Ныряльщик. Из шиллера

Бал­ла­да – это ли­ро-эпи­че­ское про­из­ве­де­ние, то есть рас­сказ, из­ло­жен­ный в по­э­ти­че­ской форме, ис­то­ри­че­ско­го, ми­фи­че­ско­го или ге­ро­и­че­ско­го ха­рак­те­ра. Сюжет бал­ла­ды обыч­но за­им­ству­ет­ся из фольк­ло­ра. Бал­ла­ды часто кла­дут­ся на му­зы­ку.

Бал­ла­ды – это ви­зит­ная кар­точ­ка Жу­ков­ско­го (рис. 1), хотя он писал много, в том числе и до­воль­но боль­шие, объ­ём­ные тек­сты. Но бал­ла­да – от­дель­ные дра­ма­ти­че­ские сти­хо­тво­ре­ния с рез­ким, кру­тым, бу­до­ра­жа­щим сю­же­том – это ос­нов­ное, чем он па­мя­тен нам сей­час.

Рис. 1. В.А. Жу­ков­ский. Ху­дож­ник О. А. Ки­прен­ский

Пуш­кин в сти­хах его так и на­зы­вал – «бал­лад­ник мой»:

Про­сти, бал­лад­ник мой,

Бе­лё­ва мир­ный жи­тель!

Да будет Феб с тобой,

Наш дав­ний по­кро­ви­тель!

Ты счаст­лив средь полей

И в хи­жине укром­ной.

Как юный со­ло­вей

В про­хла­де рощи тём­ной…

А.С. Пуш­кин (рис. 2)

Рис. 2. А.С. Пуш­кин

Жу­ков­ский стал бал­лад­ни­ком, по­то­му что был ро­ман­ти­ком.

Жанр бал­ла­ды вошёл в оби­ход в конце XVIII – нач. XIX веков у ро­ман­ти­че­ских по­этов, в первую оче­редь у нем­цев и ан­гли­чан. Жу­ков­ский пре­крас­но знал эти языки и охот­но с них пе­ре­во­дил. Таким об­ра­зом, он пе­ре­вёл боль­шое ко­ли­че­ство бал­лад.

Перевод «Одиссеи»

Ва­си­лий Жу­ков­ский был тесно свя­зан с Гер­ма­ни­ей в те­че­ние своей жизни, хотя за гра­ни­цей пер­вый раз он ока­зал­ся до­воль­но позд­но, ему было лет 40. Но немец­кий язык он знал хо­ро­шо с дет­ства. Он много пе­ре­во­дил и хо­ро­шо знал немец­кую куль­ту­ру. Этот его ин­те­рес по­сте­пен­но стал ча­стью его судь­бы.

У Жу­ков­ско­го был друг – ху­дож­ник Ев­граф Рей­терн (рис. 3).

Рис. 3. Ев­граф Рей­терн

Это был рус­ско-немец­кий ху­дож­ник, немец по про­ис­хож­де­нию, ко­то­рый жил и в Рос­сии, и в Гер­ма­нии. Он по­те­рял пра­вую руку в войне с На­по­лео­ном в Лейп­циг­ском сра­же­нии, бу­дучи в со­ста­ве рус­ской армии. После этого он стал од­но­ру­ким ху­дож­ни­ком, левой рукой он со­зда­вал кар­ти­ны.

Рей­терн – до­воль­но круп­ная фи­гу­ра в ху­до­же­ствен­ной жизни Гер­ма­нии того вре­ме­ни. Он был од­но­вре­мен­но дру­гом рус­ских ху­дож­ни­ков и по­этов и очень близ­ким дру­гом Жу­ков­ско­го.

Жу­ков­ский же­нил­ся на стар­шей до­че­ри Рей­тер­на Ели­за­ве­те Рей­терн и после этого пе­ре­ехал в Гер­ма­нию. Сла­бое здо­ро­вье его жены тре­бо­ва­ло спо­кой­ной, раз­ме­рен­ной жизни.

В Гер­ма­нии Жу­ков­ский со­вер­ша­ет свой самый гран­ди­оз­ный и самый важ­ные труд. Он пе­ре­во­дит на рус­ский язык «Одис­сею» – зна­ме­ни­тую эпи­че­скую поэму Го­ме­ра (рис. 4).

Рис. 4. Жан-Ба­тист-Огюст Ле­лу­ар «Апо­фе­оз Го­ме­ра»

Очень ин­те­рес­но, как был сде­лан этот пе­ре­вод. Дело в том, что Жу­ков­ский не знал древ­не­гре­че­ско­го языка, по­это­му «Одис­сею» он пе­ре­во­дил с немец­ко­го. Сде­лал он это с по­мо­щью под­строч­ни­ка.

Под­строч­ник – под­строч­ный, бук­валь­ный пе­ре­вод ка­ко­го-ни­будь тек­ста.

Че­ло­век, зна­ю­щий язык, берёт ка­кое-то про­из­ве­де­ние на этом языке и не де­ла­ет ху­до­же­ствен­ный пе­ре­вод, но даёт зна­че­ние каж­до­го слова на дру­гом языке.

То есть немец­кий про­фес­сор, зна­ток гре­че­ской ан­тич­но­сти, сде­лал под­строч­ник для Жу­ков­ско­го. Для каж­до­го слова «Одис­сеи» нашёл немец­кий эк­ви­ва­лент. И с этим под­строч­ни­ком Жу­ков­ский имел дело. То есть он пе­ре­вёл «Одис­сею» с древ­не­гре­че­ско­го языка на рус­ский через немец­кий язык. Эта ис­то­рия ка­жет­ся очень ин­те­рес­ной и за­ни­ма­тель­ной. Пе­ре­вод пре­кра­сен, хоть и несёт черты услов­но­сти того вре­ме­ни, дра­ма­ти­че­ских штам­пов и т. д.

В Гер­ма­нии Жу­ков­ский про­вёл по­след­ние 10 лет своей жизни, пе­ре­во­дя глав­ным об­ра­зом «Одис­сею». Скон­чал­ся он в Гер­ма­нии, но был по­гре­бён в сто­ли­це Рос­сии, в Санкт-Пе­тер­бур­ге.

«Одис­сея» – это на­след­ство Жу­ков­ско­го, ко­то­рым не стоит пре­не­бре­гать. Не стоит пу­гать­ся её боль­ших раз­ме­ров или раз­ме­ра стиха, ко­то­рым это про­из­ве­де­ние на­пи­са­но. Всё это не так слож­но, как может по­ка­зать­ся. Если вы от­кро­е­те эту книгу, по­лю­би­те этот пе­ву­чий стих, то бу­де­те на­граж­де­ны за труд чте­ния, за тер­пе­ние, ведь там по­и­стине много пре­крас­но­го.

Оригинальные и переведённые баллады Жуковского

Бал­ла­да «Кубок» – это воль­ный пе­ре­вод бал­ла­ды Шил­ле­ра (рис. 5) (немец­ко­го поэта). В ори­ги­на­ле эта бал­ла­да на­зы­ва­ет­ся «Der Taucher» (в пер. – во­до­лаз, ны­ряль­щик).

Рис. 5. Фри­дрих Шил­лер

Воль­ный пе­ре­вод – пе­ре­вод клю­че­вой ин­фор­ма­ции без учёта фор­маль­ных ком­по­нен­тов ис­ход­но­го тек­ста.

