем разрезали у них «за плсчемь» и вынимали «любо жито, любо рыбы», и т. д. Действо завершилось убийством многих жен. Чем не чудо? Но оказавшийся поблизости Ян Вышатич безжалостно истребляет кудесников, а мої іах-книжник, много лет спустя описывавший названные события січень едко и с редким здравомыслием разоблачает все эти враждебные чудеса языческих волхвов как вредные фокусы, мороку, и показывает, что в реальности никакой связи с высшими силами опасные обманщики не имеют. Максимум, чем они располагают-это с оветы малосведущих бесов, приведшие их в конечном итоге к смерти16 Псевдопророки выглядят в изображении летописи комично (хотя юмор и довольно мрачный): вот только «волъхвъ» в Новгороде са- моуверенно заявляет: «Чудеса велика сотворю», а вот он уже лежит 14

Подробней об этом см. Долгов В.В. Очерки общественного сознания Древ- I- ем Руси. Учебное пособие. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет». 1999. С. 170. 15

Фроинов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и і олитмчсской борьбы. М.-СПб.: Златоуст, 1995. С. 113-173.

""ПСРЛ.Т. І.Стб. 175-179. мертв от удара князя Глеба118 Комическое не совместимо с сакральным - смешной чудотворец немыслим.

Таким образом, идеологическая борьба велась самыми жес т кими методами. И.Я. Фроянов, однако, склонен, как кажется, не сколько излишне преуменьшать идейную составляющую причин заставлявших представителей княжеской власти вмешиваться f языческие ритуальные убийства. Анализируя аналогичные события в Суздальской земле в 1024 г.119, исследователь видит причин) вмешательства Ярослава исключительно в необходимости произвести «переверстку» дани в связи с неурожайными годами120 Противоборство на идеологическом фронте отвергается им в связи с тем, что в начале XI в. Суздальская земля оставалась еще всецело во власти язычества, и ни о каком соперничестве с христианством не может быть и речи2" С этим последним положением нельзя не согласиться, однако в качестве предположения следует заметить, что идеологическое (религиозное, в данном случае) противодействие могло разворачиваться нетолько по линии христиан- ство-язычесгво, но и по линии «мана», магическая сила кня зя (нус 11, уже и в христианской оболочке) - «мана» языческих волхвов-сму- тьянов. Ведь по мнению, высказанному тем жеИ.Я. Фрояновым в образе древнфусского князя и после христианизации продолжают сохраняться многие пережитки образа вождя родовой эпохи. Следовательно, появление Ярослава в Суздальской земле и расправу с волхвами можно расценивать в том числе как желание защитить и еще раз показать свою монополию на мистическое (и всякое иное) первенство («переверстка» дани в этом случае выглядит как составная часть этого мероприятия).

Помимо эмоциональных средств развенчания «мнимых чудотворцев» существовало и рациональное объяснение того, как э го случается, что сверхъестественные возможности могут оказаі ь- ся в руках личностей, которым по церковным понятиям Бог ЭТ01 дать не должен. В перечень таковых могли попасть помимо своих языческих волхвов еще и древние кудесники, память о которых дошла в письменных источниках, может быть еще античного происхождения. Большая теоретическая выкладка по этому вопросу дана в летописи в связи с историей пророчества о смерти князя Олега (912). История смерти князя примечательна тем, что, описывая ее, древнерусский книжник оказался в довольно сложной ситуации. С одной стороны он не мог, конечно, исключить из повествования столь яркий и, наверное, широко известный сюжет, с другой, идейное наполнение всей этой истории казалось весьма сомнительным, так как провидцем в данном случае выступал не христианский святой или подвижник, а языческий жрец, что само но себе могло быть истолковано некрепкими умами как косвенное подтверждение того, что и «поганые» могут иногда оказываться правы. Для нейтрализации возможных нежелательных выводов сразу после рассказа о сбывшемся предсказании в летописи идет обширная вставка из «Хроники Георгия Амартола»121, начинающаяся фразой «Се же не диво, яко от волхования собывается чародейство», то есть нет ничего удивительного, что языческое колдовство может иметь силу, это не нарушает предначертанного Богом и проповедуемого церковью порядка вещей. Далеерасска- зана история о жизни и чудесах волхва Аполлония Тианского, прибывшего в царствование Диоклетиана из Рима в Византию. В чудесах его, в целом, не было ничего плохого (он избавил жителей Антиохии от комаров и скорпионов), но деятельность его трактуется как безумство и искушение, совершавшееся «ослаблениемъ Божьим и творением бесовьским»122, ведь Аполлоний был язычни- Для мелких чародеев, масштаб деятельности которых был невелик (когда речь не шла о массовых языческих восстаниях, рушении спокойствия целых городов и волостей) законодательством предусматривалось наказание в частном порядке. Устав Ярослава, составленный князем совместно с митрополитом, в случае, если женщина окажется «чародейница, наоузница, или волхва, или зе- лейница» Отдает право «казнить» ее мужу123