Во вре­ме­на Жу­ков­ско­го не было со­вре­мен­но­го по­ня­тия о пе­ре­во­де. Сей­час мы ждём от пе­ре­во­да точ­но­сти, со­блю­де­ния пе­ре­вод­чи­ком «буквы тек­ста», ко­то­рый он пе­ре­во­дит. Тогда всё было иначе: было важно пе­ре­дать не «букву тек­ста», а его дух.

За­ча­стую пе­ре­вод­чи­ки того вре­ме­ни что-то до­бав­ля­ли от себя, что-то со­кра­ща­ли, ме­ня­ли имена, на­зва­ния мест, чув­ство­ва­ли себя очень воль­но, очень сво­бод­но. По­это­му за­ча­стую по­э­ти­че­ские пе­ре­во­ды того вре­ме­ни – это прак­ти­че­ски ори­ги­наль­ные про­из­ве­де­ния пе­ре­вод­чи­ка. Тут нет твёр­дой грани, тя­же­ло по­нять, где за­кан­чи­ва­ет­ся Шил­лер или Валь­тер Скотт и на­чи­на­ет­ся, в дан­ном слу­чае, Жу­ков­ский.

За­ча­стую бал­ла­ды под име­нем Жу­ков­ско­го, осо­бен­но в дет­ских из­да­ни­ях (рис. 6), пуб­ли­ку­ют, не ука­зы­вая ис­точ­ни­ки.

Рис. 6. А. Кош­кин. Ил­лю­стра­ция к сбор­ни­ку бал­лад В. А. Жу­ков­ско­го

В этом есть ка­кая-то свое­об­раз­ная спра­вед­ли­вость, хотя это не очень кор­рект­но с на­уч­ной точки зре­ния. Если вы по­ло­жи­те перед собой ка­кую-ни­будь книж­ку с бал­ла­да­ми, а на об­лож­ке будет круп­ны­ми бук­ва­ми на­пи­са­но «Жу­ков­ский», про­чи­тав ее, вы не уви­ди­те раз­ли­чия между тек­ста­ми, ко­то­рые там есть. Хотя одни – ори­ги­наль­ные бал­ла­ды, ко­то­рые Жу­ков­ский сде­лал из ни­че­го, пол­но­стью со­чи­нил, а дру­гие – пе­ре­во­ды, в той или иной сте­пе­ни воль­ные. Мы можем ска­зать, что любой текст, ко­то­рый Жу­ков­ский пе­ре­во­дил, он делал своим, при­да­вал ему ка­кую-то свою осо­бен­ную сти­ли­сти­ку.

Сти­ли­сти­ка – со­во­куп­ность при­зна­ков, ха­рак­те­ри­зу­ю­щих ис­кус­ство опре­де­лён­но­го вре­ме­ни, на­прав­ле­ния или ин­ди­ви­ду­аль­ную ма­не­ру ав­то­ра.

Имен­но в пе­ре­во­дах Жу­ков­ско­го ветки и цветы за­пад­ной ро­ман­ти­че­ской по­э­зии от­лич­но при­ви­лись к древу рус­ской по­э­зии.

Пуш­кин счи­тал Жу­ков­ско­го отцом со­вре­мен­ной рус­ской по­э­зии ро­ман­ти­че­ской, де­мо­кра­ти­че­ской. За Жу­ков­ским пошли мно­гие по пути со­зда­ния бал­лад и дру­гих про­из­ве­де­ний ро­ман­ти­че­ских жан­ров.

Фридрих Шиллер

Немец­кий поэт и дра­ма­тург Фри­дрих Шил­лер, ко­то­ро­го очень лю­би­ли пе­ре­во­дить Жу­ков­ский и дру­гие рус­ские ро­ман­ти­ки, счи­та­ет­ся одним из ве­ли­чай­ших ав­то­ров и в Гер­ма­нии, и во­об­ще в Ев­ро­пе. На­при­мер, его «Ода к ра­до­сти», по­ло­жен­ная на му­зы­ку Бет­хо­ве­на (рис. 7), в из­ме­нён­ном виде – гимн Ев­ро­пей­ско­го Союза.

Рис. 7. Лю­двиг Бет­хо­вен

Одна из глав­ных, ин­те­рес­ных, круп­ных, осо­бен­но­стей жизни Шил­ле­ра – его друж­ба с немец­ким ге­ни­ем Иоган­ном Гёте (рис. 8). Их за­ча­стую пред­став­ля­ют как нераз­рыв­ную пару. Гёте и Шил­лер – вей­мар­ские ав­то­ры, вей­мар­ские ро­ман­ти­ки, они же клас­си­ки, по­то­му что они несколь­ко раз в те­че­ние своей жизни ме­ня­ли свои ху­до­же­ствен­ные вкусы.

Рис. 8. Иоганн Гёте

Может быть, Шил­ле­ру даже немно­го по­вре­ди­ла друж­ба с Гёте, по­то­му что Гёте – это немец­кий Пуш­кин, Шекс­пир, то есть немец­кий автор «номер один». Шил­лер тоже лю­би­мый, тоже по­чи­та­е­мый, но на­хо­дил­ся немно­го в тени Гёте. Он и жил недол­го, в от­ли­чие от дол­го­жи­те­ля Гёте.

Писал Шил­лер не толь­ко стихи, бал­ла­ды и ли­ри­че­ские сти­хо­тво­ре­ния, но и прозу, и фи­ло­соф­ские со­чи­не­ния, и драмы.

В Гер­ма­нии осо­бен­но лю­би­ли его драму «Раз­бой­ни­ки». Глав­ный герой этой пьесы, Карл Моор, – бла­го­род­ный раз­бой­ник. Он ста­но­вит­ся на путь пар­ти­зан­ской войны с ме­щан­ством, с ти­ра­на­ми, с вла­ды­ка­ми мира сего. Он вы­сту­па­ет как один из пер­вых бла­го­род­ных раз­бой­ни­ков, и Шил­лер вво­дит эту тему в ми­ро­вую ли­те­ра­ту­ру, в том числе в рус­скую (вспом­ни­те «Дуб­ров­ско­го»). С Шил­ле­ра и пошла мода на бла­го­род­ных раз­бой­ни­ков, по­э­ти­за­цию мя­те­жа, вос­ста­ния. Это его вклад в ми­ро­вую куль­ту­ру.

Мотивы и основы баллады «Кубок»

Бал­ла­да «Кубок» (рис. 9), как мно­гие дру­гие ав­тор­ские ли­те­ра­тур­ные бал­ла­ды, имеет ле­ген­дар­ную ос­но­ву о том, как пра­ви­тель даёт неко­му че­ло­ве­ку опас­ное за­да­ние или ино­гда сам храб­рец пы­та­ет­ся со­вер­шить по­двиг, спус­ка­ет­ся в вод­ные глу­би­ны и по­ги­ба­ет.

Рис. 9. Об­лож­ка книги 1913 года из­да­ния

Подробный анализ баллады «Кубок» В. А Жуковского

Про­ана­ли­зи­ру­ем бал­ла­ду «Кубок», про­чи­та­ем её, по­смот­рим, что в ней есть за­ни­ма­тель­но­го, кроме кра­со­ты стиха и яркой де­ко­ра­тив­но­сти, ко­то­рой она от­ли­ча­ет­ся.

На­ча­ло бал­ла­ды:

«Кто, ры­царь ли знат­ный иль лат­ник про­стой,
В ту без­дну прыг­нет с вы­ши­ны?
Бро­саю мой кубок туда зо­ло­той:
Кто сыщет во тьме глу­би­ны
Мой кубок и с ним воз­вра­тит­ся без­вред­но,
Тому он и будет на­гра­дой по­бед­ной».

Рис. 10. Ил­лю­стра­ция Л. Зу­сма­на в книге 1936 г. из­да­ния

Так царь воз­гла­сил, и с вы­со­кой скалы,
Ви­сев­шей над без­дной мор­ской,
В пу­чи­ну без­дон­ной, зи­я­ю­щей мглы
Он бро­сил свой кубок зла­той.
«Кто, сме­лый, на по­двиг опас­ный ре­шит­ся?
Кто сыщет мой кубок и с ним воз­вра­тит­ся?»

Но ры­царь и лат­ник недвиж­но стоят;
Мол­ча­нье - на вызов ответ;
В мол­ча­нье на гроз­ное море гля­дят;
За куб­ком от­важ­но­го нет.
И в тре­тий раз царь воз­гла­сил гро­мо­глас­но:
«Оты­щет­ся ль сме­лый на по­двиг опас­ный?»

Это зачин. При­чём, как во­дит­ся в фольк­лор­ных на­род­ных текстах, всё по­вто­ря­ет­ся три раза, то есть царь три­жды бро­са­ет свой вызов. Это мог бы быть вызов на бой, если бы вы­кли­кал его не царь, а ка­кой-ни­будь гроз­ный ры­царь.

Ста­но­вит­ся видна кон­струк­ция про­из­ве­де­ния. Чи­та­те­лю по­нят­но, что пред­сто­ит нечто опас­ное, гроз­ное. Никто не ре­ша­ет­ся. Толь­ко после тре­тье­го вы­зо­ва вы­хо­дит герой (рис. 11):

«И все без­от­вет­ны... вдруг паж мо­ло­дой
Сми­рен­но и дерз­ко впе­ред;
Он снял епан­чу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кла­дет...
И дамы и ры­ца­ри мыс­лят, без­глас­ны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, пре­крас­ный?»

Рис. 11. Паж при­ни­ма­ет вызов царя

Не слу­чай­но вызов при­ни­ма­ет не ры­царь, а паж.

Паж – в сред­не­ве­ко­вой за­пад­ной Ев­ро­пе маль­чик из дво­рян­ской семьи, со­сто­яв­ший на служ­бе (в ка­че­стве лич­но­го слуги) у знат­ной особы; пер­вая сту­пень к по­свя­ще­нию в ры­ца­ри.

Для того чтобы этот паж стал ры­ца­рем, ему нужно прой­ти неко­то­рые ис­пы­та­ния, а потом будет тор­же­ствен­ное по­свя­ще­ние. По­это­му вызов царя для пажа – шанс быст­ро про­ско­чить через все эти ис­пы­та­ния. По­нят­но, что если он со­вер­шит по­двиг, то он сразу ста­нет ры­ца­рем с пре­крас­ной ре­пу­та­ци­ей, он будет не про­сто одним из мно­гих ры­ца­рей, а че­ло­ве­ком, ко­то­рый от­ли­чил­ся перед всеми: перед царём, его сви­той и осталь­ны­ми ры­ца­ря­ми.

«И он под­сту­па­ет к на­кло­ну скалы
И взор устре­мил в глу­би­ну...
Из чрева пу­чи­ны бе­жа­ли валы,
Шумя и гремя, в вы­ши­ну;
И волны спи­ра­лись и пена ки­пе­ла:
Как будто гроза, на­сту­пая, ре­ве­ла. (Рис. 12)

Рис. 12. Ил­лю­стра­ция Л. Зу­сма­на в книге 1936 г. из­да­ния

И воет, и сви­щет, и бьет, и шипит,
Как влага, ме­ша­ясь с огнем,

Ды­мя­щим­ся пена стол­бом;
Пу­чи­на бун­ту­ет, пу­чи­на кло­ко­чет...
Не море ль из моря из­верг­нуть­ся хочет?

И вдруг, успо­ко­ясь, вол­не­нье легло;
И гроз­но из пены седой
Ра­зи­ну­лось чер­ною щелью жерло;
И воды об­рат­но тол­пой
По­мча­лись во глубь ис­то­щен­но­го чрева;
И глубь за­сто­на­ла от грома и рева».

Опи­са­ние мор­ской сти­хии, ко­то­рое мы видим в этих стро­фах, ха­рак­тер­но для по­э­зии ро­ман­тиз­ма.

Ро­ман­тизм – яв­ле­ние ев­ро­пей­ской куль­ту­ры XVIII–XIX веков. Ха­рак­те­ри­зу­ет­ся утвер­жде­ни­ем са­мо­цен­но­сти ду­хов­но-твор­че­ской жизни лич­но­сти, изоб­ра­же­ни­ем силь­ных ха­рак­те­ров, оду­хо­тво­рён­ной и це­ли­тель­ной при­ро­ды.

Мор­ская сти­хия, мор­ская глу­би­на из­дав­на при­вле­ка­ла людей как образ враж­деб­ной сти­хии, ко­то­рую надо по­бо­роть. В мор­ской глу­бине про­ис­хо­дят вся­кие ужасы, живут мон­стры. По­это­му спу­стить­ся на мор­ское дно – это по­двиг по­дви­гов. В ми­фо­ло­гии это всё равно что спу­стить­ся в мир мёрт­вых, в под­зем­ное цар­ство. Тот, кто туда спу­стит­ся, со­вер­шит ве­ли­чай­ший по­двиг, и, если он под­ни­мет­ся на­верх из под­зем­но­го цар­ства или с мор­ско­го дна, это всё равно что новое рож­де­ние героя, а рож­да­ет­ся он в новом, более пре­крас­ном ка­че­стве и об­ли­ке, чем был пре­жде.

«И он, упре­дя разъ­ярен­ный при­лив,
Спа­си­те­ля-бо­га при­звал,
И дрог­ну­ли зри­те­ли, все возо­пив, -
Уж юноша в без­дне про­пал.
И без­дна та­ин­ствен­но зев свой за­кры­ла:
Его не спа­сет ни­ка­кая уж сила».

Вот на­сту­па­ет ужас­ный мо­мент – юноша бро­са­ет­ся в эту самую силу, ко­то­рая сей­час его за­тя­нет, как все ду­ма­ют, без­воз­врат­но. Об­ра­ти­те вни­ма­ние на очень су­ще­ствен­ный мо­мент – он пры­га­ет, по­мо­лив­шись перед этим. То есть он вру­ча­ет себя за­ступ­ни­че­ству небес­ных сил. Это важ­ный мо­мент для по­ни­ма­ния смыс­ла про­из­ве­де­ния.

«Над без­дной утих­ло... в ней глухо шумит...
И каж­дый, очей от­ве­сти
Не смея от без­дны, пе­чаль­но твер­дит:
«Кра­са­вец от­важ­ный, про­сти!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И серд­це у всех ожи­да­ни­ем ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец зо­ло­той,
Ска­зав: кто венец воз­вра­тит,
Тот с ним и пре­стол мой раз­де­лит со мной! -
Меня твой пре­стол не пре­льстит.
Того, что скры­ва­ет та без­дна немая,
Ничья здесь душа не рас­ска­жет живая.