Совершенно иное отношение видим мы в древнерусской книжности к «своим» чудотворцам - святым, монахам и чудотворным иконам. Их деятельность широко пропагандировалась, составі яи один из столпов практики воздействия на умы верующих.

Богатый материал для изучения этого вида чудес и чудотворцев дает нам Киево-Печерский патерик124 Монахи превращают лебеду в хлеб, золу в соль, совершают сверхъестественные перемещения в пространстве, воскресают из мертвых и пр. Чудо творение живых монашествующих и представленных в монастыре святых мощей уже умерших-одно из главных показателей их святости.

Весьма любопытны чудеса, сопровождавшие перенесение А11- дреем Боголюбским иконы Богородицы из Вышеградского женского монастыря в киевской земле во Владимир, о которых повествует «Сказание о чудесах владимирской иконы Богородицы» Северо-восточные книжники оказались достойными учениками южных в мастерстве видеть в обыденном действие высших сил и использовать результаты этого «сверхъчувственного» зрения;ия идеологических нужд. По пути в Ростовскую землю со свитой, сопровождавшей князя Андрея происходят разные неприятности: проводник, поехавший на коне искать брода на р. Вачузе, едва не утонул, то запряженный в повозку конь вырвался и набросился па жену попа Микулы, сбил ее с ног и искусал так, что она упала и вс е решили, что она мертва, но на поверку оказалось, что конские зубы повредили лишь бахрому ее одежд, а сама она жива и невредима. Таким образом, в самих случаях не было, в общем-то, ничего необычного. Если в то, что описывается Киево-Печерским патерп- ком современному человеку трудно поверить, то в реальность событий, описанных «Сказанием» верится легко: тонул человек, но повезло ему - выбрался; был у отрока на глазу большой ячмень («изметъ»), а потом прорвался и прошел; «чюдо 6-е» и «чюдо 8-е» это случаи излечения неких женщин от болей в сердце; «чюдо» 4-е и 9-е- благополучно окончившиеся трудные роды. В иной ситуации вряд ли кто-нибудь стал искать в произошедшем отзвуки мистической реальности. Но в «Сказании» благополучный исход этих, в общем-то, не особенно значительных казусов однозначно трактуется как чудеса, явлению которых пострадавшие обязаны Богородице и горячим молитвам, возносимым во время возникших критических ситуаций бывшей при них иконе. И это понятно, ведь случились они во время обретения Владимиро-Суздальской Русью своей главной святыни. Покровительству той же иконы приписывалась блестящая победа, одержанная Андреем Боголюбским в 1164 г. над Волжскими Болгарами125. Для летописцев-идеологов было важнее увидеть в успешно проведенной военной операции не свидетельство блестящих полководческих талантов князя, а доказательство чудотворности образа, обладателем которого стала эта земля. Ход вполне логичный, ведь князь рано или поздно бы умер, а икона - своеобразный аккумулятор высшего авторитета на вечные времена. В обоих случаях решающую роль в осознании случившегося как чуда сыграл не столько характер произошедших событий, сколько идеологическая необходимость связать политические процессы с божественным промыслом, создавшая подходящий настрой и определенную психологическую готовность к восприятию даже обыденных фактов как проявление мистической предопределенности, а стало быть закономерности стремлений владимирских князей к лидерству.