Нема­ло судов, за­кру­жен­ных вол­ной,
Гло­та­ла ее глу­би­на:
Все мел­кой назад вы­ле­та­ли щепой
С ее непри­ступ­но­го дна...»
Но слы­шит­ся снова в пу­чине глу­бо­кой
Как будто роп­та­нье грозы неда­ле­кой».

Этот мо­мент ожи­да­ния по­ка­зы­ва­ет чи­та­те­лям раз­ни­цу между пажом и всеми осталь­ны­ми. Все люди ра­зум­ные (все эти лат­ни­ки, ры­ца­ри), при­вык­шие к опас­но­сти, в эту без­дну ни за что по­ле­зут, по­то­му что знают, что это номер смер­тель­ный. Очень важны строч­ки, ко­то­рые опи­сы­ва­ют мысли и думы ры­ца­рей и лат­ни­ков, их пря­мая речь:

«Того, что скры­ва­ет та без­дна немая,
Ничья здесь душа не рас­ска­жет живая».

Это предо­сте­ре­же­ние: не стоит лезть туда, куда не сле­ду­ет, у мира есть неко­то­рые тайны.

«И воет, и сви­щет, и бьет, и шипит,
Как влага, ме­ша­ясь с огнем,
Волна за вол­ною; и к небу летит
Ды­мя­щим­ся пена стол­бом...
И брыз­нул поток с оглу­ши­тель­ным ревом,
Из­верг­ну­тый без­дны зи­я­ю­щим зевом.

Вдруг... что-то сквозь пену седой глу­би­ны
Мельк­ну­ло живой бе­лиз­ной...
Мельк­ну­ла рука и плечо из волны...
И бо­рет­ся, спо­рит с вол­ной...
И видят – весь берег по­тряс­ся от клича –
Он левою пра­вит, а в пра­вой до­бы­ча (рис. 13).

Рис. 13. Ил­лю­стра­ция Д. Мит­ро­хи­на в книге 1913 года из­да­ния

И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий при­вет­ство­вал свет...
И каж­дый с ве­се­льем: «Он жив! - по­вто­рял. -
Чу­дес­нее по­дви­га нет!
Из том­но­го гроба, из про­па­сти влаж­ной
Спас душу живую кра­са­вец от­важ­ный».

Слова «из мёрт­во­го гроба» под­твер­жда­ют суж­де­ние о том, что спу­стить­ся под воду рав­но­силь­но тому, что спу­стить­ся в мир мёрт­вых.

Мы видим пре­крас­ную сцену ли­ко­ва­ния. Всё хо­ро­шо. Тут бы Жу­ков­ско­му и Шил­ле­ру за­кон­чить по­вест­во­ва­ние, по­ста­вить точку. Но тогда это не будет ничем осо­бен­ным – обыч­ный рас­сказ о храб­ром че­ло­ве­ке. Ин­те­рес­но, ярко, но про­сто. И вот здесь на­чи­на­ет­ся самое ин­те­рес­ное. Что он там видел? Как от­не­стись к уви­ден­но­му? Как даль­ше себя по­ве­дут царь, ры­ца­ри и лат­ни­ки, пло­вец и ещё один пер­со­наж, ко­то­рый вско­ре по­явит­ся?

«Он на берег вышел; он встре­чен тол­пой;
К ца­ре­вым ногам он упал;
И кубок у ног по­ло­жил зо­ло­той;
И до­че­ри царь при­ка­зал:
Дать юноше кубок с стру­ей ви­но­гра­да;
И в сла­дость была для него та на­гра­да (рис. 14).

Рис. 14. Ил­лю­стра­ция Д. Мит­ро­хи­на в книге 1913 года из­да­ния

«Да здрав­ству­ет царь! Кто живет на земле,
Тот жиз­нью зем­ной ве­се­лись!
Но страш­но в под­зем­ной та­ин­ствен­ной мгле..
И смерт­ный пред богом сми­рись:
И мыс­лью своей не желай дерз­но­вен­но
Знать тайны, им мудро от нас со­кро­вен­ной».

По­след­ние стро­ки – это до­клад юно­ши-плов­ца о своём по­дви­ге. Он его со­вер­шил, но при­зна­ёт, что было страш­но, что было плохо, что на ве­сё­лой спо­кой­ной земле жить лучше, чем ны­рять в без­дну. Он го­во­рит то же самое, что го­во­ри­ли ры­ца­ри, сто­яв­шие на бе­ре­гу: и смерт­ный пред богом сми­рись. Не стоит лезть в неиз­ве­дан­ное. Он это со­вер­шил, но хо­ро­шо ли это? Сде­лал бы он это по соб­ствен­ной воле, без воли царя?

«Стре­лою стре­мглав по­ле­тел я туда...
И вдруг мне нав­стре­чу поток;
Из тре­щи­ны камня ли­ла­ся вода;
И ви­хорь ужас­ный по­влек
Меня в глу­би­ну с непо­нят­ною силой...
И страш­но меня там кру­жи­ло и било.

Но богу мо­лит­ву тогда я при­нес,
И он мне спа­си­те­лем был:
Тор­ча­щий из мглы я уви­дел утес
И креп­ко его об­хва­тил;
Висел там и кубок на ветви ко­рал­ла:
В без­дон­ное влага его не умча­ла.

И смут­но все было внизу подо мной
В пур­пу­ро­вом су­мра­ке там;
Все спало для слуха в той без­дне глу­хой;
Но ви­де­лось страш­но очам,
Как дви­га­лись в ней без­об­раз­ные груды,
Мор­ской глу­би­ны неска­зан­ные чуды (рис. 15).

Рис. 15. Ил­лю­стра­ция Д. Мит­ро­хи­на в книге 1913 года из­да­ния

Я видел, как в чер­ной пу­чине кипят,
В гро­мад­ный сви­ва­я­ся клуб,
И млат во­дя­ной, и урод­ли­вый скат,
И ужас морей од­но­зуб;
И смер­тью гро­зил мне, зу­ба­ми свер­кая,
Мокой нена­сыт­ный, гиена мор­ская.

И был я один с неиз­беж­ной судь­бой,
От взора людей да­ле­ко;
Одни меж чу­до­вищ с лю­бя­щей душой;
Во чреве земли, глу­бо­ко
Под зву­ком живым че­ло­ве­чье­го слова,
Меж страш­ных жиль­цов под­зе­ме­лья немо­ва.

И я со­дро­гал­ся... вдруг слышу: пол­зет
Сто­но­гое гроз­но из мглы,
И хочет схва­тить, и ра­зи­нул­ся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спа­се­ньем: я схва­чен при­ли­вом
И вы­бро­шен вверх во­до­ме­та по­ры­вом».

По­яв­ля­ет­ся неве­ро­ят­но вы­ра­зи­тель­ная кар­тин­ка, и всё это очень зримо и пред­ста­ви­мо. Вся эта во­дя­ная си­сте­ма дей­стви­тель­но ра­бо­та­ет, как жерло вул­ка­на или ка­кой-то ги­гант­ский гей­зер: втя­ги­ва­ет воду на дно и вы­бра­сы­ва­ет её на­верх. Всё это легко пред­ста­вить, как и героя, ко­то­рый в этом жерле ту­да-сю­да пе­ре­дви­га­ет­ся, а под ним – чу­ди­ще. Это внеш­ний план – герой и мор­ские без­дны. С дру­гой сто­ро­ны, непре­рыв­но про­дол­жа­ет­ся рас­суж­де­ние о смыс­ле про­ис­хо­дя­ще­го. Юноша снова го­во­рит, что он спас­ся мо­лит­вой. Он под­чёр­ки­ва­ет оди­но­че­ство че­ло­ве­че­ской души среди хо­лод­ных бездн, он там как будто бы по­гре­бён за­жи­во.

Чу­де­сен рас­сказ по­ка­зал­ся царю:
«Мой кубок возь­ми зо­ло­той;
Но с ним я и пер­стень тебе по­да­рю,
В ко­то­ром алмаз до­ро­гой,
Когда ты на по­двиг от­ва­жишь­ся снова
И тайны все дна пе­ре­ска­жешь мор­с­ко­ва».

То слыша, ца­рев­на с вол­не­ньем в груди,
Крас­нея, царю го­во­рит:
«До­воль­но, ро­ди­тель, его по­ща­ди!
По­доб­ное кто со­вер­шит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То ры­ца­ря вышли, не пажа мла­до­ва».

Царь хочет про­дол­же­ния, он хочет, чтобы паж по­вто­рил свой по­двиг, но те­перь мо­ти­вы у царя дру­гие. До этого он хотел про­сто по­за­ба­вить­ся чужим при­клю­че­ни­ем, чтобы его под­дан­ные по­ка­за­ли, на что они спо­соб­ны, про­яви­ли свою удаль. Те­перь у него ка­кая-то новая жажда по­зна­ния. Он хочет знать, что на дне мор­ском, он хочет, чтоб ему рас­ска­за­ли ещё. Это очень важ­ный мо­мент. Он хочет вы­ве­дать тайны мира, тайны мор­ской глу­би­ны.

И тут всту­па­ет его дочь, ко­то­рая вы­сту­па­ет в роли за­ступ­ни­цы, и это ре­ша­ет дело. Она толь­ко обост­ря­ет кон­фликт и даёт пажу новую при­чи­ну пры­гать вновь:

«Но царь, не вни­мая, свой кубок зла­той
В пу­чи­ну швыр­нул с вы­со­ты:
«И бу­дешь здесь ры­царь лю­би­мей­ший мой,
Когда с ним во­ро­тишь­ся, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
За­ступ­ни­ца, будет твоею женою».

В нем жиз­нью небес­ной душа за­жже­на;
От­важ­ность сверк­ну­ла в очах;
Он видит: крас­не­ет, блед­не­ет она;
Он видит: в ней жа­лость и страх...
Тогда, неопи­сан­ной ра­до­стью пол­ный,
На жизнь и по­ги­бель он ки­нул­ся в волны...»

Паж при­ни­ма­ет вызов с ра­до­стью, с удо­воль­стви­ем, по­то­му что став­ки под­ни­ма­ют­ся таким об­ра­зом, что от­сту­пать уже невоз­мож­но: он ста­нет пер­вей­шим ры­ца­рем, он ста­нет мужем пре­крас­ной де­вуш­ки, до­че­ри царя. То есть из пажей он ста­но­вит­ся по­бе­ди­те­лем, пер­вей­шим ры­ца­рем, почти ко­ро­ле­ви­чем. Это свой­ствен­но сказ­ке: герой пре­тер­пе­ва­ет ис­пы­та­ния и по­лу­ча­ет в конце на­гра­ду – цар­скую дочь. И в этом про­из­ве­де­нии может про­изой­ти нечто по­доб­ное.

«Утих­ну­ла без­дна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с тре­пе­том в без­дну ца­рев­на гля­дит...
И бьет за вол­ною волна...
При­хо­дит, ухо­дит волна быст­ро­теч­но:
А юноши нет и не будет уж вечно» (рис. 16)

Рис. 16. Ил­лю­стра­ция Л. Зу­сма­на в книге 1936 г. из­да­ния

Мораль баллады «Кубок»

Мы видим тра­ге­дию, что очень ха­рак­тер­но для бал­ла­ды. Ни­ка­ко­го счаст­ли­во­го конца, на ко­то­рый на­стро­и­лись чи­та­те­ли. Это де­ла­ет­ся для того, чтобы пре­под­не­сти нам в ху­до­же­ствен­ной форме мо­раль. Это мо­раль о том, что надо быть осто­рож­нее с миром и его тай­на­ми, не бро­сать­ся туда без­огляд­но. Воз­мож­но, у мира, у ма­те­ри-при­ро­ды, у бога есть неко­то­рые тайны, сек­ре­ты, в ко­то­рые лучше не втор­гать­ся. По­нят­но, что для нас, детей на­уч­но-тех­ни­че­ско­го про­грес­са, это зву­чит ре­ак­ци­он­но. Де­скать, Жу­ков­ский пы­та­ет­ся огра­ни­чить нашу лю­бо­зна­тель­ность и ин­те­рес к миру. Об этом су­дить можно по-раз­но­му. При­пом­ним миф о ящике Пан­до­ры – ящике, в ко­то­рый были спря­та­ны несча­стья, стра­хи, бо­лез­ни (рис. 17).

Рис. 17. Ящик Пан­до­ры

И одна лю­бо­пыт­ная жен­щи­на по имени Пан­до­ра от­кры­ла его, и все эти стра­хи на­вод­ни­ли мир. Шил­лер и Жу­ков­ский нас предо­сте­ре­га­ют от гор­ды­ни, все­вла­стия и все­знай­ства, при­зы­ва­ют к сми­ре­нию и ра­зум­ной осто­рож­но­сти.

Жу­ков­ский – ро­ман­тик, ко­то­рый на самом деле опа­сал­ся раз­ру­ши­тель­ных стра­стей и слиш­ком дерз­ких, са­мо­на­де­ян­ных пред­при­я­тий. Он был ре­ли­ги­оз­ным че­ло­ве­ком. Эта ре­ли­ги­оз­ность во мно­гом вос­пи­та­на несча­сти­я­ми его жизни, по­то­му что он пе­ре­жил несчаст­ную лю­бовь. Он боль­ше и боль­ше при­бли­жал­ся к иде­а­лам спо­кой­но­го со­зер­ца­ния те­че­ния своей жизни, к тому, чтобы спо­кой­но, тер­пе­ли­во, мудро вгля­ды­вать­ся в мир, а не под­хо­дить к нему с от­мыч­кой.

Вопросы к конспектам

Дайте опре­де­ле­ние по­ня­тию бал­ла­да.

На­зо­ви­те глав­ных ге­ро­ев бал­ла­ды «Кубок». Ка­ки­ми ос­нов­ны­ми чер­та­ми ха­рак­те­ра они об­ла­да­ют?

Ка­ко­ва ос­нов­ная мо­раль бал­ла­ды В.А. Жу­ков­ско­го «Кубок»?

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
И все безответны... вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет...
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину...
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.