Еще более виртуозное манипулирование сверхъестественными мотивами находим мы в рассказе Суздальской летописи о событиях 1169 г., связанных с походом объединенной рати (суздальско-рязанско-смоленско-полоцкой), направленной князем Андреем Боголюбским на Новгород. Историческая канва событий вырисовывается достаточно четко: войско, возглавляемое Мстиславом шей

Андреевичем, потерпело жесгокоепоражениеот новгородцев. «И куп- ляху суждальць по 2 ногате», - завершает рассказ об этих событиях новгородский летописец21. Суздальский летописец тоже рассказывает о поражении, но как подан материал! Оказывается, за три года до описываемого похода в Новгороде в трех церквях новгородских на трех иконах плакала Богородица, которая провидела пагубу, «хотящую быти над Новгородом» и слезами своими она умолила Сына своего не искоренять города, как прежде были искоренены Содом и Гоморра. В силу этого Господь смилостивился и избавил город от полного разрушения, «зане христиане суть» (по- этому-то город взять и не удалось), но решил примерно наказать новгородцев за все их преступления «рукою благовернаго князя Андрея»126. Таким образом, потерпевшие поражение суздальцы выступают в качестве воплощения карающей (и при этом еще и милосердной) божественной десницы, а Новгород представлен городом, жители которого немногим лучше жителей Содома и Гоморры. Любопытно, что в HIJl никакого упоминания о плачущих иконах ни под 1169 г., ни за три года до этого нет.

Если верно, что чудо в древнерусской культуре выступало средством идеологической борьбы, важным инструментом формирования общественного мнения, то возникает вопрос, насколько сами идейные лидеры верили в чудеса? Не было ли истолкование того или иного события как чуда или знамения лишь пропагандистской уловкой? Приведенный выше пассаж из Лаврентьевской летописи наталкивает именно на такое предположение. Кроме того, как могло случиться, что вещи столь очевидно неправдоподобные как чудеса, описанные в Киево-Печерском патерике могли попасть на страницы литературного произведения, ведь, как было убедительно доказано академиком Д.С. Лихачевым, древнерусская литературная традиция избегала сознательного вымысла? Или все-таки допускала?

Скорее всего, однозначного ответа на поставленный вопрос дать нельзя. С одной стороны, не следует, конечно, преувеличивать иррациональность общественного сознания эпохи раннего средневековья. Трезвых прагматиков хватало и тогда. Весьма примечательп- ны рассуждения боярина Василия (одного из персонажей Киево- Печерского патерика), посланного князем из Суздаля в Киев с грузом золота и серебра на окование гробницы святого Феодосия Печерского29 Ход его мысли изображен так правдоподобно, что вряд ли можно сомневаться в его жизненности. Василий искренне не понимает, что толку тратить богатство на оформление гроба. Княжеское распоряжение он приписывает не благочестию, а отсутствию бережливости. Ни малейшего священного трепета перед і робом святого Феодосия боярин не испытывает. Трезвый ум прак- I ического человека чувствуется и в речах Яна Вышат.ича, который в ответ на развернутую перед ним волхвами картину чудесно- го извлечения из человеческой плоти жита и рыбы сказал: «створилъ Богь человека от земле, составлен костьми и жылами от крове, несь в немь ничтоже, не весь ничтоже, но токъмо единъ Богъ весь».

С другой стороны, вряд ли правильно будет считать, что, например, прославление чудес иконы владимирской Богоматери было тонко и хладнокровно просчитанной PR-акцией по «продвижению» Владимирской земли на роль общерусского центра. Подобная трактовка материала была бы недопустимой модернизацией. Вряд ли также печерские монахи действительно специально выдумывали небылицы во славу своей обители.

Имеющийся материал свидетельствует о том, что скорее всего. известие о чуде (с соответствующим истолкованием) не создавалось специально для нужд «рекламной кампании»- Этот идеологический конструкт складывался естественно как характерный обществу той эпохи способ осмысления реальности. Чудеса «являлись» людям там, где возникала располагающая к этому атмосфера. складывался соответствующий настрой, ожидание чуда, обусловленное социальными, политическими, экономическими или культурными факторами. Такая ситуация возникла, когда везли икону Богоматери во Владимир. Книжник парадоксальным обра-)ом мог явно «подгонять» материал, подавая его в выгодном своему князю или монастырю виде, и в то же время сам верить, считая, что лишь правильно истолковал, увидел, прочитал знаки высшей реальности.

Если рассуждать в самом общем виде, то функцию чуда в общественном сознании можно определить следующим образом: это была ниша для «укладывания» в общую картину мира фактов, необъяснимых с позиции тривиального житейского опыта. В настоящее время из этой «ниши» «чудо» почти полностью вытеснила «наука», занявшая место «универсального объяснителя» для современного обывателя, предпочитающего сугубо естественные (по крайней мере, на вид) теории метафизическим. Причины появления «кровавой звезды» современный человек уяснит из соответствующего раздела учебника астрономии. Усиление политического значения того или иного государства сегодня возьмутся объяснять политологи, экономисты, историки (тоже, кстати, подобно древним «специалистам по чудесам» не упускающие возможности привнести в свои истолкования атмосферу идеологических баталий). А в Древней Руси вышеозначенные и подобные им явления получали «прописку» в структуре мировосприятия через понятие «чудо».

Большую роль в мистическом восприятии реальности играла сила общественного настроения. Настроенность на чудо, с постулирования которой в качестве одной из базовых особенностей древнерусского общественного сознания была начата настоящая работа, могла иметь различные степени интенсивности. Именно в силу более мощного настроя чудеса Киево-Печерского патерика гораздо более «чудесны», чем владимирские - ведь монахи, жившие за стенами монастыря, доводили себя до высшей степени религиозной экзальтации, ощущая непосредственную близость горнего мира. Преподобному Исакию, рассказ о котором помещен в ПВЛ, послесеми лет добровольного заточения в тесной пещерке, где он в течение всего этого времени никогда не лежал, помалу ел и помалу спал явилась целая компания бесов, представившихся ангелами, и чуть не до смерти заморочивших подвижника127 Фантазировал ли монах, рассказывая братии о случившемся? Учитывая образ жизни Исакия, предшествую- щий их появлению, врядли. Так современный человек, вообще-то в эииедения не верящий, насмотревшись фильмов ужасов, вдругвпол- it искренне пугается и вскрикивает, увидев во мгле белесый силуэт. З і видел приведение, или оно ему показалось? Все будет зависеть л психологической установки. В конечном итоге, чудо несверхъесте- .твспное событие, а сверхъестественное его объяснение.

Таким образом, древнерусским свидетелям и толкователям дес и знамений не было никакой нужды лгать. В качестве чуда в? і п ексте общественного сознания той эпохи при подходящей ситу- 1

пі мог быть воспринят и вполне обыденный факт повседневной кнзни (прошедший ячмень), и необычное природное явление (напри- п р, появление кометы), и галлюцинация, и, собственно, чудо (воп- хн; о том бывают ли в реальности чудеса не рассматривается в к стоящей работе, поэтому допустим и такую возможность).

Итак, проведенный анализ позволяет сделать следующие выводы: 1.

Чудесное - неотъемлемая часть картины мира человека ран- «го русского средневековья. Общественному сознанию населені Древней Руси была характерна психологическая открытость к

:приятию сверхъестественного, постоянная настроенность на „ до. готовность уверовать. Это явление может быть также опре- леио как сниженная (по сравнению с современным человеком) срнтичность по отношению к сверхъестественным объяснениям ibj ений окружающего мира. 2.