Как влага, мешаясь с огнем,

Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет...
Не море ль из моря извергнуться хочет?
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.
И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, —
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.
Над бездной утихло... в ней глухо шумит...
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И сердце у всех ожиданием ноет.
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! —
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна...»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье прозы недалекой.
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом...
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной...
Мелькнула рука и плечо из волны...
И борется, спорит с волной...
И видят — весь берег потрясся от клича —
Он левою правит, а в правой добыча.
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет...
И каждый с весельем: «Он жив! — повторял. —
Чудеснее подвига нет!
Из темного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле...
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
Стрелою стремглав полетел я туда...
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой...
И страшно меня там кружило и било.
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один меж чудовищ с любящей душой,
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.
И я содрогался... вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова»,
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж должно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».
Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх...
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны...
Утихнула бездна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с трепетом в бездну царевна глядит...
И бьет за волною волна...
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно.

«Все баллады, - читаем мы в книге „Цветы мечты уединенной", - строятся на каком-нибудь легендарном предании, непременно чудесном. Это либо действие сверхъестественной силы, либо ужасный случай, либо непредвиденное событие или происшествие, которое неожиданно поворачивает судьбы героев». А вот что говорится о балладе «Кубок»: «Из XII века до нас дошла немецкая легенда о пловце, который бросился в море за сокровищами. Эту легенду литературно обработал великий немецкий поэт Фридрих Шиллер, написав балладу „Водолаз".

Баллада стала широко известной, и наш великий поэт В. А. Жуковский перевёл её и переложил на русский лад. Средневековая легенда XII века сообщала обычную ситуацию, как жадность погубила пловца. Немецкий поэт придал балладе возвышенность, торжественность.

Жуковский построил свою балладу на чувствах смелости, произвола, каприза и жалости. У него большую роль играет возраст героя и действующих лиц. Царь, играя жизнями своих подданных, предлагает им совершить подвиг, проявить смелость. Он хочет столкнуть человека с буйной, неукротимой стихией, превышающей силы человека. Зрелые и умудрённые мужи - рыцари и латники - не трусы, но они понимают, что желание царя - каприз, ничего общего не имеющий с настоящим испытанием храбрости. Но находится юный паж, который жаждет отличиться. Он бросается навстречу опасности и оказывается победителем. Однако подвигом и жизнью он обязан не столько своим слабым силам, сколько Богу...

Без Божьей помощи паж не вернулся бы из бездны назад. Бог простил ему и вернул его на берег. Рассказ пажа взволновал царя, он пообещал новые сокровища пажу, если тот бросится в роковую пучину ещё раз. Теперь царь не взывает к подвигу и смелости. Все понимают, что им движет нехорошее личное чувство. И тогда за пажа заступается царевна.

Однако царь неумолим. Второе испытание окончилось для пажа гибелью. Паж, вторично нарушив Божественную заповедь, не получил помощи Бога. Идея баллады Жуковского состояла в том, чтобы люди соединяли свои желания и помыслы с пониманием своего несовершенства. Только смиряя свою гордыню и полагаясь на волю Бога, прибегая к Его помощи и милости, они смогут полно и всесторонне проявить свои лучшие человеческие свойства».

Размышляем о прочитанном

Особенности баллад В. А. Жуковского

• Баллада (фр. ballade - танцевальная песня) - стихотворение, в основе которого чаще всего лежит историческое событие, предание с острым, напряженным сюжетом.

1. Кто главные герои баллады?
2. Как проявляются благородство, рыцарство и жестокость героев баллады?
3. Какие поступки героев вы приветствуете, какие только оправдываете, какие осуждаете?
4. Как автор относится к героям - кого осуждает, кого жалеет? Как вы это определили?

Учимся читать выразительно

1. Подготовьте выразительное чтение по ролям одного из произведений В. А. Жуковского.
2. Как вы прочитаете балладу «Кубок» вслух? Какие интонации будут повторяться особенно часто (грустные, тревожные, торжественные, печальные)?

Творческое задание

Попробуйте сочинить собственную балладу в духе произведений В. А. Жуковского.

Баллад Жуковского Кубок была впервые опубликована "Балладах и повестях В. А. Жуковского", в двух частях, изданной в 1831. Основу произведения составил перевод баллады Шиллера "Der Taucher" ("Водолаз"). Сюжет Шиллера строится из средневековых немецких легенд XII века (отсутствуют романтические мотивы: причиной гибели пловца была его жадность). Жуковский существенно преобразил сюжет баллады, заменив ряд мифических персонажей реальными существами. Кроме того, у Жуковского центральной идеей стало то, что человеку недоступно познание всего, что должно лежать, согласно божественной воле, за пределами человеческого разума.

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».

Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»

Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»

И все безответны... вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет...
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»

И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину...
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.

Как влага, мешаясь с огнем,

Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет...
Не море ль из моря извергнуться хочет?

И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.

И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, —
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.

Над бездной утихло... в ней глухо шумит...
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И сердце у всех ожиданием ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! —
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.

Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна...»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом...
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.

Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной...
Мелькнула рука и плечо из волны...
И борется, спорит с волной...
И видят — весь берег потрясся от клича —
Он левою правит, а в правой добыча.

И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет...
И ᴋаждый с весельем: «Он жив! — повторял. —
Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую ᴋрасавец отважный».

Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И ᴋубоᴋ у ног положил золотой;
И дочери царь приᴋазал:
Дать юноше кубоᴋ с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.

«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле..
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.

Стрелою стремглав полетел я туда...
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой...
И страшно меня там кружило и било.

Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.

И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.

Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.

И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой;
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.

И я содрогался... вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».

Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В ᴋотором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».

То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».

Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».

В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх...
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны...

Утихнула бездна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с трепетом в бездну царевна глядит...
И бьет за волною волна...
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно.

Баллада В. Жуковского «Кубок».

Пушкин в стихах его так и называл - «балладник мой» :

Прости, балладник мой,

Белёва мирный житель!

Да будет Феб с тобой,

Наш давний покровитель!

Ты счастлив средь полей

И в хижине укромной.

Как юный соловей

В прохладе рощи тёмной…

А.С. Пушкин (рис. 2)

Рис. 2. А.С. Пушкин ()

Жуковский стал балладником, потому что был романтиком.

Жанр баллады вошёл в обиход в конце XVIII - нач. XIX веков у романтических поэтов, в первую очередь у немцев и англичан. Жуковский прекрасно знал эти языки и охотно с них переводил. Таким образом, он перевёл большое количество баллад.

Василий Жуковский был тесно связан с Германией в течение своей жизни, хотя за границей первый раз он оказался довольно поздно, ему было лет 40. Но немецкий язык он знал хорошо с детства. Он много переводил и хорошо знал немецкую культуру. Этот его интерес постепенно стал частью его судьбы.

У Жуковского был друг - художник Евграф Рейтерн (рис. 3).

Рис. 3. Евграф Рейтерн ()

Это был русско-немецкий художник, немец по происхождению, который жил и в России, и в Германии. Он потерял правую руку в войне с Наполеоном в Лейпцигском сражении, будучи в составе русской армии. После этого он стал одноруким художником, левой рукой он создавал картины.

Рейтерн - довольно крупная фигура в художественной жизни Германии того времени. Он был одновременно другом русских художников и поэтов и очень близким другом Жуковского.

Жуковский женился на старшей дочери Рейтерна Елизавете Рейтерн и после этого переехал в Германию. Слабое здоровье его жены требовало спокойной, размеренной жизни.

В Германии Жуковский совершает свой самый грандиозный и самый важные труд. Он переводит на русский язык «Одиссею» - знаменитую эпическую поэму Гомера (рис. 4).

Рис. 4. Жан-Батист-Огюст Лелуар «Апофеоз Гомера»

Очень интересно, как был сделан этот перевод. Дело в том, что Жуковский не знал древнегреческого языка, поэтому «Одиссею» он переводил с немецкого. Сделал он это с помощью подстрочника.

Подстрочник - подстрочный, буквальный перевод какого-нибудь текста.

Человек, знающий язык, берёт какое-то произведение на этом языке и не делает художественный перевод, но даёт значение каждого слова на другом языке.

То есть немецкий профессор, знаток греческой античности, сделал подстрочник для Жуковского. Для каждого слова «Одиссеи» нашёл немецкий эквивалент. И с этим подстрочником Жуковский имел дело. То есть он перевёл «Одиссею» с древнегреческого языка на русский через немецкий язык. Эта история кажется очень интересной и занимательной. Перевод прекрасен, хоть и несёт черты условности того времени, драматических штампов и т. д.

В Германии Жуковский провёл последние 10 лет своей жизни, переводя главным образом «Одиссею». Скончался он в Германии, но был погребён в столице России, в Санкт-Петербурге.

«Одиссея» - это наследство Жуковского, которым не стоит пренебрегать. Не стоит пугаться её больших размеров или размера стиха, которым это произведение написано. Всё это не так сложно, как может показаться. Если вы откроете эту книгу, полюбите этот певучий стих, то будете награждены за труд чтения, за терпение, ведь там поистине много прекрасного.

Баллада «Кубок» - это вольный перевод баллады Шиллера (рис. 5) (немецкого поэта). В оригинале эта баллада называется «Der Taucher» (в пер. - водолаз, ныряльщик ).

Рис. 5. Фридрих Шиллер ()

Вольный перевод - перевод ключевой информации без учёта формальных компонентов исходного текста.

Во времена Жуковского не было современного понятия о переводе. Сейчас мы ждём от перевода точности, соблюдения переводчиком «буквы текста», который он переводит. Тогда всё было иначе: было важно передать не «букву текста», а его дух.

Зачастую переводчики того времени что-то добавляли от себя, что-то сокращали, меняли имена, названия мест, чувствовали себя очень вольно, очень свободно. Поэтому зачастую поэтические переводы того времени - это практически оригинальные произведения переводчика. Тут нет твёрдой грани, тяжело понять, где заканчивается Шиллер или Вальтер Скотт и начинается, в данном случае, Жуковский.

Зачастую баллады под именем Жуковского, особенно в детских изданиях (рис. 6), публикуют, не указывая источники.

Рис. 6. А. Кошкин. Иллюстрация к сборнику баллад В. А. Жуковского ()

В этом есть какая-то своеобразная справедливость, хотя это не очень корректно с научной точки зрения. Если вы положите перед собой какую-нибудь книжку с балладами, а на обложке будет крупными буквами написано «Жуковский», прочитав ее, вы не увидите различия между текстами, которые там есть. Хотя одни - оригинальные баллады, которые Жуковский сделал из ничего, полностью сочинил, а другие - переводы, в той или иной степени вольные. Мы можем сказать, что любой текст, который Жуковский переводил, он делал своим, придавал ему какую-то свою особенную стилистику.

Стилистика - совокупность признаков, характеризующих искусство определённого времени, направления или индивидуальную манеру автора.

Именно в переводах Жуковского ветки и цветы западной романтической поэзии отлично привились к древу русской поэзии.

Пушкин считал Жуковского отцом современной русской поэзии романтической, демократической. За Жуковским пошли многие по пути создания баллад и других произведений романтических жанров.

Немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер, которого очень любили переводить Жуковский и другие русские романтики, считается одним из величайших авторов и в Германии, и вообще в Европе. Например, его «Ода к радости», положенная на музыку Бетховена (рис. 7), в изменённом виде - гимн Европейского Союза.

Рис. 7. Людвиг Бетховен ()

Одна из главных, интересных, крупных, особенностей жизни Шиллера - его дружба с немецким гением Иоганном Гёте (рис. 8). Их зачастую представляют как неразрывную пару. Гёте и Шиллер - веймарские авторы, веймарские романтики, они же классики, потому что они несколько раз в течение своей жизни меняли свои художественные вкусы.

Рис. 8. Иоганн Гёте ()

Может быть, Шиллеру даже немного повредила дружба с Гёте, потому что Гёте - это немецкий Пушкин, Шекспир, то есть немецкий автор «номер один». Шиллер тоже любимый, тоже почитаемый, но находился немного в тени Гёте. Он и жил недолго, в отличие от долгожителя Гёте.

Писал Шиллер не только стихи, баллады и лирические стихотворения, но и прозу, и философские сочинения, и драмы.

В Германии особенно любили его драму «Разбойники». Главный герой этой пьесы, Карл Моор, - благородный разбойник. Он становится на путь партизанской войны с мещанством, с тиранами, с владыками мира сего. Он выступает как один из первых благородных разбойников, и Шиллер вводит эту тему в мировую литературу, в том числе в русскую (вспомните «Дубровского»). С Шиллера и пошла мода на благородных разбойников, поэтизацию мятежа, восстания. Это его вклад в мировую культуру.

Баллада «Кубок» (рис. 9), как многие другие авторские литературные баллады, имеет легендарную основу о том, как правитель даёт некому человеку опасное задание или иногда сам храбрец пытается совершить подвиг, спускается в водные глубины и погибает.

Рис. 9. Обложка книги 1913 года издания ()

Проанализируем балладу «Кубок», прочитаем её, посмотрим, что в ней есть занимательного, кроме красоты стиха и яркой декоративности, которой она отличается.

Начало баллады:

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».

Рис. 10. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания ()

Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»

Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»

Это зачин. Причём, как водится в фольклорных народных текстах, всё повторяется три раза, то есть царь трижды бросает свой вызов. Это мог бы быть вызов на бой, если бы выкликал его не царь, а какой-нибудь грозный рыцарь.

Становится видна конструкция произведения. Читателю понятно, что предстоит нечто опасное, грозное. Никто не решается. Только после третьего вызова выходит герой (рис. 11):

«И все безответны... вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет...
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»

Рис. 11. Паж принимает вызов царя ()

Не случайно вызов принимает не рыцарь, а паж.

Паж - в средневековой западной Европе мальчик из дворянской семьи, состоявший на службе (в качестве личного слуги) у знатной особы; первая ступень к посвящению в рыцари.

Для того чтобы этот паж стал рыцарем, ему нужно пройти некоторые испытания, а потом будет торжественное посвящение. Поэтому вызов царя для пажа - шанс быстро проскочить через все эти испытания. Понятно, что если он совершит подвиг, то он сразу станет рыцарем с прекрасной репутацией, он будет не просто одним из многих рыцарей, а человеком, который отличился перед всеми: перед царём, его свитой и остальными рыцарями.

«И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину...
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела. (Рис. 12)

Рис. 12. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания ()

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет...
Не море ль из моря извергнуться хочет?

И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева».

Описание морской стихии, которое мы видим в этих строфах, характерно для поэзии романтизма.

Романтизм - явление европейской культуры XVIII - XIX веков. Характеризуется утверждением самоценности духовно-творческой жизни личности, изображением сильных характеров, одухотворённой и целительной природы.

Морская стихия, морская глубина издавна привлекала людей как образ враждебной стихии, которую надо побороть. В морской глубине происходят всякие ужасы, живут монстры. Поэтому спуститься на морское дно - это подвиг подвигов. В мифологии это всё равно что спуститься в мир мёртвых, в подземное царство. Тот, кто туда спустится, совершит величайший подвиг, и, если он поднимется наверх из подземного царства или с морского дна, это всё равно что новое рождение героя, а рождается он в новом, более прекрасном качестве и облике, чем был прежде.

«И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, —
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила».

Вот наступает ужасный момент - юноша бросается в эту самую силу, которая сейчас его затянет, как все думают, безвозвратно. Обратите внимание на очень существенный момент - он прыгает, помолившись перед этим. То есть он вручает себя заступничеству небесных сил. Это важный момент для понимания смысла произведения.

«Над бездной утихло... в ней глухо шумит...
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет...
И сердце у всех ожиданием ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! —
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.

Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна...»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой».

Этот момент ожидания показывает читателям разницу между пажом и всеми остальными. Все люди разумные (все эти латники, рыцари), привыкшие к опасности, в эту бездну ни за что полезут, потому что знают, что это номер смертельный. Очень важны строчки, которые описывают мысли и думы рыцарей и латников, их прямая речь:

«Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая».

Это предостережение: не стоит лезть туда, куда не следует, у мира есть некоторые тайны.

«И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом...
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.

Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной...
Мелькнула рука и плечо из волны...
И борется, спорит с волной...
И видят - весь берег потрясся от клича -
Он левою правит, а в правой добыча (рис. 13).

Рис. 13. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания ()

И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет...
И каждый с весельем: «Он жив! — повторял. —
Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».

Слова «из мёртвого гроба» подтверждают суждение о том, что спуститься под воду равносильно тому, что спуститься в мир мёртвых.

Мы видим прекрасную сцену ликования. Всё хорошо. Тут бы Жуковскому и Шиллеру закончить повествование, поставить точку. Но тогда это не будет ничем особенным - обычный рассказ о храбром человеке. Интересно, ярко, но просто. И вот здесь начинается самое интересное. Что он там видел? Как отнестись к увиденному? Как дальше себя поведут царь, рыцари и латники, пловец и ещё один персонаж, который вскоре появится?

«Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда (рис. 14).

Рис. 14. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания ()

«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле..
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной».

Последние строки - это доклад юноши-пловца о своём подвиге. Он его совершил, но признаёт, что было страшно, что было плохо, что на весёлой спокойной земле жить лучше, чем нырять в бездну. Он говорит то же самое, что говорили рыцари, стоявшие на берегу: и смертный пред богом смирись . Не стоит лезть в неизведанное. Он это совершил, но хорошо ли это? Сделал бы он это по собственной воле, без воли царя?

«Стрелою стремглав полетел я туда...
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой...
И страшно меня там кружило и било.

Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.

И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды (рис. 15).

Рис. 15. Иллюстрация Д. Митрохина в книге 1913 года издания ()

Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.

И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой;
Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.

И я содрогался... вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот...
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».

Появляется невероятно выразительная картинка, и всё это очень зримо и представимо. Вся эта водяная система действительно работает, как жерло вулкана или какой-то гигантский гейзер: втягивает воду на дно и выбрасывает её наверх. Всё это легко представить, как и героя, который в этом жерле туда-сюда передвигается, а под ним - чудище. Это внешний план - герой и морские бездны. С другой стороны, непрерывно продолжается рассуждение о смысле происходящего. Юноша снова говорит, что он спасся молитвой. Он подчёркивает одиночество человеческой души среди холодных бездн, он там как будто бы погребён заживо.

Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».

То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».

Царь хочет продолжения, он хочет, чтобы паж повторил свой подвиг, но теперь мотивы у царя другие. До этого он хотел просто позабавиться чужим приключением, чтобы его подданные показали, на что они способны, проявили свою удаль. Теперь у него какая-то новая жажда познания. Он хочет знать, что на дне морском, он хочет, чтоб ему рассказали ещё. Это очень важный момент. Он хочет выведать тайны мира, тайны морской глубины.

И тут вступает его дочь, которая выступает в роли заступницы, и это решает дело. Она только обостряет конфликт и даёт пажу новую причину прыгать вновь:

«Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».

В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх...
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны...»

Паж принимает вызов с радостью, с удовольствием, потому что ставки поднимаются таким образом, что отступать уже невозможно: он станет первейшим рыцарем, он станет мужем прекрасной девушки, дочери царя. То есть из пажей он становится победителем, первейшим рыцарем, почти королевичем. Это свойственно сказке: герой претерпевает испытания и получает в конце награду - царскую дочь. И в этом произведении может произойти нечто подобное.

«Утихнула бездна... и снова шумит...
И пеною снова полна...
И с трепетом в бездну царевна глядит...
И бьет за волною волна...
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно» (рис. 16)

Рис. 16. Иллюстрация Л. Зусмана в книге 1936 г. издания ()

Мы видим трагедию, что очень характерно для баллады. Никакого счастливого конца, на который настроились читатели. Это делается для того, чтобы преподнести нам в художественной форме мораль. Это мораль о том, что надо быть осторожнее с миром и его тайнами, не бросаться туда безоглядно. Возможно, у мира, у матери-природы, у бога есть некоторые тайны, секреты, в которые лучше не вторгаться. Понятно, что для нас, детей научно-технического прогресса, это звучит реакционно. Дескать, Жуковский пытается ограничить нашу любознательность и интерес к миру. Об этом судить можно по-разному. Припомним миф о ящике Пандоры - ящике, в который были спрятаны несчастья, страхи, болезни (рис. 17).

Рис. 17. Ящик Пандоры ()

И одна любопытная женщина по имени Пандора открыла его, и все эти страхи наводнили мир. Шиллер и Жуковский нас предостерегают от гордыни, всевластия и всезнайства, призывают к смирению и разумной осторожности.

Жуковский - романтик, который на самом деле опасался разрушительных страстей и слишком дерзких, самонадеянных предприятий. Он был религиозным человеком. Эта религиозность во многом воспитана несчастиями его жизни, потому что он пережил несчастную любовь. Он больше и больше приближался к идеалам спокойного созерцания течения своей жизни, к тому, чтобы спокойно, терпеливо, мудро вглядываться в мир, а не подходить к нему с отмычкой.

Список литературы

1. Учеб-ник-хре-сто-ма-тия для 5 клас-са под ре-дак-ци-ей Ко-ро-ви-ной В.Я. - М. «Про-све-ще-ние», 2013.
2. Ахметзянов М.Г. Учебник-хрестоматия «Литература в 5 классе в 2-х частях» - Магариф, 2005.
3. Е.А. Самойлова, Ж.И. Критарова. Литература. 5 класс. Учебник в 2-х частях. - М. Ассоциация XXI век, 2013.

1. Zhukovskiy.ouc.ru ().
2. Metod-kopilka.ru ().
3. Nsportal.ru ().

Домашнее задание

1. Дайте определение понятию баллада .
2. Назовите главных героев баллады «Кубок». Какими основными чертами характера они обладают?
3. Какова основная мораль баллады В.А. Жуковского «Кубок»?