Для вычленения чуда из общего потока событий повседнев- 1с ii жизни необходим был определенный интеллектуальный навык, :о і орый, как правило, являлся результатом специальной подготов-

дававшей идейным вождям общества (первоначально язычес- ІІ.М жрецам, а затем, после долгой борьбы, православному духо- с їству) мощное оружие идеологического воздействия на умы и о жание общества. В качестве «теоретической базы» истолкова-

Лес русскими книжниками широко использовались перевод- it; сочинения византийских авторов. 3.

Апелляция к «чуду», «знамению» имела в древнерусской ли- ера туре (а значит, надо полагать, и в сознании) значение показа- С.1Н неслучайности, мистической предопределенности, предначер- а ^ ности связанного с чудом или знамением события. Если те или шые события, человек или предмет обнаруживали связь с выс- мистической реальностью, они, тем самым, входили в разряд Использование сверхъестественных мотивов в качестве идеологического оружия в политической борьбе не отменяло, однак э. веры самих идеологов в чудо. Для нужд «идейного фронта» чудес не выдумывались, а нужным образом истолковывались. Тракто з- ка выгодная становилась трактовкой правильной. 5.

Постоянная готовность к восприятию чуда имела вполне определенную функцию в общественном сознании: это была ниша для «укладывания» в общую картину мира фактов, необъяснимых с позиции тривиального житейского опыта. 6.

Большую роль в восприятии некого явления как чуда пни знамения большую роль играло общественное настроение, создававшее в каждой конкретной ситуации более или менее благоир и- ятные для этого условия.

Восприятие мира средневековым человеком существенно отличалось от нашего. Человек не ощущал себя гражданином вселенной, ему хватало ближайшей окружающей среды, а все остальное казалось чуждым и враж-дебным. Время он определял приблизительно, по солнцу или по пению петуха, и не ценил его. Даже историков устраивали такие малозначитель-ные «даты», как «когда дни стали длиннее» или «когда правил такой-то король». Сначала люди относились к себе и другим пренебрежительно, ведь христианство считало их греховными от природы. Но постепенно со-зрела мысль, что грехи можно искупить молитвами, постами и трудом. С тех пор человек начал уважать себя и труд. Кто не работал, тот вызывал общее осуждение. Самоуважение человека возросло настолько, что Бога в его земном воплощении стали изображать по человеческому подобию.

Социальное неравенство казалось нормальным явлением. Считалось, что каждый должен удовлетворяться своим местом в обществе. Добиваться большего означало проявлять горды-ню, скатываться вниз по социальной лестнице — пренебрегать собой.

Средневековый человек боялся все-го на свете. Боялся потерять кусок хле-ба, боялся за свое здоровье и жизнь, боялся потустороннего мира, ведь церковь пугала его, что почти всем уго-тованы адские муки. Страх вызывали у него волки, которые иногда нападали на человека среди бела дня, чужаки. Человеку во всем мерещились происки дьявола. В XII в. сложилось представ-ление о семи смертных грехах (горды-ня, скупость, чревоугодие, роскошь, гнев, зависть и лень). Изобрели и средство против грехов — исповедь. Исповедался — и снова можешь грешить... Полагались также на заступничество Богородицы и святых, которых, для большей уверенности, стремились иметь как можно больше. Материал с сайта

Мир средневековый человек воспринимал через символы. Символами считались отдельные числа, цвета, изображения и т. п. Так, пурпурный цвет символизировал королевское достоинство, зеленый — молодость, желтый — зло, золотой — власть и господство и т. п. Средневековье вери-ло также в вещие сны, жаждало чуда. Впрочем, не все ломали себе голо-ву, как избежать адских мук и «спасти» свою душу. Были и такие, кого интересовало только то, как весело провести время.

Из перечня чудес на территории королевства Арль

Ламии, или маски, или стрии — это, как полагают лекари, ночные призраки, а как утверждает Августин, — демоны. Также и лары проника-ют ночью в жилище, вызывают у спящих кошмары, нарушают порядок в доме и переносят детей с одного места на другое. Именно это и случилось с Умберто, архиепископом Арльским,., когда он был еще ребенком.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском